Всего лишь маленькая девочка (джен)

Гермиона вышла из камина в светлом холле госпиталя Святого Мунго, показала привратнику удостоверение — и пошла вглубь здания, бродить по коридорам. С тех пор, как она работала здесь волонтёром, прошло много лет, но ноги помнили каждый поворот, каждую ступеньку, каждую выщербленную плитку на полу.

В свете колдовских светильников четко вырисовывались фигуры дежурных авроров. Вновь вытащив своё министерское удостоверение, Гермиона устало улыбнулась:

— Хочу навестить девочку. Беспокойно.

Тут дверь палаты, за которой находилась Дельфи, открылась, и на пороге возникла высокая фигура в тёмно-сером костюме. Гермиона чуть прищурилась, вглядываясь в будто бы знакомое лицо — внимательные тёмно-синие глаза, крупный орлиный нос, шапка тёмно-русых волос над высоким лбом...

— Профессор Хортон? — Гермиона и сама удивилась тому, что так сильно обрадовалась встрече.

— Миссис... — он немного помедлил; видимо, его мысли были ещё далеко.

— Я Гермиона, — произнесла она. — Вы были у Де... у нашей подопечной? Как она?

— Неплохо, насколько это возможно. Судя по её рассказам, могло быть гораздо хуже.

— Она пришла в себя?

— О да, и уже давно. Я заходил к ней несколько раз, сейчас вот мы разговаривали.

Чарльз Хортон был одним из лучших специалистов по ментальной магии и психиатрии в волшебной Британии, а может — и во всём магическом мире. Разумеется, Дельфини была очень интересным случаем в его практике. Если, конечно, он в курсе, кто она...

"Интересно, почему к нему не обратились раньше, сразу после войны? Если бы он следил за состоянием Дельфини... — подумала Гермиона. — Ах да... он же тогда лежал без сознания здесь, в Мунго. Чуть не погиб в битве за Хогвартс. И, разумеется, ему не сказали, поскольку сам факт существования малышки скрывали от всех... Дельфини Лестрейндж же считается мёртвой. Какая ужасная ошибка!"

— Как... она? — неловко спросила Гермиона. — Она... ведь...

— О, это долгая история. Удивительная, — проговорил профессор Хортон, — я понимаю вас... Гермиона. Мне уже объяснили.

Она вздохнула с облегчением.

— Вы расскажете мне? Пожалуйста! — Гермиона и сама не заметила, как молитвенно сложила руки, глядя на профессора сверху вниз — точно ребёнок, выпрашивающий чудо.

Чарльз Хортон чуть грустно улыбнулся.

— Думаю, я должен вам рассказать.

Он деликатно взял её под руку и отвёл подальше от авроров — к окну, чтобы поведать о состоянии Дельфи. Его краткий отчёт был и впрямь удивителен.

— Думаю, девочка родилась без крупных психических отклонений. Без патологий. Судя по всему, что я знаю, Том Риддл страдал психопатией, причём болезнь развивалась с раннего детства... но неизвестно, каким он вырос бы, попади сразу в нормальные условия. Знаете, я изучал все доступные материалы, и не могу сказать со всей уверенностью, что он с рождения был обречён. Может быть и так, и этак. Так вот, Дельфини — не психопатка. У неё достаточно высоко развит эмоциональный интеллект. Многие люди сказали бы, что даже чересчур. В целом она не так уж сильно отстаёт в развитии; полагаю, это заслуга эльфийки. Она там тоже с ней сидит.

— Нани уже здесь?

— Да, и это замечательно. Я бы не оставлял её одну... Я немного разговорил Дельфи — кстати, ей не очень нравится это имя... Она боится темноты, что вполне естественно после таких... наказаний. Невроз, фобии — всё это налицо. Это не считая анемии, больного желудка...

— Это излечимо, — воскликнула Гермиона.

— Ещё бы!

— Я вижу, вы уже засучили рукава! — улыбнулась она.

"И вы тоже!" — чуть было не произнёс он — видимо, лишь в последнюю секунду остановил самого себя; но Гермиона прочла эти слова на его лице и мысленно согласилась с ними.

— Гермиона, — медленно сказал мистер Хортон, — вы не должны считать, что фантазии ребёнка накладывают на вас какие-то обязательства. Я должен рассказать вам кое-что — ради Дельфини и ради вас самой...

Он объяснил ей, что Дельфи — одинокая сирота, — как и многие дети в такой ситуации, мечтала о матери, которая однажды придёт и заберёт её из холодного и недружелюбного дома Юфимии Роули. И вот Гермиона пришла — и спасла её!

— Я постарался пояснить ей, каким образом вы оказались в доме Роули, и... основную суть вашей работы. Она будто бы поняла. Таково стечение обстоятельств, мисс... Гермиона. И...

— Знаете, сэр, я не верю в случайности. А вы?

Он покачал головой и развёл руками.

В этот момент авроры, чутко дремавшие в коридоре, встрепенулись.

Дверь палаты открылась; в светлом прямоугольнике дверного проёма возникла маленькая фигурка в розовом больничном халатике и великоватых туфлях.

— Мистер Чарльз, вы здесь? Я нарисовала Зелёное королевство! Хотите посмотреть?

Гермиона и Чарльз Хортон переглянулись — и вошли в палату.

* * *

Полтора часа спустя Гермиона медленно вышла из камина в своей квартирке в Лондоне. Она узнала очень много интересного о Зелёном королевстве, населённом маленьким народцем, о принцессе Розамунде и ещё немного — о Чарльзе Хортоне. Всё это надо было обдумать. И Гермиона думала, пока кормила мурчащего Крукса, пока ужинала сама, пока ворочалась на диванчике, устраиваясь поудобнее.

Гермиона оглядывала комнату, сонно щурясь. Неужели это только накануне она заколдовала квартиру? Кажется, это было сто лет назад. Всего один день изменил её жизнь, закрутив вихрем событий, набегавших одно на другое. Воспоминания кружились в голове пёстрой каруселью.

Дельфи в доме Роули, запертая наедине с боггартом. И это за то, что она выпустила на волю несчастного старого авгурея!

Дельфи в больнице, такая крошечная и хрупкая на узкой казённой кровати, со своей жалкой куклой в объятиях.

Дельфи, пришедшая в себя, обложенная рисунками и слегка оживившаяся рядом с профессором Хортоном.

— Вы не могли бы... не могли бы называть меня Розамундой? — спросила Дельфи, ковыряя подушку пальчиком и бросая на своих посетителей совершенно обезоруживающий взор из-под длинных, слегка загнутых кверху ресниц.

"Если её хорошенько подкормить — будет красавицей!" — подумала Гермиона. Вслух она — неожиданно для себя — согласилась.

— Я думаю, можем! А почему?

— Ну-у... мне розы больше нравятся, чем дельфиниумы... они не такие красивые, — пояснила она шёпотом, — а розы очень красивые.

— И то правда, — кивнул Чарльз Хортон, — как я вижу, ты вообще любишь цветы, — и он указал на её рисунки, лежавшие на одеяле и прикроватном столике.

Дельфи — то есть Рози, раз уж ей так хотелось, — кивнула, жмурясь от смущения.

— Если я вырасту, — сказала она, — у меня будет свой сад. Ну, я так мечтаю. Я знаю, конечно, что земля дорогая. Но если я вырасту и буду много работать... я смогу купить немного земли, ведь правда?

У Гермионы болезненно ёкнуло сердце, когда она услыхала это трагическое "если". Несомненно, Чарльз Хортон тоже его заметил. Они оба слишком хорошо знали, что значит не иметь прочных надежд встретить своё "завтра". Как же несправедливо, что в дни мира, когда война давно прошла, несчастный ребёнок испытывает то же самое чувство!

— "Немного земли", — мягко произнёс профессор Хортон, — это похоже на... на слова из одной детской книжки. Это... хорошая книжка. Я тебе её принесу завтра, хочешь?

Рози кивнула, склоняя голову к плечу.

— Это книжка называется "Таинственный сад", — пояснил Чарльз Хортон, — моя... одна девочка очень любила её.

— Там есть принцессы? — спросила Рози.

— Нет. Но там есть девочки и мальчики, и тайна, и волшебство. Особенное, не такое, как обычный "люмос".

У Гермионы в горле стоял комок. Она вдруг вспомнила, что ей рассказывали о профессоре Хортоне в те времена, когда она училась в Страсбурге, а он вёл там несколько курсов по обмену.

Сейчас профессор Хортон был одинок, но когда-то у него была семья. Его родители, магглорождённые волшебники, погибли во время Первой магической войны; он уже учился в Хогвартсе и тяжело переживал эту трагедию. Но у него был друг... точнее, подруга — Эмилия Лаваль, француженка по происхождению; она разочаровала своих родителей, принадлежавших к старинному чистокровному роду, вместо Слизерина поступив на Рейвенкло. Ещё больше она их разочаровала, когда сразу после выпуска вышла замуж за бывшего однокурсника, безродного Чарли Хортона. Вместе они учились в Школе целителей, вместе подрабатывали в госпитале Святого Мунго; семья Лаваль порвала с Эмилией всякие отношения, но она была будто бы счастлива с молодым мужем, хотя жили они более чем скромно. Через несколько лет дела у Чарльза Хортона пошли в гору, его исследования стали замечать, а имя всё чаще начало мелькать на страницах журналов по волшебной медицине; затем у них с Эмилией родилась дочь. Рождение внучки будто бы растопило сердца гордых представителей дома Лаваль; они изъявили желание примириться с дочерью. Чарльзу это не очень-то нравилось, но он смирился ради жены, которая обрадовалась возможности восстановить отношения. Однажды ему пришлось отпустить жену и дочь на выходные к бабушке и дедушке; сам он был по горло занят на службе. Обыкновенное, казалось бы, дело, но... но Эмилия и малютка Катрин не вернулись из этой поездки. У Эмилии был старший брат, ревнитель традиций и чистоты крови, даже привлекавшийся к следствию по делу Волдеморта и Упивающихся Смертью; впрочем, тогда ему удалось оправдаться. Ему удалось и скрыться от властей, когда стало ясно, что именно он убил сестру, совершившую "ужасный" мезальянс, а также племянницу — плод этого мезальянса.

Гермиона содрогалась, слушая эту печальную историю в пересказе однокурсниц; тем более что тогда, во времена учёбы в Страсбурге, она уже немного знала Чарльза Хортона. Сначала она видела его в качестве пациента — он участвовал в битве за Хогвартс и попал под проклятие, — а затем и в роли целителя. Ещё бледный, приволакивающий ногу и норовящий привалиться к стене в любом удобном случае, он бродил по коридорам от одной палаты к другой, выполняя работу самого разного рода. Впрочем, один его вид уже как-то подбадривал. Гермионе очень нравилось его спокойное лицо с чуть грустными и добрыми глазами; он даже "здравствуйте" говорил как-то так, что другой человек невольно обретал уверенность в себе и завтрашнем дне.

Так вот из-за чего на всём его облике был какой-то отпечаток тоски и боли! Вот отчего...

— Он очень горевал, — продолжала Мэри Кент, чей старший брат был отдалённо знаком с мистером Хортоном, — страшно просто. Вроде как даже собирался найти этого Лаваля и призвать к ответу. Но потом всё же ушёл с головой в исследования, в работу. Он огромному количеству людей помог! Но сам семью больше не завёл. Знаешь, я думала, он никогда не сможет забыть Эмилию... она была не то чтобы очень красивая, но умная и энергичная, прямо как ты. Нет, то есть ты очень милая, но... ой, спасибо, я рада, что ты всё понимаешь и не обижаешься. Но знаешь, что я думаю? По-моему, сейчас он влюблён в тебя, Гермиона!

— Что за чушь! — возмутилась она тогда. — Я же замужем!

Мэри, при её несомненном уме и способностях, иногда вела себя точь-в-точь как Лаванда. Ей нередко казалось, что если мужчина и женщина любого возраста и положения проговорили друг с другом полчаса, значит, они влюблены.

Хорошо, что это были только её глупые выдумки!

Гермионе решительно не в чем было упрекнуть профессора Хортона. Правда, они иногда беседовали, пересекаясь в коридорах университета, обсуждая насущные дела — и никогда не касаясь прошлого. Однажды они встретились на вечерней прогулке — Гермиона бесцельно бродила по освещённому всеми огнями волшебному Страсбургу, чтобы проветрить голову перед экзаменами. Они с профессором Хортоном чудесно прогулялись, разговаривая обо всём на свете, а иногда замолкая и останавливаясь перед особенно завораживающим видом — как на одном из старинных, овеянных легендами мостов. Мистер Хортон проводил её до дома и ушёл, очень мило и вежливо попрощавшись. Больше они не встречались так — да и в коридорах останавливались реже. Что было совсем не удивительно, так как у Гермионы была сессия, а профессор Хортон оканчивал свои курсы и собирался вернуться в Британию, к постоянным исследованиям и практической работе.

Гермиона восхищалась им. Его ум, его выводы, его блестяще построенные лекции, его широкий кругозор, мягкий юмор — всё это складывалось в образ замечательного человека, одного из многих великих людей, у которых она училась в Страсбурге. Впрочем, Рон, подобно Мэри, тоже не понимал таких чувств и сделал вид, что ревнует.

Рон... она могла представить себе, что он мог бы сказать о бедной Дельфи... то есть Рози! Последние годы, когда они с Гарри... и Кингсли... и профессором Макгонагал... да и со всеми благоразумными людьми считали, что с межфакультетской войной следует заканчивать, Рональд, кажется, только ещё больше погружался в неё. Наверно, постоянная конфронтация со Слизерином возвращала его к тем временам, когда он был юным героем. В настоящее-то время хвастаться ему было нечем!

Что ж, с Роном всё решено. Это в прошлом.

А что же с Рози... которую всё ещё зовут Дельфи?

Гермиона села на постели. Она знала, что ещё будут раздумья, совещания, посещения Рози в больнице, разговоры с профессором Хортоном. Хорошо, что он занимается с ней!

Но в глубине души Гермиона уже знала ответ на вопрос, что же будет с Рози. На очередном "чистом листе" её жизни — и жизни девочки, — вырисовывались новые строки.