Жажда (гет)

значит, несчастий будет всего тринадцать — дальше легко, спокойно до тошноты.

свет мой, скажи, кого я должна бояться, если со мной останешься только ты?

нордическая

* * *

— Гранд-адмирал, — тихо шепчет она, опомнившись, и её лекку вновь начинают мелко дрожать. — Я… я не должна была… я не имела права так поступать.

— Почему же?.. — миролюбиво возражает он.

— Это даже хуже предательства… — качает головой Гера, опуская глаза. — Это… позор.

Он легко касается её предплечья, укрытого плотной тканью.

— Я проявил какое-то неуважение по отношению к вам?.. Почему же вы не остановили меня?

Вопрос остаётся без ответа.

В упругой тишине кабинета слегка шумит вентиляция. Пальцы Трауна сжимаются крепче; молчание становится тягостным.

— Лучше пристрелите меня, — вдруг вскидывает голову Гера. — Прямо сейчас.

В ответ он медленно качает головой.

— Ваша гибель явно не в ваших интересах… и тем более не в моих, — веско возражает он, втайне любуясь тем, как отчаяние Геры сменяется трогательной растерянностью.

— Вы ведь сказали, что не станете принимать капитуляций. Почему вы медлите?..

Гера взволнована; но из-за подступающих слёз её голос звучит слишком тихо, чтобы эти слова прозвучали должным образом.

— Почему вы медлите… гранд-адмирал? — вновь шепчет она — отчаянная и растерянная; и, глядя на неё, так сложно справиться с тёмным желанием окончательно опустошить её, покорить, вырвать силой капитуляцию, которой сама она втайне жаждет и ждёт… Сжать ладони — и бабочка никогда уже не взлетит.

Гера Синдулла. Неустрашимая и находчивая. Чуткая и преданная. Прекрасная и непреклонная.

…Траун отходит на пару шагов в сторону, сопровождаемый пристальным взглядом Геры.

Да; он мог бы легко сломить её волю, найдя ключик к нежной и преданной тви’лекской натуре, и навеки привязать к себе, как живой трофей на память о славной битве… Однако обычай держать при себе рабынь-тви’лечек — республиканский пережиток, что всплывал иногда даже в высших имперских кругах, — всегда казался Трауну верхом мерзости и удивительной, грубой тупости.

Синдулла нужна ему, и отрицать это бессмысленно. Но нужна именно такая, как она есть: гибкая, свободная, сильная, мудрая… — а не затравленная, беспомощная тень.

Что ж — если такой блестящий разведчик и образцовый имперец, как агент Каллус, всем сердцем переметнулся на сторону Восстания, то с какой стати следует считать невозможным обратное — в отношении Геры?..

В конце концов, выполнить её безумную просьбу всегда успеется.

— Вы не хотите умирать, Гера. Вас страшит будущее, — спокойно произносит он. — Вы потеряли то, за что боролись. Вам представляется унизительной перспектива остаться в плену на всю жизнь. И больнее всего вам от мысли, что тот, к кому вы неравнодушны… — чтобы смягчить свою речь, он переходит на шёпот, — злоупотребит вашим расположением.

Глаза тви’лечки заполняет тревожный блеск. Траун мгновенно понимает, что попал в цель.

* * *

В воздухе повисает характерная пауза.

Гера долго хмурится и молчит, подбирая слова, которые смогли бы хоть немного подорвать торжествующее спокойствие Трауна; но он как никогда хладнокровен — и вместе с тем необычайно внимателен и любезен.

— Странно, что я до сих пор ещё жива, — наконец тихо произносит она, признавая тем самым тщетность своих усилий.

— Я не заинтересован в вашей смерти, Гера, — мягко повторяет он. — Ещё менее — в том, чтобы унизить ваше достоинство…

— Я ненавидела… я давно стремилась убедить себя, что ненавижу вас, — её голос звучит всё ещё негромко, но уже более уверенно. — И всё это время ваш образ ни на минуту не покидал моей головы. Худшего унижения вы бы всё равно не придумали, гранд-адмирал.

Она поднимается с кресла и невесело усмехается, по привычке пытаясь сохранить лицо в присутствии противника.

Противника?..

Если только она в силах назвать так — того, кто несколько минут назад столь искренне отвечал на её отчаянный поцелуй.

Того, встреча с кем перевернула всю её жизнь.

Того, чьё имя она когда-то шептала — то с нежностью, то давясь слезами, — в страхе услышать самоё себя…

Траун.

* * *

…В кабинете вновь воцаряется обманчивая тишина. Время утекает, будто сквозь пальцы; но в спешке совершенно нет смысла.

Траун умеет ждать и просчитывать всё заранее. Умеет делать время — да и не только его… — своим могучим подспорьем. Так он одолел объединённые силы повстанцев; так действует и сейчас. И пока эта тактика работает безукоризненно.

Несколько дней назад его флот оставил от базы на Атоллоне лишь выжженную землю. Однако для Геры — пусть она пока не осознаёт этого до конца — Восстание пало ещё в тот момент, когда имперский флагман и маленький грузовой шаттл впервые закружились в причудливом танце. То, что происходит сейчас — лишь закономерный итог, который был давно предрешён.

Так есть ли смысл отрицать капитуляцию, которая произошла задолго до решающей битвы?..

— У меня никого и ничего не осталось, — с показным равнодушием произносит Синдулла и обхватывает себя руками. — Ничего, ради чего стоило бы жить. Ничего, что было бы жаль оставить.

На несколько мгновений она прикрывает глаза, и во всём её облике отражается мучительное внутреннее сомнение. Воздух вновь чуть ощутимо колеблется.

— Ничего?..

Траун вновь приближается к ней, снова со стороны спины, и бережно обнимает за талию. Его алый взор вспыхивает характерным ироничным пламенем; однако на сей раз в нём заметна и горечь.

— Если только… вы, Траун, — признаётся она — еле слышно, словно не желая слышать своих слов.

Он слегка наклоняется к её уху, чуть крепче сжимая объятия.

— Для вас этого недостаточно?

Гера слегка прикусывает губы и мелко дрожит; по её щекам начинают струиться быстрые, горячие слёзы.

— Этого слишком много… гранд-адмирал.

Она прижимается спиной к его широкой груди; прерывистый ритм дыхания Геры передаётся волной на его тело, навсегда отпечатываясь нестройным графиком в памяти.

— Я не имею права на эти чувства. Чем сильнее я хочу быть с вами, тем ярче осознаю своё предательство… и потому мне больше не хочется жить.

— Я прекрасно понимаю вас, — мягко отвечает Траун. — Однако сейчас вы никак не можете предать Восстание, Гера. Его больше нет…

Над ухом тви’лечки, приглушая её испуганный вздох, плывёт мягкий неожиданный шёпот — всепроникающий, под стать смыслу сказанного.

— Дело даже не в том, кто и как проиграл бы эту войну. Те, кто привык лишь бороться и разрушать — неважно, во имя чего!.. — никогда не согласились бы променять суровое пламя борьбы на спокойный поток созидания. Пока повстанцы продолжали сражаться, Галактика не знала пути выхода из хаоса. Рано или поздно вам тоже довелось бы это понять…

Гера слушает его, затаив дыхание; похоже, ей больше всего на свете хотелось бы верить ему — теперь уже бывшему недругу.

— Вам не пристало ощущать перед ними вину, Гера. Я сделаю всё, чтобы дать вам возможность начать новую жизнь… если вы, конечно, сможете по-новому увидеть то, чем живёт Империя.

Она растерянно молчит; слёзы снова капают из её глаз, попадая на белоснежные рукава кителя, обжигая кисти рук.

— Траун… — шепчет она. — Зачем же вам это?..

Объятия властно смыкаются вокруг тонкого, гибкого стана.

— Вы слишком ценны для меня, Гера. Я не мог позволить вам пустить себя в расход.

Она робко оборачивается, чтобы поймать взгляд Трауна.

— Значит, у меня не было выбора с самого начала?..

— Вы необычайно проницательны, — замечает он в ответ и целует её, ощущая, как его шею робко оплетают изящные лекку.