О воине Христа (гет)

Гедрусовичи рубили молодые и старые деревья, скручивали верёвки. Без перерыва работали кузнечные молоты. Новоиспечённый князь Довмонт осматривал доставшееся ему войско. Совсем не вся молодёжь погибла на плешке, многие успели сбежать даже не раненными и сейчас рвались в битву. Среднее поколение не пострадало, они готовились с предусмотрительностью людей, привычных к своему делу. Воинов хватало. К утру должно было хватить и военных машин. Многие бурчали, Кисель просто сидел с поникшей головой, но избранника бога действительно послушались. Работали все, готовили своё оружие лишь в кратких перерывах. «Не выспавшимися будут, — думал князь, — но если там командует Конрад, двух дней он нам не даст. Попечитель медлить не любит».

Солнце висело уже совсем низко над лесом. Довмонт беспокойно поглядывал вдаль. «Материал для машин почти уже собрали, скоро без Войшвила будет не обойтись, а старый упрямец пошёл невесть куда», — мысленно негодовал полководец. Войшвил ушёл с двумя юношами, пообещав принести доспехи Ульриха. Его меч давно доставили из монастыря и рыцарская броня была бы в битве нелишней, но бывшей крестоносец не верил, что кто-то сможет найти нужный ручей.

Князь уже начинал в душе всерьёз ругать колдуна, когда тот, наконец, появился. За ним шла толпа, которая росла с каждой секундой; люди передавали друг другу детали доспехов. Юодгальв с торжеством показывал всем вмятину на шлеме. Довмонт, медленно, сохраняя достоинство, пошёл навстречу. Гедрусовичи почтительно сложили всё возле его ног.

— Как нашёл? — спросил кудесника мой герой.

— Рыб расспросил.

Работа закипела ещё активнее. Под руководство Войшвила делали машины, группами по очереди отходили на площадь. Там стояло огородное пугало, на которые надели рыцарские доспехи. Их хозяин показывал воинам, где в броне уязвимые места. Таких на самом деле не мало. Особенно уязвима броня перед точными колющими ударами в места сочленений. Гедрусовичи слушали, потом пробовали. Затем подходили следующие. Наутро люди были уставшими, но готовыми к походу.

Выступили с рассветом, нашли удобное для себя место. Разослали мальчиков постарше верхом. В битве они не могли участвовать, зато должны были заметить врага и вовремя предупредить. А воины пока готовили позицию.

Постепенно удлинялись тени деревьев. Недавно одна из них еле дотягивалась до пня на краю большого поля посреди леса, а теперь уже полностью этот пень поглотила. Журчала вода протекавшей через поляну речки. Лёгкий ветерок колыхал цветы на поляне, пока ещё редкие. По цветам порхали бабочки. Довмонт, князь гедрусовичей, сидел на опушке на стволе поваленного дерева и смотрел на открытое пространство. Здесь должна была начаться битва. Некоторые воины спали за его спиной при оружии — они давно всё подготовили. Другие отдыхали на самом поле. Звуки леса и реки иногда дополнялись позвякиванием пластин доспехов бывшего рыцаря. Кираса привычно давила на плечи. Сильно саднила рука, но ожог не мешал держать щит (колдун специально прижёг с таким расчётом), потому это не волновало. Иногда он хотел провести рукой по голове, не чувствовавшей шлема, и сразу спохватывался — шлем лежал у него на коленях. Кузнец исправил забрало не полностью: оно снова было выпуклым, удары опять должны были по нему скользить, но подниматься оно больше не могло. Теперь лицо открывалось, только если снять весь шлем.

Рядом с Довмонтом присел Войшвил.

— Зря Юодгальв пошёл, — заметил колдун. — У него ещё слишком свежа рана.

— Его даже мне было не удержать, — ответил князь. — Так что, ты не мог спасти его глаз?

— Вытек.

— Он, кажется, хороший воин, хотя… я не успел ещё понять, — вздохнул Довмонт. — А теперь у него нет одного глаза.

— Неправда, — хитро посмотрел на него собеседник, — один глаз у него есть.

Враги явились как всегда невпопад — хорошая могла бы получиться шуточная беседа. Но нет, послышался плеск воды и благой литвинский мат. На поле галопом выскочил по руслу реки отряд гедрусовичей, а за ним — погоня бутовитовичей. Отдыхавшие на поле вскочили в сёдла. Бутовитовичи осадили коней, резко развернулись и ускакали. Войшвил поднялся и не спеша пошёл на своё место. Довмонт не двинулся, но ещё внимательнее стал всматриваться в поле. Все гедрусовичи приготовились к битве, но те, что были в лесу, не выходили.

Теперь минуты потянулись как часы, хотя литвины не знали ни первых, ни вторых. Все шеи вытянулись к опушке, где речка вытекала на поле. В глазах не осталось и следа сна, руки сжимали копья, щиты, поводья. А птицы продолжали петь вокруг, и вода журчала по-прежнему.

Наконец, они появились. Закованные в железо рыцари, арбалетчики, а вокруг них россыпь бутовитовичей. Литвинов при крестоносцах оказалось немного. И хорошо. Войска на поле издали боевые кличи. Рыцари наклонили копья и сходу пошли в атаку, без залпа арбалетов. В мире тогда мало кто мог выдержать удар тяжёлой рыцарской конницы. Тем более никто не ждал этого от литвинов. Да они и сами на это не надеялись — сразу ударились в бегство, ещё до того, как крестоносцы до них доехали. Немцы издали победный клич и пришпорили коней. Впереди всех, как всегда, скакал попечитель Мартиртинбурга. Украшение на его шлеме раньше казалось Ульриху крыльями ангела, который ведёт братьев вперёд, теперь же Довмонт только усмехнулся, встал, отошёл немного дальше за деревья и издал условный свист.

Воины Христа ликовали: они уже гнали paganos[36], осталось только их добить. И вдруг их стали сражать болты: крупные, гораздо больше арбалетных. Они пробивали рыцарей насквозь вместе со всеми доспехами и одеждами. Вместе с болтами прилетели и камни. Огромные булыжники. Они выбивали всадников из сёдел, сминали доспехи, ломали кости людям и особенно лошадям. Необработанные булыжники,[37] значит не из метательных машин. Какой же великан их тогда кидал? В замешательстве всадники проехали ещё немного вперёд. Потом опомнились: неважно, кто именно убивал их, но стоял он за лесом сбоку. Точно. Над верхушками деревьев виднелась вершина невысокого безлесого холма... с неверными. Всадники стали разворачивать коней, вначале служащие братья (их шлемы позволяли повернуть голову), а потом и увидевшие их рыцари. Кто-то сделал это раньше, кто-то позже, так что в густой лесной подлесок они врезались разреженным строем.

Конрад фон Драхенфельдс негодовал. Он приказывал вернуться, продолжать погоню, кричал, бранился, до чего никогда раньше не снисходил. Его не слышали; или не слушали. Он остановил коня и беспомощно смотрел, как его воины уходили в чащу — единственный строй, который они не могли прорвать.[38] Лошади запутывались в кустах, буквально как в сетях. Длинные копья были бесполезны, разгон тяжёлых всадников не играл никакой роли, арбалеты стреляли по одному разу, потом их не было времени перезарядить. Только бутовитовичам такой бой был привычен, но их пришло мало, очень мало. Подняв забрало, попечитель созерцал всё это с сухими глазами, но с огромной горечью и досадой в душе. Резко, нервно дёрнув повод, он повернул лошадь и уехал по руслу реки прочь от неминуемого поражения своих братьев.

Довмонт работал мечом без устали. Вот он отбил очередной клинок и нанёс ответный удар. Перед ним вырос рослый конь, но не смог протиснуться между двух деревьев, его всаднику князь всадил клинок в бедро, а потом, согнувшегося от боли — добил длинным выпадом в щель шлема. Лошадь он схватил под уздцы и отправил назад, к скорпионам — так он приказал делать со всеми животными. Обогнув толстенный ствол он обрушился на очередного крестоносца сзади. Вокруг лилась кровь, раздавались крики и стоны, свистели стрелы: лучшие лучники гедрусовичей засели в ветвях и работали на славу. Довмонт принял на щит очередное оружие, оказалось — «утреннюю звезду».[39] Пожалел, да поздно — щит ударила рукоять, цепь со страшным шаром перелетела через него и... обмоталась вокруг ветки. Потерявший оружие воин решил бежать и развернулся — получил удар в спину и никуда не убежал. Скорее по зову интуиции Довмонт повернулся — как раз успел принять на меч боевой топор. Противник наносил удары быстро и точно, но все они парировались. Давмонт в свою очередь тоже нападал, так же безрезультатно. Помогла дубина Юодгальва — силач ударил врага со всего размаху по затылку.

С поля донёсся жуткий закладывающий уши боевой клич литвинов — те, кто вначале притворно отступил, вернулись и ударили в спину крестоносцам.

— Будто без них не управились бы, — сплюнул одноглазый воин и наскочил на очередного врага.

Бутовитовичи были в растерянности. Такой сильный союзник не смог им помочь? Какая неведомая сила вдруг проснулась в гедрусовичах? Теперь бутовитовичей ждали сожжённые деревни, разорённые поля озимых… Утром к их городу потянулись поселяне, не ставшие ждать врага дома. И тогда… Такого в войнах литвинов обычно не случалось. Гедрусовичи сразу же появились под стенами города, не тронув деревни.

Что началось, сложно описать. Гедрусовичи устремились на возы поселян. Те с криками и визгами побежали к воротам, опрокидывая и топча друг друга, но ворота закрылись перед ними (чтобы на плечах своих не ворвались враги). Взывая к богам, люди кинулись кто куда. А ведь ещё недавно считали себя умнее тех, кто спасался просто в лесах рядом с деревнями.

Немногие воины бутовитовичей пошли на злополучную битву, большинство решило посмотреть, чем дело кончится. Так что теперь у князя дружины хватало, и гедрусовичей та дружина не раз била, но сейчас… Никто не решался выйти за ворота, со страхом смотрели на ту мощную, неведомо откуда взявшуюся мощь прежних врагов.

Немалых сил стоило князю Гедрусовичей убедить своих идти сразу на город, но в первые же минуты добыча развеяла их сомнения. Теперь всадники гарцевали около ворот и вдоль валов, чтобы никто не вздумал выбираться, большинство трудилось в лесу неподалёку. Стучали топоры, вековые стволы стонали и выли, падая под напором железа. Молодые деревца поддавались молча. Скрипели от натяжения верёвки, стучали друг о друга большие камни. Трещали костры. На них жарили только что захваченных коров: на пустой желудок особо не повоюешь. На других кострах варили смолу.

Довмонт ходил между своими людьми. За прошлый день он стал действительно своим, по-настоящему своим для них. Он ободрял, иногда сам брался за топор, пробовал мясо на вертелах и одобрительно кивал. Иногда приходилось улаживать спор: кто-то кому-то на ногу наступил, кто-то кому-то, размахиваясь, попал в глаз. Вернее, князь слышал ругань, подходил, и спорщики сразу замолкали, с виноватым видом возвращаясь к работе. Довмонт часто видел в этой кипучей работе Войшвила. Колдун как будто был сразу всюду. Он указывал, чего и сколько надо отрубить, как что соединить, в то же время подсыпал и подливал нечто в кипящую смолу, помешивал и удовлетворённо крякал.

— Что стряпаешь? — спросил у него князь.

— Ignis Graecus,[40] — не без гордости ответил тот.

— А сработает?

— Поживём — увидим….

— …. доживём — посмотрим, выживем — учтём, — закончил Довмонт любимую присказку Войшвила.

Иногда возмущённые гедрусовичи подскакивали к своему лидеру. «Княже, что этот кудесник говорит? — жаловались они. — Отродясь же такого не делали». Довмонт для виду выслушивал, что именно говорит кудесник, иногда подходил и смотрел, но всегда одобрял распоряжения. Воины скрипели зубами, но выполняли — работал авторитет избранника Ярилы.

Солнце успело постоять в зените и начать свой путь к закату. Воины успели всё построить подкрепиться и немного поспать. До сих пор Довмонт не спешил начинать штурм, всё равно обещавший быть недолгим. Теперь же все встали по своим местам. По сосредоточенным спокойным лицам князь видел, что люди готовы.

Камни роем устремились за валы. Огромные камни, никакой человек не смог бы кидать такие. Наверняка они расплющивали головы, проламывали соломенные крыши. Среди камней зловещим красным огнём светились шары греческого огня. Он сработал — над валами сразу появилось зарево. Смерть сеяли и скорпионы. Скоро ни один бутовитович не решался высунуться, показаться над стеной и подставить себя под необычно большие, смертоносные стрелы. Теперь в дело могла вступить таранная «черепаха».

Через прорези в стенке «черепахи» Довмонт не мог больше наблюдать за общим ходом событий, но хорошо видел ворота, к которым нужно было подъехать. Полководец не должен сам управляться с тараном, но без личного примера князя никто не хотел лезть в громоздкий, хлипкий, как казалось им, домик на колёсиках без пола. И сейчас, упираясь в торчащие из стен палки и толкая конструкцию вперёд, гедрусовичи то и дело оглядывались на лидера, и только видя его решимость, продолжали. На самом деле Ульрих чувствовал себя очень неуверенно. Для него это тоже было новым делом — рыцари обычно оставляли его неблагородным. Под ноги он смотрел больше, чем вперёд — боялся «чесноков»,[41] но, видимо, литвины про такое не слышали. Бывший крестоносец знал уязвимость «черепахи»: крышу, хоть она и делалась прочной, можно было пробить, деревянную конструкцию, хоть она и покрывалась свежими шкурами, можно было поджечь.

«Черепаха» ползла вперёд медленно, оправдывая своё название. Хорошо ещё, что со времени спасшей Ульриха грозы земля успела высохнуть. Вот, наконец, и ворота. Раскачали висевшее на верёвках бревно. Оно сотрясло ворота, потом снова и снова. Глухие удары будто загоняли гвозди в крышку гроба. Неуверенно стукнули по крышу пару камней, затем Довмонт уловил свист тучи стрел, и «черепаху» оставили в покое. Ворота уже покосились. Князь протрубил в охотничий рог и остальные гедрусовичи выбежали из леса, чтобы всем вместе вломиться в город. Ворота поддавались все больше. За ними не было слышно ничего, кроме рёва пламени.

С лязгом и треском створки разлетелись в стороны. Гедрусовичи ринулись вокруг «черепахи», через неё. Те, что были внутри, выбирались и вливались в общий поток. За воротами лишь несколько испуганных людей жались к валам, куда не попадали камни и стрелы. Увидев атакующих, они в ужасе побежали, кто куда. В рёвом и воем гедрусовичи устремились за ними.

Довмонт встал в стороне от ворот, опершись спиной о городской вал. Его воины рассыпались по улицам. Осталось избиение побеждённых, полководец для этого не нужен. Бывший рыцарь снял шлем и утёр лоб — от пожара шёл нестерпимый жар. Он не успел понять, когда всё переменилось. Из подвалов и невесть ещё откуда появились бутовитовичи и набросились на гедрусовичей с неистовством обречённых. Мой герой бросил свой шлем в лицо ближайшему врагу и выхватил меч. Не ожидавшие отпора гедрусовичи бежали с улиц к воротам. Довмонт отбивался как мог, прижатый к валу. Атаковать и пробиваться к своим не получалось. Он кричал, орал. Конечно, от него никто не слышал испуганного «Ко мне!», он призывал «В атаку! Все вперёд!». Тщетно. Гедрусовичи спасались через ворота.

Вот он принял на меч топор и ударил его хозяина краем щита в солнечное сплетение, еле успел щитом же отразить другой удар. Отклонившись, пропустил дубину мимо себя, мечом и щитом одновременно отразив ещё несколько ударов. Бывший крестоносец, один из лучших фехтовальщиков Мартинбурга пока успешно оборонялся и не упускал возможности показать зубы. Под его ногами уже валялся труп, несколько врагов отпрянуло назад, обливаясь кровью, но долго так продолжаться не могло. Очередной удар бросил спиной на вал — копьё сломалось, но не пробило нагрудник. Мой герой смог мгновенно снова встать в боевую стойку.

Взывать к гедрусовичам он перестал, хотя не все они ещё убежали из города. Он взмолился… к Яриле: «Ты, великий бог воинов, неужели ты привёл меня сюда, чтобы вот так погубить?». Рослый бутовитович просто молотил его по поднятому над головой мечу, бил всегда в одну точку. Избранник Ярилы схватил его за одежду левой рукой и кинул на копьё нападавшего слева, через долю секунды он снова поймал повисший на перевязи щит. «Я готов сделать, что ты мне уготовил, Ярило, — продолжал он молитву. — Но как я смогу это выполнить?». Брошенный кем-то нож оцарапал скулу.

— Спасай князя!! — донёсся зычный крик от ворот. Его подхватило ещё несколько голосов.

Удивительно, как разительно снова всё переменилось. Вот уже бегут бутовитовичи, а залитые их кровью гедрусовичи наседают и рвут их с жестокостью изголодавшихся волков. Вот мой герой уже среди своих и вместе с ними сражается. Бутовитовичи бились отчаянно, перед смертью они хотели кого-нибудь забрать с собой. Вокруг Довмонта стояли шум и лязг, кто-то падал то от его удара, то рядом от вражеского. Он рубил, колол, парировал, уворачивался от горящих брёвен начавших уже рушиться домов, наступал, бежал вперёд…

Добив очередного бутовитовича, Довмонт оглянулся и не нашёл для себя противника. Их не осталось. Гедрусовичи, залитые кровью и с дикими после ярости боя глазами, разоряли то, что осталось от города. Их князь пошёл по пепелищу. Невысокий блондин перевязывал пожилому воину рану, второй блондин, как две капли воды похожий на первого, копался рядом в сундуке. Коренастый мужик пытался поймать корову с подпаленным хвостом. Войшвил с растрепавшейся бородой схватил какую-то девушку за волосы. «Когда те, кто были у машин, оказались в городе?» — подумал мой герой.

Женщин вообще даже никуда не оттаскивали, делая всё там, где их поймали. Довмонт тоже погнался за девушкой, на которой остались лишь обрывки одежды. Несмотря на доспехи, он нагнал её одним прыжком, схватил и кинул на землю.[42] Миниатюрная, тонкая, с огненно рыжими волосами, рыжими всюду, она скорее не упала, а сама легла на спину и посмотрела на него остекленевшими, ничего не выражавшими глазами. Тут Довмонт вспомнил про Марию, про то, что они связаны. Много чего ему в этот момент вспомнилось про них обоих. Он отвернулся от девушки и наткнулся на Юодгальва. Обвешанный всяким добром, он, видимо, про другое до сих пор не думал. Теперь подмигнул князю и набросился на оставленную тем девушку.

Город догорал. Солнце скрылось, будто не желая видеть всего этого.