Жажда (гет)

...Ночь — это всегда мучение, если чувствуешь себя одиноким и не в ладах с собой.

Особенно посреди огромного космоса. Особенно после столь странного боя, как тот, что случился сегодня.

Гера пытается спать; но воздуха не хватает, всё тело горит, а голова идёт кругом, даже недвижно покоясь на подушке.

Перед глазами — взрыв неведомого вражеского крейсера. В ушах до сих пор что-то лопочет Чоппер на имперский вежливый манер; и его болтовня слишком напоминает речь того, кого Гера так ожесточённо стремится забыть.

Она отворачивается к стене; глаза обжигают изнутри горячие солёные слёзы.

Сквозь огненное облако ярости и ненависти, которое в последнее время беспросветно окутывает душу, прорывается простая, тихая и постыдная правда.

Ей нужен он. Тот, кто понял её тогда так, как никто раньше не понимал. Тот, кто столько раз благородно позволял ей уйти, будто не понимая, что с каждым разом она лишь привязывалась сильнее. Тот, кого она ненавидит сильнее всех, пытаясь скрыть от самой себя совершенно другое чувство...

Память предательски вспыхивает ослепительно-белыми бликами, в которых без труда угадывается гранд-адмиральский китель. Воображение услужливо дорисовывает чудовищные, непростительные картины: вот он, имперский стратег, обнимает её; вот она позволяет себе прильнуть к его прохладным губам; её лекку нежно трепещут в его руках, пока она непослушными пальцами ищет застёжку комбинезона, отчаянно страшась не успеть, не заслужить, снова остаться наедине со своей жаждой...

Он вновь понимает её; она отдаёт ему право вести, знать и решать — и мучительный ток гудящих мыслей наконец прекращается, когда бывшие враги становятся единым целым.

* * *

...Гера продолжает беззвучно рыдать, почти чувствуя кожей его сдержанные, ласковые, успокаивающие прикосновения; и из воспалённого горла вырывается неслышный шёпот.

Траун.

…Синеватое свечение приборов озаряет переговорную; сквозь иллюминатор в неё заглядывает тёмный непроницаемый космос.

Имперское командование собралось здесь по чрезвычайному поводу: сенатор Мон Мотма громко хлопнула дверью и переметнулась к повстанцам, на прощание обвинив Императора во всех смертных грехах.

Необходимо как можно скорее принять экстренные меры; однако даже в столь отчаянной спешке не обойтись без тактического планирования.

— …Если Мотма сбежала на «Призраке», где она может быть сейчас? — нетерпеливо вопрошает Аринда Прайс, вряд ли задумываясь над тем, насколько для неё стало привычным брать в своих действиях опору на тактический талант командира.

— Не там, где вы ожидаете, — с лёгкой усмешкой отвечает Траун. — Капитан Синдулла найдёт способ проскользнуть сквозь вашу блокаду и не побоится пойти самым неожиданным путём, чтобы вывезти сенатора.

Над столом загорается огромная оранжевая карта Галактики; она наполовину закрывает гранд-адмирала от собеседников, отчего его речь звучит ещё загадочнее.

— Арчеонский путь, — объявляет он, — давно освоенный контрабандистами Внешнего кольца…

— Через туманность?! — восклицает Прайс. — Наши корабли не смогут пройти там.

— Именно, — соглашается Траун. — Поэтому я подготовил новый образец и лучших пилотов для поимки нашего непокорного сенатора.

Холодные голубые глаза губернатора горят нетерпением; она жаждет лично выполнить эту миссию — и получает столь желанное согласие.

Прайс и Константин покидают кабинет, оставляя своего командира в одиночестве.

Глаза Трауна пристально всматриваются в голограмму; на мгновение он забывается и позволяет взгляду скользнуть в сторону Рилота.

Капитан Синдулла.

За то краткое время, что она провела тогда в плену, гранд-адмирал успел оценить по достоинству её красоту, ум и пламенное, решительное сердце. Более того, их случайная встреча оставила в её памяти гораздо более глубокий след, чем могло показаться сначала. Иначе как объяснить все эти рискованные поступки, дерзкие вылазки маленького отряда повстанцев и прочее нелогичное, на первый взгляд, поведение?..

Гера, прежде осмотрительная и неутомимая, сейчас словно напрашивается на неприятности. И он, усмехаясь в глубине души, позволяет ей появляться и ускользать; ибо все маршруты «Призрака» — осознаёт это капитан или нет — постепенно закручиваются вокруг «Химеры». Витки становятся всё явственней и круче, всё стремительнее… Всё труднее опомниться, остановиться.

Рано или поздно Траун решительно вступит в эту рискованную игру — и это само по себе станет её завершением. Когда прохладные зеленоватые глаза тви’лечки вновь отразят суровое алое сияние, все её карты окажутся раскрыты.

Независимо от того, чему суждено случиться после.

* * *

…Отрываясь от голограммы, Траун задумчиво смотрит вдаль.

Встреча неизбежно состоится — и кому, как не ему, знать её подлинную цену… Дальнейшее развитие событий трудно просчитать: там, где на первый план выходят эмоции, вариантов становится слишком много.

Когда два вещества вступают между собой в реакцию — ни одно из них не остаётся неизменным.

Но он уже составил уравнение.

я весь полёт вас забывала честно,

но снилось мне под мерный гул турбины

я полюбила вас

я полюбила вас

я полюбила вас

д.ар.

* * *

— …Твою же клонскую дивизию, — вырывается у кого-то из ветеранов, когда вместо схемы расположения флота над столом вспыхивает огромная голограмма Трауна.

Гера глядит на него, стараясь не выдать изумления.

Он совсем не изменился со времени их первой встречи на Рилоте; однако сегодня его китель кажется втрое белее, а в алых глазах неприкрыто горит торжествующий огонь.

— Генерал Додонна, коммандер Сато… капитан Синдулла, — произносит гранд-адмирал; и Гере отчётливо слышится, что её имя прозвучало иначе, чем остальные. — Наконец мы встретились в этом театре военных действий… Впрочем, буду краток. Ваш флот в кольце; из окружения нет выхода. Сожалею, но, судя по соотношению сил в пользу имперских войск, настал последний день Восстания.

— Мы никогда не сдадимся вам, Траун! — твёрдо возражает она, сжимая кулак.

— Вы не так поняли, капитан, — хладнокровно парирует он. — На сей раз я не принимаю капитуляций. В этой битве Альянсу предстоит пережить провал, потерпеть окончательное поражение. Могу лишь принести соболезнования… До скорой встречи.

Он исчезает — ещё внезапнее, чем появился; и Гера, стараясь забыть о странном впечатлении от этой беседы, бросается обсуждать с союзниками ответный ход.

* * *

Капитан Синдулла обращается к Эзре и Кэнану — из присутствующих в переговорной именно им она доверяет больше всего.

— Вы отправляетесь на «Призраке» за подкреплением! — командует она.

— Ни за что! — ни секунды не медля, возражает Джаррус. — Я тебя не оставлю!..

— Это ведь и наша битва тоже! — вторит ему падаван.

Геру вдруг охватывает неожиданно сильное раздражение.

Неужели они не понимают, насколько всё серьёзно?! Флот Восстания — в ловушке у Трауна. Нужно использовать любую возможность, любую брешь в имперском окружении, любую крупицу времени…

Впрочем, что-то подсказывает ей, что всё это — уже не более чем пустая возня. Но Синдулла будет сражаться до последнего.

Даже с самой собой.

— Пререкаться некогда! — отрезает она. — Вам лучше всего удастся проскочить и найти помощь. Вы летите! Чоппер — с вами. Это приказ!

Фразы отдаются в её собственных ушах, словно удары молота по наковальне; однако даже этого грохота не хватает, чтобы окончательно заглушить хладнокровный голос имперца…

Ошарашенные исполнители замолкают и не смеют перечить. Однако их терпения хватает лишь на дорогу до трапа «Призрака».

— Гера… Я должен остаться здесь, — неуклюже произносит Джаррус, будто извиняясь. — Мне нужно предупредить кое-кого — там, в пустыне…

— Кэнан, нет! Вы с Эзрой должны лететь за подкреплением! — горячо возражает Гера.

— Так я и собираюсь обратиться за помощью, — оправдывается тот.

— Ты имеешь в виду его?.. — вдруг уточняет Эзра.

— Ага… Уж я умею убеждать, — ухмыляется Кэнан.

— О ком вообще речь? — хмурится капитан Синдулла, недовольная тем, что действия подчинённых выходят из-под контроля.

— В это сложно поверить… Просто доверься мне, — просит джедай.

— Только долго не задерживайся, — с усталой улыбкой произносит она.

Кэнан кладёт руку ей на плечо; она не отстраняется, но и не спешит обнять рыцаря на прощание: в памяти снова вспыхивают неожиданные переговоры с Трауном — слишком ярко, слишком некстати…

— Эзра, в таком случае приказ выполняешь лично ты, — строго изрекает она и удаляется, чтобы не затягивать проводы.

* * *

«Призрак» вскоре теряется на рыжем атоллонском небосводе. Гера ненадолго прячется в небольшом отсеке на базе, чтобы собраться с мыслями; однако от встречи с ними становится только хуже.

При таком численном перевесе в пользу врага сопротивление, в сущности, бесполезно. А если повстанцам и удалось бы найти выход из ловушки — слишком дорогой и позорной оказалась бы цена их спасения из-под неумолимого имперского огня. Да что там — даже сдаться не вышло бы, по словам Трауна…

Т р а у н.

Столько времени он позволял им ускользать прямо из-под носа, заставляя упиваться своей дерзостью, ликовать по самым мелочным поводам, терять бдительность!.. Они наивно считали это слабостью имперских войск — а столкнулись в итоге с неожиданной, тонкой стратегией. И вот теперь тот, кто вовлёк их в эту игру, снизошёл до того, чтобы любезно оповестить повстанцев о предстоящем печальном финале.

Прикрыв глаза, Гера вновь видит перед собою огромную голограмму. Мягкий, низкий голос гранд-адмирала звучит в памяти, убаюкивая рассудок; и за его точно рассчитанными, категоричными репликами Гере — сквозь боль и оцепенение, сквозь страх смерти — вдруг настойчиво слышится что-то другое. Настолько другое, что её, против собственной воли, охватывает томительное желание сдаться; и она поводит плечами, пытаясь избавиться от слишком реального ощущения воображаемых объятий.

На виске, у основания левого лекку, пульсирует противная тоненькая жилка: чудовищное напряжение даёт о себе знать, усугубляясь неуместными воспоминаниями…

У него была гладкая, прохладная кожа.

Если бы он прикоснулся к её пылающему виску, это могло бы успокоить боль.

Интересно, что Траун сказал бы ей, встреться они лицом к лицу прямо сейчас?

* * *

— Капитан Синдулла?.. — окликает Геру кто-то из младшего состава.

Она вздрагивает, как после тяжёлого сна; оранжевая форма повстанца дрожит перед глазами мутным маслянистым пятном.

Капитан Синдулла. Будто чужой голос вдруг назвал её тайным ласковым прозвищем, о котором могли знать лишь она и…

Да какого хатта, в конце концов, происходит?!

— Что случилось? — встревоженно спрашивает она, спеша прийти в себя.

— Каковы наши дальнейшие действия? — осведомляется незнакомый юноша с лейтенантскими значками на форме.

Гера хмурится и скрещивает руки на груди, пытаясь не выдать смущения.

— Вы всё подготовили?..

— Да, капитан.

— Готовьтесь сражаться, лейтенант, — устало выдыхает она. — Эта битва будет жаркой…

Удаляясь, он вновь расплывается в пятно: болезненный приступ с новой силой пронзает висок, резонируя со смутным предчувствием.

* * *

…Орбитальная бомбардировка стремительно накрывает базу повстанцев плотным ковром.

Залпы со свистом взрезают собою дрожащий атоллонский воздух. С каждой секундой оболочка защитного поля выглядит всё более хрупкой, словно тончайшее стекло — кажется, вот-вот оно покроется сетью трещин, а затем будет стёрто в пыль…

Ещё немного, и суровый обстрел не оставит от их тайной базы даже воспоминаний.

Гранд-адмирал — не из тех, кто даёт пустые обещания.

Гера не может оторвать глаз от ярких зелёных вспышек. Ей трудно дышать: воздух полон не только зарядов, не только ярости Трауна, но и чего-то иного… трудноуловимого, доступного только ей — словно между заклятыми врагами таинственным образом существует связь, которую вряд ли уловил бы даже одарённый Силой.

В какой-то момент сознание почти полностью захлёстывает паника. Гера ощущает себя до невозможности слабой; хочется убежать, спрятаться, сжаться… капитулировать?

Голову до самых кончиков лекку буравит одна-единственная мысль, которая невольно превращается в отчаянный зов.

Я больше не могу… Больше не могу.

П о ж а л у й с т а.

* * *

…Огонь внезапно прекращается, и Гера заворожённо глядит в фиолетово-рыжее переливчатое небо.

Что произошло, почему имперцы ослабили натиск?.. — объяснить невозможно. Однако на лице капитана Синдуллы мелькает тень отстранённой, загадочной улыбки — неуместной на первый взгляд, но бесконечно закономерной по существу.

Он — услышал…

— Капитан Синдулла, несмотря на яростные попытки сопротивляться, доставлена на звёздный разрушитель живой и в полном сознании, — докладывает лейтенант.

Траун заинтересованно сверкает глазами — как и любой полководец в преддверии встречи с поверженным, но достойным противником.

Никто не смог бы заподозрить его в каком-то ином интересе.

— Приведите её сюда.

— Дополнительную охрану, гранд-адмирал?.. — осведомляется тот.

— Отставить.

Перед внутренним взором мелькает искажённое яростью лицо предателя Каллуса. Траун не отказывает себе в удовольствии слегка задержаться в воспоминаниях — в конце концов, то был славный поединок с хорошо подготовленным противником, не лишённый интриги… Гера, при всём желании, вряд ли смогла бы всерьёз противостоять кому-то из них.

Но сам он не собирается вступать в неравную схватку с повстанкой; его цель совсем иная.

…Лейтенант покидает кабинет. Траун, оставшись в одиночестве, погружается в размышления.

Как поведёт себя в созданной им среде такой уникальный реактив, как Гера Синдулла, — не вполне понятно; впрочем, основные варианты уравнения реакции просчитаны, как и участь любого из её продуктов.

Как и то, что может произойти с ним самим.

* * *

Конвой удаляется, повинуясь приказу — оставляя бывших противников наедине.

Гера безоружна и беззащитна. Её успели лишить формы Альянса — включая даже тви’лекский головной убор, — переодели в линялую робу, которая настолько велика, что висит мешком на хрупком теле, странным образом лишь подчёркивая стройный стан, изящную грудь, гибкие плечи…

Нет, он не станет смущать свою гостью красноречивыми взглядами — это было бы недостойно их обоих: банально, грубо… и слишком поверхностно. А его цель сейчас — добраться до сути.

— Сожалею, что пришлось вас побеспокоить, — произносит он. — Однако, на мой взгляд, нам есть что обсудить.

Она молчит, ни на мгновение не отводя глаз от гранд-адмирала в белоснежной форме.

— Я весьма благодарен вам, капитан Синдулла, — продолжает он, неспешно приближаясь к ней. — В своё время тактические находки вашего отца вошли в учебники, однако я бы внёс в историю и лично вас как незаурядного командира, которому свойственны храбрость, предприимчивость и стойкость. Поверьте, благодаря вам я сделал немало открытий…

С каждой фразой Гера настораживается всё сильнее: услышать от него что-то подобное она явно ожидала в последнюю очередь.

— Вы просто издеваетесь, — выпаливает она, обхватывая себя руками. — Как и положено тому, кто служит Империи.

— Вам просто нравится так считать, — невозмутимо возражает Траун и делает очередной шаг в её сторону. — Навесив ярлык на противника, можно раз и навсегда избавить себя от необходимости мыслить, оценивать происходящее, тратить на это время и силы… Фанатизм меняет восприятие, делает всё чётким, простым, заранее понятным — а среди контрастных фигур врагов и союзников так легко спрятать собственную тень… не правда ли?

Он останавливается почти рядом с нею, на расстоянии вытянутой руки.

Гера поводит плечами, неумело пытаясь скрыть тревогу, и озадаченно хмурится.

— Не вижу смысла в этой беседе… Траун.

Она так неожиданно, так некстати закругляет этот хлёсткий выпад именем своего недруга, что тут же теряется, будто выдала важную тайну.

— Могу заверить вас, что это не взаимно, — с лёгкой усмешкой парирует тот, сверкая глазами. — Для меня наша встреча представляет особую важность.

Во взоре Геры всё сильнее проглядывает растерянность; она растворяет и нейтрализует могучий, непримиримый гнев, лишает его той кристальной незамутнённости, что до сих пор позволяла с лёгкостью побеждать, уходить, идти напролом…

— Чего вы от меня хотите? — наконец спрашивает Синдулла, явно не веря в искренность Трауна.

— Именно этот вопрос я давно собираюсь задать вам. Вы ведь не просто так давали мне сотни поводов обратить на вас внимание… десятки возможностей вас задержать… Чем же обусловлен столь неотступный интерес?

Пара мгновений уходит у Геры на то, чтобы сообразить, к чему он клонит. Ещё через секунду она решительно замахивается для удара. Однако Траун успевает перехватить её руку.

— Успокойтесь, — властно произносит он.

Хрупкое тёплое запястье надёжно зажато в руке; тонкие пальцы безвольно повисают, слегка касаясь его кисти.

— Вы ведь не это имели в виду, Гера…

Она, собрав последние силы, устремляет взор в алые внимательные глаза и шепчет:

— Я вас ненавижу.

Её нервы оголены до предела. Она так близка к краю пропасти, что это пробуждает в его душе нечто вроде сострадания.

Один маленький шаг — и…

Траун вновь улыбается — тонко, понимающе, чуть снисходительно.

— Вы лучше меня знаете, что это не так.

…В кабинете прохладно. Капитана повстанцев бьёт мелкая дрожь; но дело здесь, кажется, совсем не в холоде, хотя он и пробирается под грубую ткань арестантской рубахи.

Гранд-адмирал здесь; он молчит, не спешит с вопросами и изысканно-ироничными комментариями — и от этого Гере ещё тревожнее. Кто знает, что у него на уме?..

Руки Геры сцеплены наручниками и подняты над головой. Хочется опереться о спинку кресла, но дотянуться до неё слишком сложно.

Несколько дней назад почти в таком же положении допрашивали агента Каллуса — впрочем, капитан Синдулла этого не знает, равно как и того, что агенту удалось бежать. Судьбы других членов экипажа ей тоже неизвестны. Ясно одно: на сей раз им нанесли поражение. Игра имперцев в поддавки закончилась.

Игра Трауна…

Сейчас бессмысленно отрицать: где-то в глубине души, куда почти не достигает здравый рассудок, она отчаянно искала этой встречи. В самые неожиданные и тяжёлые моменты ей вдруг вспоминался образ того, кто волею судеб являлся её противником — и кого ей, наперекор всему, так хотелось видеть совсем в иной роли.

Кто мог предположить, что эти туманные мечтания станут опасно близки к реальности, когда всё столь бесславно закончится…

Гера следит за ним, отмечая даже малейшие движения, пытаясь понять, что он собирается делать; и, словно чувствуя столь пристальное внимание к себе, Траун наконец разворачивается в сторону пленницы.

Его лицо, как всегда, невозмутимо, однако в алых чисских глазах мелькают своеобразные тёплые искорки. Он подходит к ней вплотную и осторожно касается её плеча.

— Я рад снова видеть вас, Гера. После прошлой встречи между нами, похоже, осталась некоторая недосказанность…

По тону гранд-адмирала она понимает, что сейчас он настроен совсем иначе, чем в их предыдущую встречу; и, слыша его степенный бархатный голос, Гера не в силах сопротивляться этому мягкому магнетизму.

— Что вы хотите услышать? — тихо спрашивает она, ища в себе смелость поймать взгляд имперца.

— Зависит от того, что вы хотели бы сказать мне, — мягко парирует он и наклоняется к ней, обнимая за плечи. — Возможно, что-то принципиально важное?..

Как и тогда, на Рилоте, его щека касается её лекку — и от одного этого жеста сердце Синдуллы уже готово выскочить вон. Она была бы рада ощутить страх или стыд; но присутствие Трауна дурманит не хуже рилла.

— Я не знаю, — чуть слышно шепчет она и прикрывает глаза.

Траун крепче прижимает её к себе, легко касаясь губами нежного конусовидного ушка.

— У меня есть некоторые предположения на этот счёт, — тихо, но веско замечает он. — Поскольку вы не спешите озвучить их…

Предоставляя Гере самой сделать вывод, он красноречиво целует её в висок у основания лекку, отчего она не может сдержать терпкий тихий выдох.

Прохладная широкая ладонь имперца, снова и снова повторяя своеобразную траекторию, неспешно скользит вдоль тела Геры. Вскоре её пробирает предательская дрожь — но уже не от холода… даже не от страха…

— Вы ведь не вспомните, чтобы к вам так прикасался ваш рыцарь-джедай? — вдруг замечает Траун, и в его голосе звучит ласковая ирония.

— Ко мне никто и никогда не прикасался так, — выдыхает Гера.

Так проникновенно, с лёгкостью высвобождая на свет всё то, в чём она не могла признаться даже себе.

Так сдержанно, концентрируя страсть лишь на кончиках пальцев, — и так властно, размагничивая электричеством прикосновений все прежние привязанности, стремления, идеалы…

Так… так понимающе?

— Очень хорошо.

Траун, слегка отстраняясь, смотрит на неё внимательно, почти с нежностью; и в его торжествующей усмешке, кажется, проглядывает искренний интерес… искренняя симпатия к хрупкой, утончённой тви’лечке?..

— Смею надеяться, вы не против?

Она смотрит на него и не знает, что можно сказать. В первую их встречу он разложил перед её глазами всю её жизнь, все страхи и стремления. Но как Гера позволит себе признаться ему в том, что сейчас он зашёл ещё дальше?..

Настолько далеко, что слова ему уже не нужны.

— Некорректный вопрос, гранд-адмирал, — наконец произносит Синдулла, собравшись с духом. — Я ведь у вас в плену.

Усмешка Трауна становится ещё выразительнее.

— Пусть так; но ведь не это мешает вам сопротивляться?..

Словно в подтверждение своих догадок, гранд-адмирал освобождает её руки. Она с облегчением выдыхает и прижимается к спинке кресла, слегка склоняясь в сторону Трауна.

Её лекку мелко дрожат, и он, отзываясь ненавязчивой нежностью на их упругий трепет, проводит пальцами по бледно-зелёным узорам… Поначалу Гера вздрагивает; но непривычные ощущения вскоре пересиливают страх, — и дрожь прекращается, повинуясь сдержанным прикосновениям имперца.

Гера поднимает на него глаза, полные слёз — еле дыша, не смея произнести ни слова.

В её взоре — мольба, страдание… жажда.

Траун медленно наклоняется к ней; однако она инстинктивно вжимает голову в плечи. Заметив сопротивление, он тут же несколько отстраняется, давая понять, что не собирается делать ничего против воли Геры. Но, найдя, что опасности нет, она вдруг сама отчаянно приникает к его губам; и сквозь её смятение прорывается жадность измученного путника, наконец отыскавшего свой единственный в мире источник.

значит, несчастий будет всего тринадцать — дальше легко, спокойно до тошноты.

свет мой, скажи, кого я должна бояться, если со мной останешься только ты?

нордическая

* * *

— Гранд-адмирал, — тихо шепчет она, опомнившись, и её лекку вновь начинают мелко дрожать. — Я… я не должна была… я не имела права так поступать.

— Почему же?.. — миролюбиво возражает он.

— Это даже хуже предательства… — качает головой Гера, опуская глаза. — Это… позор.

Он легко касается её предплечья, укрытого плотной тканью.

— Я проявил какое-то неуважение по отношению к вам?.. Почему же вы не остановили меня?

Вопрос остаётся без ответа.

В упругой тишине кабинета слегка шумит вентиляция. Пальцы Трауна сжимаются крепче; молчание становится тягостным.

— Лучше пристрелите меня, — вдруг вскидывает голову Гера. — Прямо сейчас.

В ответ он медленно качает головой.

— Ваша гибель явно не в ваших интересах… и тем более не в моих, — веско возражает он, втайне любуясь тем, как отчаяние Геры сменяется трогательной растерянностью.

— Вы ведь сказали, что не станете принимать капитуляций. Почему вы медлите?..

Гера взволнована; но из-за подступающих слёз её голос звучит слишком тихо, чтобы эти слова прозвучали должным образом.

— Почему вы медлите… гранд-адмирал? — вновь шепчет она — отчаянная и растерянная; и, глядя на неё, так сложно справиться с тёмным желанием окончательно опустошить её, покорить, вырвать силой капитуляцию, которой сама она втайне жаждет и ждёт… Сжать ладони — и бабочка никогда уже не взлетит.

Гера Синдулла. Неустрашимая и находчивая. Чуткая и преданная. Прекрасная и непреклонная.

…Траун отходит на пару шагов в сторону, сопровождаемый пристальным взглядом Геры.

Да; он мог бы легко сломить её волю, найдя ключик к нежной и преданной тви’лекской натуре, и навеки привязать к себе, как живой трофей на память о славной битве… Однако обычай держать при себе рабынь-тви’лечек — республиканский пережиток, что всплывал иногда даже в высших имперских кругах, — всегда казался Трауну верхом мерзости и удивительной, грубой тупости.

Синдулла нужна ему, и отрицать это бессмысленно. Но нужна именно такая, как она есть: гибкая, свободная, сильная, мудрая… — а не затравленная, беспомощная тень.

Что ж — если такой блестящий разведчик и образцовый имперец, как агент Каллус, всем сердцем переметнулся на сторону Восстания, то с какой стати следует считать невозможным обратное — в отношении Геры?..

В конце концов, выполнить её безумную просьбу всегда успеется.

— Вы не хотите умирать, Гера. Вас страшит будущее, — спокойно произносит он. — Вы потеряли то, за что боролись. Вам представляется унизительной перспектива остаться в плену на всю жизнь. И больнее всего вам от мысли, что тот, к кому вы неравнодушны… — чтобы смягчить свою речь, он переходит на шёпот, — злоупотребит вашим расположением.

Глаза тви’лечки заполняет тревожный блеск. Траун мгновенно понимает, что попал в цель.

* * *

В воздухе повисает характерная пауза.

Гера долго хмурится и молчит, подбирая слова, которые смогли бы хоть немного подорвать торжествующее спокойствие Трауна; но он как никогда хладнокровен — и вместе с тем необычайно внимателен и любезен.

— Странно, что я до сих пор ещё жива, — наконец тихо произносит она, признавая тем самым тщетность своих усилий.

— Я не заинтересован в вашей смерти, Гера, — мягко повторяет он. — Ещё менее — в том, чтобы унизить ваше достоинство…

— Я ненавидела… я давно стремилась убедить себя, что ненавижу вас, — её голос звучит всё ещё негромко, но уже более уверенно. — И всё это время ваш образ ни на минуту не покидал моей головы. Худшего унижения вы бы всё равно не придумали, гранд-адмирал.

Она поднимается с кресла и невесело усмехается, по привычке пытаясь сохранить лицо в присутствии противника.

Противника?..

Если только она в силах назвать так — того, кто несколько минут назад столь искренне отвечал на её отчаянный поцелуй.

Того, встреча с кем перевернула всю её жизнь.

Того, чьё имя она когда-то шептала — то с нежностью, то давясь слезами, — в страхе услышать самоё себя…

Траун.

* * *

…В кабинете вновь воцаряется обманчивая тишина. Время утекает, будто сквозь пальцы; но в спешке совершенно нет смысла.

Траун умеет ждать и просчитывать всё заранее. Умеет делать время — да и не только его… — своим могучим подспорьем. Так он одолел объединённые силы повстанцев; так действует и сейчас. И пока эта тактика работает безукоризненно.

Несколько дней назад его флот оставил от базы на Атоллоне лишь выжженную землю. Однако для Геры — пусть она пока не осознаёт этого до конца — Восстание пало ещё в тот момент, когда имперский флагман и маленький грузовой шаттл впервые закружились в причудливом танце. То, что происходит сейчас — лишь закономерный итог, который был давно предрешён.

Так есть ли смысл отрицать капитуляцию, которая произошла задолго до решающей битвы?..

— У меня никого и ничего не осталось, — с показным равнодушием произносит Синдулла и обхватывает себя руками. — Ничего, ради чего стоило бы жить. Ничего, что было бы жаль оставить.

На несколько мгновений она прикрывает глаза, и во всём её облике отражается мучительное внутреннее сомнение. Воздух вновь чуть ощутимо колеблется.

— Ничего?..

Траун вновь приближается к ней, снова со стороны спины, и бережно обнимает за талию. Его алый взор вспыхивает характерным ироничным пламенем; однако на сей раз в нём заметна и горечь.

— Если только… вы, Траун, — признаётся она — еле слышно, словно не желая слышать своих слов.

Он слегка наклоняется к её уху, чуть крепче сжимая объятия.

— Для вас этого недостаточно?

Гера слегка прикусывает губы и мелко дрожит; по её щекам начинают струиться быстрые, горячие слёзы.

— Этого слишком много… гранд-адмирал.

Она прижимается спиной к его широкой груди; прерывистый ритм дыхания Геры передаётся волной на его тело, навсегда отпечатываясь нестройным графиком в памяти.

— Я не имею права на эти чувства. Чем сильнее я хочу быть с вами, тем ярче осознаю своё предательство… и потому мне больше не хочется жить.

— Я прекрасно понимаю вас, — мягко отвечает Траун. — Однако сейчас вы никак не можете предать Восстание, Гера. Его больше нет…

Над ухом тви’лечки, приглушая её испуганный вздох, плывёт мягкий неожиданный шёпот — всепроникающий, под стать смыслу сказанного.

— Дело даже не в том, кто и как проиграл бы эту войну. Те, кто привык лишь бороться и разрушать — неважно, во имя чего!.. — никогда не согласились бы променять суровое пламя борьбы на спокойный поток созидания. Пока повстанцы продолжали сражаться, Галактика не знала пути выхода из хаоса. Рано или поздно вам тоже довелось бы это понять…

Гера слушает его, затаив дыхание; похоже, ей больше всего на свете хотелось бы верить ему — теперь уже бывшему недругу.

— Вам не пристало ощущать перед ними вину, Гера. Я сделаю всё, чтобы дать вам возможность начать новую жизнь… если вы, конечно, сможете по-новому увидеть то, чем живёт Империя.

Она растерянно молчит; слёзы снова капают из её глаз, попадая на белоснежные рукава кителя, обжигая кисти рук.

— Траун… — шепчет она. — Зачем же вам это?..

Объятия властно смыкаются вокруг тонкого, гибкого стана.

— Вы слишком ценны для меня, Гера. Я не мог позволить вам пустить себя в расход.

Она робко оборачивается, чтобы поймать взгляд Трауна.

— Значит, у меня не было выбора с самого начала?..

— Вы необычайно проницательны, — замечает он в ответ и целует её, ощущая, как его шею робко оплетают изящные лекку.

— …Соберитесь, Гера, — мягко напоминает он, тормоша её за плечо. — У вас важное задание.

Гера нехотя открывает глаза, всё ещё подёрнутые характерной поволокой, и поправляет непослушными руками имперскую форму.

Чёрное и белое. Строгая простота, не оставляющая вариантов.

— Слушаюсь.

— Не забудьте отчитаться сразу по выполнении.

— Слушаюсь, гранд-адмирал, — уже твёрже и громче произносит она.

Траун оценивающе смотрит на неё, и Гера торопливо стряхивает с себя остатки мечтательной истомы, чтобы после, покинув кабинет, ничем не выдать себя перед окружающими.

Это безмолвное напоминание — ещё один их маленький ритуал.

В конце концов, глаза Трауна вспыхивают одобрением.

— Желаю вам успехов.

* * *

Маленький, но хорошо оснащённый грузовой шаттл ныряет в гиперпространство.

Сложная задача — доставить гранд-адмиралу особо ценный груз с окраин Внешнего кольца — близка к завершению. Гера удовлетворённо улыбается, вглядываясь в искры и вспышки гипера.

Она снимает форменную перчатку и украдкой целует тонкое кольцо с гербом Империи.

Его подарок.

В прежней жизни можно было лишь воображать, втайне даже от себя самой: каково это — быть с ним, слышать его голос, ощущать прикосновения?..

Теперь же она — знает. Её память бережно хранит его нежность — иногда вкрадчивую, порою суровую, но всегда сосредоточенную. И сейчас, в преддверии скорого возвращения, тоска по сдержанным ласковым объятиям всё сильнее охватывает Геру.

— «Катексис» спрашивает разрешения на посадку, — энергично произносит она в переговорное устройство, когда грузовой корабль выходит из гиперпространства совсем рядом с «Химерой».

— Разрешаю, — звучно отзывается голос Трауна в наушниках. — Третий шлюз.

— Слушаюсь, — отвечает пилот Синдулла, позволяя себе чуть улыбнуться.

Без сомнения, он это заметил.

После столь долгой разлуки Гере сложно изображать невозмутимый тон. Помогает лишь чувство долга — и, вероятно, осознание того, что чем лучше она справится со своей ролью сейчас, тем веселее будет сбросить маску после, при встрече…

— Ожидаю вашего возвращения, — нейтрально-благожелательно прощается Траун, прежде чем отключить связь; и сердце Геры вдруг заходится радостным стуком.

* * *

…В кабинете сейчас ни души: спешить некуда.

Над столом в полумраке мерцает огромная голограмма галактической карты — едва ли можно было придумать лучший светильник для тайной встречи имперского гранд-адмирала и лучшего пилота в Галактике.

— Сейчас эта вещь вам едва ли нужна, — замечает Траун, расстёгивая бронежилет Геры, и заключает её в объятия — каждый раз они оказываются неожиданно крепкими, и привыкнуть к этому невозможно.

Гера спешит прижаться к Трауну, утоляя давнюю тоску, но вдруг смущённо отстраняется.

— Я совсем забыла… скопировать опись груза… — шепчет она.

— Забудьте. Это не критично, — качает головой он. — Тем более сейчас.

— Слушаюсь, гранд-адмирал, — отзывается она, весело сверкая глазами.

— С вами невозможно организовать взаимодействие, Гера, — замечает Траун и вновь привлекает её к себе, давая понять, что не собирается терять время на рабочие разговоры.

— Вы совершенно правы…

Эту фразу она произносит уже вполголоса; и, пока его руки методично приводят форму пилота в состояние, несколько не предусмотренное уставом, Гера вдруг понимает, что даже чёрный и белый можно сложить в бесчисленное множество узоров, варьируя их соотношением и распределением каждого.

А есть ведь и другие цвета… например, синий.

Или зелёный…

Чёрная форма пилота с лаконичным контрастным гербом — на фоне белоснежного кителя. Светлые, почти белые узоры на лекку — и сияние алых глаз. Синие невидимые искорки по зелёной коже — от тонко рассчитанных, еле ощутимых прикосновений… снова и снова…

Перед взором Геры начинают плыть разноцветные дрожащие пятна. Ей безумно хочется рассказать своему адмиралу об этом дивном открытии, но речь не складывается, становясь чередой выдохов и бессвязных обрывков фраз.