Simple steps (джен)

Палпатин встретил их за столом, одетый в тёмное, в широкую чёрную мантию с капюшоном, скрывавшим лицо, но не горевшие под ним жёлтые глаза. Шрамы его были демонстративно уродливыми и почти похожими на театральный грим. Интересно, наслаждался ли ситх тем, что бы ни вызвало его уродство? Внешний облик наконец-то отражал внутренний, обезображенный многолетними практиками Тёмной стороны.

Оби-Ван и Энакин стояли плечом к плечу. Никто не шевельнулся.

Палпатин улыбнулся.

— Я вижу, ты привёл Мастера Кеноби с собой. Скажи мне, ученик, ты пришёл с миром?

Энакин взвился.

— Я тебе не ученик.

— Может быть, ещё нет, — согласился Палпатин. — Но скоро будешь.

— Никогда.

От отрицания улыбка Палпатина стала только шире. Он повернул голову на несколько градусов, окидывая взглядом Оби-Вана.

— Что скажете вы, Мастер Кеноби? Унылый, как ваши способности, вы ведь согласитесь, что ему намного больше подходит Тёмная сторона?

На это, по крайней мере, Оби-Ван мог ответить прямо.

— Тёмная сторона не подходит никому. Она приносит только страдания.

— Да, такой джедайский ответ. Ох, но я забыл — у нас больше нет джедаев.

Палпатин бил в больное место, но Сила была с Оби-Ваном, и насмешка прошла вскользь, не ранив, как могла бы.

— Перед вами стоят двое джедаев, — тихо, но твёрдо ответил он.

— О, здесь вы ошибаетесь, — Палпатин наклонился вперёд в своём кресле и усмехнулся в неприкрытом удовольствии. — С нами всего один джедай — и он скоро умрёт, обещаю, а второй уже наполовину ситх.

— Лжёшь, — прошипел Энакин.

Ситх по-птичьи склонил голову на бок.

— Неужели? Разве ты не замечаешь, что происходит в тебе, что я предвидел годы? Что я взращивал десятилетие? Что я планировал с самого начала, когда убил своего мастера? Плэгас всегда был слишком доверчивым.

— Вы были мне наставником! — заорал Энакин. Оби-Ван предупреждающе схватил его за руку — мышцы напряжённые под ладонью, и красные всполохи снова заиграли в глазах падавана. — Я доверял вам! Я шёл к вам со всем! Я равнялся на вас!

— Как тебе и следовало, — ответил Палпатин. Нет, не Палпатин, только его оболочка, внешний лоск, скрывавший истинную личность ситха. Перед ними был Сидиус — сейчас все маски сорваны. — Посмотри, что я дал тебе.

— Что ты забрал у меня!

— От чего я освободил тебя, — поправил Сидиус. — Оглянись вокруг, мой мальчик. Больше нет джедаев, которые ограничивали тебя надуманными правилами давно забытых лет. Тебе больше не нужно бояться неодобрения твоего брака. О, Мастер Кеноби, вы знали об этом? Прости, Энакин, я спас тебя ещё не ото всех ограничений. Но ты можешь закончить мою работу сам, когда пожелаешь.

— Он уже знает всё, — прошипел Энакин, голубизна вернулась к его глазам. — И он ничем никогда не предавал меня!

— Мой дорогой мальчик, я лишь давал тебе то, что ты хотел. Скажи мне, что ты ещё хочешь? Планету? Гоночный кар? Департамент в подчинение? Само место императора? Я дам тебе всё, тебе лишь нужно только спросить.

— Я хочу убить тебя за то, что ты со мной сделал, — глаза Энакина снова полыхнули огнём.

— Тогда убей меня, — произнёс Сидиус с выдержкой и масляной благосклонностью. — Я безоружен. Убей меня, и твой переход на Тёмную сторону будет завершён.

Лишь только зажёгся световой меч, Оби-Ван выступил вперёд, стеной вставая между Энакином и Сидиусом. Как бы опасно это ни было, он повернулся спиной к Энакину, всё внимание сосредоточив на ситхе.

— Вы достаточно искусны в дун мохе, — сказал он вполголоса — ни тени его обычной сердечности в словах. — Но сегодня никто не падёт.

Сидиус только улыбнулся.

— И вот почему вы проиграете. Юный Скайуокер был прав насчёт вас: вы только ограничиваете его. Посмотрите, что вы делаете прямо сейчас — стоите на его пути. Вы удерживали его от его истинного потенциала годами.

Оби-Ван знал, что это неправда. Единственное, что удерживало Энакина от его истинного потенциала, был он сам; пока он не признает страха смерти, пока не примет, что люди смертны, как бы он ни пытался спасти их, пока не поймёт, что должен идти дальше после смерти близких, его страхи будут по-прежнему ограничивать его. Он знал это с такой уверенностью, что подколка не достигла цели, соскользнула с него и смылась в Силу, где больше не могла навредить. Энакин, — подумал он, посылая это в связи, — пора начинать. Энакин? Ты слышишь меня?

Ответа не последовало.

На лице Оби-Вана не дрогнул ни мускул; разумеется, нужно было отбить неудачную колкость Сидиуса, просто напомнив:

— Энакин единственный, кто определяет его потенциал, — ментально, однако, он удвоил усилия, пытаясь связаться с падаваном. Но он видел только черноту, чувствовал — только боль; связь переполнялась гневом, гневом, ГНЕВОМ, наводнявшим и его сознание.

Сидиус, казалось, наслаждался представлением, с его губ сорвался негромкий смешок.

— Посмотри на него, юный Скайуокер, — произнёс он, направляя взгляд на башню ярости за спиной Оби-Вана. — Он ломает с тобой связь, пока мы говорим, пытаясь скрыть от тебя правду.

— Лжец!

Энакин перепрыгнул через голову Оби-Вана, в полёте активируя голубой меч, и приземлился на стол императора. Уже в прыжке он занёс меч для размашистого удара, но Оби-Ван остановил его, подняв руку и мощной волной Силы скинув Энакина со стола.

Бешеные оранжевые глаза повернулись к нему.

— Ты что делаешь?!

Их хрупкая связь всё больше разлеталась на части: бушующий, клокочущий гнев Энакина забивал её и сужал, вырывая целые корни в сознаниях.

— Энакин, только не в гневе, — прошептал Оби-Ван, даже сейчас пытаясь пробиться через всю боль, ярость и смятение, пытаясь показать Энакину, что происходит, что Сидиус делает, что он ломает. Касаться падавана было невыносимо, мозг ревел под черепной коробкой, и Оби-Вану казалось, что нервы воспламенялись от обжигающих эмоций Энакина. Он попробовал потянуться к нему и отпустить их в Силу за него, но связь была ненадёжной даже для прикосновения, и всё, что он получил в ответ — ещё большая вспышка гнева.

Однако что-то, должно быть, сработало, потому что глаза Энакина потускнели, не до конца голубые, но стальные серые.

Сидиус улыбался за столом.

— Кажется, Мастер Кеноби, до тех пор, пока вы живы, вы мешаете моему ученику реализовать свой потенциал. Да будет так.

Быстрее, чем промелькнула мысль, в руках Сидиуса вспыхнул красный световой меч, и ситх был уже в прыжке над столом. Но Оби-Вану и не пришлось думать — для ответа ему нужна была только Сила. Его собственный меч зажёгся и поднялся в интуитивной защите, даже прежде чем голова обработала, что произошло. Обороняясь и изучая противника, Оби-Ван отступил на пару шагов, а потом ещё и ещё, пока Сидиус теснил его в неистовой атаке. Некоторые его приёмы он уже видел в дуэли с Дуку, другие оказались совершенно незнакомыми, но Оби-Вану, с прессующим его ситхом, было сложно отслеживать и анализировать новые движения. Это будет долгий бой, разумеется, пока Сидиус не устанет достаточно, чтобы сделать ошибку. Дуку, даже в его восемьдесят лет, справлялся в затяжном бою с помощью Силы, и можно было только догадываться, на что способен Сидиус.

Энакин уже рванул за ними, голубой меч взлетал взад-вперёд, пока он спешно перебирал руками и ногами, пытаясь не отставать. В маленьком коридоре они постоянно задевали стены, отовсюду сыпались искры и дымили подпалины, куски обшивки вылетали из стен, мебель разрубалась на части. От скрестившихся мечей била энергия, и светильники над головами не выдержали и взорвались, осыпая их осколками и оставляя комнату в полной темноте. В оранжевом свете позднего вечера остались видны только чёрные силуэты.

Оби-Ван уклонялся, выпадал и парировал, рубил и резал, колол и кромсал; даже отступая буквально, он отказывался отступать ментально. Голова пульсировала в дикой боли, но он игнорировал её, полный решимости исполнить свой долг до конца. Рациональная часть сознания была полностью занята блокированием, наблюдением и анализированием Сидиуса, пока эмоциональная пыталась пробиться к Энакину, достичь его в связи и коснуться его, дать ему знать, что всё хорошо, что всё будет хорошо, что он будет с ним рядом.

Он не чувствовал его в связи.

Он не чувствовал его в связи.

Энакин, наконец, догнал их и присоединился к бою в яростных атаках Джем Со, подкреплёнными Силой для нечеловеческой скорости и импульса движений. Сидиус отмахнулся от него, словно от пустого места, и начал с удвоенной силой наседать на Оби-Вана, воспользовавшись его отвлечением на падавана и обрушив меч на открывшееся плечо. Оби-Ван ушёл почти вертикально вниз, пытаясь избежать рассекающего удара, и Сила отправила его резко крутануться в сторону, спасая от внезапной смены направления меча, дав доли секунды, чтобы успеть заблокировать следующий удар. Энакин лихорадочно пробивался вперёд, пытаясь встать между Сидиусом и Оби-Ваном, защитить мастера и одновременно атаковать ненавистного врага.

Попытка Энакина была обречена на провал. Сидиус не потерпел бы ничего из этого, и отшвырнул его в сторону Силой.

Оби-Ван инстинктивно рванул к нему, Силой смягчая падение, даже отступив для этого ещё на пару шагов, но не переставая искать повторы в действиях Сидиуса. Их не было. Он не узнавал стиля. За спиной неожиданно оказалась дверь, и Оби-Ван обнаружил, что его вытесняют из приёмной канцлера, вынуждая сражаться в извилистом коридоре одному. Так было и с Квай-Гоном, и будь Оби-Ван проклят, если повторит его ошибку; и он уступил ещё пространство, потянувшись к Энакину и взмолившись, чтобы тот его услышал.

— Энакин! Как с Дуку!

Он ждал, надеялся увидеть, как Энакин откликнется и придёт в себя, продолжит наступать, пока Оби-Ван успешно прикроет их обоих. Он ждал и ждал, даже когда отступал всё дальше от офиса, кружась уже по периметру коридоров арены Сената.

Мечи на короткий момент скрестились, и Сидиус довольно, зло засмеялся.

— Он больше не слышит вас, Мастер Кеноби. И не услышит. Я это предвидел.

Этот удар Сила смягчить не могла — Оби-Ван слышал свой худший страх, но даже хотя он понимал, что это лишь попытка дун моха, он не мог не заметить в себе крошечный росток страха, укреплявшийся с каждой секундой.

Внезапно из ниоткуда появился Энакин, обрушившись на обоих противников и сбив их с ног. Оби-Ван перекатился и махом вскочил на ноги. Кровь стекала откуда-то по волосам, и он раздражённо смахнул её с глаз, в ужасе наблюдая, как Энакин, Энакин с жёлтыми глазами начал драться с Сидиусом.

В один кошмарный момент Оби-Ван увидел, как видение Энакина воплощается в жизнь. Он увидел себя самого с Падме, отрицавшей до последних сил, что Энакин пал, но правда сокрушила её настолько настолько, что она умерла при родах, а ему оставалось лишь бессмысленное существование.

Он должен остановить его. Он должен его остановить.

Энакин с Сидиусом вломились в двери арены Сената, где всё так же валялись разбросанные поды и витал запах дыма. Оби-Ван не отставал от них, напряжённо думая. Перед глазами стояли нижние уровни ангара Набу, татуированный забрак, заводивший Квай-Гона в ловушку. Сидиус делал абсолютно то же самое, расставив на Энакина страшнейший из капканов. Капкан не смерти, как с мастером Квай-Гоном, капкан Падения. Оби-Ван не забыл горький опыт, и сейчас был решительно настроен добиться иного исхода. Если это была уловка, игра, чтобы использовать гнев Энакина и вынудить его обратиться к Тёмной стороне, тогда Сидиус собирался сделать одно из двух: уязвить Энакина, как он делал своими выпадами, или ранить Оби-Вана, как уже неоднократно пытался. Сам бой с Сидиусом был отдельной проблемой, и Оби-Ван должен был что-то предпринять, чтобы свести неизвестные уравнения к минимуму.

Энакин продолжал наседать, выкрикивая оскорбления предателю и угрожая жестокой расправой, через постоянный треск скрещивавшихся мечей, осыпавших противников искрами. Сидиус только смеялся, отчего Энакин разъярялся ещё больше.

Оби-Ван моргнул, вдруг узнав фрагмент движений, и остановился, приземлившись на один сенаторский под и наблюдая. Сейчас, потом поворот, затем… да. Оби-Ван увидел полное ката, и отсюда сознание вывело основную форму стиля боя ситха. Теперь он сможет сразиться с ним.

Вопрос в том, сможет ли он сразиться с Энакином. Его друг, его спутник, его брат не обращал внимания ни на что вокруг себя, поглощённый удушающим гневом — он не потерпел бы, чтобы кто-то встал на пути его мести.

И всё же он должен.

Это был его долг. Два долга.

Оби-Ван спрыгнул вперёд, подстраиваясь под привычный Джем Со, кружась и защищая и себя, и Энакина, пока падаван весь отдался нападению. Вот почему они были так хороши в паре: они оба могли играть на сильных сторонах друг друга и прикрывать свои слабости. Оби-Ван сражался, не жалея сил, оценивая движения, замечая, как Сидиус начинал повторять ряд приёмов. Он сомневался, что Энакин даже узнаёт их, по своему обыкновению просто действуя и отвечая с Живой Силой. Неужели он ещё чувствовал Живую Силу, тёмный, какой есть сейчас? Мысль заставила Оби-Вана содрогнуться, и он отбросил её в сторону. Не время для сомнений.

Оби-Ван терпеливо ожидал своего часа. Он всё больше узнавал технику Сидиуса, учился логике его движений, философии его стиля, и ждал момента. Энакин не был столь терпелив; и становилось всё тяжелее закрывать их обоих от точных и яростных атак Сидиуса. Он не раз уже чувствовал опаляющий жар, когда меч проходил слишком близко, и слышал, как Энакин рычал от каждого полученного ожога.

— Мастер, хватит мешать мне, — проорал он.

— Нет.

— Мастер!

— Я не оставлю тебя одного. Даже если оставишь ты.

— Какие милые слова, — губы Сидиуса растянулись в улыбке. Он не замедлил атак. — Но правда в том, что он хочет славы убийства себе одному.

— Заткнись! Это ложь!

— Разве? Посмотри на свою связь, Скайуокер. Ложь ли я тебе говорю?

— Вы сами знаете, что связь почти пропала. Несомненно, как вы и планировали.

— Я не сделал с ней ничего, Мастер Кеноби. Вы прекрасно справляетесь сами. Скайуокер, ты же так хотел убить меня!

В тот же момент сверкнула молния, обвившись вокруг светового меча, и вырвала его у Оби-Вана из рук. Вместе с ней пришла ментальная атака: воспоминания о смерти Квай-Гона, пытки на Раттатаке, потеря Сири Тачи — всё с необыкновенной яркостью вспыхнуло перед глазами. Агония рвала его на части, а Сила вместо утешения передавала лишь ужас и испепеляющую ненависть Энакина, смешивая их эмоции в чудовищном урагане боли. Наверное, он закричал; тело отказалось ему подчиняться, и внезапно он начал падать, падать, падать…

Под неожиданно оказался под ним, и в течение нескольких секунд все силы Оби-Ван тратил только на дыхание. Всё перемкнуло в голове. мозг почти не функционировал, а эмоции лишь наполовину принадлежали ему. Это и было проблемой, всегда было. Энакин так и не научился восприятию Силы, не видел других, всегда слишком поглощённый собственными чувствами. Единственные случаи, которые заставляли его думать не только о себе, были случаи, когда Оби-Вана ра…

Мысль пришла так внезапно, что Оби-Ван пошатнулся и почти снова рухнул, но поднялся и посмотрел на сражение, зная, что должен делать. Два глубоких вдоха, и он прыжком вернулся обратно в бой, приземлившись точно перед выпадом Энакина.

Голубой меч, как в масло, вошёл в плечо, разрезая лопатку и, Сила знает, что ещё. Синий свет вырвался из-под тела, как раз под ключицей, и следом пришёл отрезвляющий шок Энакина, а самодовольную улыбку на лице Сидиуса, наконец, стёрло. Оби-Ван воспользовался возможностью и взмахнул рабочей рукой своим мечом, разрубая рукоять алого меча на две бесполезные половины.

Какая жалость, что не руку, державшую его.

— Мастер!

Крик сложился из двух голосов, и внезапно здесь оказалась Асока, спрыгнув сверху с привитой войной грацией, в полёте зажигая мечи, уже наизготовку.

Сидиус, однако, оказался быстрее: он поднял руку, и с кончиков пальцев сорвались молнии, сбившие беззащитное тело Асоки прямо в воздухе и отшвырнувшие её в сторону, на милость силы тяжести. Асока выгнулась и неестественно закричала. Энакин закричал вместе с ней, и внезапно Сила забилась вокруг: ситх собрал её в кулак и мощным толчком столкнул тогруту вниз, бросив в неё под с такой силой, что он погнулся, и Асока больше уже не шевелилась. Оби-Ван в абсолютной беспомощности лишь чувствовал её удивление, боль и ломавшиеся кости. Как посторонняя пришла в голову мысль, что ему тоже должно быть больно, и в следующую же секунду его тело просто взорвалось ей.

Сила собиралась вокруг него — снова Сидиус, несомненно — и Оби-Ван полетел в том же направлении. Ему показалось, что он увидел кровь, и это было странно, потому что световой меч автоматически прижигает нанесённые раны. Молнии опять ударили его, но он был в таком состоянии, что уже едва чувствовал её, как и своё падение кулем на очередной под.

…

Ему показалось, он увидел перед собой Квай-Гона.

Но нет — Энакина, в полуприпадке склонившегося над ним. Его глаза…

— …голубые…

— Оби-Ван, нет! Не пытайся говорить!

Следующие слова перебил хриплый выдох. Оби-Ван закашлялся и попробовал снова.

— …Асока?

— Здесь, — ответил Энакин, его восхитительно голубые глаза указали куда-то в сторону. Оби-Ван повернул голову и увидел тогруту в углу, бессознательную, странно изогнутую, но живую, живую! — О чём ты думал! Куда ты опять лез!

— Нет, — медленно произнёс Оби-Ван, едва заставляя язык шевелиться. Тело ещё судорожно дёргалось, страдая от последствий удара молнией. Он впадал в шок. Но он боролся.

— Нет?

— У него нет меча, а у тебя… а у тебя ясная голова.

— Нет! Оби-Ван, что случилось со связью? Я не слышу тебя!

Без связи Оби-Ван сделал единственное, на что хватало сил, чтобы поддержать юношу, которого он знал больше десяти лет, которого он вырастил, с которым сражался, против которого сражался, с которым искал приключения, которого знал, как самого себя, который нуждался в нём. Великим усилием, через боль и шок, он поднял руку, которой ещё мог шевелить, и положил её на плечо Энакину — лучшее приближение к объятию, на которое сейчас способен. И произнёс слова, которые до сих пор несказанными звучали только в связи.

— Ты мне как брат, Энакин. Я люблю тебя.

* * *

Настал момент. Момент, когда время перестало существовать.

Слёзы заструились из глаз.

Сердце парализовало болью.

Но он жил в этом вечном, бесконечном моменте.

Ты мне как брат, Энакин. Я люблю тебя.

Два простых предложения. Никакой Силы за ними. Никакого пафоса. У Оби-Вана не было сил на громкие слова, не в его полушоковом состоянии.

Но сколько же значили эти слова. Сила, как же много значили эти слова, после долгих лет так просто сказанные в лицо.

Энакин, наконец, понимал, что не может почувствовать не только Оби-Вана. Он не мог почувствовать Асоку. Падаван появилась из ниоткуда, а он даже не почувствовал, что она рядом. Он не чувствовал Падме, хотя всегда ощущал её на Корусанте.

В этот момент он посмотрел на свои связи. Действительно посмотрел на них. Они разрушены. В каждом отломанном кусочке зияла Тьма. Очень знакомая Тьма.

…Его Тьма. Страх и гнев, ненависть и страдания, переполнявшие его весь день, задушили связи. Растерзали их. Заглушили те самые узы, за утешение и поддержку которых он цеплялся.

Ты мне как брат, Энакин. Я люблю тебя.

Новая волна слёз подступила к глазам, потому что всё это натворил он сам. Он настолько заступил в Тьму, что даже не видел, что пришёл сюда из одного своего эгоизма, в поисках только мести за боль и предательство когда-то родного и близкого человека.

Но Оби-Ван видел.

И Оби-Ван, исключительно самоотверженный и исключительно глупый Оби-Ван, сделал единственное, чем можно было пробиться через одолевавшую его Тьму.

Энакин судорожно вздохнул.

Связи ещё не разорваны.

И он не даст им разорваться.

Игнорируя Сидиуса, боль в сердце, боль от ран, абсолютно всё, он сосредоточился на том, на чём не сосредотачивался никогда прежде. Он наполнил связи.

Он затопил их всем своим существом.

И в тот момент он больше не был тьмой. Он был любовью к своему брату, к падавану, к жене, к их нерождённому ребёнку. Любовь, привязанность, обожание, восхищение, уважение — всё, что он испытывал к самым драгоценным ему людям, наполнило связь, изгоняя страшные пятна тьмы, позволяя связи воссиять с любовью, которую он всегда хранил для них.

Ответ пришёл незамедлительно.

Асока, хоть и без сознания, в тот же миг уютно укуталась в связи, черпая силы из неё и подсознательно отвечая своим огнём веры и доверия. Далеко на орбите Падме вздохнула с облегчением, хотя и не зная почему, уже переведённая в операционную. Роды уже не казались ей такими страшными. И Оби-Ван. Оби-Ван просто улыбнулся, когда связь ожила и в его сознании, и их чувства и мысли переплелись в один безвременный миг.

Энакин увидел, что видит Оби-Ван — опасность, в которой он находился. Что видит Асока — тревогу за него. Что видит Падме — бесконечную к нему любовь.

Он не мог поверить, что почти оборвал эти нити. Он почти оборвал их. И он отдал связи всё своё сожаление о том, что натворил, пока оно не растворилось и не сменилось его любовью к ним.

— Я присмотрю за Асокой, — Оби-Ван с усилием выдвинулся вперёд, закрывая своим телом молоденького падавана, защищая её от новых подов, если потребуется.

Энакин вытер рукавом лицо и притянул их обоих к себе в порывистом объятии, но всего на секунду — время требовало двигаться дальше.

— Ты мне как брат, Оби-Ван. И я люблю тебя.

Энакин встал, встречаясь лицом с Палпатином.

Со своим страхом.