Семь смертей Ивана Петровича (джен)

Поминки… А что поминки?

Было шумно, душно, пахло едой и печалью, как на любых других поминках. Иван Петрович много их повидал, много кого из своих родственников, друзей, знакомых он проводил на тот свет.

В гостиной был раздвинут длинный стол, весь заставлен едой, алкоголем, посудой. С точки зрения организации атмосфера была праздничная, они всегда так накрывали стол на праздники, и Иван Петрович даже поймал себя на ощущении, что ему странно, что во главе стола не стоит Иннин фирменный торт.

С точки зрения настроения было грустно, но уже сдержанно, спокойно грустно. После похорон словно полегчало не только ему, но и всем. Уже полились рекой разговоры о нужных семейных делах, про то, как оформить наследство, про дальнейшую жизнь Инны Николаевны, про тот же огород. Его сыновья, державшиеся вместе на похоронах, сейчас расселись по разные стороны стола — и в этом тоже был привычный и естественный ход жизни, ну не ладили они, ну что поделать.

Потом, когда наполнились рюмки беленькой, опять зазвучали воспоминания-истории. Какие-то Иван Петрович помнил, какие-то нет. Инна со смехом и слезами рассказывала, как он забыл ей сказать, что им наконец-то выдали собственное жилье, и, собрав все вещи, уехал отмечать новоселье. А она после смены на заводе сама искала и дом, и квартиру. «Подхожу, а новостройка светится в темноте, где-то играет граммофон и Ваня из распахнутого окна кричит: “Инна, быстрее сюда, квартира номер пять!” — рассказывала Инна Николаевна. — Я и забыла, что обижалась на него за то, что он меня ни о чем не предупредил. Долгожданная своя квартира, вот оно, счастье!» Ещё рассказывала, как однажды на них в поле напали пчёлы, и он отважно спасал и её и двоих внуков, отдав им всю одежду и всё, чем можно было прикрыться. А сам потом ходил страшный и опухший и даже говорить не мог! Рассказывала, как познакомились они на катке и на второе же свидание он, Ваня, позвал её замуж. Все умилялись. Иван Петрович смущался: ну что было тянуть, нашли из чего романтику делать. Выпив, каждый повторял: «Ну, во святой час! Как говорил покойный!”

Ивану Петровичу вновь стало тоскливо и душно, он попытался осознать себя где-то в другом месте, но сколько ни мучился, не мог. Разговоры, истории, восклицания — всё стало сливаться для него в единой гомон, хоровод голосов, эмоций, смыслов. И он тонул в нём словно в том колодце, в котором жил последние дни перед смертью. Тонул и задыхался. Задыхался и..

И внезапно что-то изменилось, словно замерли часики жизни и вновь пошли, но в тягучем, замедленном темпе. Полотно реальности стало вязким и густым. Неожиданно для себя самого он перестал вслушиваться, слушать. И вдруг увидел.

Милые родные лица. Печальные, осунувшиеся. Близкие, друзья, знакомые. Все, кто был с ним, кто прошел с ним бок о бок долгий длинный путь жизни. Радовался вместе с ним, грустил, ссорился, мирился с его непростым характером. Иван Петрович взглянул на них всех по-новому, с неизведанной ранее нежностью. Разглядел вдруг, что сидят со всеми за столом, машут ему, отец и мать. Молодые ещё, крепкие, загорелые. Задорно ухмылялся Федька, смотрел на него внимательно и серьезно и Вадим — лучший друг, погибший ещё относительно молодым от несчастного случая на заводе. Он что-то говорил, Иван Петрович видел движения его губ, но не мог разобрать ни слова. Но это было и неважно.

Все они были здесь. И Иван Петрович ощущал как любит каждого, как благодарен за все, что было сказано, сделано, пройдено. У него ничего не осталось, ни тела, ни денег, ни обид, ни претензий, только чувство любви и благодарности, которыми полнилось все его духовное существо. Он видел блестящие от слёз глаза Инны, красивые, тёмные, томные глаза донской казачки, в которые он влюбился много-много лет назад. Не поблекли они за годы тревог и забот. Суровые, серьезные лица своих сыновей, уже давно не мальчиков, а достойных мужчин. Ещё юные лица внуков.

Опять его сознание закружило, захороводило в шуме знакомых голосов. Неизвестно откуда взявшийся батюшка запел молитву. Резанула по сердцу улыбка Машеньки, что смотрела вновь на него ласково из непроглядной тьмы бытия. Иван Петрович улыбнулся ей в ответ умиротворенно, спокойно. Прошла, сгорела его жизнь! Но будет ещё, новая, яркая, светлая! У его детей, у его внуков и правнуков, будет ещё и весеннее небо и шелест листвы. В этот прекрасный миг он был жив, счастлив, бесконечно влюблен в мир, которому уже не принадлежал.

В следующее мгновение свет погас для него навсегда.