Бессмертник (гет)

Розмари провела рукой по фотографии отца. Он, как всегда, смотрел на нее веселыми, ласковыми глазами. На фотографии он походил скорее на ее старшего брата. Наверное, будь он жив, их и принимали бы за брата и сестру. Постаревшим Розмари его не могла представить. Но какое было бы счастье, если бы сейчас он сидел в соседней комнате — может, в очках, с залысинами или сединой в волосах, ставший чуть ворчливее, чуть капризней, но все так же любящий жизнь. И живой.

Ей не хотелось сейчас бороться с Филом, хитрить, обманывать. Она видела, что он чувствовал искреннюю боль, когда рассказывал ей о смерти отца. Может быть, он никому раньше не открывал душу. Но он же ей и лгал. И был, вероятно, как-то связан с тем самым Хокли. Розмари должна была узнать, как — ради отца, ради Данбара. Ради правды.

Ей почудилось, что отец с фотографии ободряюще улыбается. Она кивнула ему, и тут позвонили в дверь.

Фил появился на пороге — в отличном костюме, прекрасно пахнущий, с букетом алых роз. В руках он держал небольшой чемоданчик.

— Ты ко мне насовсем, с вещами? — рассмеялась Розмари, наблюдая, как Фил оглядывает квартиру явно с большим интересом, чем стоило бы.

— Ну, планы у меня не столь далеко идущие, но уверен, они тебе понравятся.

Он достал из чемоданчика кусок сыра, а следом большую темно-зеленую бутылку с горлышком, обклеенным серебристой фольгой.

— Пробовала когда-нибудь шампанское?

— Интересно, где бы я могла его попробовать? — хихикнула Розмари. — Такого чаю в забегаловках не наливают⁽¹⁾.

— Что верно, то верно. В этом доме есть что-то, куда я мог бы налить сей нектар?

Ничего, кроме стаканов, конечно, не было, и Фил тяжело вздохнул. Розмари вышла поставить букет в чудом пережившую все беды их семьи вазочку, потом нарезала сыр. Когда наконец уселась, Фил протянул ей стакан.

— Прошу. Ну что, за наше лето?

Розмари кивнула и чокнулась с ним. Отхлебнула немного. Вкус был приятный, чуть горький, пузырьки забавно ударили в нос.

— Неплохо, правда? — подмигнул Фил.

Она спешно поднялась, не выпуская стакан.

— О, кажется, я забыла закрыть кран, когда наливала воду для букета. Сейчас вернусь.

Прямо со стаканом Розмари пробежала в ванную и там аккуратно, стараясь не шуметь, вылила шампанское в раковину. Она заранее продумала этот трюк, поскольку подозревала, что Филу может понадобиться для чего-нибудь усыпить ее. Если ему нужно обыскать квартиру — а зачем ему еще понадобилось напрашиваться в гости — то ему придется или подмешать Розмари снотворное, или под любым предлогом ее выслать. Итак, она вернулась в комнату, прикладывая стакан к губам — делая вид, будто допивает.

— Ого, ты уже все? — удивился Фил. — Закуси хотя бы сыром. Слишком быстро. С непривычки может закружиться голова.

Розмари последовала его совету насчет сыра: она не была уверена, но все же ей казалось, что еда может как-то отсрочить или ослабить действие снотворного. Если, конечно, в шампанском оно было.

...Снотворное было. В этом Розмари смогла убедиться через полчаса, когда, вдоволь наболтавшись с Филом, как следует насмеявшись — впрочем, он будто бы немного нервничал — принялась с ним танцевать под граммофон. После первого же круга по тесной гостиной Розмари почувствовала, как непреодолимо слипаются у нее глаза, наливаются тяжестью виски, веки и лоб. Захотелось зевать, но когда она позволила это себе, легче не стало. "Предатель", — разозлилась она, но очень вяло.

— Давай присядем, — наконец попросила она. — Меня что-то клонит в сон. Это все шампанское, да?

— Я же говорил, не пей так быстро, — согласился Фил, усаживаясь с ней на диван. Она прильнула к его широкой груди, сладко вздохнула и перестала осознавать происходящее.

...Первое, что стала воспринимать Розмари, постепенно просыпаясь — звуки хлопавших ящиков. Кто-то, должно быть, обыскивать шкафчики и бюро, обыскивал торопливо и побыстрее захлопывал, не заботясь о том, чтобы не шуметь. Она еще не могла разлепить веки, когда услышала шаги: кто-то вышел из комнаты. "Я его упустила?"

Розмари заставила себя подняться с дивана, на котором лежала, вытянувшись во весь рост; кто-то, укладывая ее, снял с нее домашние туфли и расстегнул воротничок. Так, ящик хлопнул снова, на сей раз в родительской спальне. Не обуваясь, Розмари проскользнула туда на цыпочках. Испугаться она даже не успела, сердце стучало лишь от азарта.

Фил, без пиджака, но в перчатках, стоял на коленях перед комодом и рылся среди постельного белья. Очевидно, ничего не найдя, с досадой захлопнул ящик и попытался вытащить другой, но не смог. Розмари усмехнулась про себя: этот ящик мачеха всегда держала на замке. Тут были немногие вещи, оставшиеся после отца и мамы.

— Если ты не заметил, ящик заперт. А ключ висит сбоку, на гвоздике.

Фил подскочил и чуть не упал. Потрясен он был так, будто она восстала из гроба. Розмари рассмеялась бы, но после замечательного коктейля из шампанского и снотворного ее подташнивало. И это после одного глотка!

"Ладно, потом разберемся". Розмари открыла ящик ключиком и выдвинула.

— Ищи. Что тебя интересует?

Фил, все еще бледный, явно не знающий, куда деть глаза, дрожащими руками стал перебирать содержимое ящика. Стопка рисунков отца — все они изображали маму, свадебная фотография, прядь маминых длинных волос бронзового оттенка. Кусочек пробкового жилета, вырезанный в форме сердца: папа спасся с "Титаника" благодаря ему; жилет дали маме, но она заставила папу надеть его, чтобы папу хоть что-нибудь согревало, покуда они ждут шлюпки. Шифоновое платье, еще сохранявшее едва заметный оттенок лаванды: в нем мама была в ту ночь, когда они с папой соединились, пока не разлучит смерть.

Фил ощупал и кусочек пробки, и платье самым тщательным образом, но лишь скривился от досады. Розмари позволила себе злорадную усмешку.

— Думаю, вопросов у нас друг к другу накопилось достаточно. Может, начнем их уже задавать? Кто первый?

Фил мрачно на нее посмотрел, но ответил ровным тоном:

— Уступаю даме.

— Спасибо. Твоя настоящая фамилия — Хокли?

Он пожал плечами.

— Нет смысла скрывать, это так. А чем я себя выдал и откуда ты ее знаешь?

— Это уже два вопроса, но я отвечу на оба, так будет быстрее. Ты не слишком тщательно убрал метки с белья, а кое-где и вовсе оставил. Забыл, наверное. Так что я решила не пить до дна то, что ты мне наливаешь. А твоя фамилия — хотя, думаю, речь скорее шла о твоем отце — последнее, что сказал пред смертью мой. Интересно, знаешь ли ты, что его убили?

Она вперила взгляд в его лицо — но оно было уже куда спокойнее.

— Что твоего отца убили, я знаю, но понятия не имею, кто именно. Знаю одно: это был не мой отец и не те, кому он мог поручить подобное. И доказательство тому очень простое: если бы это был он, меня бы здесь не было.

Розмари немного подумала.

— Потому что он бы уже давно завладел вещью, которую ты ищешь теперь, верно? Но что это за вещь?

Фил выдохнул.

— Это непростая история. С твоего позволения, давай вернемся в гостиную, к шампанскому. Мне, если честно, нужно выпить чего-нибудь. Ты меня изрядно напугала.

— Прошу прощения, — саркастически процедила Розмари и знаком велела ему идти вперед. Она сама удивлялась, куда подевались все ее чувства, кроме злого веселья. Должно быть, годы жестокой нужды заставили ее сердце одеревенеть, и она не могла сожалеть о зарождавшейся любви и радужных девичьих мечтах. Она всего лишь хотела наконец приблизиться к разгадке страшной тайны, разрушившей ее детство.

В гостиной Фил плеснул себе шампанского, дождался, покуда осядет пена, и проглотил, как глотают лекарство. Молча прожевал кусок сыра. Наконец заговорил, часто останавливаясь, будто пытаясь точнее подобрать слова.

— Когда ты рассказывала историю своих родителей, ты упомянула, что до встречи с твоим отцом у твоей матери был жених — нелюбимый, навязанный. Им как раз был мой отец. Они вместе путешествовали по Европе. В Париже, незадолго до отплытия "Титаника", мой отец купил для твоей матери подарок — ожерелье с огромным синим бриллиантом. "Сердце океана".

— Синий бриллиант? А разве такие бывают?

— Как видишь. При эвакуации отец, как человек разумный и хладнокровный, не забыл взять с собой самую большую ценность — это ожерелье. Он положил его в карман своего пальто. Но твоя мать к тому времени уже встретила твоего отца и решила остаться на корабле с ним. Отец отдал ей свое пальто и сел в последнюю шлюпку. Вот только...

— Не проверил карманы, — закончила Розмари. На секунду ей показалось, будто тайна проясняется, но тут же она спохватилась:

— Но родители жили в бедности! Мама умерла, потому что у папы не было денег найти ей хорошего врача. А если этот бриллиант стоил так дорого...

— Почему они его не продали? Может, не знали, кому. Или боялись выдать себя, они же скрывались. Тебе их лучше знать, в конце концов. Что касается отца, он считал погибшими их обоих и бриллиант — вместе с ними. Но двенадцать лет спустя после катастрофы твой отец неожиданно позвонил моему. Он сообщил, что сохранил "Сердце океана" и готов вернуть — не безвозмездно, конечно.

Розмари открыла было рот, чтобы возразить с негодованием, но промолчала, потому что вспомнила: именно тогда отец искал деньги, чтобы вылечить ее от туберкулеза. Да, ради этого он был бы готов пойти и на унижение... И на преступление, пожалуй. Зато получала объяснение странная цепочка синяков у отца на шее — должно быть, он хотел провезти ожерелье под рубашкой, убийца застал его перед выходом и в борьбе схватил за воротник, так что ожерелье сдавило горло. Объяснялась и поездка в Питтсбург. Ведь Хокли жил в Питтсбурге? Она уточнила, и Фил ответил утвердительно.

— Ни в чем, кроме фамилии, я тебе не солгал. Так вот, мой отец напрасно прождал твоего дня три. Наконец вместе со стариком Лавджоем — его камердинер, преданнейший человек, тоже был на "Титанике" и чудом выжил — отец сам отправился в Нью-Йорк...

— И там узнал, что моего отца убили, — заключила Розмари с горечью.

— Именно. Отец с Лавджоем пытались выяснить, что же стало с бриллиантом; они обыскали вашу квартиру...

Вот откуда разгром, напугавший тогда Илси!

— Так что я всего лишь решил удостовериться сам. Они тогда ничего не нашли. Благодаря деньгам и связям отца он договорился со следователем, чтобы отца держали в курсе процесса над предполагаемым убийцей. Но, веришь ли — ничего, ни единой зацепки. Отец в итоге махнул рукой на эту историю. Однако, когда он умирал, то вспомнил в бреду и бриллиант, и твоих родителей. Я как раз был при нем. Расспросил потом Лавджоя... У меня младшие брат и сестра; после отца кое-что осталось, и немало, но все же хотелось бы нам всем покрепче встать на ноги. Не сразу удалось выбрать время, придумать план; пришлось нанять частного детектива, чтобы собрать сведения о вас с мачехой. Но вот наконец я здесь.

1) Намек на действовавший тогда в США "сухой закон", когда алкогольные напитки наливали в забегаловках под видом "крепкого чая".

Вернуться к тексту