Бессмертник (гет)

1914 год

Роза жадно втягивала воздух. Ее искусанные губы дрожали, щеки блестели от слез, лоб — от пота. Одной рукой она намертво вцепилась в матрас, другой втиснула руку Джека так, что у него уже давно онемели пальцы. Но он не смел сейчас ей об этом говорить. Такая ерунда, в самом деле. Главное, чтобы...

— Ой, мамочки, опять! Опять!

Роза бессильно разрыдалась. Джек погладил ее по голове — макушка была совершенно мокрая — поцеловал искривившиеся, сжавшиеся в страдании губы.

— Пройдет, милая. Сейчас, потерпи чуть-чуть. Ты же очень сильная, Роза. И я с тобой. Я никуда не уйду.

Роза глухо всхлипнула и пробормотала:

— А врача... не будет?

Джек глухо вздохнул. Мистер Данбар, к которому он прибежал утром, не стоял на ногах. Не помогли ни напоминания, ни угрозы, ни пара попыток на скорую руку протрезвить его, в том числе холодная вода в лицо и смачные пощечины.

— Да зачем тебе врач? — откликнулась миссис Кавендиш, коренастая старуха-соседка. Она да молоденькая Илси — единственные, кто помогал им все это время, и теперь обе были рядом. Илси как раз принесла таз с горячей водой, а миссис Кавендиш нависала над постелью Розы со знающим видом. Слишком уж знающим. Она любила упомянуть, что сама родила пятерых, но Джек не хотел задумываться, все равно ли это, что принять хоть одни роды.

— Справимся и без врача. Ты только давай, не раскисай. А ты бы пошел проветрился, не на что тут тебе пялиться.

Роза умоляюще посмотрела на Джека. Он погладил ее по руке. Никуда уходить, конечно, он не собирался.

Илси встала рядом с ним, молча глядя на огромный живот Розы, сжимавшийся под реденькой, изношенной сорочкой.

— Миссис Кавендиш, а еще долго?

Старуха пожала плечами.

— Сколько надо, столько и будет. Кто-то и целый день мучается, и дольше.

Джек в ужасе сглотнул. У Розы началось утром, когда они делили скудный завтрак, а сейчас уже вечерело. Он не знал, откуда у нее еще брались силы. Много раз она принималась кричать так, что звенело треснутое стекло в окне; срывала голос, кашляла и снова кричала, билась, выгибалась, колотила по постели. Она упала бы, если бы Джек и миссис Кавендиш ее не удерживали. Сколько же ей еще терпеть?

— Надо еще раз дойти до Данбара, — решился он. Роза стиснула его руку, и он добавил:

— Илси, пожалуйста...

— Да разве ж он уже протрезвел? — начала миссис Кавендиш, но быстрая Илси уже исчезла за дверью.

У Розы снова начались эти проклятые схватки. Она мотала головой, выла сквозь зубы, потом опять стала биться. Джек только надеялся, она хотя бы не замечает, что и он давно заливается слезами. Почему он допустил такое: чтобы она так мучилась, а он ничего не мог сделать?

Роза снова затихла, точно прислушиваясь. Вся задрожала.

— Джек, наверное, я умру. У меня внутри порвалось что-то. Кровь идет.

— Как? — Джек вскочил. — Нет-нет, Роза, доктор сейчас придет! Да где же! Миссис Кавендиш, посмотрите, что там такое!

— Да что же я увижу? — проворчала соседка, вставая у ног Розы. — Ну да, кровь есть. Так это роды, всегда кровь. Давай, потужься-ка.

Роза поманила Джека, он наклонился. Она уткнулась ему в грудь. Джек погладил ее по волосам, по спине, чувствуя, как жутко она исхудала, кажется, за один день.

— Джек, я умираю, — пробормотала Роза снова. — Надо спасти ребенка как-то, а мне конец.

— Перестань глупости говорить, — прохрипел Джек, из последних сил сдерживая рыдания. Он в самом деле не верил, не хотел верить, что жизнь Розы заканчивается именно сейчас, и он ничем не может тут помочь.

Ну вот, шаги в коридоре! Илси ворвалась в комнату и обернулась, точно боялась потерять бледного и хмурого Данбара. Он мрачно покосился на Джека — видно, затрещины еще хорошо помнил — но тут же стал возиться в ногах Розы.

— Ну что? — спросил Джек, стараясь, чтобы голос не прыгал.

— Выйдете, — бросил Данбар коротко. — Вы сейчас будете мешать.

— Я хочу, чтобы он остался, — глухо пробормотала Роза. — Джек, не уходи, пожалуйста!

— Он у вас такой нервный, что на меня возьмет да набросится, погубит и вас, и ребенка. Почему вы еще здесь? Только время тянете!

Джек поцеловал Розу в губы.

— Я буду за дверью. Видишь, доктор пришел, сейчас тебе станет легче.

Роза подавила всхлип и впилась в лицо Джека долгим, запоминающим взглядом. Потом кивнула, выпуская его руку:

— Хорошо, иди.

И Джек вышел, хотя от появления Данбара ему ничуть не стало спокойнее.

...Крики снова начались, тонкие, чудовищно-протяжные. Джек навалился на дверь, но ее, видно, заперли изнутри. Последний крик перешел в визг и замолк. Потом Роза прерывисто воскликнула:

— Джек! Джек! Я...

И все стихло на несколько секунд. А после за дверью кто-то заплакал — как-то совсем иначе, чем рыдала Роза, чем плачет взрослый человек. "Это... ребенок? Наш ребенок? Так все закончилось?"

Джек заколотил в дверь, но ему долго не открывали. Наконец миссис Кавендиш резко распахнула ее и встала в проходе.

— Дочь у тебя. Илси ее купает.

Точно с плеч гора свалилась, Джек рванулся вперед, но соседка все не пускала его.

— Роза, я здесь! — крикнул он, но ему почему-то никто не ответил. Джек застыл, похолодев от этого молчания, которое нарушало только повизгивание ребенка да плеск воды.

— Розе плохо? — спросил он почему-то шепотом.

— Да неважно, — ответила она, отворачиваясь. — Погоди, может, доктор чего сделает.

— Ничего я уже не сделаю, — раздался голос Данбара. — Подите, попрощайтесь, только она вряд ли вам что скажет уже.

На негнущихся ногах Джек вошел в комнату. Роза, мраморно бледная, смотрела в пространство затуманенными глазами. При виде Джека она чуть оживилась, слабо улыбнулась, пошевелила головой... И тут же ее пальцы судорожно скомкали простыню, из груди вырвался какой-то свистящий звук, и лицо застыло.

"Прах к праху". Холмик земли, насыпанный на могиле на кладбище для бедных, куда опустили грубо сколоченный гроб — все, что осталось от его Розы. Там будет тлеть ее тело — недавно еще такое полное жизни, а теперь обескровленное, обезображенное последними страданиями.

Ну почему это ей суждено было стать прахом, а не Джеку — песком на океанском дне? Если бы в ту страшную ночь, когда затонул "Титаник", Роза не отдала бы ему спасательный жилет — удивительно, как они умудрились его стянуть с нее, не перевернув деревяшку, на которой она лежала — если бы Джек не принял этот жилет, если бы не был таким эгоистом... "И куда бы она делась потом? Вернулась к матери и этому подонку Хокли? Скиталась бы по Нью-Йорку одна?" Да нет, тогда они правильно поступили. Но вот после...

Роза толком ничего не умела. Джек умел многое, но ни на одной работе не задерживался, ему всё хотелось рисовать, он наделся, что однажды его оценят, он прославится, и тогда они с Розой не будут знать нужды. И так манила эта мечта, что он не мог надолго задержаться ни на одной работе, куда поступал. Порой, когда у них были деньги, он решался рискнуть, надеясь сорвать куш — но видно, на встречу с Розой и спасение с "Титаника" ушла вся его удача.

А Роза была такая гордячка! Перебирая ее вещи, он нашел в кармане старого пальто Хокли тот самый бриллиант, в котором она позировала ему когда-то и из-за которого его сцапали. Видно, Хокли хотел унести побрякушку с собой, да забыл, когда накинул пальто на Розу. А она так и не попыталась этот бриллиант продать, и Джеку ничего не сказала.

Ну и правильно сделала, одни неприятности от этого камня, и с рук-то такой приметный не сбыть. Джек должен был сам что-то придумать. Это он виноват в том, что у них вечно не было денег. Что к Розе, когда настала пора, он не смог привести никого, кроме этого пьяницы Данбара. Это он, Джек, убил ее.

Осознание точно ударило по затылку, и голова опустилась, ноги подкосились. Джек сам не знал, как не упал тут же на холмик, скрывший от него Розу — всего лишь кучку земли, от которой не было сил уйти. Куда ему уходить, для чего? Как он сможет жить, понимая, что Роза умерла по его вине? Почему бы ему просто не провалиться в эту землю, туда, к ее гробу?

— Вы все еще здесь, мистер Доусон? — раздался позади старческий дребезжащий голос. Джек обернулся: рядом стоял преподобный Райли, священник здешнего прихода, совсем недавно читавший погребальную молитву над могилой Розы.

Старик задумчиво смотрел на свежий холмик. Тесный воротничок стискивал его дряблую черепашью шею, что-то черепашье было и в худом лице — наверное, распухшие веки, в щелочки которых пробивался добрый, с лукавинкой взгляд. Кожа старика была вся в пятнах, седые волосы торчали клочьями. "И все-таки он жив, а Роза мертва".

— Я понимаю, о чем вы думаете, — вздохнул преподобный Райли. — Ваша жена была очень молода.

Джек стиснул кулаки, чтобы только сдержать вдруг подступившие слезы. Священник продолжал, точно и не глядя на него:

— Я могу сказать одно: если бы она прожила не девятнадцать лет, а почти семьдесят, и большую часть жизни — полвека — вы были бы вместе, сейчас ее смерть жгла бы вам душу точно так же. Я старик, сердце мое остыло, но каждый раз, думая, что моя жена смертельно больна, я едва удерживаюсь от отчаяния. Я твержу себе, что со мной останутся наши сыновья и внуки — кровь моей жены, ее любовь — и все же понимаю, что это лишь часть ее, а мне нужна она вся. Но смерть неизбежна, приди она в девятнадцать или в семьдесят. Пусть лучше останется хоть часть, хоть воспоминание о человеке, чем не останется ничего.

Джек отвернулся: слезы все же одолели, хлынули, но не облегчили давящей боли в груди. Он помнил, что у него осталась дочь. Он знал, что должен ради Розы позаботится о ней; наверное, он полюбит ее, как единственную память об этом времени, все-таки чудесном, лучшем в его жизни — когда они были вместе с ее матерью. Но сейчас он не мог о ней думать, боль гвоздем входила в мозг.

— Ваша жена, думаю, хотела бы, чтобы вы жили и девочка ваша жила, — Райли, подойдя, потрепал его по руке. — Выполнить такую просьбу — сущий крест иногда. Но ради вашей жены его надо нести.

...Джек долго не мог придумать, как назвать малышку, точно позабыл, какие на свете бывают имена. Только одно и вертелось на языке — Роза — и когда преподобный Райли крестил девочку и спросил, как ее назвать, это имя Джек и хотел произнести. Но глядя, как мокрые волосенки дочери пламенеют в лучах апрельского солнца, отчаянно вспоминая ее мать, он почему-то не мог вслух сказать ее имя.

— Может, Розмари? — предложила миссис Кавендиш, одна из крестных матерей — второй была Илси. — Бессмертник. Вроде как память о покойнице.

— Розмарин и бессмертник — это разные травы, — робко возразила Илси, но Джек уже твердо повторил:

— Розмари.