Волчье время (джен)

Олварг рассчитывал, что они доберутся до Адели еще до восхода солнца, но он не учел, что за границей защищающего их магического купола царит полнейший хаос, и проехать те несколько стае, которые отделяли Мирный от столицы, будет не в пример сложнее, чем в обычный день.

Олварг послал вперед разведчиков, а сам двинулся к городу во главе основного войска, убеждая самого себя, что эта проволочка не нарушит его планов. Конечно, очень соблазнительно было бы застать жителей города врасплох, прежде чем они успеют оправиться после землетрясения, но, даже если горожане выиграют несколько часов, особой роли это не сыграет. Они находились в эпицентре Темного Истока — а ведь эта магия для большинства людей настолько же невыносима, как магия Альдов — для Безликих. Даже такой Одаренный чародей, как Галахос, не мог полностью оградить себя от этой Силы — находясь в Галарре, старый негодяй всегда выглядел так, будто страдал от затянувшейся болезни : он хирел, бледнел и делался — если, конечно, это в принципе возможно — еще более никчемным, жалким трусом, чем обычно. Эта магия лишала людей силы, подрывала волю, вызывала приступы уныния и страха.

Олварг знал, что магия сознательно не трогает его солдат. Истоку было совсем не нужно, чтобы люди, исполняющие её волю, пали духом или на собственной шкуре ощутили расползающийся от Адели ужас.

Магия оберегала их... пока. Олварг старался отогнать подальше мысль о том, что в тот момент, когда Адель будет захвачена, у Темного Истока больше не останется причины их щадить — но не думать об этом было очень сложно.

У жителей Энмерри была какая-то слезливая история о юноше, который попал в плен к вражеской армии и обещал показать им дорогу к своему родному городу, но вместо этого завёл врагов в непроходимые болота. Саккронис когда-то рассказал эту историю среди всей прочей чуши, с помощью которой он пытался заинтересовать наследника престола изучением имперских хроник. Олварг плохо понимал, почему эта глупая побасенка все-таки отложилась в его памяти, а уж тем более — почему она вспомнилась ему прямо сейчас, но теперь он испытывал к юноше из легенды куда более глубокое сочувствие, чем в детстве. Сохранять невозмутимый вид и в то же время понимать, что в конце вашего пути и тебя самого, и всех, кто идет за тобой, ждет смерть, и вряд ли эта смерть будет такой уж лёгкой — особенно для тебя, — наверняка было очень... мучительно.

Себе на горе, те, кто строили имперские дороги, приложили все усилия, чтобы ничто не могло помешать движению на королевском тракте — по обе стороны дороги тянулись широкие прогалины, чтобы случайно рухнувшее дерево не перегородило путь, а саму дорогу «приподняли» над землёй с помощью прочных брёвен и каменной насыпи, чтобы её не развезло из-за дождей. В итоге, хотя многие отрезки тракта превратились в месиво земли, щебенки и камней, армии Олварга, по крайней мере, не пришлось расчищать дорогу от поваленных деревьев или вязнуть по колено в грязных лужах. Наорикс Воитель, уж конечно, никогда бы не подумал, что однажды его неустанные заботы об имперских трактах обернутся против его обожаемого младшего сыночка...

Подумав об этом, Олварг несколько приободрился и выбросил неуместные сомнения из головы.

Издалека стены Адели выглядели так, как будто бы их много дней подряд обстреливали из тяжёлых катапульт, но, к удивлению Олварга, раскинувшийся под пасмурным небом город не казался таким мёртвым и пустым, каким он ожидал его увидеть — на тех участках стены, которые пострадали сильнее всего, горел огонь и мельтешили люди. Издали они напоминали муравьев, мечущихся туда-сюда и пытающихся починить растоптанный ребенком муравейник.

Олварг нахмурился. То, что хоть кто-то из защитников Адели ещё был способен думать о сопротивлении, бросало вызов его представлениям о магии. Это неприятное чувство — смесь досады, удивления и раздражения — только усилилось после того, как Олварг выслушал своих разведчиков. Те сообщали, что в город можно попасть двумя путями : либо со стороны гаваней, либо через пролом у Северных ворот. Дамбу, которая когда-то защищала город со стороны моря, затопило, а у Северных ворот обрушилась сторожевая башня и весь примыкавший к ней кусок стены. После этого донесения хлопоты тех, кто занимался обороной города, начали выглядеть еще более раздражающими и необъяснимыми. На что они, Хегг их возьми, надеются?.. По разумению Олварга, тем, кто остался живым и невредимым после сегодняшней ночи, следовало бы сейчас хватать свои пожитки и бежать из проклятого города, куда глаза глядят.

А, с другой стороны, куда им, в сущности, бежать? — подумал он, немного поостыв. Они даже не знают, разрушило ли недавнее землетрясение одну только Адель, или та же судьба постигла все ближайшие к столице города. И даже если их дома разрушены, в столице оставаться лучше, чем ночевать под открытым небом на сырой, раскисшей от дождя земле. Они «храбры» в том самом смысле, как бывает «храброй» загнанная в угол крыса — просто от сознания того, что у них нет другого выбора.

Придя к такому выводу, Олварг почувствовал себя гораздо более уверенно.

— Разделимся, — сказал он Нэйду. — Я поведу людей к Северной стене, вступлю в переговоры, чтобы отвлечь их внимание, а в полдень начну штурм — это заставит их стянуть туда все свои силы. Ты войдёшь в город со стороны гавани и постараешься зайти им в тыл. Если нам повезет, то мы ударим с двух сторон и сможем покончить с ними одним ударом. Если нет, то им придётся разделиться, чтобы отправить кого-нибудь тебе наперерез.

— Хорошо, государь, — бесстрастно сказал Нэйд, никак не выразив своего отношения к этому плану. И, хотя Олварг первый бы не потерпел, если бы кто-то из его военачальников — даже Рыжебородый, находившийся с ним рядом уже двадцать лет — взялся оценивать или, тем более, оспаривать его решения, на одну мимолетную секунду он почувствовал досаду, что в эту вершинную минуту его жизни рядом с ним нет никого, кто принимал бы его цели, как свои, и мог бы в полной мере разделить с ним значимость момента.

Наверное, такой соблазн, в конечном счете, посещает каждого правителя. Отец чуть ли не лобызался с голодранцами из своей Золотой сотни, а Валларикс пошёл еще дальше — создал для своего друга детства отдельную должность коадъютора, чтобы тот мог одновременно быть телохранителем, послом и нянькой императора.

Олварг уже не первый раз подумал, что после победы Орден нужно будет сохранить в том виде, который он приобрёл при Иреме — это был хорошо отлаженный, удобный механизм для проведения своей политики в провинциях, не говоря уже о том, в глазах большинства людей Орден был столь же важным атрибутом королевской власти, как Крылатый трон. Но привилегии и полномочия орденских эмиссаров следовало существенно урезать, а должность коадъютора и вовсе упразднить.

Олварг задумался о том, жив ли еще приятель императора, или же он, как и многие другие, погиб во время землетрясения?.. Меченый вряд ли пережил сегодняшнюю ночь — останься он в живых, его бы, несомненно, поспешили отпустить и возвратили ему его меч, а это точно не прошло бы незамеченным для Олварга. Значит, дан-Энрикс либо умер, либо был настолько не в себе, что никому не пришло в голову отдать ему меч Альдов. Cо стороны Темного Истока было бы очень любезно избавить его разом и от дан-Энрикса, и от докучливого каларийца, но Олварг не очень-то надеялся на такую удачу — и, конечно, оказался прав.

Нелепая, почти игрушечная баррикада, с помощью которой жители Адели залатали брешь в стене, смотрелась откровенно жалко, зато Ирема с его синим плащом Олварг разглядел еще с опушки леса. С уцелевших участков городской стены их войско заметили раньше, чем они успели выйти на опушку, и теперь проклятый калариец ждал их появления — он стоял на вершине баррикады, которую ни одно войско в мире не могло удерживать дольше пары часов, и дожидался его с такой вызывающей невозмутимостью, как будто Олварг был его противником на рыцарском турнире.

Олварг почувствовал, как от этой картины в груди полыхнуло бешенство — настолько острое и яркое, что оно изумило его самого. Хотя Олварг ни разу не встречался с коадьютором, его сегодняшнее поведение никак нельзя было назвать непредсказуемым — именно так сэр Ирем вёл себя с тех пор, как Олварг внёс его в список своих врагов и начал изучать его характер и привычки. Так что поначалу Олварг даже удивился силе своей злости. А потом он с опозданием сообразил, что в этом-то и заключалась главная проблема. Ирем вёл себя так же, как обычно — словно пробуждение Истока ничего не изменило. Человек на баррикаде бросал вызов силе, которой сам Олварг никогда не смог бы — да и просто не осмелился бы — противостоять.

Олваргу вспомнилось побоище, в котором айзелвиты, провожавшие дан-Энрикса в изгнание, едва не перерезали друг другу глотки раньше, чем вступили в бой с Безликими. Заносчивому каларийцу следовало бы спросить себя, как поведут себя его солдаты, если перестанут чувствовать себя той самой загнанной в угол крысой и поверят в то, что Олварг готов сохранить им жизнь. Не может быть, чтобы за те несколько месяцев, которые дан-Энрикс болтался на свободе и считался Эвеллиром, он ни разу не упомянул о том, как его спутники, еще мгновение назад готовые сражаться до последнего, передрались друг с другом, когда им дали понять, что можно просто выдать Меченого и избежать побоища. «На твоем месте, я бы не таращился за стену, а больше заботился о том, что происходит за моей спиной!» — мысленно сказал Олварг Ирему.

Ирем попробовал посчитать, сколько часов он уже оставался на ногах, но быстро сбился. Он, определенно, не спал уже больше суток, но чувствовал себя отвратительно бодрым и полным сил. Было не слишком-то приятно сознавать, что он обязан этому вовсе не своей стойкости и силе воли, а нескольким крошечным — не больше кунжутного семечка — зернам люцера. Но, хотя Ирем отнесся к плану Аденора с крайним скепсисом, надо было признать, что в данном случае его отрава пришлась более чем кстати; отсыпаться было совершенно некогда. Они едва успели наскоро заделать брешь в стене, когда дозорные на башне сообщили о приближении вражеской армии.

Рыцарь полагал, что Олварг либо начнет подготовку к штурму, либо пошлёт к ним парламентеров — но уж точно не того, что он направится к стенам Адели сам, взяв с собой только одного Безликого, который держал королевский стяг. Глядя на то, как пара всадников спускается с пологого холма, а после этого неторопливой рысью едет через поле, отделяющее город от опушки леса, Ирем должен был признать, что это выглядит эффектно — Олварг держался так, как будто совершенно не тревожился за свою жизнь. Конечно, его защищала его магия, но Олварг же не мог не понимать, что, кроме лучников, на Северной стене были еще и маги из Совета Ста?..

— Подпустим их поближе, — сказал Ирем командиру лучников. — Незачем понапрасну тратить стрелы. Если они остановятся — стрелять по моему сигналу. Если начнут поворачивать назад — стреляйте без приказа.

Но пока что было не особенно похоже, что Олварг намерен повернуть назад. Ирем чувствовал, что против воли начинает вовлекаться в эту непонятную игру, и сердце колотится в ребра все быстрее. Олварг словно говорил — смотрите, я даю вам шанс покончить со мной одним ударом, неужели вы упустите подобную возможность?.. Ирем кусал губы, думая о том, что Олварг совершенно точно не был ни любителем испытывать судьбу, ни искателем острых ощущений вроде Наина Воителя. Он всегда действовал наверняка. В Кир-Кайдэ он дал Криксу ключ от кандалов и даже предлагал ему свой меч, бросая ему ту же самую наживку, что и им сейчас — ты так хотел меня убить, ну так давай, убей!.. Но он пошёл на это только потому, что был уверен в собственной неуязвимости.

Доехав до середины поля, Олварг придержал коня, привстал на стременах и махнул рукой, как будто бы хотел привлечь к себе внимание — хотя, конечно, знал, что каждый человек, стоявший на стене, в эту минуту смотрит только на него, и многие из них оттягивают к уху тетиву или толпятся на возле уцелевших катапульт. Усиленный магией голос Олварга звучал на удивление отчётливо и громко — Ирем даже на секунду усомнился в том, что Олварг в самом деле пользуется речью, а не прибегает к ворлокству, чтобы впечатывать свои слова прямо в сознание своих врагов.

— Я хочу говорить с тем, кто возглавляет оборону города, — заявил он.

— Еще чего!.. — процедил Ирем, давая отмашку командиру лучников.

Град стрел, метательных снарядов и заклятий, одновременно обрушенных защитниками города на Олварга, был таким густым, что тот на несколько секунд пропал из виду. Ирем помнил рябь, которую он видел в воздухе в тот день, когда Седой с помощью своей магии удерживал каменный потолок в Подземном городе, и ожидал увидеть что-нибудь подобное и в этот раз, но действительность превзошла все его ожидания — когда стрелы ударили в магический барьер, воздух не пошёл рябью, а вскипел, как убегавшая из котелка вода. Когда все было кончено, Ирем увидел, что и Олварг, и сопровождающий его Безликий остались на прежнем месте, словно ничего особенного не произошло. Смотрелось это откровенно жутко. В дюжине шагов от мага начиналась выжженная, черная земля, на которой валялись кучи стрел, камней и расколотых глиняных шаров, плававших в лужицах горючей смеси — но сам Олварг, находившийся внутри своего заколдованного круга, оставался невредимым, и на землю под его ногами не упала ни одна искра.

От такой явной демонстрации своих возможностей во рту у каларийца пересохло. Рыцарь повернулся к стоявшему рядом магу из Совета Ста и сиплым голосом спросил:

— Ну, как?.. Есть хоть какой-нибудь эффект?

Седой магистр огорченно качнул головой.

— Мне очень жаль, мессер... Теоретически, любой магический барьер должен иметь пределы насыщения, но в данном случае это бессмысленно. У нас не хватит сил.

Олварг немного подождал — как будто бы давая им возможность отойти от потрясения — и вновь заговорил:

— Ваши командиры хотят, чтобы вы умирали за пустые вымыслы об Эвеллире и о Тайной магии. И где же была эта магия сегодня ночью, когда я пробудил Исток? Разве она защитила вас и ваших близких?.. Я, Олварг, король Дель-Гвинира, Эсселвиля и Дакариса, сильнее, чем все маги в этом городе. Но я не желаю вашей смерти. Сложите оружие, выдайте мне своих военачальников, и я пощажу вас и ваши семьи. Это ваш последний шанс спастись. Решайте, что для вас важнее — ваша жизнь или побасенки Кэлрина Отта. Но решайте побыстрее, потому что я не стану долго ждать. Я дам вам время до полудня, а потом мои солдаты начнут штурм.

Лорд Ирем на мгновение прикрыл глаза.

Вот оно, значит, как... Олварг надеется, что горожане струсят и вынесут ему голову Ирема на блюде. Или, на худой конец, хотя бы сцепятся между собой. Вот только вряд ли так уж дальновидно было распинаться о своей готовности пощадить их семьи перед теми, кто всего пару часов назад вытаскивал из-под завалов изуродованные тела своих родных.

Сэр Ирем обернулся все к тому же магу и спросил :

— Магистр, вы могли бы сделать так, чтобы этот говнюк меня услышал?..

Маг нахмурился, явно встревоженный решительностью Ирема.

— Не стоит, монсеньор... Не знаю, на что он способен, но, если он попытается причинить вам какой-то вред, я не смогу вас защитить. Кем бы он ни был, этот человек — очень могущественный маг. Было бы неразумно лишний раз его дразнить.

Лорд Ирем хмуро усмехнулся.

— Не позволяйте ему себя запугать, магистр! Если бы он был способен убивать людей на расстоянии, то ни меня, ни вас бы уже не было в живых. Не думайте об этом, просто уделите мне немного вашей магии... благодарю вас.

Ирем сделал шаг вперед, чтобы Олваргу было лучше его видно, и сказал:

— Послушай, ты, король объедков!.. Большинство из нас уже лишились своих близких из-за тебя и твоей проклятой магии. Если ты думаешь, что кто-то в этом городе забудет о погибших этой ночью и будет просить тебя о пощаде, то ты совсем спятил. Не трать времени на пустословие — здесь, за моей спиной, нет никого, кто не мечтал бы вбить твой ультиматум тебе в глотку. Так что можешь ничего не ждать, а сразу взять свой сброд и посмотреть, так ли легко будет попасть за эту стену. Твоя краденная Сила может защитить тебя от стрел, но тебе никогда не захватить Адель с помощью балаганных фокусов.

Магистр справился на славу — к концу своей речи Ирем едва не оглох от звуков собственного голоса, и, отступив назад, лёгким поклоном выразил магистру свое восхищение, пока защитники стены, пришедшие в неистовство после упоминания про гибель своих близких, топали, орали и колотили по щитам, давая выход своей ярости — а может быть, и возбуждению, вызванному употреблением люцера. Если Олварг и рассчитывал сказать что-то еще, то этот шум явно отбил у него всякое желание продолжать переговоры. Презрительно дернув головой, он развернул коня и с вызывающей неторопливостью направился обратно к своей армии.

— Что дальше, монсеньор?.. — спросил седой магистр с таким видом, будто бы в действительности он хотел сказать — «Надеюсь, что вы знаете, что делаете».

— После такого? Только штурм, — ответил Ирем почти весело. Странное дело — именно сейчас, когда настал решающий момент, он чувствовал себя на удивление легко. — Надеюсь, магия не сможет защитить этих дикарей, когда дойдёт до рукопашной. Иначе сражаться вообще нет смысла — проще и быстрее сразу перерезать себе горло.

Маг наморщил лоб.

— Не знаю, монсеньор, — помедлив, сказал он — К магическим щитам никто не прибегал с тех пор, как Совет Ста запретил магам забирать чужую силу. О сражениях, в которых действительно использовалась эта магия, никаких точных сведений не сохранилось. Сугубо теоретически, в момент прямого столкновения барьер, скорее всего, перестанет действовать.

— Звучит неплохо, — кивнул Ирем одобрительно. — Нам остается только проверить эту прекрасную теорию на практике.

Маг, кажется, хотел сказать что-то еще, но Ирем резко вскинул руку, призывая к тишине. Рыцарю показалось, что он слышит доносящийся откуда-то издалека сигнал трубы — настолько тихий, что его легко можно было принять за обман воображения. Ирем нахмурился и замер, все ещё надеясь, что ему послышалось. Но подхватившая сигнал труба отозвалась уже гораздо ближе, исключая всякую надежду на ошибку. «Южный порт — к оружию», передавали от стены к стене. И сразу же затем — еще отчаяннее и еще тревожнее — «Враг в городе».

«На помощь».

«Все сюда».

И снова — «Южный порт, к оружию!».

Ирем бессильно заскрипел зубами. Что ж, на месте Олварга он тоже разделил бы свои силы, чтобы нанести удар по городу с разных сторон. Теперь было понятно, к чему Олваргу понадобился этот драматичный ультиматум, это войско, картинно построенное на опушке леса — ему нужно было приковать все их внимание к себе. И ему это удалось.

Даже сейчас, когда они услышали отчаянный призыв о помощи, им, по большому счету, некого было отправить в Южный порт — их было слишком мало даже для защиты возведенной на скорую руку баррикады.

За стеной тоже услышали звуки трубы. Теперь, когда стало понятно, что скрытное нападение не удалось, не было больше никакой причины тянуть время. Войско Олварга пришло в движение — как будто тёмная лавина разом хлынула от леса к городской стене. Подобный штурм — без требушетов, катапульт, осадных башен и навесов — Ирем раньше видел только в приграничных крепостях на севере, где толпы варваров из Такии, Каларии и Тареса до сих пор воевали так, как это делалось при Энриксе из Леда. Коадъютор мысленно пообещал себе, что ни один из этих грязных оборванцев не окажется по эту сторону стены в ближайшую пару часов.

Магический барьер все еще действовал, но Ирем видел, что он начинает истончаться — часть снарядов, выпущенных со стены, все-таки попадали в цель, и рыцарь был почти уверен в том, что за это следовало благодарить магов из Совета Ста. Стоявший рядом с Иремом магистр все заметнее бледнел от напряжения, а пальцы, которыми он сжимал висевший на цепочке амулет, тряслись, как будто маг был совсем дряхлым стариком, но воздух вокруг них обоих резонировал от Силы, от которой кожу Ирема словно покалывало тысячей невидимых иголок.

— Отличная работа, мэтр!.. А теперь спускайтесь. Время магии закончилось, — оскалился лорд Ирем, когда гвинны добрались до подножия стены, и, не переставая осыпать их баррикаду стрелами, начали поднимать осадные лестницы.

В крови у него бушевал люцер, и, как ни странно, в тот момент, когда все, наконец, пришло в движение, и многомесячное ожидание буквально за секунду разрешилось долгожданным, восхитительным, пьянящим хаосом, лорд Ирем чувствовал себя почти счастливым.

Большую часть лестниц им все-таки удалось столкнуть — где-то при помощи рогатин, а где-то и вовсе голыми руками. Но, пока одни лестницы с гроздьями уцепившихся за них людей падали вниз под аккомпанемент яростной ругани и криков, снизу уже надвигались новые, а те из гвиннов, кому деревянных лестниц не досталось, пускали в ход канаты и веревочные лестницы с крюками на конце, с кошачьей ловкостью карабкаясь по ним наверх, так что врагов на баррикаде постоянно прибывало. Лучники теперь могли стрелять практически в упор — Ирему в память ярче всего врезался момент, когда стрела вошла в глазницу рыжего косматого гиганта, разрубившего щит Ирема одним ударом топора, и гвинна отшвырнуло назад с такой силой, что он рухнул вниз, утянув за собой пару своих товарищей. Лёгкие Ирема горели от нехватки воздуха, тяжёлая кольчуга и помятый нагрудник сдавливали ребра, не давая сделать полноценный вдох, и коадъютору казалось, что он задохнётся раньше, чем кто-нибудь успеет его убить.

Это тянулось бесконечно долго — лязг оружия, скользящие удары по наплечникам и шлему, боль в руке, держащей щит, и мешанина голосов, среди которой уже невозможно было разобрать, кто здесь кричит от ярости, а кто — от боли. Ирем уже не верил в то, что этот бой когда-нибудь закончится, когда почувствовал — не «понял», не «увидел», а именно ощутил всем своим существом — что натиск нападающих утратил прежнюю решительность и ярость. Плохо понимая, сколько всего человек им противостоит, и видя только то, что ни один из нападавших так и не сумел прорваться на ту сторону стены, гвинны, растерявшие весь боевой запал, на время отступили, бросив раненных или разбившихся во время приступа соратников на милость победителя.

Ирем сумел спуститься с баррикады, но на большее его уже не хватило — ноги подкосились, и он сел на землю, привалившись спиной к груде камней. Он смутно осознавал, что они совершили невозможное и выиграли сражение, которое нельзя было выиграть, но не испытывал ни торжества, ни даже удовлетворения — у него просто не осталось сил на то, чтобы радоваться победе. Он попробовал снять шлем — ему казалось, что без шлема дышать будет легче — но руки безвольно скользнули по железу. Ирем вспомнил, что под действием люцера человек может не чувствовать усталости, пока не рухнет замертво, и ему еще повезет, если он свалится в глубоком обмороке раньше, чем загонит себя до смерти.

Кто-то поднёс к его губам фляжку с водой, и Ирем чуть не застонал от наслаждения, только сейчас сообразив, до какой степени ему хотелось пить. Он успел выпить почти все, что было внутри фляги, прежде чем к нему вернулась способность соображать, и рыцарь понял, что присевшим рядом человеком была Лейда.

В отличие от доспеха Ирема, который можно было снять только с помощью кузнеца, её кольчуга была почти невредимой. Когда Ирем поставил гверрцев во вторую линию, Лейда неодобрительно усмехнулась, но Ирем и бровью не повел. «Если хочешь на моё место, подожди, пока меня убьют, — мысленно сказал он. — Мужчины для того и существуют, чтобы женщинам — даже таким, как ты, — никогда не пришлось стоять в стене щитов».

— Хороший бой, — сказала Лейда, отбросив пустую фляжку. Ирем тронул языком шатающийся зуб, почувствовал во рту солоноватый привкус крови и подумал, что со стороны он сейчас должен выглядеть довольно-таки жалко. Он заставил себя усмехнуться.

— Ну, если забыть, что их король — болван с раздутым самомнением, а они сами — просто кое-как вооруженный сброд, то это можно считать впечатляющей победой.

Лейда улыбнулась, словно говоря — «Мы оба знаем, что это неправда». Такой взгляд — одновременно тёплый и серьёзный — Ирем часто видел у дан-Энрикса.

Почувствовав знакомую тоску, рыцарь отвёл глаза.

— Возьми своих людей и отправляйся в Южный порт, — попросил он. — Я бы поехал сам, но, думаю, я сейчас даже на ногах не удержусь, не говоря уже о том, чтобы сесть в седло. Хеггов люцер... Хотя, конечно, если бы не он, они бы нас смели.

— Вас слишком мало, Ирем. Во второй раз вы их не удержите, — хмуро предупредила женщина.

Ирем вздохнул. Возражать было глупо — они оба знали, что Лейда права.

— Возможно, мы отступим к Разделительной стене, — нехотя согласился он. — Но мне бы не хотелось, чтобы нас зажали в клещи.

— Уже еду, — согласилась Лейда, поднимаясь на ноги.

* * *

Ветер переменился и легко нёс их корабли вперед — как будто море, наконец, отчаялось бороться с их упорством и смирилось, пропуская их в Адель. Эстри, с утра бродившая туда-сюда и успевшая постоять и на носу, и на корме, подошла к Алвинну в то время, как он пристроился под мачтой и водил оселком по лезвию своего меча. Она присела рядом, обхватив себя за локти и почти касаясь Алвинна плечом. Пару минут девушка молча наблюдала за спокойными, ритмичными движениями Безликого, а потом неожиданно спросила :

— Кэлрин говорит, Безликие не ощущают страха. Это правда?

— Правда, — согласился Алвинн.

— Это, наверное, очень удобно, — с ноткой зависти сказала Эстри.

— Нет. Скорее, это грустно, — помедлив, ответил он. И, встретив её удивленный взгляд, вздохнул. — Ты думаешь, что отсутствие страха должно быть похоже на отвагу, но оно больше похоже на усталость. Страх, на самом деле, очень жизнеутверждающее чувство. Смерть и боль страшны не сами по себе, а тем, что люди любят свою жизнь... и свое тело тоже. Они берегут его и не хотят, чтобы ему причинили вред. Я не испытываю страха — но не потому, что я отважнее, чем ты или любой другой на этом корабле, а потому, что все, к чему вы так привязаны, мне в тягость.

— Звучит просто чудовищно, — нахмурившись, сказала Эстри. Безликий пожал плечами.

— Не принимай близко к сердцу. Я привык.

Но Эстри не была бы сама собой, если бы успокоилась на этом.

— Когда мы победим, все будет по-другому — вот увидишь! — сказала она, взяв его за руку и сочувственно сжав её своей.

С тех пор, как Алвинн жил среди людей, он тщательно следил за тем, чтобы каждый миллиметр его кожи был закрыт от посторонних глаз, но тепло от пальцев Эстри ощущалось даже через полотняную перчатку. Ощущение было забытым и почти пугающим. Ему было приятно — и от этого хотелось отдернуть руку, словно он обжегся.

Чтобы не обидеть Эстри, Алвинн встал.

— Пошли, составим Кэлрину компанию, — предложил он.

Это сработало — хотя Алвинн ничуть не сомневался в том, что компания Отту совершенно не нужна, даже совсем наоборот. Кэлрин, торчавший на носу последнюю пару часов, выглядел полностью захваченным своими мыслями. Раньше сидевшие на веслах моряки часто просили Отта спеть, чтобы скрасить их тяжелую и монотонную работу, но на этот раз никто из экипажа не осмелился отвлекать Кэлрина подобной просьбой. Сейчас Кэлрин был как никогда похож на посланника Изначальных сил. Он выглядел, как человек, который сознает, что вся его прежняя жизнь была только прелюдией к сегодняшнему дню.

Когда к нему подошли Алвинн с Эстри, Отт скосил на них глаза, но почти сразу же снова уставился вперед.

— Еще от силы полчаса, — нетерпеливо сказал он — не столько обращаясь к ним, сколько озвучивая свои мысли вслух. — Пройдем Братские скалы, а потом — Адель.

«Или же то, что от неё осталось» — мысленно добавил Алвинн.

Он ничего не сказал своим попутчикам о темной магии, которую он ощущал прошедшей ночью. Близость Темного Истока ощущалась так отчетливо, как будто он опять попал в Галарру, но Алвинн предпочел держать эти мысли при себе, чтобы лишний раз не тревожить своих спутников.

«Бурая чайка», обогнавшая другие корабли их небольшой эскадры, раньше прочих обогнула тёмную громаду Братских скал, и в первую секунду Алвинн осознал только одно — Адель по-прежнему стоит на своем месте. Но мгновением спустя он осознал, что город, куда они возвратились, не был той Аделью, из которой они много месяцев назад отплыли на Томейн. Ни широкой, вымощенной светлым камнем набережной, ни прямых, как стрелы, молов, далеко врезающихся в море, больше не было. Там, где когда-то круглый год были видны стоящие на рейде корабли, теперь торчали из воды обломки мачт, а набережная исчезла — дома поднимались прямо из воды. Над морем стлался жирный черный дым, а ветер относил все звуки в сторону, так что Алвинн не сразу осознал, что в городе сражаются. Но потом дым слегка рассеялся, и он увидел, что ближние к порту улицы кишат людьми. Он даже различил в этом человеческом месиве зеленые накидки гверрских всадников, и с мрачным удовлетворением подумал, что Лейда Гефэйр, судя по всему, все же откликнулась на приглашение дан-Энрикса.

— Все-таки опоздали!.. — ахнул Кэлрин, побледнев, как смерть.

— Ничего подобного, мы как раз вовремя, — сказала Айя, успевшая подойти поближе и смотревшая на город с нехорошей, многообещающей улыбкой. — Нойе, смени гребцов! Нам надо подналечь на весла...

Алвинн бросился к скамье вместе с другими островными моряками. Правда, в отличие от своих товарищей, которые налегали на весла яростно, как будто бы от этого зависела их собственная жизнь, Алвинн греб так же методично и спокойно, как всегда. Среди надсадного дыхания, вздувавшихся на шеях жил, ругани и проклятий он ощущал себя до странности чужим, как будто бы отрезанным от окружающих его людей невидимой стеной.

Нойе поднёс к губам боевой рог — и вопросительно взглянул на Айю. Та кивнула:

— Давай! Пусть знают, что мы идем.

Низкий, густой и вязкий звук боевого рога далеко разнесся над водой, но Кэлрину, должно быть, этого казалось мало — или же он просто не способен был смириться с тем, чтобы в такой момент стоять на палубе без дела. Он схватил висевший на носовой фигуре сигнальный рожок, откинул голову назад, и заставил свой примитивный инструмент запеть настолько чистым и прозрачным голосом, что даже Алвинн вздрогнул, ощутив, как по спине у него поползли мурашки. Мотив был ему незнаком, но Кэлрин играл так, что музыка казалась заклинанием. Весла, и без того взбивающие целые каскады пены, замелькали с такой скоростью, что Алвинн бы не удивился, если бы «Чайка» оторвалась от воды и полетела над заливом, как та птица, в честь которых она была названа.

— Правь прямо к берегу, — велела Альбатросу Айя, видя, что он собирается повернуть к дамбе.

— Гавань, конечно, затопило, но там вряд ли очень глубоко. Корабль разобьется, — озабоченно заметил Нойе.

Королева рассмеялась, словно Альбатрос забавно, но при этом глупо пошутил.

— И что с того? Зачем его теперь жалеть?..

Нойе коротко, нервно хохотнул — но выполнил приказ.

Гвинны на берегу, наконец, поняли, что корабли не собираются сворачивать, и начали стрелять. Островитяне подняли щиты, чтобы прикрыть гребцов. Алвинн увидел, как несколько горящих стрел воткнулось в палубу рядом с его скамьей, и еще несколько застряло в мачте, но никто из людей Айи, кажется, не пострадал — а «Чайка» продолжала на всех парусах лететь вперед.

— Держитесь крепче! — приказала Королева, яростно осклабившись. — Никто не может знать, когда...

Договорить женщина не успела. «Чайка» с разгона налетела на какую-то преграду — может быть, на затопленный мол, а может, на один из затонувших кораблей. Жалобно затрещало дерево, что-то с выворачивающим душу звуком заскрежетало по днищу корабля, а Алвинна швырнуло на соседа по скамье. Несмотря на то, что экипаж заранее приготовился к удару и каждый крепко держался кто за мачту, кто за борта, кто друг за друга, многие из хирдманнов попадали на палубу. Но Алвинну было не до того, чтобы смотреть по сторонам. Увидев Кэлрина, отчаянно пытавшегося уцепиться единственной рукой за палубные доски, Алвинн успел ухватить певца за шиворот и притянуть к себе, не дав ему удариться виском об острый край скамьи. В голове Алвинна мелькнуло, что есть все-таки кое-какие преимущества и в положении Безликого — если бы не его ускоренная вчетверо реакция, Отту наверняка бы раскроило череп. Через полминуты дикой тряски, когда их наконец-то перестало швырять из стороны в сторону, Алвинн выпустил Кэлрина и первым перепрыгнул через борт.

Имевший низкую осадку «Зимородок» проскользил по дну гораздо дальше «Бурой чайки», так что его выбросило прямо на берег, и его высокий резной нос навис над головами гвиннов, с воплями и руганью отшатнувшихся назад.

Алвинн едва видел их врагов из-за поднятой их ногами тучи брызг и белой пены. Вода не только промочила всю его одежду, но и затекла под маску, и Алвинн чувствовал привкус соли на губах.

— Руби! — заорал Нойе Альбатрос, каким-то чудом ухитрившийся опередить даже Безликого. — Прикончим эту падаль! Ein dan-Enrix!

Алвинн, полностью захваченный азартом боя, слишком поздно понял, что очередной противник Нойе двигается слишком быстро, с хищной плавностью адхара. Ощутив давно забытый страх, Алвинн выкрикнул — «Осторожно!..» — но, конечно, опоздал. Безликий без труда отбил удар островитянина и возвратным движением отрубил Нойе кисть вместе с зажатым в ней мечом. Кровь хлынула тугой струей. Альбатрос дико закричал, и враг позволил себе полсекунды промедления, чтобы полнее насладиться этой смесью боли, потрясения и ужаса. Обычный человек бы даже не заметил эту мимолетную заминку — но для Алвинна её хватило, чтобы, отшвырнув в сторону раненного Альбатроса, отбить предназначенный ему удар.

Не удержавшись на ногах, Нойе свалился в воду, и белая пена сразу стала красной, а крик Альбатроса изменил свою тональность, когда рану обожгло морской водой.

Алвинн заметил, что Безликий жадно впитывает этот крик, и это почему-то вызвало у него приступ ослепляющего бешенства. Он видел, что один из хирдманнов с «Крылатого» прикрыл Нойе щитом, а второй пытался наскоро перетянуть жгутом обрубок его кисти. Но для Алвинна — в отличие от них — Нойе был все равно что мертв. Безликий знал, что раны, нанесенные оружием адхаров, вылечить нельзя. Если бы не бесформенная, смутная надежда на дан-Энрикса и его магию, Алвинн, пожалуй, посчитал бы благом добить Нойе прямо здесь — лучше уж быстрая, чистая смерть, чем то, что его ждет.

Прикончив своего противника, Алвинн на пару секунд застыл, глядя на мертвого Безликого — и вдруг подумал, что это был первый в его жизни враг, которого он убил сам. Не по приказу Олварга, а потому, что захотел его убить.

Айя, не знавшая, о чем он думает, рванула его за рукав.

— Пошли, — Алвинн увидел совсем рядом ее зло прищуренные светлые глаза и брызги чьей-то крови, подсыхающие у неё на лбу и на щеке. Одна бровь Королевы оставалась золотистой, а другая была слипшейся, багрово-черной. — Нойе как-нибудь справится без нас. Займёмся лучше этими ублюдками...

Алвинн кивнул.

— Пошли.