Две метели (гет)

По дороге к Белозерским Снегов распорядился сделать крюк, чтобы отвезти «Фрола» до усадьбы Грейнджеров. Филька только понимающе кивнул и не сказал ни слова, вроде бы обычное дело — подвозить невесть откуда взявшихся чужих дворовых.

Грушенька по-мальчишески спрыгнула на ходу и весело присвистнула, задорно взглянув на Снегова, отчего в сердце сладко завозилось что-то давно позабытое. Однако предстоящий разговор с Белозерским быстро вернул мысли в более привычное русло.

В огромном холле большого дома Белозерских Снегов столкнулся с Вассой. Идея проследить, куда она направляется, одетая столь кокетливо, была отринута как глупая. Спугнуть де Ридле — последнее, чего он хотел добиться, а тот обладал поистине звериным чутьем. В конце концов, даже звери не убивают каждый день, а до судьбоносного бала осталось меньше недели.

— А ты зачастил, Сереж-жа.

— И вам доброго дня, Василиса Савельевна.

— Все хамишь?

— И в мыслях не было, — Снегов едва заметно усмехнулся, зная, как злит Вассу его шутовская учтивость.

Васса повела приятно-круглым плечом, поправляя серебристо-серое манто:

— Меня не интересуют твои грязные мысли.

— Как вам будет угодно.

Васса презрительно поджала губы, крылья ее точеного носа хищно затрепетали. Смерив Снегова ненавидящим взглядом, она молча пересекла холл и вышла из дома. Лишь облачко морозного пара осталось вместо нее. Вот же змея!

Снегов немедля отправился в хозяйский кабинет, ни секунды не сомневаясь, что был замечен на въезде в усадьбу, и что Белозерскому уже доложили. Однако вместо хозяина за массивным столом сидел его сын Дмитрий, крестник Снегова, о приезде которого Сергей Сергеевич не подозревал.

— Добрый день, Дмитрий! Какими судьбами?

— Отец давно звал, а матушка и вовсе заставила поклясться, что на рождественские каникулы я буду у них.

— Очень рад, что у них такой почтительный сын.

Дмитрий, слывший повесой и частенько расстраивавший родителей своим невниманием, лишь светло улыбнулся и предпочел не заметить иронии.

— Как же я рад видеть тебя, крестный! — он вышел из-за стола и обнял Снегова: — Корнет Белозерский прибыл в родовое гнездо и готов понести все тяготы сыновьей признательности.

— Скоморох!

Снегов ласково потрепал крестника по волосам, в очередной раз поражаясь, как быстро тот вырос, и уселся в гостевое кресло.

— Коньяк? Или, может быть, кагор? У отца был отменный…

Дверь в кабинет распахнулась, и на пороге появился Лаврентий. Он был сосредоточен и явно не имел желания отдавать дань светским условностям:

— Доброе утро, Сергей... — и, повернувшись к сыну, добавил: — Дмитрий, не мог бы ты нас оставить?

— Разумеется, мог бы. Рад встрече, крестный, а кагор мы с тобой выпьем на балу.

Стоило Дмитрию уйти, как Лаврентий налил себе в стакан коньяка и жадно выпил.

— Сильно! — не мог ни одобрить Снегов.

— Сергей, ты там был?

— Да.

— Ты видел?

— Да.

Оставалось только удивляться, когда эту неприглядность увидел Белозерский.

— Он совершенно сошел с ума!

Белозерский, забыв «держать лицо», запустил пятерню в свою пышную шевелюру и с силой дернул за волосы. Потом посмотрел на Снегова совершенно больным взглядом:

— Выпьешь?

— Да.

Снегов щедро плеснул коньяк в винный бокал и вновь наполнил стакан Лаврентия. Белозерский вздрогнул и хрипло спросил:

— Ты же понимаешь, что он не простит нам тех показаний?

— Сестру Вассы он не тронет.

— Думаешь? А племянника? Ведь говорил ему не приезжать…

Неужели Дмитрия на подвиги потянуло? Или обычное любопытство? Хотя крестник мог бежать и от каких-то своих проблем — мало ли во что он опять вляпался… как не ко времени-то!

— Как думаешь, до бала он что-нибудь предпримет?

— Ох, Сережа, знать бы… лет пять назад я бы с легкостью поручился, что он после такого затаится, но сейчас… два трупа подряд… два! Черт меня подери!

— Интересно, а как давно он здесь появился.

— В корень зришь… как и всегда.

Снегов глотнул обжигающий напиток и вопросительно посмотрел на Белозерского. Тот принялся стучать пальцами по лакированной поверхности шахматного столика:

— Васса!

— Когда она появилась?

— Давно… очень давно. Сначала наездами, а уже с лета — почти постоянно… я думал — дело в художнике. Она вроде бы позировала…

— Я видел.

— Что?

— Портрет.

— И как?

— Впечатляет… жаль, не дописан.

— А не дописан, потому что появился он… — Лаврентий был бледен, но собран.

— Скорее всего… и скрывается он среди гостей Кузякина… как бы туда…

— Туда не стоит! В доме шестнадцать входов… Кузякин перестроил по просьбе кого-то из гостей.

— Когда?

— Летом…

— Твою ж…

Коньяк не пьянил и даже не согревал. От возбуждения вспотели ладони.

— Сколько времени упущено…

Лаврентий всегда умел сказать банальность, чтобы подвести итог катастрофе.

— Ты уверен, что он явится на бал?

— Абсолютно. И ничего хорошего от него ждать не приходится.

— Чем быстрее мы его схватим…

— Сережа, в смежной комнате его будут ждать десять физически крепких мужиков из тех, что в войну порох нюхали, наше дело — только загнать его туда.

— Загоним, Лавр. Каким танцем пойдет мазурка?

— Третьим. После полонеза и вальса.

— Как ты его узнаешь?

— Он должен быть в костюме демона.

— Откуда…

— У нас всего двое портных берутся за бальные наряды… а, кроме того, его выдаст Васса.

— Она…

— Я уверен, что она будет рядом.

Пять дней. Всего пять дней, и с этим ужасом будет покончено.

— Она тебе этого не простит.

— Переживу как-нибудь.

Отказываться от обеда у Белозерских уже стало у Снегова традицией, как, впрочем, и прощальная ругань с Чернышевым. Оказывается, от этой склоки можно было получить немалое удовольствие и выпустить пар, и Сергей Сергеевич определенно мог признаться, что присутствие Чернышева в доме имело свои преимущества.

Снегов вернулся в усадьбу Домбровского и, чтобы не беспокоить отдыхающего хозяина, отправился в библиотеку. Там он наткнулся на Гончарова, который, сидя над исчерканным листом, задумчиво грыз перо.

— Стихи слагаете?

Гончаров покраснел и стремительно перевернул лист:

— Не ваше дело.

— Думаете, как пригласить вашу красотку на бал?

Гончаров упрямо прикусил губу и молчал, сжимая и разжимая кулаки, очевидно, чтобы успокоиться. Снегов воодушевился и решил закрепить результат, доверительно понизив голос:

— Рекомендую костюм Паяца.

— Идите к черту!

Насвистывая, Снегов ушел к себе. Ему предстояло запаковать вещи Грушеньки так, чтобы никто не догадался, что именно он выносит из дома. А еще лучше — выбросить тюк в окно и потом незаметно подобрать… или поручить подобрать Фильке. Удивительно, но внеплановая поездка к Грейнджерам совершенно не злила.

Наутро Снегов пожалел, что сообщил Домбровскому, куда собирается. Старик расплылся в сладкой улыбке:

— Ой, как хорошо, Сереженька… давно пора.

— Что «пора»?

— Дело молодое… — туманно отозвался Домбровский.

— Амадей Болеславович, извольте объясниться, — почему-то разозлился Снегов. — Я не понимаю ваших намеков.

— А что тут понимать? — глаза старика весело поблескивали из-за стеклышек очков. — Ты еще молод, она — юна и прекрасна.

— И все же я не понимаю, — настаивал Снегов.

— Ну-ну… не кипятись так. Я точно знаю, что все будет хорошо.

Домбровский отчески похлопал Снегова по плечу и осенил крестом. Ругаться с ним расхотелось, а невесомо-радостное настроение, овладевшее Снеговым с утра, было безвозвратно испорчено.

На крыльце он чуть было не сбил с ног вернувшегося с конной прогулки Гончарова.

— Уже убегаете? — издевательски поинтересовался тот.

— Не твое дело!

— Отчего же. Если будете продолжать расстраивать Амадея Болеславовича, это будет мое дело.

— Надо же! Напугал…

Снегов почти бегом направился по утоптанной дорожке к саням, где его ждал Филька, но все же услышал тихое:

— Посмотрим…

Вот ведь… заноза! Снегов запрыгнул в сани, запахнулся в холодную доху и сердито сказал Фильке:

— Гони! К Грейнджерам.

То ли Филька был более понятливым, то ли более деликатным, но он лишь невозмутимо кивнул и присвистнул, погоняя лошадей.

* * *

Тюк с одеждой Снегов оставил под окном кабинета, в котором ночевал. Он точно не знал, что бойкая девица сказала домашним, и не хотел быть причиной смущения, однако, входя в дом, вдруг понял, что так и не придумал повод для своего визита.

— Доброе утро, Сергей Сергеевич, — Герман Рудольфович довольно улыбался. — А мы как раз с Грушенькой вас вспоминали.

— Надеюсь, добрым словом.

— Исключительно.

Снегову стало неловко: ему совершенно не хотелось, чтобы в его визитах разглядели какой-то намек, но, очевидно, в чем-то он ошибся. Объяснять же всем подряд, что жениться не сможет, даже при сильном желании, было совершенно немыслимо. Оставалось только сделать вид, что напрочь не понимает двусмысленности своего положения, и вести себя крайне осмотрительно, дабы не усугублять неловкости. И компрометировать девицу тоже не хотелось — ей еще в брак вступать. Отчего-то при мысли о замужестве Грушеньки во рту стало кисло, но Снегов решил, что виной тому слишком крепкий кофе за завтраком.

— А я ведь к вам, Герман Рудольфович. По очень важному делу.

Грейнджер довольно закивал и проводил Снегова в кабинет, где сразу же достал излюбленную можжевеловку и разлил ее по микроскопическим рюмочкам.

— Для разговора, — пояснил он и, махом выпив, поинтересовался: — Так что у вас за дело?

Снегов уселся в кресло и, взяв рюмку, посмотрел поверх нее на хозяина:

— Мне вас рекомендовали как очень ответственного и знающего человека.

Грейнджер просиял:

— Кто бы это ни был, он не ошибся! Мы ведь говорим об Амадее Болеславовиче?

— О нем.

— Я так и знал! А что господин Домбровский думает о последних событиях?

— Скорбит…

— Я прекрасно понимаю, что он птица высокого полета, и вы вместе с ним… но скажите, его поймают?

— Кого?

— Сатаниста этого. Это ж надо, страху сколько нагнал… мы спать спокойно не можем…

Уверив, что поймают обязательно и довольно скоро, Снегов замялся. Полномочий следователя у него не было, а вопросы предстояло задать… неудобные.

— Спрашивайте уже, — Грейнджер правильно понял его молчание, — Амадею Болеславовичу и вам я доверяю, а поэтому расскажу, что знаю.

Снегов выдохнул. Насколько проще вести разговоры прямо, не оглядываясь на условности и приличия.

— Герман Рудольфович, а как хорошо вы знаете «гостей» Кузякина?

— Сброд! Такой сброд, не приведи господи! — Грейнджер почесал нос. — А ведь вы правы! Действительно, если где и скрываться, так у Кузякина.

Меньше всего Снегов хотел навести на след болтливого Грейнджера. Тот, словно услыхав его мысли, истово закрестился:

— Я никому! Ей-боже… что я, не понимаю?

— Боюсь, что не совсем. Не забывайте, что вам нельзя привлекать к себе внимание, у вас дочь…

— Да-да, конечно, — Грейнджер стал совершенно серьезным.

— Ну и кого вы знаете?

— Художника этого… Оллонетти, потом еще был скульптор… называл себя Данте… очень неприятный тип… цыгане в количестве…

Снегов устало потер переносицу. Действительно, сброд…

— А самого-то главного я вам не сказал! — голосом театрального распорядителя начал Грейнджер и замолчал, ожидая расспросов.

— Не томите, Герман Рудольфович!

— Кузякин их всех разогнал!

— Всех?

— Вот вам крест, всех!

— Когда?

— Сегодня утром узнал.

— А почему?

— Так самодур же…

Самодурство Кузякина словно объясняло все. Довольный произведенным эффектом, Грейнджер налил себе еще стопочку и с удовольствием выпил, после чего его настроение улучшилось:

— Сергей Сергеевич, а на бал к Белозерским вы пойдете?

— Да.

— Чудесно! Совершенно чудесно. Мы с Грушенькой тоже собираемся. Надеюсь, вы не дадите ей скучать…

— Не могу обещать. Извините, Герман Рудольфович, но мне пора.

— И даже чаю не попьете?

— Никак… дела.

Сергей Сергеевич поспешил покинуть гостеприимного хозяина и в коридоре почти столкнулся с Грушенькой. Она мило покраснела и тоже предложила чай, от которого Снегов снова отказался, но про одежду, сложенную под окном, ему сказать удалось. Показалось или нет, но, по мнению Снегова, румянец на ее щеках стал ярче. Как бы там ни было, следовало скорее оставить этот дом, чтобы не вводить в заблуждение ни девушку с ее папенькой, ни себя самого.

* * *

Дни до бала тянулись невероятно долго. Несмотря на раздражающие намеки Домбровского, Снегов нарочно никуда не выезжал, чтобы не порождать новых слухов, поэтому чуть было не забыл озаботиться костюмом. Сергей Сергеевич как раз собирался к Белозерскому за плащом и маской, когда порывистый Гончаров чуть не сбил его с ног. Спускать такое было решительно нельзя!

— Молодой человек, даже неважное зрение не может оправдать такой неловкости.

— Я же просил меня извинить.

— Простите, не услышал. В голове шумело после удара.

— Я всего-навсего чуть задел вас плечом.

— А мне казалось, что огрызаются только собаки.

Снегов обернулся на деликатное покашливание. Конечно же, Домбровский тут как тут!

— Не ссорьтесь, мальчики.

— Мы не ссоримся.

— Вот и славно! Я распорядился подать чай.

Однако Гончаров слишком куда-то торопился, чтобы согласиться на чаепитие:

— Амадей Болеславович, извините, но меня ждут…

Ждут его! Снегов неодобрительно оглядел Гончарова, мстительно ожидая, что старик настоит на своем и испортит тому настроение, но Домбровский лишь миролюбиво огладил бороду:

— Иди, Гришенька, нехорошо заставлять людей волноваться.

Гончаров словно этого и ждал: мгновение — и его нет.

— Вы ему потакаете, — желчно начал Снегов.

— Брось, Сереженька, я просто хорошо понимаю, что значат такие чувства… вот и ты…

— А к кому он отправился? — невежливо перебил Снегов, не желая выслушивать очередную отповедь.

— А какая разница? — беззаботно отозвался Домбровский. — Пойдем хоть с тобой почаевничаем.

Снегов хотел тоже сослаться на необходимость уйти, но потом подумал, что его спешка тут же будет превратно истолкована, да и с Чернышевым за столом сидеть гораздо неприятнее, чем с Домбровским.

— С удовольствием, Амадей Болеславович.

Уже за чаем Снегов понял, что сильно погорячился. Уж лучше провести день в обществе Чернышева, нежели выслушивать туманные намеки Домбровского, перемежающиеся с душещипательными, по его мнению, историями. Наконец терпение Снегова истощилось:

— Амадей Болеславович, я бы очень вас просил не лезть не в свое дело, иначе…

— Иначе что?

Только не это! Угрюмов-Муди имел отвратительную привычку подкрадываться, чтобы, как он сам говорил, «пополнять доказательную базу».

— Иначе что, Снегов?

— Вас, Алексей Викторович, это ни в коей мере не касается.

— Отчего же. Вы изволили угрожать уважаемому человеку, в его доме…

— Алешенька, ты его не так понял, — вмешался Домбровский.

Но этому… Муди всегда было достаточно лишь повода. Чтобы не устраивать безобразную склоку, Снегов хладнокровно откланялся, позволив Домбровскому самому объясняться с этим цепным псом.

У Белозерских Сергей Сергеевич долго не задержался, забрав сверток с роскошным шелковым плащом, алый подбой которого был таким же, как и на шелковой полумаске. В идеале де Ридле не должен был его узнать, как, впрочем, и Лаврентия, но чем черт не шутит? Мимоходом Снегов выяснил, что Дмитрий постоянно куда-то исчезает, и не на шутку встревожился, вспомнив текст записки. Мог ли де Ридле покушаться на сына Белозерского? Еще как! А могла ли Васса того отговаривать? Тоже могла… проклятье! Скорее бы наступил завтрашний день, чтобы можно было покончить с этим сумасшедшим…