Юные особи доинтернетного периода (джен)

И всё-таки не могу удержаться, чтобы не написать про это. Ну, ... это. Но не конкретно о следствии «произвольных сокращений мышц в тазовой области», а скорее о том, когда «краснеешь удушливой волной», слегка соприкоснувшись чем угодно. Особенно в очень юном возрасте.

Это заинтриговало ещё в детском саду, когда белобрысый Игорёк потащил меня за руку в тёмный угол за дверью и шепеляво сказал:

– Давай штаны шнимать?

И пообещал дать мне жвачку пожевать.

Было стыдно и немного смешно, но очень интересно, потому что у меня, к сожалению, не имелось младшего братика – а у Игорька, соответственно, сестрички, и то, что мы к шести годам уже так старательно прятали, вызывало большое любопытство. Кажется, Игорьку не понравилось, что я смеялась.

Лет в десять меня взволновал тот факт, что, вероятно, мои родители делают это, и я с нетерпением ожидала появления братика или сестрички – но, увы, напрасно. Мне не приходило в голову, что этим можно заниматься с какими-то другими целями, и я решила, что неверно поняла звуки, доносящиеся из спальни, когда родители думали, что я «давно сплю». Дома мне обычно в шутку прикрывали глаза рукой, если на экране телевизора мелькало полуобнажённое женское тело или кто-то целовался, но папа иногда мог поцеловать маму – она отстранялась, но смеялась, и от этого мне становилось немного неловко. Очень скоро подружки со двора меня просветили: оказывается, мужчинам это очень нравится, они только об этом и думают, поэтому нам, женщинам, нужно быть всегда начеку, а лучше вообще держаться от них подальше. Мой скромный опыт не подтверждал слов подружек, потому что одноклассники в этом смысле не представляли для меня никакой угрозы: глупости их не интересовали. (Естественно, до поры до времени.) Вскоре в школе, под оживлённый галдёж класса, были изучены пестики и тычинки. Учительница по ботанике, очень молоденькая, не могла с нами справиться и краснела от дружного хихиканья за спиной, когда она водила длинной указкой по плакату, поясняющему процесс опыления.

Это более или менее прояснилось в тринадцать, что весьма логично, потому что обусловлено физиологией. Говоря взрослым научным языком, я осваивала теоретическую базу, знакомясь с имеющейся дома книгой с незамысловатым названием «Здоровье женщины». Судя по тому, как часто она попадалась мне на глаза, мама ненавязчиво намекала, чтобы я её прочла. А я её сама давным-давно откопала во втором ряду книжного шкафа и изучила, но не от корки до корки – только самое интересное. Мамины воспитательные беседы на тему «не бойся, если у тебя начнётся, это не болезнь» были давно проведены, но я росла, а в книге подробно излагалось про беременность в подростковом возрасте и как её избежать. Мои родители были весьма деликатны... Я совершенно точно представляла, откуда берутся дети, но знание вызывало противоречивые чувства: насколько легко мне было когда-то стянуть штанишки перед Игорьком, настолько же сложно было теперь представить, что то же самое можно будет сделать (когда-нибудь, очень нескоро) в присутствии любимого мужа. В принципе, обычно это происходит в темноте, так что переживать особенно не о чем, успокаивала себя я.

Школа тоже не дремала: о половом созревании нам рассказали как раз в том возрасте, когда детей в Америке учат надевать презерватив на специально предназначенный для этого «макет». Мальчишки, которых не пустили в актовый зал на загадочное собрание «с доктором», впервые в жизни не спешили домой – так и норовили заглянуть внутрь, чтобы услышать что-нибудь хоть краем уха. (А вообще, что дурного в том, чтобы и они пораньше узнали, почему у девочки иногда болит живот и почему в такие дни она готова откусить голову любому, кто скажет поперёк хоть слово?)

В пятнадцать это ударило в голову.

Почти полгода я сидела за одной партой с мальчиком, который мне очень нравился, и наше общение было необъяснимо мучительным. Случайное касание локтей на столе, дружеский пинок под партой, шёпот в ухо – дай списать! – но самое ужасное – недолгое, еле заметное прикосновение бедра или колена. Я краснела, проклиная себя за глупость, за то, что не могу сосредоточиться, за образы и фантазии, возникающие в голове. Слава богу, в старших классах нас перестали рассаживать по принципу «мальчик-девочка», и мои страдания прекратились. По крайней мере, теперь я сидела с Катькой и могла концентрировать внимание на фразовых глаголах. Моя успеваемость повысилась, но на горизонте была новая беда... Почти в то же самое время, ёрзая на стуле от нетерпения, я сделала невероятное открытие, которое, к сожалению, ни с кем нельзя было обсудить: если касаться себя там, это может быть приятно. В голове сразу же возникли мерзкие, неизвестно откуда всплывшие ассоциации: «онанист проклятый». Это должно нравиться, в основном, мужчинам, так ведь? Со мной, наверное, что-то не так, раз я не могу успокоиться – мне интересно, мне нужно знать, что будет, если я... в конце концов, никто ничего не узнает.

Подросшие вместе со мной подружки, готовые пошлить о чём угодно, старательно избегали этой темы. В гостях у Катьки, мама которой была гинекологом, мы иногда откапывали медицинские журналы с весьма интересными статьями, и одна из них меня просто добила: автор, имя которого я, конечно, не запомнила, описывал ужасные последствия рукоблудия, вплоть до психических расстройств, неминуемо постигающих виновных в этом страшном грехе. Он назвал навязчивое самоудовлетворение «ласковым убийцей», раковой опухолью, которая убивает «на тонком уровне», и прочее, и прочее. Мой незрелый мозг, обделённый информацией на запретную тему, впитал те строки, как яд, и они ещё долго травили мою душу, обжигая чувством вины за слабохарактерность и отсутствие силы воли, порождая нелюбовь к собственному телу и страх перед накатывающими желаниями.

Слава богу, страхи быстро прошли. Психика моя не пошатнулась, а стресс снимался; я перестала бояться своих нечастых сексуальных позывов, вспоминая избитую истину: что естественно, то не безобразно. Я по-прежнему ни с кем не обсуждала эту пикантную тему, полагая, что у каждого человека должны быть свои маленькие тайны, и считала себя первооткрывательницей, однажды выяснив, что может сотворить с девичьим телом струя из обычного душа. Я была уверена, что никто на свете этого не знает, и это добавляло моей маленькой тайне особую, почти научную ценность.

«О сколько нам открытий чудных...» Я просвещалась, и «просвещенья дух» совершенно случайно привёл к творчеству Сальвадора Дали: будучи с родителями в гостях у знакомых художников, я взяла с полки большой, тяжёлый альбом со знакомой фамилией, открыла его наугад на первой попавшейся странице, и прочла название картины: «Великий мастурбатор». Хорошенько поморгав, прочла снова, чтобы убедиться, что у меня не наступило обещанное суровым медиком помутнение рассудка. Всё то же. Рассмотрела картину не сразу, и её правая верхняя часть повергла в шок. Великие художники, оказывается, не стесняясь, писали это. Закусив губу, я перевернула несколько страниц и увидела «Содомское самоудовлетворение невинной девы». Спасибо, Дали, за твою невольную поддержку! И, конечно, за воспитание чувства прекрасного.

Вскоре стало появляться много информации на ранее запретную тему; в школе из рук в руки переходным комсомольским вымпелом передавалась напечатанная на машинке эротическая литература неизвестного сочинения, где без всякого мата, но очень подробно описывались переживания и первый сексуальный опыт молодых людей. Особенно мне запомнился рассказ под названием «Подростки», который без преувеличения можно было назвать высокохудожественным произведением. Измятые листки прятались от родителей между страниц школьных учебников, читались в одиночестве и с большой скоростью, потому что на них была очередь.

Представляю, какими просвещёнными приходят сейчас подростки к своему первому сексуальному контакту. Однако интернет-интернетом, а наяву всё совсем по-другому. Уверена, и их гложут извечные сомнения: получится – не получится, понравится – не понравится... Главное, чтобы с лёгкостью добытые виртуальные знания падали в зрелую почву и шли на пользу.

Это случилось со мной в восемнадцать, и я ни капельки не пожалела. Было в равных пропорциях страшно, неловко, весело и восхитительно. И, несмотря на двустороннюю неопытность, почти совсем не больно. Жаль останавливать своё повествование на самом интересном месте, но, чтобы такой мнительной и сентиментальной дуре, как я, описать это во всех подробностях, понадобится целый роман. Если коротко, то со временем я пришла к выводу, что в этом, как и во всём остальном, важно иметь единомышленника (желательно одного) и много практики. А если совсем коротко: Пушкин – гений. «О сколько нам открытий чудных готовят просвещенья дух и опыт… » Хотя здесь у него, кажется, немного о другом.