Наследницы (джен)

Дружба Энни с соседскими курами возникла не просто так.

В детстве, слушая рассказы сестры о Волшебной стране, маленькая Энни непременно удивлялась тому, что в ней разговаривают по-человечески животные и птицы. Это казалось одним из самых фантастических чудес. Впрочем, когда Энни сама впервые попала сюда, она восприняла эти чудеса как должное. А когда животные говорили с ней на человеческом языке, они казались равными людям — и Смелый Лев, и ворона Кагги-Карр, и орёл Карфакс, и лисий король Тонконюх XVI…

Потом у Энни так и осталось в голове: в Волшебной стране животные совсем другие, чем в Большом мире. Там они разумны, с ними можно договориться, даже подружиться к взаимной пользе и удовольствию. В Большом мире всё не так, в Большом мире они бессловесны и глупы, примитивные создания, куда ниже человека в иерархии мира. Нет, позже, когда Энни была уже совсем взрослой, ей, конечно же, попадались книги и телепередачи, где говорилось о том, что человек должен беречь живую природу, а не презирать её и не использовать исключительно для собственных нужд — и она с ними соглашалась, но как-то пассивно. Не задумывалась.

Да и как задумаешься о животных и их разуме, если ты живёшь в городе и никак не взаимодействуешь с живой природой? А в детстве, на родительской ферме, отношение к животным тем более не способствовало осознанию их разума — там животные тоже были, в лучшем случае, слугами человека… В худшем — просто шли ему в еду. Банальное потребительское отношение. Тогда это казалось нормальным…

Вернувшись в Волшебную страну, Энни снова столкнулась здесь с разумными животными — и вдруг поняла, что дело не в разуме. Животные в Большом мире и в Волшебной стране на самом деле примерно одинаковы — за некоторыми исключениями. Разница лишь в том, что в Волшебной стране человеку их действительно проще понять — ведь они здесь могут говорить на одном языке.

Но просто в один момент внезапно осенило: речь — не признак разума, а отсутствие речи — также не признак его отсутствия.

Нет, Энни далеко не сразу пришла к этой мысли. Поначалу и так хватало поводов для волнений и размышлений: война с Пакиром, потом последствия этой войны, события в Подземной стране у Ланги и в Голубой стране у Корины, а потом у сестры родились дети, и Энни моментально вступила в роль самой заботливой тётушки на свете. А вот сейчас стала жить снова в Голубой стране — и о многом стала думать.

Началось, пожалуй, всё-таки с того, что она до сих пор не могла привыкнуть к особенностям местного рациона. Нет, отсутствие мясной пищи она приняла как должное — в самом деле, не убивать же разумных животных, которые говорят с тобой на одном языке. Уже потом она осознала: пусть человеческая речь и не признак человеческого разума, но она просто дала возможность местным жителям осознать, что животные тоже живые существа и имеют такое же право на жизнь и свободу, как и люди. А разум… С ним сложнее. Человек гордится своим разумом — но значит ли это, что у животных разум хуже, может быть, он просто другой? И тогда ставить человека и животных по шкале «умнее — глупее» всё равно, что сравнивать, как говорится, тёплое с мягким.

Ну так вот, о рационе. Энни до сих пор не могла привыкнуть, что тут так сложно с молочными продуктами. Вот птичьи яйца — пожалуйста, сколько угодно и каких угодно, одомашненных видов птиц здесь было куда больше, чем Энни могла предположить и чем было в её детстве на родительской ферме в Канзасе. Птицы ничуть не сожалели о яйцах, которые человек забирал для своих нужд, и охотно несли новые. «Всё равно мы должны откладывать яйца, — говорили они, — это в нашей природе; а всех птенцов не выведешь, и яйцо — ещё не всегда птенец». Человек же мог разумно регулировать количество птичьего поголовья, оставляя столько яиц, чтобы поддерживать численность своих питомцев в нужном ему количестве — и не больше. Если убивать птиц и их живых птенцов нельзя, то забирать яйца, из которых птенцы точно не выведутся, никто зазорным не считал, в том числе сами птицы.

А вот с молоком было намного хуже. Коровы, козы, овцы тут практически были дикими — и соглашались сотрудничать с человеком только в том случае, если у них оставались излишки этого самого молока после вскармливания детёнышей. И это можно было понять: если бы они жили под человеческой защитой, то их количество бы разрослось неимоверно — ведь человек жалел их и не мог, опять-таки, убивать «лишних» в пищу, как это делается в Большом мире. Да и вообще не позволил бы им умирать просто так. Если бы те же козы здесь были домашними, очень скоро их бы стало больше, чем людей.

А так они оставались в дикой природе — и были предоставлены сами себе, и их выживание зависело от них самих. Энни это казалось непонятным — разве с человеком не лучше? Что мешает тем же козам прийти к людям и не заботиться более о пропитании, не гибнуть от болезней и несчастных случаев, а также от хищников? К тому же они всё равно людям не только молоко отдают от случая к случаю, но и шерсть. И не только козы, но и овцы, конечно же. Некоторые регулярно приходят стричься. А вот жить с людьми — что-то мешает.

Энни удалось однажды на окраине Когиды познакомиться с такой вот полудикой козой, которая подъедала молодой газончик под бдительным присмотром его хозяина, который следил, чтобы травка подстригалась ровненько и равномерно.

— Почему вы не живёте с людьми? — задала Энни вопрос козе.

— А заче-ем? — протянула коза. — Мне свободы хочется! А человек меня на верёвочку привяжет…

— Зато от хищников спасёт!

Коза подозрительно посмотрела на хозяина газона.

— Не-ет уж. Мне и так хорошо, — и она снова принялась «стричь» траву.

Тот самый хозяин-Жевун, с которым Энни тоже разговорилась на эту тему, высказался тоже примерно в том же духе:

— А зачем? Меня целиком устраивает временное сотрудничество. Постоянно нести ответственность за живое существо — мне что, забот мало? А так я договорился — она мне вон газончик подровняет, и мне хорошо, и ей польза!

В итоге Энни пришла к выводу, что, если обе стороны относятся к вопросу возможного приручения так равнодушно, то это и к лучшему. А то пришлось бы человеку и в Волшебной стране превращаться в хищника и убивать животных себе в еду — потому что их было бы некуда девать. А так дикая природа как-то сама регулирует их популяцию. Жестоко, может быть, но регулирует.

Впрочем, не все животные дорожили своей свободой. Лошади и ослы, например, вполне ужились с человеком. Может, потому, что с ними человек просто сотрудничал, но ничего больше не требовал — ни мяса, ни даже молока? Вот они и жили, наладив взаимопомощь: ты мне — уют, заботу и защиту, я тебе — помощь в перемещении грузов и сельских работах…

Заодно Энни теперь лучше понимала, почему местные жители такие миролюбивые и совершенно не воинственные. Если ты даже животных не можешь убить, как же ты возьмёшь в руки оружие, чтобы убить человека? Впрочем, людям здесь фактически всё равно, животное перед ними или человек. Нет, они могут сражаться. Но только если им грозит непосредственная опасность. Они сражаются, защищаясь и защищая, но не более того. Как Жевуны, самый чувствительный и безобидный народ Волшебной страны, умеют защищаться, Энни тоже уже знала. Прекрасно умеют, когда надо. Разве что гуманны до крайности, но это вряд ли можно назвать недостатком. Самыми же воинственными, кого Энни знала, были, конечно, каббары, жители Подземной страны. На втором месте — Рудокопы, на третьем — Марраны. Каббары и Рудокопы вегетарианцами не были, а Марраны стали ими сравнительно недавно — во время детских путешествий Энни, после того, как к ним явился «огненный бог» Урфин Джюс. Хотя он и натворил немало бед, но волей-неволей открыл отсталому народу и путь к цивилизации и просвещению… И постепенно они перенимали обычаи остальных народов Волшебной страны, а вместе с обычаями — и моральные установки.

Впрочем, Энни знала и то, что даже среди исконно вегетарианских народов встречались отдельные индивидуумы, которые не гнушались убийством животных — и развязыванием войн, между прочим, тоже. Видимо, если ты не понимаешь ценность жизни, то тебе всё равно, чья она. Важно именно понимать, что любое живое существо — оно… живое. И имеет то же право на жизнь, что и ты сам. И неважно, человек это или животное. Не ты даёшь жизнь — не ты и отнимай её.

И всё-таки. Допустим, человек в Волшебной стране не захотел быть хищником и отказался от убийства, избрав другой способ пропитания. Потому что не смог убивать существо, которое с ним разговаривает. Но как же тогда настоящие хищники? Они-то здесь тоже могут понимать мольбы своих жертв…

И вот тут Энни в какой-то момент зашла в тупик, не понимая, как это объяснить. Если у животных человеческий разум, что мешает им тоже стать поголовно вегетарианцами?

Она вспомнила лисий город под управлением Тонконюха XVI, с которым познакомилась во время своего первого путешествия в Волшебную страну. С тех пор там, конечно, сменились несколько поколений, и сейчас правил далёкий потомок Тонконюха Рыжелап VII — Энни узнавала об этом от птиц. Лисья община по-прежнему жила обособленно — и по-прежнему торговала с Жевунами плодами «кроличьих деревьев»: лисы уверяли, что по вкусу и питательности эти плоды точь-в-точь как мясо кроликов, хотя Жевунам, конечно же, было не с чем сравнить. Но вот интересно: у этих лисиц ведь охотиться разрешалось только высшей знати, королю и его ближайшим родственникам, а все остальные не имели на это права. Но не по моральным причинам, а исключительно по экономическим. Лисья община была огромной, и чтобы её прокормить, требовалось бы гигантское количество зайцев, кроликов и прочих жертв. Но благодаря чудесам Волшебной страны, лисы нашли выход — и стали культивировать «кроличьи деревья», что по факту превратило их из хищников в мирных работников сельского хозяйства. Впрочем, эти лисы вообще многое заимствовали от людей — начиная с предметов быта и вплоть до некоторых обычаев. Тем не менее, принудительный переход на растительную пищу (пусть даже такую диковинную, как плоды «кроличьих деревьев») ничуть не избавил лис от их хищнических инстинктов — если бы им только разрешили, они бы все принялись охотиться, просто эту привилегию оставили себе лишь короли… Так что до этического вегетарианства там было ещё далеко.

Но, общаясь с животными Волшебной страны в течение всех этих последних лет, что она тут жила, Энни убедилась, что лисье государство было скорее исключением, чем правилом. Лисы, живущие по образу и подобию людей, были чудом даже в Волшебной стране. В лесах же вполне себе водились обыкновенные лисицы, которые точно так же, как их собратья в Большом мире, нападали на зайцев, кроликов, мышей и невнимательных птиц. Остальные хищники вели себя ничуть не лучше. Особо наглые порой и на окраины деревень являлись — поживиться домашней птицей, например. И никто не жалел своих жертв, хотя и говорил с ними на одном языке…

Для Энни это была загадка. Нет, конечно, она знала, что у животных есть инстинкты, против которых они не могут пойти. И к тому же им надо что-то есть — а природа создала многих такими, что они могут принимать только определённую пищу. Не то что человек — существо практически всеядное, чем только ни кормится в самых различных районах земного шара. Звери так не могут. Нельзя накормить кота морковкой, а зайца мышами.

К слову о мышах — к ним у Энни было вообще особое отношение, сложное и даже болезненно-противоречивое. Кошки были, пожалуй, чуть ли не единственными одомашненными мелкими хищниками Волшебной страны — хотя и они тут в основном гуляли сами по себе, соседствуя с человеком постольку, поскольку это отвечало собственным интересам кошек. Неоспоримым фактом было то, что мыши и здесь, как и в Большом мире, забирались к человеку в дом и хозяйственные постройки и могли нанести там порядочный урон продуктовым запасам. Таким образом, мыши получались чуть ли не врагом человека — а кошки были естественными врагами мышей, к тому же мыши для кошек были естественной пищей. Энни долго не могла выпутаться из противоречий:

— Люди не убивают мышей, но позволяют это делать кошкам. Насколько это этически правильно? Нет ли тут опять принципа «перекладывать грязную работу на других»?

Но с другой стороны: а что, люди защищать мышей от кошек должны, что ли? Нет, и такое бывало: во всей Волшебной стране были в ходу хитрые мышеловки, где мышь оставалась живой и невредимой, и тогда человек, поймавший её, мог попробовать договориться… Или отнести зверюшку в поле подальше от деревни и там выпустить, надеясь, что она не вернётся. Однако договориться не всегда удавалось.

Однажды и у Энни случилось такое вот мышиное нашествие, и удалось подстеречь мышь, когда она забралась в банку с сухарями. Энни ожидала разумного диалога — в духе тех, что вела порой с Раминой, феей-королевой полевых мышей. Но получилось нечто совсем иное:

— Ну хорошо, — соглашалась Энни с серой хвостатой нахалкой, — я понимаю — на улице дождь, и ты голодная. Но зачем же портить еду? Пришла бы ко мне, попросила бы вежливо, я бы с тобой по-дружески поделилась.

— Зачем же я буду просить, если могу сама взять? — возражала мышь.

— Но ты же портишь еду! Вот ты понадкусала тут все сухарики, а могла бы взять один и съесть чинно и культурно…

— Но мне же надо попробовать все, чтобы выбрать самый вкусный!

— А мне теперь за тобой доедать прикажешь?

— А что такого? — удивлялась мышь.

— А мешок с крупой тоже ты прогрызла?

— Я! — гордо призналась мышь.

— Ну и зачем? Теперь рассыпалось всё… Опять-таки, сложно было попросить?

— Да зачем же я буду просить, если могу сама взять? — снова твердила мышь. И удивлялась: — А если ты и так готова это отдать, то зачем же я буду просить?

Энни в изумлении взмахивала руками:

— Но ты же воруешь!

— Чего? — удивлялась мышь. — Это как? Я просто беру то, что мне нужно.

Энни в отчаянии бегала из угла в угол.

— Воровать нехорошо! Прежде чем взять что-то чужое, надо спросить! Ведь, может быть, я бы ещё и не согласилась с тобой делиться, — возмущённо заявляла она. Мышь в банке, завязанной тряпкой, разводила лапками:

— Тогда мне тем более надо взять самой.

— Тьфу ты! Ну вот смотри, — Энни ненадолго успокаивалась и останавливалась перед банкой. — Вот у тебя есть норка с запасами?

— Конечно!

— Вот и представь: я пришла к тебе и ем твои запасы. Тебе приятно будет?

— Нет, конечно, — обиделась мышь. — Это же мои запасы!

— Вот. А это, — Энни делала широкий жест, — мои запасы! И мне неприятно, что ты их ешь! Понимаешь?

— Понимаю, — мышь глубокомысленно склоняла головку.

— Вот! Представь себя на моём месте!

Мышь непонимающе смотрела на Энни.

— Зачем?

— Чтобы понять, как нехорошо брать чужое, — терпеливо вздыхала Энни.

— Но мне же хочется взять! Почему я не должна брать, если мне хочется?

— Потому что мне не хочется, чтобы ты у меня брала!

— Ну хорошо, — мышь усаживалась поудобнее, сложив лапки на животе. — Тебе, конечно же, не хочется, чтобы я брала твои запасы. Ты меня ловишь в банку и выгоняешь. Всё справедливо. Но зачем требовать, чтобы я у тебя что-то спрашивала?

— А что, ты слов не понимаешь? — рассердилась Энни. — Тебя только выгонять можно?

— Понимаю, — пожала плечиками мышь (если только это можно представить). — Но не понимаю, зачем их говорить. Если ты сильнее и умнее меня — сама защищай свои запасы. А не разглагольствуй тут. Слова-то зачем? Или ты говоришь их только потому, что защитить сама запасы не можешь, и требуешь чего-то от меня?

— Как же ты на Корину похожа! — в сердцах высказалась Энни. — Вот не зря её Ланга тогда в мышь превращала!

Мышь к упоминании имени Корины отнеслась безразлично.

— Так что, мне долго ещё в этой банке сидеть? — поинтересовалась она. — Или ты меня всё-таки выпустишь?

— А вот возьму и не выпущу, — мстительно сказала Энни. — В наказание!

— А что такое наказание? — удивилась мышь.

— Тьфу ты! — снова не сдержалась Энни. — Это когда тебе делают плохо за то, что ты сделала плохо кому-то другому, — максимально просто объяснила она. — Чтобы ты обдумала своё поведение и больше так не делала.

— Как странно, — удивилась мышь. — Как же я могу больше так не делать, если мне нужно?

— А ты кроме себя о ком-нибудь думаешь? — рассердилась Энни.

— А зачем? — удивилась мышь с потрясающей искренностью. — Зачем мне думать о ком-то ещё? Пускай каждый сам о себе думает.

Энни пожалела, что оставила свисточек Рамины в Изумрудном городе, у Элли. Хотя с другой стороны, не будет же она из-за каждой вредной мыши фею дёргать зря? Проще всего было бы сейчас вызвать Рамину и сказать — вот ваша подданная, разберитесь с ней. Но как-то не хочется.

Мышь тогда просидела в банке до следующего утра. Догрызала сухарики и популярно объясняла Энни мышиный взгляд на мир. В процессе объяснений Энни с сожалением убедилась, что это не ей так не повезло с мышью-эгоисткой. Мышь оказалась не такой уж глупой, как казалось поначалу. Просто яркой представительницей своего племени. «А ты думаешь, другие мыши по-другому думают? — удивилась мышь в какой-то момент беседы. — Мы же мыши». Этим всё, по её мнению, объяснялось.

— А люди не судят других по себе, — воодушевлённо сказала Энни. — Мы все разные. Среди нас тоже есть эгоисты. А есть те, кто понимают, что других обижать нехорошо.

— Ну не знаю, — повела хвостиком мышь. — Люди сложные. У мышей всё проще. Нашёл еду — ешь. Не нашёл — ищи. Видишь соперника — борись. Кто сильнее, тот и еду себе забрал.

— А как же Рамина? — недоумевала Энни. — Ваша мышиная фея? Она же не такая! Она нам помогала, причём совершенно бескорыстно. И вообще, с ней можно было поговорить, как с человеком, она такие эгоистичные взгляды не проповедовала!

— Ну-у, Рамина… — сморщила носик мышь-нахалка. — Я с ней лично не знакома, — сказала она, и больше о Рамине Энни от неё ничего не добилась.

Мышь она выпустила на следующее утро. Сначала хотела отвезти её на летающем коврике подальше от деревни, на лесную опушку, но потом сжалилась: всё-таки у мыши тут поблизости и норка, и запасы…

— Если бы ты не портила людям еду и вещи, — сказала Энни, развязывая банку, — тебя бы никто и не ловил.

— Да как же я могу не портить, если мне надо? — в очередной раз удивилась мышь. Энни вздохнула и опустила банку на бок. Мышь исчезла, не попрощавшись. Ну, Энни и не ждала.

В очередной визит в Изумрудный город она всё-таки взяла у Элли свисточек Рамины и вызвала мышиную фею. Рамина явилась, как всегда, сразу же и дружески Энни приветствовала. Энни пересказала ей свой невесёлый диалог с представительницей мышиного племени, а заключила недоумённым:

— Ведь вы же не такая! Не могут же все мыши, в самом деле, быть такими эгоистками!

— Увы, — печально улыбнулась Рамина. — Придётся вас разочаровать, дорогая моя. Мыши действительно именно такие. Это же мыши!

— А вы тогда как же? — поразилась Энни. — Или у вас тоже своё особое цивилизованное королевство, как у лисиц в Голубой стране? — полюбопытствовала она, чувствуя себя неловко. Вдруг этим самым она выказывает фее мышей огромное неуважение?

— Почти, — улыбнулась Рамина. — Не то чтобы королевство, скорее просто своё общество. Но мы живём среди обычных мышей и руководим ими. Чаще всего нам, правителям — этакой высшей мышиной знати — всё-таки удаётся отговорить большинство подданных от массовых набегов на поля и амбары. Я-то понимаю, что с людьми надо жить в мире и взаимопонимании. Но простым мышам это сложно объяснить — философия «нашёл еду — она твоя» у подавляющего большинства врождённая.

Энни задумчиво поморгала, осмысливая услышанное.

— А можно спросить… Почему же вы не такая? — решилась она. — И почему вы фея?

— Ну, это очень давняя история, — Рамина поудобнее устроилась на диванчике рядом с Энни, аккуратно свернула хвостик и покосилась на подругу. — Удивительная и печальная.

— Расскажите, пожалуйста, — попросила Энни.

— Когда-то мои предки были людьми. Даже обладали магическими способностями…

— Людьми? — не сдержавшись, перебила Энни в удивлении.

— Да, моя дорогая. Людьми. Ты же знаешь легенды Людей Мглы — так вот, я с ними в близком родстве…

— Ничего себе… — прошептала Энни.

— Да, и судьбы наших предков были похожи. Пакир превратил их в чудовищ, ну, а моих далёких прадедов — в мышей. Чем-то они ему особо досадили. Рассчитывал, что их, таких маленьких, сразу же уничтожат более крупные хищные звери — представляешь, какой бесславный был бы конец? Но, вопреки его расчётам, получилось так, что мои предки сохранили магию и в зубы хищникам не попались. Вот только жить им пришлось в мышином обличии до конца своих дней, и ради того, чтобы оставить потомство, связываться с обыкновенными мышами. Так что меня уже нелегко было бы превратить обратно в человека — мышиной крови во мне слишком много. Труднее всего — сдерживать в себе исконно мышиные инстинкты. Впрочем, не могу сказать, что их нет и у людей, так что, наверное, будь я человеком, было бы ничуть не легче бороться с собственным эгоизмом.

Энни слушала, ошарашенная. Такого она не ожидала.

— А лисье королевство? — пробормотала, чтобы хоть что-то сказать. Открытия были слишком внезапными, и требовалось время, чтобы их осознать. — Предки тех лисов тоже были людьми?

— Нет, там другой случай. Они просто идут по тому же пути развития, что и человечество, хотя и медленнее и с отставанием. Постепенно раздвигая границы восприятия чуть дальше собственной персоны. В Волшебной стране встречаются такие животные — вспомни своего друга, Смелого Льва. Он же дружит с тобой и с твоей сестрой, во многом ведёт себя как человек, если это требуется. Хотя и остаётся хищником, — с неудовольствием покачала головой Рамина. — Но это уже не его вина. Иногда я радуюсь, что моих предков превратили всё-таки в мышей, а не в хищников — а то пришлось бы ещё и хищничество в себе преодолевать, что биологически сложнореализуемо. С другой стороны, сам хищник не виноват, что он хищник… Нам, мышам, часто приходится сталкиваться с кошками, лисами, волками и другими, кто хочет нас съесть. У мышей практически нет кладбищ, они не умирают мирно в своих норках — больные и старики неизбежно находят свой конец у кого-нибудь в зубах… И тут бесполезно горевать и возмущаться — приходится просто принять это как данность. Люди умирают, и с этим ничего не поделаешь. Мышей съедают, и с этим тоже ничего не поделаешь… Хочешь жить — будь сильным и здоровым, будь хитрым и умным, внимательным и наблюдательным, и тогда, может быть, не попадёшься кошке в зубы в молодости, а, по крайней мере, в преклонные годы.

Энни передёрнуло.

— То есть, вы даже не сердитесь на хищников?

— А ты можешь сердиться на старость и болезнь? На стихийные бедствия, которые уносят жизни? Да сердимся, конечно, — вздохнула Рамина. — Просто сердись — не сердись, а всё равно это данность жизни…

— И вы никогда не мечтали о том, чтобы хищников не было?

— Мечтала, конечно, — улыбнулась Рамина. — Тем более что, признаюсь тебе — это не такой уж секрет — я и сама несколько раз едва ли не попадалась им в зубы. Феи тоже порой такие оплошности допускают. Вот уж когда проклянёшь всех хищников на свете! — Рамина фыркнула, смешно и тоненько. — Можно, конечно, много рассуждать о том, что хищники — обязательная часть природы, потому что именно благодаря им проводится естественный отбор. Понимаю эту точку зрения. Но вот человек же как-то обходится без того, чтобы хищники проводили естественный отбор среди людей? Просто пока мыши глупы и живут одними инстинктами — нужны коты, чтобы съедать самых глупых и больных, не давая им размножаться. Если мыши поумнеют и станут жить как люди, да ещё задумаются о том, чтобы не причинить вред природе своим эгоизмом и прожорством — тогда и коты станут просто не нужны. Вместе с тем, котов тоже жалко, — рассудительно добавила Рамина, — им же тоже хочется жить.

Энни помотала головой:

— То есть всё-таки вы готовы проявлять снисходительность даже к тем, кто вас ест?

— Если бы они ещё ели что-нибудь другое… — Рамина рассмеялась. — Но пока что, как уже сказала, приходится просто принимать это как данность. Ничего не поделаешь, коты питаются мышами — а моя задача не попасть им в зубы, по крайней мере, раньше, чем состарюсь. Парочку наследников я себе уже обеспечила, и даже нескольких внуков, род мышиных фей не прервётся.

— И вы вступаете в брак с обычными мышами? — поморщилась Энни. — Простите за бестактность…

— Не извиняйся. Моим предкам приходилось именно так и делать. Но сейчас немного легче — мой супруг из числа таких же фей-полукровок, как я сама. Можно даже сказать, мой дальний родственник — но настолько дальний, что вступить с ним в брак уже не стало кровосмешением, — буднично разъяснила Рамина. — Магией он не обладает, по крайней мере, не настолько, как я. Именно поэтому я и правящая королева — кто сильнее, тот и правит. А он — герцог на землях между Изумрудным городом и Жёлтой страной.

Энни кивнула в безмолвном изумлении. Слишком уж много ей пришлось удивляться за этот сравнительно недолгий разговор. Хотя… Пожалуй, чего-то и следовало ожидать. Нет, то, что предки Рамины были людьми, которых Пакир превратил в животных — это мелочи, в Волшебной стране чего только не бывает. Зато теперь понятно, как появились мышиные феи — ведь больше ни у кого из животных, кого Энни знала, магии не было. Но сейчас её больше интересовали вопросы философского характера.

— А вот гигантские орлы… — начала она и замолчала, не зная, как сформулировать. Рамина уловила:

— Да, ещё одно племя, которое хотя бы в каких-то вопросах руководствуется разумом, а не только инстинктами. По крайней мере, они понимают — для того, чтобы обеспечить долгое процветание племени, не нужно истреблять собственную пищу здесь и сейчас бесконтрольно, а принять меры для того, чтобы и потомкам осталось. Какие именно — тут уже возможны варианты. В отличие от разумных лис, орлы не могут заниматься сельским хозяйством — физически не приспособлены для этого. Что ж, каждый умнеет, как может, — Рамина снова смешно и тоненько фыркнула. — Ошибочно считать, что человеческая речь равняется разуму…

— Да, я тоже до этого додумалась, — призналась Энни.

— Вот. Но тем не менее, животным Волшебной страны она действительно послужила во благо. Многие перенимают от людей какие-то лучшие черты. Насколько могут… Не все, конечно. Видимо, так же, как и у людей — должно пройти много времени, прежде чем животные смогут создать свою цивилизацию.

— Но они смогут? — уточнила Энни. — Почему же до сих пор не смогли? В чём преимущество человека, почему он развился быстрее?

— А кто тебе сказал, что у человека есть преимущество? — усмехнулась мышиная феечка. — Это преимущество старшего перед младшим — возможно. Но когда-нибудь старший уходит, а его место занимает младший. Я так думаю. Человек просто прошёл более длинный путь… Да и то сказать, прошёл ещё не до конца! Цивилизация не в том, чтобы построить города, дороги и изобрести какие-то технические приспособления той или иной сложности. Истинная цивилизация — в том, насколько то или иное живое существо преодолело свой эгоизм. Ну вот скажи, как человек — насколько это удалось людям?

— Плохо удалось, — хмыкнула Энни. — Среди людей ещё масса эгоистов…

— Вот именно.

— Но люди ведь вовсе не самые древние существа на Земле, — с недоумением заметила Энни. — Какие-нибудь там микроскопические бактерии куда древнее…

— Но человек прошёл путь от бактерии до человека, а бактерия осталась бактерией, — спокойно возразила Рамина. С этим Энни не спорила.

— Получается, — проговорила она, — что на самом деле в Волшебной стране не животные равны человеку… А человек равен животным, и не только в Волшебной стране, но и во всём мире, просто он борется со своим эгоизмом, а животные пока не научились?

— Совершенно верно. Но когда-нибудь и животные научатся. Стать человеком очень трудно — иногда это не под силу даже самому человеку, — серьёзно изрекла Рамина. — Вот я борюсь со своими мышиными инстинктами — но разве у человека их меньше? И легко ли с ними бороться?

— Да некоторые и бороться не хотят, — буркнула Энни. — Считают, что всё правильно и так и должно быть.

— Вот это и есть рассуждения на уровне животных, — печально развела лапками Рамина. — Человеку дана возможность поставить себя на место другого. Дано умение договариваться словами, а не силой. Дана способность думать не только о себе, но и о других. Очень грустно, когда он эти способности не развивает и ведёт себя, как та же среднестатистическая мышь, которая рассуждает по принципу «что взяла, то и моё». Тем не менее, в Волшебной стране, к счастью, достаточно мало таких закоренелых эгоистов, как, например, та же Корина, — добавила Рамина. — Которым действительно невозможно доказать, что нехорошо думать только о себе. Но их мало опять-таки благодаря тому, что животные здесь разговаривают и человек может хотя бы попытаться их понять. И как старший брат, может проявить к ним снисхождение. А если он понимает животных, то тем более начинает задумываться и о людях вокруг себя…

— В Большом мире не так, — сказала Энни. — Там в основном к природе отношение потребительское. Хотя некоторые организации уже призывают к тому, чтобы человек чуть-чуть перестал быть эгоистом и воспринял животных как равных себе, и начал уже не разрушать, а спасать планету, пока не поздно, но пока что у них мало последователей. Хотя и зовут животных братьями меньшими, но в основном считают, что они созданы только в рабство и на потребление человеком.

Рамина повела хвостиком.

— Ничего не поделаешь. Традиционный путь всякого развития цивилизации. В Волшебной стране переход случился быстро именно из-за речевого равенства. В Большом мире, думаю, тоже когда-нибудь это произойдёт, — она улыбнулась ободряюще. Энни кивнула.

— Надеюсь…

После этого разговора с Раминой Энни начала присматриваться ко всем животным, каких только встречала. Пыталась понять, как и чем они живут, как мыслят и как смотрят на мир — и с изумлением замечала в них всё больше сходства с человеком. Или у человека — сходство с животными? По крайней мере, у тех людей, которые действительно отличались той или иной степенью эгоизма. Философия мыши — «что нашла, то и моё», философия курицы — «отнимай, и будешь главной», философия кошки — «хорошо то, что мне хорошо». Теперь Энни понимала, почему их с Элли неизменные спутники в детских путешествиях, пёсики Тотошка и Артошка, никак не внимали увещеваниям не бросаться на мышей в Волшебной стране. Ну не могли они совладать со своим инстинктом — и им было без разницы, разговаривает ли с ними жертва на одном языке или нет. «Вижу еду — хватаю», что тут непонятного? Есть-то, в конце концов, надо!

Её изумляли открытия. Взять тех же кур с их стадной иерархией и правом сильного. А человек чем лучше? Курица, которая считает себя вожаком куриной стаи, считает, что, раз она главная, значит, имеет право на лучшее место и лучшую еду — и её ничуть не волнует, сколько еды достанется более «низшим» членам той же стаи. А разве у человека не так? Правители людей тоже получают всё лучшее и в первую очередь — и мало Энни знала правителей, которые готовы от этого отказаться. Курица-вожак считает, что, раз она вожак, значит, её право — отбирать у других. А разве человек не так же себя ведёт? Ведь сколько раз Энни слышала ещё с детства, что человек — царь природы. Но почему эта царственность основывается только на том, чтобы отнимать и присваивать себе?

Правитель, который немного преодолел в себе эгоизм, понимает, что у него есть не только права, но и обязанности — и первейшей его обязанностью является забота о тех, кто ниже его по положению. Защита слабых и угнетённых, помощь бедным и немощным. Человек, который понял, что власть — это не право отбирать, а обязанность заботиться, поступает аналогично со всей живой природой. Вот только почему до сих пор встречаются люди-эгоисты, которые имеют все права, но не признают никаких обязанностей? И какая уж им там забота о природе — им бы о других людях немножко позаботиться, а не только всё себе тащить!

Возможно, если бы люди немножко внимательнее смотрели на животных, думала Энни, им куда чаще становилось бы стыдно за себя. Если уж мнят себя выше животных, разумнее и развитее, то почему же ведут себя точно так же?

В чём, действительно, состоит истинная цивилизация? В чём преимущество человека — на данный момент, по сравнению с животными?

Иногда встречаются такие люди, которые ничуть не ушли от животных в своём развитии. Самое смешное — хотя на самом деле печальное, конечно — что именно эти люди мнят себя самыми развитыми и вообще самыми главными и умными. Вот парадокс! Чем выше себя человек воображает, тем он на самом деле ниже.