Волчье время (джен)

Решив дождаться, когда кто-нибудь из стражи спустится в подвал, чтобы принести узнику еду или долить свежего масла в лампу, дан-Энрикс снова растянулся на топчане. Дышалось до странности легко — как будто у него много недель и даже месяцев подряд болела голова, и он успел забыть, как можно чувствовать себя здоровым, а теперь все неожиданно закончилось. Избавление от этой боли, с которой он свыкся, как с увечьем, казалось самой прекрасной вещью на земле.

Меченый вспомнил, что еще до всех магических допросов и даже до первых заседаний Трибунала он уже все время чувствовал себя больным. Что-то все время мучило его и не давало ему ни минуты передышки. Ему постоянно было плохо. На душе как будто бы лежал огромный камень, а еще — он постоянно чувствовал себя уставшим. Силы утекали, словно кровь из раны. Кажется, это заметил даже Ирем. Он еще сказал, что это не болезнь и не усталость : «И усталым, и больным я тебя видел много раз. Это не то». И Лейда тоже беспокоилась о нем, а он тогда сказал...

Сказал, что он страдает из-за усиления Истока.

Крикс изумился, как он мог решить, что снова стал самим собой, всего лишь потому, что вспомнил, как его зовут. Самое главное, да что там, вообще единственное, что на самом деле следовало помнить, он вспомнил только теперь.

И все же, оставалось непонятным, почему он больше не чувствует Исток. О том, что эта магия рассеялась, а угрожающая городу опасность миновала, нечего было и думать — значит, дело было в нем самом. Узник ломал над этим голову, пока случайно не наткнулся взглядом на тускло блестевший в полутьме Железный стол. Меченый нервно хмыкнул. В «Опытах» Итлина Иорвета утверждалось, что восприимчивость к магии имеет ту же самую природу, что и Дар — собственно, именно поэтому, исследуя чувствительность к различным видам магии, проще всего установить, к какому из разделов чародейства склонен Одаренный. Может быть, Железный Стол одновременно с Даром выжигал из подсудимых еще и способность ощущать чужую магию? И уж не потому ли разум чародеев, которых допрашивали таким способом, обычно не выдерживал допросов?.. Если их способность реагировать на чары дознавателей все время притуплялась, ворлоки должны были, сами того не замечая, прибегать ко все более сильным методам воздействия.

Выходит, сейчас Крикс все равно что ослеп. Или оглох. Но неспособность ощущать воздействие Истока была лучшим, что происходило с ним за много месяцев, и Крикс не сомневался в том, что не будет скучать по этим ощущениям. Он криво усмехнулся — если бы несколько месяцев назад кто-то сказал ему, что в принудительных магических допросах может быть что-то хорошее, он посчитал бы это изощренным издевательством...

От этих размышлений узника отвлек внезапно замерцавший свет масляной лампы. Огонек на конце фитиля мигал, как будто бы не мог решить, гореть ему или потухнуть, тени метались по стенам и потолку. Но не успел дан-Энрикс испугаться, что у него начались галлюцинации, как ложка, забытая в миске на столе, задребезжала, а топчан начать дрожать, словно норовистая лошадь, которой наездник не даёт пуститься вскачь. Дан-Энрикс с запозданием сообразил, что озадачившие его блики света не были игрой его воображения — просто Железный Стол вибрировал, как и его топчан, и лампу начало трясти.

Крикс начал подниматься на ноги, но пол тряхнуло от более сильного подземного толчка, и Меченый чуть не упал обратно на свою постель.

— Какого Хегга...? — начал он, но его голос заглушил подземный гул, заставивший дан-Энрикса похолодеть. За первым толчком тут же последовал второй, и пол заходил ходуном, как будто камни разъезжались под его ногами. На секунду Криксу показалось, что он спит и видит дурной сон, но, когда он увидел, как по каменной стене ползет ветвистая, как молния, черная трещина, спасительное чувство нереальности происходящего пропало. Выругавшись, узник бросился к дверям.

Камни бугрились под ногами. Дважды Крикс упал и в кровь разбил ладони об острые выступы крошащейся, словно печенье, кладки пола. В довершение всех бед, когда он был уже на полпути к двери, свет неожиданно потух, и узник оказался в полной темноте. «Лампа, наверное, упала со стола...» — подумал Крикс, и почему-то это показалось ему совершенно нестерпимым. Даже мысль о смерти под завалом не казалось такой жуткой, как возможность оказаться замурованным под землёй в кромешной темноте. Из горла Крикс вырвался нелепый звук, напоминавший всхлипывание. В последний раз он чувствовал себя таким беспомощным лет в семь. Вытянув руки, Крикс вслепую двинулся вперед и через несколько секунд нащупал в темноте холодное железо, которым была окована дверь камеры. Он яростно заколотил по деревянной створке кулаком.

— Откройте дверь! — закричал он. — Выпустите меня отсюда! Потолок сейчас обрушится!

Меченый не понимал, почему никто до сих пор не пришел. Сколько вообще нужно времени, чтобы спуститься вниз по лестнице и повернуть ключ в замке?!.. Пока он добирался до двери, охранники вполне могли бы уже отпереть подвал и выпустить его из этой западни.

В голове промелькнула ужасающая мысль, что стражники вполне могли перепугаться начинающегося землетрясения и выбежать наружу, позабыв о заключенных и думая исключительно о том, чтобы не погибнуть под завалами самим. Эта догадка вызвала у Крикса приступ слепящего бешенства, и он замолотил по створке с удесятеренной силой, не чувствуя боли от ударов, хотя то и дело попадал ребром ладони по железной скобе.

— Где вы там?! Заснули или разбежались? Открывайте, Хегговы ублюдочные трусы!.. — прорычал дан-Энрикс, пожалев, что не воспользовался случаем и не сломал хотя бы парочку носов в тот день, когда охранники ввалились в его камеру целой толпой, чтобы перевести его в подвал.

Ответом ему послужил такой оглушительный грохот, что от него заложило уши. Прижавшись к двери, как будто бы она могла его спасти, Меченый стиснул зубы и закрыл глаза, ничуть не сомневаясь в том, что потолок сейчас обрушится ему на голову, но после нескольких секунд чудовищного грохота в подвале наступила неестественная, плотная, как вата, тишина — а он по-прежнему был жив, и даже пол, только что качавшийся под ногами, как палуба корабля, внезапно перестал трястись.

«Кажется, я оглох» — подумал Крикс.

-...А может, даже умер, — произнёс он вслух — и несколько приободрился, услышав звук собственного голоса. В давящей тишине он показался ему тусклым и чужим, но зато Крикс удостоверился, что он по-прежнему способен слышать. Еще с полминуты он простоял у двери, напряжённо ожидая, что подземные толчки вот-вот возобновятся, но все было тихо. Сосчитав до ста, потом до шестисот, и, наконец, до тысячи, Меченый окончательно поверил в то, что все закончилось — и перевёл дыхание. Он попытался было снова стучать в дверь и звать на помощь, но и стук, и крики звучали неправильно — глухо и тускло, словно звук, как и он сам, был замурован в этом подземелье и не мог вырваться наружу.

— Лестницу, похоже, завалило, — пробормотал Меченый, нахмурившись. Впрочем, немного поразмыслив, он сказал себе, что ему следует быть благодарным судьбе уже за то, что свод подвала выдержал и не обрушился ему на голову, а остальное предоставить Ирему и императору. Конечно, находясь внизу, трудно понять, насколько сильно город пострадал из-за землетрясения, но, даже если вся Адель сейчас лежит в руинах, о племяннике Валларикса, конечно, не забудут. Если наверху еще остался кто-нибудь живой, то его рано или поздно вытащат отсюда. «Хорошее слово, «если»...» — иронически заметил голос в его голове, но Меченый нетерпеливо дёрнул головой. В том, чтобы придумывать всякие ужасы, нет никакого смысла. В конце концов, Князь сказал, что он не может умереть, пока не встретится с Олваргом лицом к лицу.

«Но несколько минут тому назад ты очень даже верил в то, что можешь умереть» — язвительно напомнил тот же голос.

Меченый вздохнул. И впрямь, довольно трудно видеть в себе Эвеллира, когда всего несколько минут назад ты чувствовал себя на волосок от смерти и скулил, словно попавшее в капкан животное. Раньше, когда он постоянно ощущал, что его жизнь хранит Тайная магия, он чувствовал себя бессмертным и почти всесильным, но сейчас воспоминания об этом ощущении были такими смутными, что Крикс не мог уверенно сказать, что это было — истинное знание или просто иллюзия здорового и жизнерадостного человека, принимающего свою молодость, здоровье и переизбыток сил за признак своего предназначения?

— Надо проверить, завалило ли отдушины для воздуха, — пробормотал дан-Энрикс вслух. — В противном случае, боюсь, даже Тайная магия не сможет помешать мне задохнуться.

Держась за стену, он сделал несколько шагов, и содрогнулся, ощутив, что воды под ногами значительно больше, чем до начала землетрясения.

— Этого только не хватало!.. — возмутился Меченый, почувствовав, что внутренности снова сжались в липкий и холодный ком. Присев на корточки, он убедился в том, что воды в самом деле стало больше. То, что раньше было просто лужей на полу, теперь составило бы в глубину по меньшей мере полторы его ладони. Вода до сих пор не просочилась ему в сапоги разве что потому, что работавшие в королевских мастерских сапожники отлично знали свое дело.

Меченый прижался лбом к стене и тихо, безнадёжно выругался.

* * *

Голова у Лейды раскалывалась от детского плача. Раньше ей как-то не приходило в голову, что магия Истока будет действовать на всех — не только взрослых, но и на детей вплоть до грудных младенцев. Аденор был совершенно прав, когда сказал, что в городе полно людей, которые не в состоянии сопротивляться темной магии — хотя масштабов бедствия наверняка не представлял даже практичный Аденор. В зале Тысячи колонн, где разместилась большая часть беженцев, стоял многоголосый детский рев. Кто-то из взрослых беженцев пытался успокаивать напуганных детей, но большинство были слишком подавлены или погружены в себя. Тех, кто не мог сопротивляться магии Истока, можно было отличить с первого взгляда — по застывшим лицам, самоуглубленным взглядам и кривящимся от ужаса губам.

Лейда провела среди беженцев весь этот бесконечно долгий день, но только сейчас осознала, как их много. Слишком много — даже для огромного дворца. Люди сидели и лежали везде, где только можно, кто на узлах с вещами, кто на принесенных из других покоев во дворце подушках и матрасах, кто прямо на мраморном полу. Лейде внезапно захотелось, чтобы они все исчезли, оказались где-нибудь подальше от нее... да даже просто провалились ко всем фэйрам, лишь бы она могла побыть одной. И в полной тишине.

— Вы можете что-нибудь сделать... со всем этим? — морщась от звенящих в ушах криков, спросила она у ворлока, присевшего на корточки рядом с одним из беженцев.

Мэтр Викар бросил на неё короткий взгляд через плечо.

— Вам нужно отдохнуть, — не отвечая на её вопрос, заметил он.

Лейда вздохнула, признавая, что не следовало говорить с мэтром Викаром так, как будто это он был виноват в её усталости и раздражении. Исток наверняка только и ждет, когда они начнут срываться друг на друга...

— Извините, мэтр. Я не сомневаюсь, что вы делаете все, что в ваших силах, — примирительно сказала Лейда, с силой потерев лицо ладонями.

— Иногда вы очень похожи на дан-Энрикса, — вздохнул Викар, прижав пальцы к вискам мальчишки лет пяти. Лейда тупо подумала, что со своими золотистыми кудряшками этот ребёнок выглядел бы даже мило, если бы не сморщенное, покрасневшее от слез лицо и не текущие из носа сопли. — Я вовсе не намекал на то, что вы устали и поэтому не можете держать себя в руках. Я правда думаю, что вам необходимо отдохнуть. Если вы не поспите хотя бы пару часов, то будете не в состоянии что-либо делать.

Лейда заторможено кивнула. Это верно. Завтра им наверняка придётся защищать Адель от Олварга. Надо последовать примеру Льюберта и Юлиана и прилечь хотя бы ненадолго, иначе утром толку от неё будет немного.

Лейда на негнущихся ногах дошла до императорской библиотеки, перешагнула через растянувшихся возле двери Дарнторна с Лэром, несколько секунд задумчиво смотрела на Олриса и Ингритт, которые почему-то спали, крепко сжав друг друга в объятиях, а потом легла на остававшийся свободным край матраса и мгновенно провалилась в сон. Ей показалось, что она проспала всего несколько секунд, когда её внезапно разбудило ощущение, что пол подбрасывает вместе с ней.

Как всякий смертельно уставший человек, разбуженный сразу после того, как ему удалось заснуть, Лейда еще с минуту не могла сообразить, что происходит. Испуганное лицо Олриса, который тряс её за плечи и нёс какую-то чушь о землетрясении, не вызывало никакого отклика, кроме желания влепить мальчишке подзатыльник, чтобы он отстал и дал ей хоть чуть-чуть поспать. По счастью, когда место Олриса занял Юлиан Лэр, который одним рывком поставил её на ноги, Лейда успела прийти в себя и поняла, что происходит что-то совершенно необыкновенное. Когда они добрались до лестницы, ведущей в холл, перила уже обрушились, а сама лестница пугающе качалась под ногами. Идти дальше было бесполезно. Толпа паникующих людей рвалась к дверям, и нескольких гвардейцев, попытавшихся призвать людей к порядку, чуть не затоптали.

Посмотрев на этот хаос с верхнего пролета лестницы, Лейда пожала плечами и присела прямо на дрожащие ступени.

— Подождем, — сказала она в ответ на испуганный взгляд Олриса, смотревшего на нее так, как будто бы она сошла с ума. — Судя по шуму с улицы, там сейчас может быть даже опаснее, чем здесь.

Мальчишка явно порывался возразить, но прикусил язык, сообразив, что спорить не о чем — попасть на улицу, минуя преграждавшую им путь толпу, все равно было невозможно. Ингритт опустилась на пол рядом с Лейдой и внезапно взяла её за руку. Лейда сначала удивилась, но потом, помедлив, сжала её пальцы. Несколько минут они провели неподвижно, вслушиваясь в доносившийся снаружи грохот. Когда жуткие подземные толчки, наконец, прекратились, а толпа возле дверей заметно поредела, Лейда поправила перевязь с Риваленом, стряхнула со штанов, дублета и волос кусочки штукатурки и вместе со всеми остальными выбралась на площадь Четырех дворцов.

Сперва ей показалось, что на улице висит густой туман, но потом она поняла, что это не туман, а каменная пыль. В горле першило, на зубах скрипело что-то неприятное, безвкусное, как мел, и Лейда в первый раз задумалась, сколько всего домов разрушилось из-за землетрясения?..

«Только бы не тюрьма» — подумала она, почувствовав противный холод в животе. Гвардейцы Лейды, с трудом разыскавшие её в толпе, мало-помалу собирались вокруг нее. Лейда с радостью отметила, что, за исключением ушибов и нескольких несерьезных ран, все они были живы и здоровы. Хуже всех выглядел Остри, сообщивший, что они с товарищами вывели из императорских конюшен часть их лошадей — ему на голову рухнула балка с крыши, и лицо капитана заливала кровь из рассечения на голове. Услышав, что у них есть лошади, Лейда с трудом сдержалась, чтобы не поцеловать своего капитана в грязную окровавленную щеку.

— Едем к ратуше. Нужно узнать, что стало с Криксом, — сказала она.

Во дворе императорских конюшен, прилегавших к Адельстану, было тесно. Кони волновались и шарахались от всадников, свет факелов едва рассеивал царивший вокруг мрак, но даже в этой темноте и хаосе Лейда заметила среди солдат Олриса с Ингритт, увязавшихся следом за ними. Лэр, успевший сесть в седло и теперь старавшийся успокоить свою лошадь, наклонился к Олрису и крепко схватил парня за рукав.

— А вы куда намылились?.. — процедил он. — Вернитесь во дворец!

— Оставь его, — сказала Лейда. И, встретившись с удивленным взглядом Юлиана, дёрнула плечом — Сколько вообще человек сейчас способны делать что-нибудь полезное — особенно из тех, кому не выдали люцер?.. Пусть едут с нами.

Юлиан что-то пробормотал себе под нос, но все-таки протянул руку и помог парню вскарабкаться на конский круп у себя за спиной. Дарнторн посадил к себе Ингритт, и небольшой отряд двинулся к ратуше.

Дома на улицах были разрушены не сплошь, а в каком-то причудливом порядке. Одни здания совсем не пострадали, а от других, стоявших рядом, остались бесформенные груды пыли и камней. Какие-то дома разрушились точно посередине, и никто не мог бы объяснить, почему одна половина дома полностью обрушилась, а вторая стоит на прежнем месте, как ни в чем ни бывало. Люди держались поодаль от домов, все ещё не решаясь зайти внутрь, хотя почти все были едва одеты и тряслись от холода. Они были похожи на блуждающих в тумане призраков и провожали всадников потерянными, полными тупого удивления взглядами. В другое время Лейда ощутила бы острую жалость к этим людям, но сейчас все её мысли были заняты только одним вопросом — жив ли Крикс?.. Она все крепче стискивала зубы, подгоняя свою лошадь. Временами ей казалось, что тюрьма при ратуше стоит на прежнем месте и ничуть не пострадала от землетрясения — а в следующую секунду она представляла себе груду каменных обломков, мусора и пыли вроде тех, которые все время попадались им на улицах. Её бросало то в жар, то в холод.

Два квартала до городской ратуши.

Один квартал.

Никогда, даже перед самыми важными сражениями, Лейде не было так страшно. В тот момент, когда их маленький отряд выехал на площадь перед магистратом, она различила впереди тёмное здание, и сердце подскочило от радости — тюрьма не пострадала! Но секундой позже Лейда разглядела портик с крытой колоннадой и поняла, что здание, которое она приняла за тюрьму, было городским магистратом, тогда как на месте здания тюрьмы зиял провал, пустой и темный, как дыра от выбитого зуба.

Лейде показалось, что она сейчас лишится чувств. Сзади отчаянно выругался Юлиан.

Они разом пришпорили коней, как будто верили, что спешка может чем-нибудь помочь — хотя всем было очевидно, что они непоправимо опоздали. Здание тюрьмы разрушилось до основания. Даже при скудном свете факелов было понятно, что пытаться разгребать эти завалы совершенно бесполезно — ни один из тех, кто находился внутри здания, не мог остаться жив. Скорее всего, они даже не смогли бы опознать останки Крикса, если бы сумели разыскать их под камнями.

Лейда спешилась и стояла посреди разбитой мостовой в каком-то неестественном оцепенении. Странное дело — пока они ехали сюда, смерть Крикса казалась чем-то гораздо более реальным, чем сейчас. Наверное, не ей одной трудно было поверить в то, что все могло закончиться так глупо и внезапно. Лейда слышала, как Юлиан и Льюберт яростно допрашивают горожан, пытаясь выяснить, успел ли кто-нибудь спастись из городской тюрьмы — но люди, до смерти напуганные сперва магией Истока, а потом землетрясением, не могли сказать ничего вразумительного. О том, что произошло с ними и их семьями, они, впрочем, рассказывали более подробно, и по их рассказам выходило, что они едва успели похватать детей и выскочить на улицу, прежде чем несколько домов обрушилось прямо на их глазах.

— Они ничего не видели и ничего не знают, — хмуро доложил Дарнторн, подойдя к ней.

— Да брось, — бесцветным голосом ответила она. — Мы оба знаем, что у них бы не хватило времени вывести заключенных.

Льюберт промолчал.

Губы у Олриса дрожали, лицо покраснело, словно он изо всех сил старался сдержать слезы. Ингритт, не стесняясь, плакала — и на какую-то секунду Лейда позавидовала ей. Она тоже не отказалась бы заплакать, если бы могла — но вместо этого чувствовала внутри сухую, мертвенную пустоту.

— Что будем делать? — тихо спросил Юлиан, не глядя на нее.

— Пошлём одного человека во дворец — пусть сообщит Валлариксу, что здесь произошло, — решила Лейда, в самую последнюю секунду заменив слова «пусть сообщит, что Крикс погиб», на более нейтральную формулировку. — А сами поедем в Нижний город. Эта улица ведёт отсюда к Северным воротам. Ирем сейчас должен быть где-то там. Думаю, им сейчас нужна любая помощь.

— ...Твою мать, — только и смог сказать сэр Ирем, глядя на зияющий в стене пролом.

Капитан Северной стены негромко кашлянул, напоминая о своем существовании, и повторил :

— Какие будут приказания, мессер?

Ирем опомнился.

— Нужно заделать эту брешь. Камней у нас, как видите, достаточно... Сейчас же начинайте строить баррикады из любых доступных материалов. Пошлите своих людей в окрестные дома. Нужно привлечь к работе всех, кто живёт на соседних улицах.

— Мужчин? — уточнил его собеседник.

— Я сказал «всех», — отрезал Ирем. — Мужчин, женщин, подростков... Все, кто в состоянии ходить и может поднимать предметы тяжелее ложки, должны быть здесь и помогать заделывать пролом в стене.

Капитан на мгновение отвёл глаза.

— А как быть с теми, кто откажется прийти?.. — негромко сказал он. — Вы сами видели, что происходит на соседних улицах. У многих под завалами остался кто-то из родных. Они не захотят прийти сюда, не попытавшись их спасти.

Ирем до хруста стиснул зубы, чувствуя, что, если он сейчас откроет рот, то запросто прикажет капитану вешать всех, кто не захочет исполнять свой долг. В конце концов, он до сих пор не знает, цел ли императорский дворец и жив ли Крикс. Но вместо того, чтобы все бросить и помчаться в Верхний город выяснять, что стало с близкими ему людьми и чем он может им помочь, он оставался возле Северных ворот и делал то, что должен... и не видел никакой причины, почему всем остальным не поступить точно так же.

— Просто приведите всех, кого сумеете собрать, — процедил Ирем, постаравшись отогнать подальше мысль, что все эти усилия так же бессмысленны, как если бы он сидел в дырявой лодке и пытался вычерпать воду горстями. Пытаясь заделать брешь в стене обломками камней и остального мусора, они просто оттягивали неизбежное. Конечно, баррикада сможет ненадолго задержать захватчиков, но вряд ли жители Адели выиграют больше нескольких часов. Ирем с досадой вспомнил, как еще совсем недавно он высокомерно рассуждал о том, что планы Олварга обречены на поражение, поскольку через арку Каменных столбов не протащить ни катапульты с требушетами, ни осадные башни. Кто же мог подумать, что Олваргу они просто не понадобятся!.. А вот Меченый, который в ответ на все эти рассуждения только устало улыбался и качал головой, как взрослый, слушающий рассуждения ребёнка, в очередной раз оказался прав.

Лорд Ирем всегда относился к магии и всевозможной мистике со скепсисом — но еще никогда он не ненавидел её так, как в эту ночь.

Как бы Кэлрин ни возмущался остановкой, снова ощутить твёрдую землю под ногами было удивительно приятно. И очень успокоительно. Ступив на берег, Отт почувствовал, что, несмотря на его браваду, в глубине души его по-настоящему пугала мысль о том, что их корабль опрокинет или разобьёт о скалы, а весь экипаж, включая его самого, пойдет ко дну.

На берег они высадились в непроглядной тьме — дождь по-прежнему лил, как из ведра, а камни, по которым перекатывались волны белой пены, были неустойчивыми, острыми и скользкими. Кэлрину не хватило духу возмутиться, когда Алвинн бесцеремонно закинул его единственную руку себе на плечо, следя за тем, чтобы Отт не споткнулся и не разбил себе лоб. Самому Алвинну буря, похоже, была нипочём — как и сопровождавшим их островитянам. Даже промокшая, растрепанная Айрис прыгала с камня на камень, как ни в чем не бывало — а вот Кэлрина после долгих часов выматывавшей душу качки до сих пор шатало и подбрасывало, словно земля под ним ходила ходуном. Приходилось цепляться за Безликого, чтобы держаться на ногах.

— Ты знаешь это место?.. — спросил Алвинн у едва перебиравшего ногами Отта.

— Да. Мы пару раз высаживались здесь, когда ходили с таном Аггертейлом на «Бурерожденном», — отозвался Кэлрин. — Это хорошее место, чтобы переждать тут непогоду. На Фелунде никто не живет, но наверху есть грот, где можно переночевать. И пресная вода... Даже если пристать сюда в рыбачьей лодке, без каких-либо припасов, здесь можно спокойно продержаться пару дней.

— Мне здесь не нравится. У меня нехорошее предчувствие, — сказал Безликий настороженно. Но Кэлрин только фыркнул.

— Эка невидаль!.. Я уже и забыл, когда у меня не было плохих предчувствий, — сказал он. Мысли о близком отдыхе сделали Отта оптимистом. — Хотя не стану спорить — когда я был здесь в прошлый раз, этот остров выглядел гостеприимнее, — признался он, невольно вспоминая теплый летний день, лазурную при свете солнца бухту и чахлые миртовые деревца, цепляющиеся за скалы.

С того дня прошло примерно десять лет, но Кэлрин полагал, что здесь едва ли что-то изменилось. Рыбаки, пираты и контрабандисты всегда останавливались на Фелунде, по традиции Берегового братства оставляя в гроте подношения для тех, кто причалит здесь после них. В прошлый раз, когда Кэлрин и его спутники заночевали здесь, они нашли в дальнем углу сухой пещеры связку дров, мешочек с солью, сточенный рыбацкий нож, кремень, кресало и даже нанизанные на леску рыболовные крючки, которые неведомый даритель аккуратно положил на плоский камень, чтобы их случайно не втоптали в покрывавший пол песок. Отт подумал, что сейчас было бы очень кстати обнаружить наверху запас сухих дров, поскольку в такую погоду на всем острове не подберешь ни одной щепки, которая бы еще не вымокла насквозь.

Тропа, ведущая от бухты к гроту, круто забирала вверх, и, чтобы не отстать от Альбатроса с Айей, Кэлрину приходилось почти висеть на Алвинне. Когда тот неожиданно и безо всяких видимых причин остановился — замер посреди тропы, как каменное изваяние — Отт изумленно охнул и не полетел лицом на землю только потому, что Алвинн ожидал чего-то в этом роде и не дал ему упасть.

— Наверху кто-то есть, — сказал Безликий — и от его интонации по спине Кэлрина прошёл озноб. Отт успел так привыкнуть к его обществу, что очень редко вспоминал о том, кем Алвинн был на самом деле. Но иногда Алвинн выглядел до одури пугающим. Как, например, сейчас. — Они зажгли костер. Я чувствую запах дыма.

Айя и Альбатрос остановились. Сам Кэлрин никакого запаха не чувствовал, но сомневаться в словах Алвинна было бессмысленно — Саккронис доказал, что зрение, слух и обоняние «кромешников» куда острее человеческих.

— Сможешь подобраться к ним и незаметно выяснить, что там за люди?.. — осторожно спросил Отт. — Кто знает, может, это просто рыбаки, которые пережидают шторм.

— Я выясню, — пообещал Безликий. Прозвучало это так зловеще, что, когда Алвинн уже исчез в промозглой темноте, Отт запоздало пожалел, что не попросил его не предпринимать никаких действий, даже если выяснится, что наверху находятся враги. Впрочем, Алвинн быстро вернулся — и теперь он выглядел почти расслабленным, если, конечно, это слово вообще могло быть применено к Безликому.

— Это свои, — сообщил он. — Их там довольно много, и похоже, что это солдаты, а не моряки и не контрабандисты, но я слышал, как их часовые говорят на аэлинге. Их корабль — или корабли — наверное, пристали с другой стороны, поэтому мы их не видели.

Кэлрин перевёл дыхание, радуясь, что вечер обойдётся без бессмысленной и никому не нужной драки. Их соотечественники, может, и будут не в восторге от того, что им придется потесниться и делить ночлег с толпой островитян, но и открытую враждебность они проявлять не станут. Несколько минут спустя, когда они все-таки одолели последнюю часть подъема, и из темноты раздался окрик «Кто идет?», Отт приложил ладони рупором ко рту и крикнул — «Моё имя — Кэлрин Отт; со мной команды пяти кораблей из Серой крепости. Мы все плывём в Адель по поручению лорда дан-Энрикса». Наверху помолчали, словно удивляясь этому ответу, а потом ответили коротким : «Поднимайтесь!». Отт почувствовал, что настроение у него стремительно улучшается. В пещере на горе — свои, они зажгли костер, значит, внутри должно быть сухо и сравнительно тепло, и можно даже не возиться с разведением огня самим. К тому же, встретить посреди этой холодной и враждебной тьмы людей, которых можно было считать друзьями и союзниками, было удивительно приятно. Когда Отт вошёл в пещеру, он увидел среди толпившихся у костра солдат знакомое лицо — и почти сразу вспомнил, где он раньше видел эту девушку.

— Я знаю вас! — выпалил он, от изумления забыв даже о правилах приличия. — Вы — месс Ландор из стражи королевы!

Девушка нахмурилась.

— Да. Мы встречались во дворце. Но какое отношение...

Отт ощутил противный холод в животе.

— Если вы здесь, то, значит... значит... — в голове одновременно промелькнула тысяча панических предположений относительно того, что вся Адель захвачена, а королева и её охрана успели вырваться из города и укрываются здесь от преследователей.

— Да, мейстер Отт, я тоже здесь, — вмешалась в разговор другая женщина, которую он до поры до времени не замечал — возможно, потому, что до сих пор она стояла позади гвардейцев, а теперь вышла вперед. Сердце у Отта екнуло — он узнал королеву. Кэлрин так устал, что не опустился, а, скорее, рухнул на одно колено, глядя на Алиру, как на привидение, и с ужасом гадая — неужели они в самом деле опоздали?..

— Не пугайтесь; все не так серьёзно, как вы, может быть, подумали, — сказала королева мягко. Вероятно, перекошенное лицо Отта выдавало его мысли лучше любых слов. — Просто император пожелал, чтобы я временно покинула Адель, и месс Ландор с её людьми сопровождают меня к брату, на Томейн.

То облегчение, которое испытал Кэлрин, когда понял, что ошибся, испарилось, стоило Алире помянуть о своем брате. Кэлрин осознал, что королеве пока неизвестно, что он мертв, и его замутило от сознания того, что именно ему придётся первым сообщить ей эту новость. Сейчас Отт не отказался бы от вмешательства Эстри, Нойе или даже Алвинна, но, кажется, никто из его спутников не рвался прийти к нему на выручку и взвалить эту ношу на себя. Судя по угрюмому молчанию столпившихся позади Отта моряков, островитяне тоже ощущали себя не в своей тарелке.

Королева протянула ему руку, которую Кэлрин почтительно поцеловал, стараясь оттянуть момент, когда придётся все-таки подняться, посмотреть в глаза Алире и сказать, что её брат убит, и что его убийцы обвинили в этой смерти её мужа. Кэлрин совсем было собрался с духом, чтобы приступить к этой нелёгкой миссии, когда Алира неожиданно заговорила о другом :

— Вы сказали, что плывете в Адель по приказу лорда дан-Энрикса. Боюсь, что у меня для вас плохие новости.

«Как, у вас тоже?..» — чуть не спросил Отт, но в самую последнюю секунду прикусил себе язык, и только вопросительно взглянул на королеву снизу вверх. Алира жестом показала, чтобы он поднялся на ноги.

— Помнится, вы отплыли из столицы всего через пару дней после того, как лорд дан-Энрикс спас вам жизнь. Так что вы, вероятно, ничего не знаете о том, что с ним случилось после… — Кэлрин видел, что, несмотря на привычку к государственным советам и дипломатическим аудиенциям, Алире было трудно подбирать слова — а это уже само по себе свидетельствовало, что те новости, которые она хотела сообщить, были по-настоящему паршивыми. На одну краткую секунду Кэлрин пожалел, что на месте Алиры с её спутниками в гроте на скале не оказался экипаж какого-нибудь из аварских кораблей.

К рассвету Ирем чувствовал себя разбитым. Пролом в стене удалось наскоро заделать, и, хотя работы оставалось еще много, рыцарь все-таки решил передохнуть. И это, как быстро понял Ирем, было ошибкой. Пока они все работали, не покладая рук, ему было не до того, чтобы думать о смерти Крикса — но теперь это известие обрушилось на Ирема всей тяжестью. Он только сейчас по-настоящему поверил в то, что Меченного больше нет и никогда уже не будет, что произошедшее по-настоящему необратимо. Ирем не впервые терял дорогих ему людей, но никогда еще не чувствовал себя таким опустошенным и бессильным — словно рухнувшее здание тюрьмы погребло под собой не только Крикса, но и его самого.

Новость о смерти Крикса как-то удивительно быстро распространилась среди горожан, собравшихся у северной стены и помогавших строить баррикады. Пока часть собравшихся продолжала работу, те, кто получали небольшую передышку, обсуждали происшествия истекшей ночи — и теперь никто уже не сомневался, что все это было действием враждебной магии. Ирем слышал, как пытавшиеся отогреться у притащенной откуда-то жаровни люди обсуждают, есть ли шансы выстоять против Истока, если большинство людей в Адели не способны защищаться — кто убит, кто ранен, кто совсем лишился мужества, — и Эвеллира тоже больше нет в живых.

Сэр Ирем стиснул зубы, ощутив внезапный гнев. "Ах, так теперь он, значит, Эвеллир!.. — подумал он. — А чем вы думали, когда вопили, что истории про Темные истоки — просто политическая провокация?!"

Было похоже, что всем остальным отдых пошёл на пользу так же мало, как и ему самому. Необходимо было положить конец этим дурацким разговорам, пока люди не договорились до того, что их положение абсолютно безнадежно, и не пали духом. Не хватало только, чтобы те немногие, кто еще в состоянии был делать что-нибудь полезное, тоже поддались страху и апатии. Но прежде, чем Ирем успел подняться на ноги, к самой большой группе людей решительно направилась Лейда Гефэйр, за которой следовали несколько её солдат, и Ирем малодушно разрешил себе остаться на прежнем месте, понадеявшись, что Лейда как-нибудь уладит ситуацию и без его участия.

За свою жизнь Ирему приходилось произносить воодушевляющие речи перед кем угодно, начиная от крестьян, только вчера попавших в гарнизоны приграничных крепостей и еще не успевших вычистить землю из-под ногтей, до лордов из имперского совета. Никакого интереса к содержанию таких речей рыцарь давно не чувствовал, а потом перестал интересоваться даже формой, придя к выводу, что этот жанр не предполагает особого разнообразия ораторских приемов. Чтобы оценить речь Лейды, ему было совершенно не обязательно её слушать — Ирем мог сказать, что речь была удачной, просто потому, что гревшиеся у жаровни люди постепенно оживлялись, и на смену приглушенным голосам пришло сначала напряженное молчание, а потом одобрительный, согласный гул. А в остальном — те реплики, которые все-таки достигали ушей коадъютора (который, при всем отвращении к такого рода представлениям, не мог демонстративно заткнуть уши), были ничуть не хуже тех, которые Ирем отыскал бы сам.

В ответ на их сомнения насчет того, что они могут что-то противопоставить магии, Лейда без колебаний заявила — «То, что вы здесь, доказывает, что мы можем быть сильнее Темного Истока. Вы не поддались апатии и страху — иначе никто из вас бы просто не пришёл сюда». Ирем прикрыл глаза и одобрительно кивнул. Внушить своим сторонникам веру в себя — задача, в принципе, универсальная. Как правило, все сводится к набору штампов и банальностей, которые, по счастью, большинство собравшихся услышит только один раз — учитывая, что такие речи произносятся обычно прямо перед боем, другого случая послушать воодушевляющие речи большей части новобранцев уже не представится. Надо признать, что Лейда выбрала для ободрения собравшихся не самый примитивный аргумент.

«...Если вы хотите знать, что может быть сильнее этой магии, вам нужно спрашивать об этом не меня и не друг друга, а самих себя. Сегодня ночью каждый из вас нашёл что-то, что было сильнее Темного Истока». Изящно, оценил сэр Ирем, удивлённо двинув бровью. Может быть, даже слишком изящно. Учитывая усталость собравшихся — да и состав, если на то пошло — Ирем бы не пытался философствовать. Но, как ни странно, слушателям Лейды такой поворот пришёлся по душе.

«...Давайте покажем этой Силе, что, пока мы живы, в мире будут вещи, над которыми она не властна!». Вот это, пожалуй, было уже перебором, но собравшиеся оказались к этому готовы и восприняли такое заявление с энтузиазмом. С другой стороны, они все это время находились там, плечом к плечу, охваченные общим настроением, а не сидели в стороне, опираясь спиной о стену и устало смежив веки.

Чего Ирем не ожидал — так это того, что после своей речи Лейда решит подойти к нему. Это стало для него полной неожиданностью — он почувствовал чье-то присутствие, открыл глаза и обнаружил ее рядом. Остатки воспитания потребовали сделать над собой усилие и встать. Те же остатки воспитания настойчиво твердили, что пару часов назад, когда Лейда привезла новости о Криксе, у них не было даже минуты времени на отвлеченный разговор, и сейчас следует сказать что-то приличествующее ситуации, выразить свои соболезнования... но коадъютор обнаружил, что не может выдавить из себя ни единого слова. Присутствие Лейды ощущалось, как удар под дых. Его словно отбросило назад, в ту самую секунду, когда она посмотрела на него — и по её глазам он угадал, что она ему скажет, еще до того, как женщина открыла рот.

— Как ты?.. — сочувственно спросила Лейда, внимательно глядя на него.

Ирем страдальчески поморщился. Этого только не хватало, в самом деле...

— Ради Всеблагих! — с досадой сказал он. — Тебе не кажется, что это я должен был спрашивать что-то подобное?..

— Не кажется, — спокойно возразила женщина. — Выглядишь ты чудовищно.

Ирем хрипло, резко рассмеялся, на секунду испугавшись, что этот нелепый, неуместный смех вполне способен кончиться слезами.

— Просто не могу поверить, что я допустил весь этот бред, — не удержавшись, сказал он. — Знаешь, что самое смешное? То, что я все время понимал, что это не закончится ничем хорошим. Крикс погиб из-за того, что слишком сильно полагался на слова Седого. Но при этом он хотя бы верил в то, что поступает правильно. А я... кажется... просто струсил. Побоялся сам принять какое-то решение и переложил эту ответственность на Крикса. Если бы я поступил так, как должен был — он бы сейчас был жив.

Ирем внезапно осознал, что зол не только на себя, но и на стоящую с ним рядом женщину — разве не она решительнее всех настаивала, что они должны забыть о здравом смысле и бездумно подчиняться указаниям безмозглого мальчишки, который в конце концов загнал себя в могилу своей глупой одержимостью?.. Почувствовав, что это раздражение на Лейду явственно сквозит в его словах, сэр Ирем прикусил язык, жалея, что вообще заговорил на эту тему. Это было низко. Лейда, надо полагать, и так винит себя в случившемся. Последнее, что ей сейчас нужно — это чтобы кто-то вымещал на ней свою досаду.

Но следующие слова Лейды застали рыцаря врасплох.

— Я думаю, что ты все сделал правильно, — твёрдо сказала женщина. — И я не верю в то, что Крикс ошибся, и его поступки не имели смысла. Может быть, он с самого начала понимал, что ему придётся пожертвовать собой. А может быть, он действовал вслепую, по наитию. Но я уверена, что, в любом случае, он сделал то, что нужно было сделать.

Ирем уставился на собеседницу, слишком изумленный даже для того, чтобы сердиться.

— «Нужно»?.. — повторил он глухо. — Кому это было «нужно», Лейда?! И зачем?

— Не знаю. Может быть, затем, чтобы отдать наследство Альдов нам? — предположила женщина. — Чтобы мы перестали видеть Эвеллира в нем и взяли это бремя на себя. В конце концов, то зло, которое впустил в мир Олварг, слишком велико для одного-единственного человека.

— Ох, ну надо же!.. — процедил Ирем. Кто бы мог подумать, что даже смерть Крикса и Седого не избавит его от необходимости вести подобные дискуссии. — А я-то думал, что весь смысл веры в Эвеллира — как раз в том, чтобы считать, что он способен в одиночку справиться со злом.

— Да, так оно и есть, — проигнорировав его издевку, согласилась Лейда. — Но ведь Крикс не вытащил меч Альдов из огня, когда его привёл туда Седой. Не мне тебе рассказывать, через какие испытания ему пришлось пройти, чтобы получить этот Меч. Если задуматься, то он стал Эвеллиром только потому, что очень сильно этого хотел. Так, может быть, суть в том, чтобы каждый из нас не меньше Крикса захотел стать тем, кто уничтожит Темные Истоки?..

Пару секунд лорд Ирем настороженно смотрел на собеседницу — но, убедившись в том, что она говорит серьезно, рыцарь отвёл взгляд и тяжело вздохнул. Пару минут назад он готов был поаплодировать Лейде за то, что она нашла подходящие слова, чтобы приободрить напуганных людей — но теперь начал понимать, что ни о каких «правильно подобранных словах» тут речь не шла. Похоже, Лейда с самого начала говорила только то, что думала на самом деле. Сердце вдруг болезненно заныло от ненужной, абсолютно неуместной мысли, что на месте Лейды Крикс, наверное, сказал бы ровно то же самое.

Нелепая идея. Меченый уже никогда и ничего не скажет — именно из-за того, что позволил себе с головой увязнуть в этой бесполезной мистике.

— Чушь, — хмуро сказал Ирем. И, чтобы хоть как-то сгладить резкость своей реплики, дёрнул плечом. — Прости. Я, может быть, даже хотел бы искренне поверить в то, что ты права... Но это выше моих сил. Я не могу.

Лейда кивнула, словно с самого начала ожидала от него подобного ответа.

— Но у тебя, во всяком случае, еще осталось что-нибудь, ради чего стоит сражаться до конца?..

Ирем оскалился.

— Ну разумеется, — желчно ответил он. — Что за вопрос?.. По мне, так у нас не осталось больше ничего, кроме причин сражаться до конца.

— Думаю, этого вполне достаточно, — заметила она — и, кивнув коадъютору, направилась туда, где на сваленных в кучу балках отдыхали Льюберт с Юлианом.

Глядя ей в спину, Ирем с удивлением почувствовал, что ему в самом деле стало легче.

Сейлес была уверена, что шторм затянется как минимум на весь следующий день, но к утру погода неожиданно наладилась. Безумствующее накануне море неожиданно утихло и теперь только слегка штормило, пасмурное небо обещало, в самом худшем случае, едва заметный дождь, а о вчерашнем ливне напоминали только мокрые, скользкие камни и вода, заполнившая борозды от вытащенных на берег лодок. Алира, правда, предлагала Отту с его спутниками подождать хотя бы до полудня, чтобы убедиться в том, что море не преподнесет каких-нибудь новых сюрпризов, но Кэлрин, хоть и поблагодарил королеву за заботу, решительно сказал, что они отплывут немедленно.

Сейлес вместе с остальными спустилась на берег, чтобы проводить «Бурую чайку» и другие корабли из «Серой крепости», и сейчас смотрела, как стоявшая у шлюпки Айя прощается с дочерью. Айрис в Адель не взяли — как и двоих раненых во время шторма моряков с «Крылатого», которых тоже оставили на попечение имперцев. И девчонка, и оба раненных хирдманна бурно протестовали против такого решения, но Айя даже бровью не повела, проигнорировав все возражения с насмешливым спокойствием, напомнившим Сейлес мессера Ирема — не того Ирема, каким он был в последние несколько месяцев, а коадъютора в его обычном, благодушном настроении. Айрис в конце концов утихомирилась сама — должно быть, просто слишком сильно вымоталась, чтобы продолжать негодовать и возмущаться. В глубине души Сейлес подозревала, что Айя нарочно не пыталась приструнить девчонку, используя ее недовольство, чтобы отбить всякую охоту возмущаться у двух раненых — поскольку любой взрослый человек, который пытается что-нибудь доказывать в компании скандалящей десятилетки, в любом случае будет выглядеть глупо.

Айя с первой минуты вызывала у Сейлес почти болезненное любопытство — не только из-за событий, описанных в книге Кэлрина, но и из-за смутных, но упорных слухов, что сэр Ирем был в неё влюблен. Сейлес это, конечно, совершенно не касалось, но почему-то мысль о том, что эта женщина когда-то в прошлом была дорога мессеру Ирему, вызывало чувство странной теплоты, как будто этот факт каким-то образом сближал её и Королеву. Когда Сейлес смотрела на прямую, туго перехваченную воинским поясом фигуру Айи, красиво очерченные губы и насмешливое выражение серо-зелёных глаз, в голову лезли совсем уже несуразные мысли о том, что у мессера Ирема хороший вкус.

А еще — хотя Айя большую часть времени обращала на вертевшуюся рядом с ней девчонку столько же внимания, сколько обычно обращают на щенка, который прыгает и лает где-то под ногами, Сейлес почему-то ни одной минуты не сомневалась в том, что она очень любит свою дочь. Пока моряки из её команды спускали на воду лодки, Айя неожиданно заботливым движением поправила шерстяной плащ, застегнутый под горлом у девчонки, а потом, нагнувшись, крепко обняла ее.

— Я буду по тебе скучать.

Айрис упрямо отвернулась, поджимая губы.

— Это несправедливо, — хмуро сообщила она Айе. — Почему я должна оставаться здесь, с этим глупым мальчишкой?..

Сейлес прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Айрис явно возмущала мысль, что кто-то мог поставить её на одну доску с Кеннетом. На вид дочери Айи можно было дать лет десять, но сама она, похоже, искренне считала, что команда «Бурой чайки» — более подходящая для неё компания, чем семилетний принц. Сейлес не могла разобраться в том, какие чувства вызывала в ней эта девчонка. С одной стороны, её упрямство придавало Айрис обаяния, с другой — будь Айрис её дочерью или младшей сестрой, Сейлес давно бы надрала ей уши.

— С нами плывут только те, кто может драться, — сказал Альбатрос. Смотреть, как человек, которого она знала по книге Отта, как наемника из Серой сотни, беззаботного авантюриста и близкого друга Крикса, пытается что-то втолковать своей десятилетней дочери, было забавно.

— Эстри тоже плывёт с вами! — тут же уцепилась за его слова девчонка.

Айя ухмыльнулась.

— Я же тебе говорила, что это так не работает, — насмешливо сказала она Альбатросу. А потом, снова обернувшись к девочке, спокойно посоветовала — Не трать время, Айрис. Споры с Нойе тебе не помогут. Лучше попрощайся с нами, а то потом пожалеешь, что не захотела это сделать, пока у тебя еще была возможность.

Девчонка для виду поломалась еще с полминуты, но потом сменила гнев на милость и крепко обняла сперва Айю, а потом и её спутника. Поставив повисшую у неё на шее девчонку обратно на песок, Айя внезапно отколола штуку — отстегнула от своего пояса тяжёлый, длинный нож в узорных ножнах и вручила ей. Айрис, в руках которой этот нож вполне сошел бы за короткий меч, радостно взвизгнула и вцепилась в подарок обеими руками. Наблюдая эту сцену, Сейлес поняла, почему Айрис вызывала у неё такую странную смесь противоречивых чувств — сразу и раздражение, и любопытство, и симпатию. Дочь Айи с самого рождения имела все, чего сама Сейлес вынуждена была добиваться большую часть жизни — никто не пытался помешать ей быть самой собой.

Нойе помедлил, и, отколов с ворота серебряную фибулу, приколол её к плащу Айрис. Девчонка его жеста почти не заметила, продолжая влюблённо рассматривать свой новый нож, а вот Сейлес почувствовала неприятный холодок под ложечкой. Хорошо, что девчонка была так поглощена своим подарком, что даже не задалась вопросом, с чего это Айе и Нойе разом решили оставить ей что-нибудь на память... Сейлес почему-то вспомнилось их скомканное, торопливое прощание с мессером Иремом, который провожал их в гавань. Влажный ветер яростно трепал его тяжелый темно-синий плащ и светлые, седеющие волосы, а лицо Ирема казалось неестественно спокойным и каким-то неживым, и выглядело это так, что в ушах Сейлес снова зазвучали слова Лейды — «мы все, оставшиеся здесь, погибнем...».

Девушка встряхнула головой, стараясь отогнать тревожное воспоминание. По правде говоря, сэр Ирем редко ошибался, но ей все равно хотелось верить, что на этот раз он был неправ.