Бессмертник (гет)

1934 год

Розмари Доусон сидела на подоконнике и наблюдала за потоком машин и пешеходов. Сверху, в золотом освещении летнего вечера, кажется, что жизнь осталась такой же легкой и блестящей даже в бедности, как десять лет назад, пока отец был еще жив. Точно не было этих десяти лет, ночной одышки Розмари и слёз отца над ней, его окровавленной головы и пены на губах. Не было скрипа родительской кровати под грузным телом чужого мужчины и нескольких унизительных лет, когда они стали позволять себе больше, чем при жизни отца — больше платьев, даже украшения, даже поездку на курорт... Тех лет, за которые она отвыкла называть Илси мамой. И других, когда, во всех смыслах оставленные мистером Харрисом — ему не по карману больше была содержанка, да еще с дочерью, и вообще издательство держать стало невыгодно, и Илси осталась без работы — они стояли в очередях за бесплатным супом и рылись в мусорных баках. Это тоже уже в прошлом, к счастью. Обе уже год, как нашли работу: Илси — машинисткой в Администрации чрезвычайной помощи, Розмари — социальным работником. Она должна была приходить к тем, кто обращался в Администрацию, и расспрашивать их подробно о доходах, сбережениях, долгах, родственниках, здоровье и питании.

Они с Илси немного откормились, чуть-чуть приоделись: кое-что получили от благотворительных организаций, а так распороли самые износившиеся старые платья, часть ткани подшили к подолу более крепких, из части выкроили шарфы, чтобы по-модному увеличить плечи. И сегодня Розмари впервые за три года пойдет в кино. Они с отцом когда-то не вылезали из кинотеатров.

В старом граммофоне крутилась пластинка с фокстротом. Та самая мелодия, что играла перед тем, как Розмари нашла отца мертвым. Странно, дико, но когда Розмари слушала эту пластинку, становилось спокойнее на душе. Почти как когда она смотрела на увеличенную фотографию отца — без всякой черной рамки, но всегда с живыми цветами в вазочке под ней.

Отец продолжал жить — в ее сердце, в воспоминаниях многочисленных друзей, в рисунках, которые дочь искала по всему Нью-Йорку. Однажды, когда у нее будет достаточно денег, она устроит его посмертную выставку. Она мечтала об этом с десяти лет. И ей плевать, принесет это доход или нет. Но лучше бы принесло — чтобы мистер Харрис, осмеявший ее тогда, подавился своим скептицизмом.

Он снова появился в их жизни. Снова стал приходить в гости, стал заваливать Илси на родительскую кровать. И при этом... Нет, наверное, Розмари просто мерещилось.

В любом случае, как ни твердила Илси, что они должны быть бесконечно благодарны мистеру Харрису, что он заплатил за санаторий, где Розмари вылечили от туберкулеза, она по отношению к нему не могла отделаться от горечи и неприязни. За то, что посмел взять Илси, когда у отца на могиле еще не осела земля. Как оказалось, мистер Харрис и раньше за ней ухаживал — даром что сам женат, и его дети старше Розмари! — а когда она овдовела, рискнул действовать более решительно. Это тоже царапало Розмари, хотя теперь, глядя сквозь годы, она понимала, что папа не был особенно влюблен в Илси. Он всегда хорошо с ней обращался, заботился, но не мог забыть маму Розу.

Пожалуй, папа отпустил бы Илси, если бы она встретила настоящую любовь. Но что-то подсказывало, что настоящая любовь выглядит иначе, чем влажные взгляды мистера Харриса, которые он бросал на мачеху, чем его жест, когда он потирал руки, покуда Илси отправляла Розмари учить уроки или спать.

И еще одного она не могла простить мистеру Харрису: что он пошел с Илси смотреть, как посадили на электрический стул старого Данбара. Это было совсем не его дело, считала Розмари, и вообще она не верила, что Данбар убил ее отца. Чуть не заплакала, когда, придя давать показания, увидела его на скамье подсудимых: он совсем поседел и сгорбился.

Она рассказала полиции, а потом судье всё: и про человека, которого видела в зеркальной витрине, и про странные следы на шее отца, и про какого-то Хокли, которого он звал перед смертью. Но они почему-то пропустили ее показания мимо ушей, как и показания редактора газеты, где работал папа: тот заявил, что не посылал папу ни в какой Питтсбург. У Розмари только уточнили, в самом ли деле Данбара не было на его рабочем месте, когда она вошла. Будто это что-то доказывало. Но для них, выходит, доказало, а значит, Розмари поучаствовала в убийстве человека, который помог ей появиться на свет. Она уже знала к тому времени: именно Данбар спас ее, когда ее мать умирала. Правда, отец все равно на его сердился, потому что Данбар не пришел раньше: он был пьян, его пришлось притаскивать Илси, которая уже тогда тайно любила отца и была готова ради него на все. Но все-таки отец иногда помогал ему, вот и с последней работой похлопотал. На беду, как оказалось.

Это все рассказывала Илси. Она вроде и тоже не верила, чтобы Данбар был способен так толкнуть отца, чтобы тот упал и разбил голову, даже и жалела старика немного, надеялась, что он умрет до того, как приговор приведут в исполнение... Но Данбар дожил до этого дня, и Илси с мистером Харрисом пошли смотреть, как его казнят.

...Звонок в дверь. Мистер Харрис явился снова. Ничего, Розмари пора идти. Она соскользнула с подоконника и стала переодеваться, досадуя, что придется все-таки заглянуть в гостиную и поздороваться.

Напудрившись, взяв сумочку, Розмари прошла из своей комнаты к гостиной. Она постучалась и сквозь стеклянную дверь заметила, как тоненькая Илси вскочила с колен мистера Харриса и поправила юбку, блузку и стриженые черные волосы.

— Войдите!

Заглянув внутрь, Розмари встретила взгляд мистера Хариса, развалившегося в кресла напротив двери. Кажется, он-то в эти годы не бедствовал, хоть и сменил род занятий не один раз. Чуть поседевший, зато и слегка раздобревший, он по-прежнему был представителен. И Розмари могла бы поклясться, что когда она вошла, мистер Харрис деловито и цепко, точно конезаводчик, осмотрел ее ноги, чуть обрисованные прильнувшей к ногам длинной юбкой.

Она знала, что у нее ноги длинные, ровные, есть на что полюбоваться, но сейчас ей захотелось смахнуть взгляд Харриса, точно ползающего по коже слизня.

— Как дела, детка? Не надоело возиться с этими ничтожествами? — мистер Харрис почему-то презирал безработных, считая, что они сами виноваты, если не могут обеспечить себя. Они сами, увы, тоже часто так считали. Жены безработных, к которым приходила Розмари, не раз жаловались ей, что неделями уговаривали мужей обратиться за помощью.

— Мы с Илси сами недавно были такими, — ответила Розмари как можно сдержаннее. — Но если надоест, я вам скажу.

Между тем взгляд мистера Харриса оставил сальный след на ее шее и очертаниях щек, спустился ниже — к плечам, к груди. Лицо вспыхнуло от гнева. Розмари закусила губу и с силой вдохнула. Пока она живет с Илси в одном доме, нужно играть по правилам.

— Конечно, скажи! Уж я постараюсь найти такой красавице более подходящее местечко, — он улыбнулся ей по-отечески ласково. Илси подозрительно на него покосилась, но тут же тряхнула головой.

— Так как называется фильм, на который ты идешь, милая?

— "Это случилось однажды ночью".

— Звучит интригующе. Может, и мы выберемся, пока он еще в прокате? — Илси вопросительно взглянула на мистера Харриса. Тот ответил равнодушно:

— Не забывай, дорогая, что я всё еще женат. Кроме того, я слышал об этом фильме не лучшие отзывы. Наивная история о двух юнцах.

— Если все дело в возрасте, мистер Харрис, — не утерпела Розмари, — то вам наверняка понравится "Джейн Эйр". Говорят, скоро выйдет экранизация. Ладно, Илси, мне пора. Не скучайте.

Чмокнув мачеху в щеку, она выскользнула из квартиры.

Внизу реальность жестоко напоминала о себе. Навстречу Розмари, летевшей на маленький праздник жизни, шли изможденные люди с пустыми глазами. Некоторые, совсем исхудавшие, спали прямо на скамейках. Розмари не в первый раз поймала себя на мысли, что привыкнуть к этому невозможно.

Ей вспомнилось, что отец рассказывал про маму — они ведь вместе прошли через знаменитое крушение "Титаника": "Она смотрела вокруг, точно ей было больно за каждого". Сейчас Розмари понимала ее, хотя люди, ей встречавшиеся, не были обречены на быструю, неизбежную смерть. Нет, они умирали медленно, но были так же брошены, как те несчастные посреди океана.

В кинотеатр она вошла с тяжелым сердцем, погруженная в грустные воспоминания. На входе ее толкнули, так что она потеряла равновесие; схватившись за косяк, удержалась от падения, но выронила сумочку.

— Прошу прощения, — раздался рядом мягкий мужской голос — на удивление, принадлежавший парню примерно ее лет, очень красивому, смуглому, с волосами цвета воронова крыла и пронзительными светлыми глазами. Он придержал Розмари за локоть и подал ей сумочку. Она не могла ему не улыбнуться.

У них оказались соседние места.