Simple steps (джен)

Дороги, которую они выбрали, оказалось, определённо, достаточно, чтобы отвлечь Асоку от тревожных мыслей и переживаний. Она и понятия не имела, что служебные части Храма освещаются и обозначаются каким-то фосфоресцирующим в кромешной тьме веществом, нанесённым на каждый провод или трубу. С помощью Силы запрыгнув в какое-то подобие туннеля в стороне от Храма, дальше они карабкались по чёрным, как смоль, коридорам, освещённым только указателями на стенах, но со стрелками на полу, которые могли вывести куда угодно в Храме! Они были даже обозначены цветами!

— Мастер, — произнесла она восхищённо, — откуда ты узнал об этом?

Оби-Ван где-то сзади только простонал.

— Я готовил по ним доклад.

Асока заморгала в темноте.

— Для какого же занятия ты лазил по энергоблоку?

Энакин ухмыльнулся.

— Здесь и сейчас, мой бывший падаван, — остановил его Оби-Ван. — Мы не можем бродить по туннелям вечно. И у нас, в отличие от тебя, нет опыта шныряния по всем дырам Храма.

— И теперь я в этом виноват?

Это была такая приятная порция нормальности, что Асока разревелась. Опять. Она потёрла глазами руками и хлюпнула носом, но сумела отставить чувства в сторону.

Они быстро выбрались в коридоры Храма. И от того, что там ждало их, Асоку вырвало. Повсюду были тела, и изуродованные, изогнутые под немыслимыми углами трупы ещё тлели, оставляя в воздухе невыносимый смрад. Все трое спешно проскользнули мимо Мастеров, Рыцарей, падаванов и юнлингов, всех мёртвых на полу, некоторых разрубленных по частям.

Энакин на миг опустил глаза на лишённый конечностей обрубок тела Цин Драллига, величайшего мастера меча в Ордене, который мог обучить любой из семи Форм.

— Это были не клоны, — прорычал он.

Здесь нечего было добавить и не на что было смотреть, и они поторопились убраться отсюда.

Любых встречных клонов легко было отвлечь. Ровно до тех пор, пока Асока не смотрела себе под ноги, она могла считать это почти игрой: заставить клонов бояться, что сам Храм поднялся мстить за убитых в его стенах.

Как иронично.

Но Асока не останавливалась на этой мысли. Задержаться всего на секунду — и у неё опустились бы руки, и она не нашла бы в себе сил больше подняться.

Они спускались дальше по коридору, когда Энакин остановился, резко втянув в себя воздух.

— Мы не можем идти этой дорогой, Мастер.

— Я не вижу другого выбора, — качнул головой Оби-Ван. — Другие коридоры кишат клонами и идут слишком в обход. Нам нельзя медлить. Заседание в Сенате скоро закончится.

— Мастер, нам придётся пройти через один из ясельных залов.

Взгляд Оби-Вана был тяжёлым.

— Я знаю.

На Асоку вдруг снова начали давить эмоции, и она зло потёрла глаза, сделала глубокий вздох и снова потёрла их, не давая выступить слезам. Это будет трудно. Она просто… не будет смотреть вниз. Смотреть только вперёд и сосредоточиться на двери. Не смотреть вниз. Не смотреть на колыбели. Она должна пройти мимо.

Она не сможет. Но ей придётся.

Для всех стало шоком обнаружить значительное количество тел клонов в яслях. И тело графа Дуку — Асоке потребовалось мгновенье осознать, на что она смотрит. Мастер Пло… Она встряхнула головой, отказываясь поддаться слабости. Мастер Пло учил её трезво анализировать резню на поле боя, объясняя, что историю боя можно узнать по разрушениям, которыми оно окончилось. За время войны Асока научилась определять, какие кратеры от взрывов образуются в первую очередь, какие раны оставляют конкретные виды бластеров, как навскидку оценить, кто пал первым и от чего. Осматривая комнату яслей, уставившись на тела, Асока начинала понимать, что произошло.

Дуку сбежал. Она даже не пыталась представить как именно, но он сбежал. С этим предположением связывались сотни возможностей: привнести ещё больше хаоса в Храм, незаметно сбежать с планами мести, в наслаждении наблюдать за резнёй. Он был безоружным, без кистей рук, у него не было возможности напасть самому.

Клоны, их тела разбросаны по всему залу, на них ни раны от светового меча, но они отмечены следами другого рода. Жжёные следы, но не от бластеров, запах палёных волос, но ни следа огня. Асока знала эти следы, и она так же знала, что если попытается сдвинуть тела, они окажутся негнущимися, но не от смертного окоченения. Они будут окоченевшими от выступивших на костях отложений кальция.

Побочный эффект молний ситхов.

Они умерли от рук ситха.

И ситх лежал в комнате.

Глаза Асоки расширились, когда она поняла, что клонов убил Дуку. Всех их. Её взгляд метнулся к старику на полу: его тело изрешетили бластерные выстрелы, но жестокая усмешка застыла на губах, глаза до сих пор открыты. Позади него находились колыбели, все отброшенные к стене, словно бы толчком Силы. Его тело — ровно между колыбелями и клонами. Он.? Он ведь.?

Асока увидела, как Оби-Ван с опустошённым видом опустился на колени перед телом.

— Мастер Квай-Гон… — прошептал он. — Он никогда не говорил о вас. Я всегда думал, не случилось ли между вами что-то, что обидело его. Но ваши действия здесь, сейчас… — Мастер-джедай потянулся и медленно положил ладонь на лицо Дуку, закрывая распахнутые глаза. Асока с запозданием заметила, что они были не красно-жёлтые, ситховские, но естественные тёмно-карие. Она никогда не видела ничего подобного. — Вы сражались и умерли, как джедай, — Оби-Ван отстранился, прикрывая собственные глаза и откидывая голову назад. Трое стояли здесь, над телом, в застывшей тишине.

Асока была в замешательстве. Она не знала, что чувствовать от открытия, совершенно не понимала, что можно сказать, и поэтому просто молчала, рассматривая графа и надеясь, что сможет разобраться в себе позже. Если позже теперь когда-нибудь наступит. Если ещё будет возможность разобраться в этом. Она оглянулась на мастера в поисках совета, но лицо Энакина было почти таким же непроницаемым, как и у Оби-Вана. Наверное, он растерян, как и она сама. Асока слегка покачала головой, в досаде, что не может воспринять это так же, как Оби-Ван.

Оби-Ван, наконец, встал, и медленно выдохнул.

— Пора идти.

Дальше их ждал почти прямой забег от яслей до библиотеки — где всё, что Асока могла сделать, это на секунду замереть над телом Джокасты Ню. Переполненная эмоциями, она почти вслепую следовала за своим мастером и Оби-Ваном в закрытые архивы, где хранились голокроны. Оби-Ван направил в дверь волну Силы, и как только она открылась, Асока и Энакин не сдержали вздоха облегчения. Они оказались в безопасности, хотя бы на время.

Асока воспользовалась мгновеньем и опустилась на колени. Она отдавала себе отчёт, что ведёт себя, как ребёнок, что у них нет времени на детские слабости, и всё же она ухватилась за то, что мастер ничем не остановил её, вместо того позволив ей спрятать лицо в ладонях и просто почувствовать себя ребёнком, юнлингом в жестоком мире взрослых, в страхе, что ждёт её дальше. Она несколько раз судорожно вздохнула, сражаясь со слезами. Ещё немного, сказала она себе, ещё немного, и ты сможешь уйти и забыть всё, что произошло, сделать вид, что ничего не случилось.

— Это случилось, Шпилька, — тёмным голосом произнёс Энакин. — И будет неправильно забыть или сделать вид, что ничего не было.

Асока вскинулась, настороженная, но мастер даже не смотрел на неё, вместо того пролистывая файлы голокронов. Он вытащил один из них, внимательно осмотрел и снова поставил на место.

— Мы должны это сделать, — продолжил он мягче, словно бы разговаривая с самим собой. — Мы должны это сделать… Если не сможем мы, то не сможет никто… — Энакин опустил голову, зло взлохмачивая рукой волосы, прежде чем выругаться и вернуться к работе.

Казалось, он тоже боролся со слабостью, и Асока почувствовала себя лучше, увидев, что она не одна. Достаточно лучше, чтобы закрыть глаза и начать работать над щитами, желая избавить мастера от своей боли. Время для неё придёт позже.

Тем временем Оби-Ван был чудом. Его шаги — ровные и чёткие, лицо — спокойное и безмятежное, когда он прохаживался между стендами с уверенностью человека, который проходил здесь не раз, и вытаскивал определённые голокроны, выбирал, что ему нужно, и возвращал их на место, повторяя действия снова и снова. Наконец, он подошёл к круглому голостолу и лёгкими прикосновениями выбрал что-то на экранах, вводя необходимые ему данные. Только тогда он остановился, глубоко вдохнув и понимая значимость своего действия, и нажал на подтверждение.

— Сделано, — тихо позвал Оби-Ван. Хотя его голос и ровный и лишённый боли, он должен был её чувствовать. Асока поднялась и взглянула на него, завидуя его самоконтролю. — Сигнал изменился на приказ бежать и прятаться, и я уже изменил шифровальные ключи. Даже если предположить, что клоны догадаются про смену сигнала, им будет невозможно изменить его без личного знания догм джедаев.

Энакин выступил вперёд с голокроном в руке. Без слов он установил кристалл в приёмнике на столе и начал вызывать на экран его данные.

— Энакин, ты уверен, что хочешь это видеть? — спросил Оби-Ван.

Асока помнила, что они никогда не могут быть полностью закрыты друг от друга, и осмелилась тронуть своим восприятием мастера. Он был вихрем тёмных эмоций, но его присутствие любопытно нейтральное.

— Даже хотя я видел доказательства, я не могу поверить им, — ответил Энакин, не отрываясь от загрузки голокрона. — Я должен увидеть это сам. Я не знаю, смогу ли я простить его, как ты, но я должен знать.

Асока вдруг поняла, что ей предстоит увидеть, и её глаза распахнулись, когда голокрон замерцал, оживая.

Клоны были успешными. Как и всегда. Они в точности знали, на что способны джедаи, особенно…

— Рекс? — обомлела она, уставившись на худую фигуру.

Щиты Энакина пошли трещинами, прорываясь потоком гнева и ругательств.

— Он использовал 501 легион, — медленно проговорил Энакин. Глаза его потемнели, краснота начала быстро подступать к зрачкам. — Ситх использовал моих парней, чтобы напасть на Храм.

Боль взорвалась в голове Асоки, и она схватилась руками за виски. Она не была готова к этому, она не готова пережить всё это снова. С тихим криком она начала валиться набок, инстинктивно выставив ногу в сторону, чтобы устоять. Тогда, так же внезапно, как и пришло, ощущение угасло до тупого пульсирования, когда мастер вздёрнул на место все свои рухнувшие щиты. Асока робко подняла на него глаза, но его чёрное лицо и красные глаза в ярости смотрели только перед собой, пока он набивал несколько кодов и перематывал запись.

— Энакин… — начал Оби-Ван.

— Не сейчас.

Асока перевела взгляд на голограммы, изображения быстро мелькали перед ней, пока Энакин не нашёл, что искал, вернув запись к нормальной скорости воспроизведения.

— Итак, вы наконец-то показали себя, «Мастер», — сбежавший из камеры Дуку появился в ясельной комнате, в которой они нашли его тело. Голубой силуэт графа стоял прямо, взмахом руки он отправил колыбели к стене. Вокруг него полукругом столпились клоны с бластерами наизготовку, готовые покончить с ним.

— Как и ты, — вторая фигура была здесь, замотанная в чёрный плащ с капюшоном. Асока не видела её лицо, но голос показался знакомым. Краем глаза она увидела, как смертельно побледнело лицо Оби-Вана. Энакин оставался неподвижным, но его красные глаза стремительно светлели до оранжевого. Давление в связи начало нарастать.

— Скажите мне, — спросил Дуку, — удалось ли вам переманить к себе мою замену? Я что-то не видел, чтобы мальчишка подчинился Тёмной стороне.

— О, он подчинится. Я это предвидел.

— И это вы тоже тогда предвидели?

— Ты знаешь лучше кого-либо ещё, как далеко я могу видеть. И всё же ты предал меня.

— Устранить меня ради щенка без малейший самодисциплины? Я бы сказал, что это вы предали меня. И теперь вы маршируете по Храму, убивая детей.

— Мой дорогой Тиранус, я не думал, что ты пощадишь своих будущих врагов.

Если это только возможно, маленькая голограмма Дуку выпрямилась ещё больше.

— Я был готов изменить галактику. Я был готов делать, что необходимо, что джедаи не могли видеть. Но это не значит, что я готов пожертвовать своими принципами. При всём уважении, вы и я слишком разные. Детей можно переучить в ситхов. И всё же вы убиваете их. Глупо.

— Тогда мы зашли в тупик, — произнесла фигура в капюшоне, поднимая желтоватую руку. Асока наклонилась вперёд, пытаясь разглядеть лицо. — Надолго ли хватит твоего великодушия?

Голостол сменился движением, клоны открыли огонь со всех сторон, молнии забили отовсюду. Дуку оставался невредимым, выстрелы проходили мимо него на миллиметры, но ни один не достигал колыбелей. Он поднял обрубок руки, и молнии сорвались с неё, зарядом убивая клонов на месте. На ситхов обрушились предсмертные крики, а потом всё просто стихло — клоны повалились на пол, струйки бесформенного дыма поднялись в воздух над их телами.

Осталось только двое.

— Фарс окончен, — спокойно сказал Дуку.

— Давно пора.

Ситх бросил в противника пригоршней молний. Дуку сделал то же самое.

* * *

Оби-Ван быстро выключил запись. Нет необходимости видеть окончание битвы. Дуку доблестно сражался, и картины, как его пытают до смерти, когда он всё ещё пытался защитить юнлингов, вечным огнём отпечатались бы в памяти. За последние двенадцать часов огня перед их глазами прошло достаточно, чтобы преследовать их до конца жизни. Он безучастно смотрел на интерфейс экрана, пытаясь уложить в голове то, что они только что узнали. Голос невозможно было спутать. Лордом ситхом оказался не меньше, чем сам Палпатин.

Оби-Ван пустым взглядом смотрел перед собой, зная, что если он попытается даже подумать немного дальше, он сойдёт с ума. Единственное, что могло бы быть хуже, это обнаружить, что Энакин перешёл на Тёмную сторону, и смотря на вещи в новом свете, Оби-Ван благословил Силу за её милости. Была её милость здесь, должна была быть. Мысленно пробежавшись по только что показанной записи, он понял, что Дуку в своеобразной манере дал им что-то — информацию, хоть и минимальную, о том, как сражается Палпатин. Это будет полезно, да, это будет очень полезно. Да, мысль прийти сюда была благословенной, это был…

Звёзды в вышине, это был Палпатин.

Оби-Ван закрыл глаза, устало проводя рукой по лбу, приглаживая волосы, а потом и бороду. Так много в том было смысла, так много, что он приходил в ужас. Щелчком всё стало на место, и внезапно последние пятнадцать лет обретали смысл, и Оби-Ван мог указать почти каждое действие Палпатина, направленное на подрыв влияния Совета джедаев, укрепление своего положения, как Верховного канцлера — даже стать Верховным…

Он стоял за кризисом на Набу.

Он был его мастером. Забрака, убившего Квай-Гона.

Воспоминания ударили под дых. Оби-Ван снова увидел красные силовые щиты, своего мастера на коленях перед ними, собирающегося с духом. Он увидел татуированного забрака. Он увидел сражение, увидел удары и стиснутые зубы, увидел смертельный удар, увидел тот взгляд на лице мастера и снова почувствовал всю его боль. Оби-Ван судорожно вздохнул, принимая воспоминания, признавая, что никогда не сможет изменить их, и отпуская трагедию того дня, откладывая, как всегда, на потом.

Разбираться в прошлом было особенно трудно, когда хаос творился в настоящем, в его великой силе и великой слабости — глубочайшей связи падаваном. Связь транслировала всё, что происходит у Энакина в голове. Страшное свидетельство того, как далеко он зашёл: падаван блестяще поддерживал все воздвигнутые щиты: один случайный прорыв у Асоки, и больше к ней не просочилось ни эмоции — к Асоке, но не к Оби-Вану.

Энакин вился чёрным облаком негатива: гнев, предательство, боль и ослепительная ненависть в безумной, неразличимой смеси, огнём давившей на щиты. Оби-Ван почти физически содрогнулся от тьмы, окружавшей Энакина. Сила, его глаза были оранжевыми. Бешеные эмоции отравляли связь, гнилыми обрывками вызывая почти невыносимую головную боль; сосредоточиться было невозможно, Оби-Ван боялся представить, что происходило с Энакином.

— Ты понимаешь, насколько ты близок к Тёмной стороне? — выдавил он, когда сумел отставить в сторону мысли о Квай-Гоне. Сейчас как никогда ему нужна абсолютная ясность мыслей, пока не случилась катастрофа.

Энакин ничего не ответил, прожигая взглядом. Услышал ли он?

— Ты знаешь, что твои глаза почти такие же жёлтые, как у Дуку?

Оранжевые глаза дёрнулись.

— Энакин, — осторожно продолжил Оби-Ван, тщательно подбирая слова и тон и сопровождая их мягкими толчками в связи. — Ты видишь дорогу, на которую вступаешь?

Ничего. Оби-Ван почти хотел, чтобы Энакин впал в одну из своих истерик, по крайней мере, тогда он выплеснет свою энергию, и они смогут перейти к рациональному разговору. Ему не нравилось, что Энакин держал это всё в себе, это было ненормально.

Оби-Ван сделал ещё один глубокий вдох, потянулся и взялся за жёстко напряжённую руку, закрывая глаза и сужая фокус. Он знал — будет больно, но нужно было вернуть Энакина, и поэтому он один за другим опустил все щиты в связи, собирая свои чувства и пробивая ими сознание Энакина: свою тревогу, своё видение Энакина и его глаза, чудовищную головную боль, страх за его состояние. Обращаясь к Энакину, Оби-Ван отказался от последней защиты, раскрываясь перед ним полностью, и его словно бросило на кипящую лавой планету. Тьма была абсолютной, жаркой и жестокой, острой и болезненной, она прорывалась в разум, горящая и хлёсткая, вторгаясь так грубо, как Энакин никогда не посмел бы. Она подрывала веру и ломала доверие, разрывала в клочья связь, и Оби-Ван застонал, покачнувшись на ногах — весь мир переворачивался с ног на голову.

Затем всё вдруг просто исчезло; рука, за которую он схватился, теперь поддерживала его, и когда затуманенные глаза Оби-Вана открылись, он увидел лицо Энакина.

Голубые глаза… Слава Силе, его встретили голубые глаза…

Лицо Энакина исказилось в гримасе боли.

— Мастер..? — слабо позвал он, голос его дрогнул.

— Энакин, — вздохнул Оби-Ван, сделав очередной глубокий вдох и наклонившись вперёд, соприкасаясь лоб в лоб с Энакином, как они однажды делали, но казалось, уже целую жизнь назад. — Отпусти свой страх.

Это всё, что он мог сказать; они вели эти разговоры — эти медитации — целую жизнь, опять и опять, и случившееся только что было суровой угрозой того, почему бывший падаван должен отпустить его. Ещё один момент, подобный этому, и Оби-Ван откровенно устрашится того, чем становится человек, так бесконечно близкий ему.

Энакин кивнул, но Оби-Ван чувствовал его сопротивление, его конфликт, и понимал, что ничего не сможет сделать. Всё, что ему оставалось — вздохнуть, закрыть глаза и вернуть свою сосредоточенность. Головная боль ушла, теперь, когда тьма больше не расправляла крылья в Энакине, и Оби-Ван взял себя — их — в руки.

— Нужно возвращаться на корвет. Экстренное заседание, скорее всего, уже окончено, и нам нужно сообщить Бейлу и Падме, что мы узнали.

От малейшего упоминания тень легла на лице Энакина, и Оби-Ван видел, что это только дело времени, когда Энакин сдастся ей полностью.

Он молился, чтобы успеть остановить его.

* * *

Сердце Падме ушло куда-то в низ живота.

— Вот так свобода и умирает. Под гром аплодисментов.

Больно.

Дико, невыносимо больно.

Она полагалась на Палпатина, как на саму себя, и безоговорочно доверяла ему много лет, больше десятилетия. Добрый дядюшка на службе юной королевы, когда с его помощью она выступила с делом о бесчинствах Торговой Федерации перед канцлером Валорумом. У него всегда были готовы совет или поддержка для любого, кто переступал порог его офиса, канцлера ли или сенатора. Он даже помнил дни рождения близких у её племянниц. «Ничто не может быть незначительным для нашей возлюбленной королевы, даже удалившейся от дел». И она считала его внимание искренним.

Какой же дурой она была.

Она смотрела на него, после того как часами выслушивала «доказательства», которые он щедро представил о заговоре джедаев (ну конечно же!), видела, как он использовал свои шрамы и уродство, чтобы добиться сочувствия и поддержки, смотрела, как он объявлял себя Императором…

Это было задумано. Все эти годы — всё было задумано. В Палпатине не было ничего искреннего. Ничего душевного. Всё, что он предпринимал, было просчитанным действием, чтобы заполучить то, чего он добивался. Власть.

Человек, которого она уважала, которому с юности привыкла безоговорочно доверять, использовал их

Больно.

И когда Энакин узнает, будет ещё больнее.

Может быть, он и не считал Палпатина семьёй в том же смысле, как Оби-Вана, но не было сомнений в его верности канцлеру. И то, что выжжет эту верность, выжжет и часть её любимого мужа.

Что в мире могло причинить Энакину ещё больше страданий?

Падме села прямо, снова посмотрев на Палпатина. Его лицо скрывал капюшон, но с её угла зрения она посмотрела на него. По-настоящему посмотрела.

И даже с расстояния увидела его жёлтые глаза.

Падме не из тех, кто бросается матами или проклятиями. Но сейчас она припомнила каждое известное ей слово, заимствованное у Энакина или по случаю придуманные ей самой.

Мон Мотма уже заговорила.

— Нам нужно начать собирать сенаторов. Не только нашу Делегацию. Нужно создать блок голосования и остановить это безумие.

— Нет, — твёрдо сказала Падме, поворачиваясь к ним. — Вы должны голосовать за всё, что он скажет. Если вы откажетесь — вас устранят. Он не потерпит оппозиции. Особенно открытой. Вам нужно бороться другим способом.

— Ты не хотела сказать «нам»? — моргнула Мон.

— Я не думаю, что долго проживу, — мотнув головой, Падме опустила глаза.

Мон побледнела, несомненно, подумав обо всех обедах, которые Падме устраивала для джедаев, нуждавшихся в передышке.

Бейл, однако, смотрел на неё иначе. Он услышал и узнал очень многое. Падме ещё не знала, насколько много, но то, как он смотрел на неё…

— Видение, — тихо произнёс он.

— Энакин делал и будет делать всё, чтобы остановить его. Но… — она умолкла, снова взглянув на Палпатина. Если этот человек… этот ситх… Сидиус… играл за обе стороны в войне, как ребёнок играет с куклами, тогда она уже сомневалась, что муж хоть чем-нибудь сможет спасти её от смерти. Даже если она переживёт роды, Сидиус найдёт другой способ до них добраться.

Только если она не инсценирует собственную смерть.

Нужно будет подумать над этим.

— Миледи, — врач, которая, как Энакин настоял, сопровождала её (какая хорошая была идея… но кто же знал, что планирует Сидиус), наклонилась вперёд, одетая, как служанка. — Учитывая всё это, нам нужно уходить.

— Верно.

Потому что она будет в большей безопасности на Тантиве IV, чем на Корусанте. И как только Энакин и остальные вернутся, они могут для начала отправиться на Набу. Планировать. Оценивать. Слишком многое требовалось проанализировать, а у них нет роскоши действовать опрометчиво.

Она хотела воспитывать ребёнка вместе с Энакином, и она сделает всё, что потребуется, чтобы этого добиться. Потому что Энакин вернётся к ней.

…Она не думала, что долго проживёт без него.