Сумасшествие вдвоем (часть I) (гет)

Ты! Нас — двое, ораненных, загнанных ланями,

Вздыбилось ржанье оседланных смертью коней.

Дым из-за дома догонит нас длинными дланями,

Мутью озлобив глаза догнивающих в ливнях огней.

В.В. Маяковский

Недели через две мы получаем то, что получаем — показательную драку между Малфоем и Поттером. Любо-дорого. Я слышу вопли, даже находясь в своём кабинете, и кожей чувствую, что это они. Сейчас кто-нибудь кого-нибудь убьёт. О Мерлин, ну что опять?! Грейнджер — грязнокровка? Твой отец — Пожиратель и ты сам Пожиратель? Ты хотел убить Дамблдора? Ты хотел убить меня?

Хватаю палочку, выбегаю, прислушиваюсь. Дерутся где-то на лестнице — хорошо, что недалеко. Если успею вмешаться... Вмешаться я не успеваю, но застаю картину во всей красе. Стоя у спуска в подземелья, Поттер заклятием Левикорпус удерживает над ступеньками Малфоя. Драко уже выронил палочку и сражается в основном словарным запасом, Поттер слегка потряхивает его в воздухе, чтоб не скучно было висеть.

Я... теряю дар речи. Хорошо, что от меня требуется невербальное колдовство. Похоже, крестраж необратимо повредил разум Поттера. Но главным образом меня шокирует то, что к герою магического мира уже бежит его мать и по совместительству декан. Лили требует от сына поставить однокашника туда, откуда взял, но я не понимаю, почему она сама этого не сделает? А, понимаю! Она не знает контрзаклятия.

За спиной Поттера и за перилами лестницы скопился десяток гриффиндорцев, и все что-то вопят. Выделяется Уизли, которому происходящее нравится, но он считает своим долгом предупредить друга, что пришла профессор Поттер. Грейнджер всё это нравится чуть меньше, и она что есть мочи кричит, что явился я. За моей спиной тоже слышится шуршание шагов по ступеням — мужская половина седьмого курса Слизерина растягивается в оборону на лестнице. No pasaran. Никаких Поттеров тут у нас.

Я поднимаю палочку сразу, но мне кажется, что я двигаюсь в воде. Безмолвный Либеракорпус сбрасывает Драко с небес на землю. Пружинящие чары смягчают удар, но Малфой всё равно скатывается по ступенькам до границы оградительных чар — самых мощных, какие я только знаю. Вторым движением палочки я выставляю барьер за своей спиной, и Урхарт с Забини немедленно начинают над ним работать. Не справятся. Пока что они со мной не справятся. Как говорится, кого вырастил... А кого я мог вырастить, если меня взяли сюда из Азкабана? И если в последующие годы все в этой школе, не исключая младших курсов, подозревали, что я симпатизирую Волдеморту? Ну ничего, не впервой...

Поттер ошалело оглядывается на мать, словно только теперь её заметил. А я быстренько ставлю на ноги Драко, который никак не может выпутаться из накрывшей голову мантии, и накладываю на него Силенцио, потому что прекрасно представляю его дальнейшую речь. Обороняющие подземелья слизеринцы продолжают метаться за невидимой преградой, как тигры, и сыпать ругательствами в том смысле, чтобы всякие тут не смели лезть на их территорию. Я делаю зверское лицо малфоевской группе поддержки, чтобы отошли от границы чар, и они неохотно отступают, но продолжают гневно шипеть и сверкать глазами. Тем временем я поднимаю палочку Драко. Кроме палочки, по лестнице рассыпана масса карманной мелочёвки, но с этим он сам разберётся. Набор действий заучен у меня до автоматизма. Я уже знаю навскидку, сколько снять баллов, и какое будет взыскание. Дальше по плану следует объяснение с Поттером, его хамство и поход к директору. Всё, как всегда. Даже странно, что они продержались целый месяц без драк — какие молодцы!

Я стараюсь не смотреть в сторону Лили, поэтому слышу звук пощёчины, но не вижу её. Вижу только, как Лили отходит от сына, садится на верхнюю ступеньку лестницы и закрывает лицо руками. Если б я уже не любил её, полюбил бы снова. Как нам не хватало все эти годы человека, который мог бы дать подзатыльник Поттеру! Блэк с ним всегда сюсюкался. Собственно, все только это и делали. Ну, извини, извини, извини, Лили, что мы так плохо воспитали твоего сына. Старались всем миром, кто как мог. Одно могу сказать — Джеймс воспитал бы его ещё хуже.

Поттер воспринимает наказание на редкость спокойно. Поправляет очки и молча подбирает какой-то пузырёк, закатившийся под перила. Так, а вот и ключ к загадке! Драко, вместо того, чтобы проклинать весь род Поттеров, мог хотя бы намекнуть мне об этом! Теперь будет расхлёбывать по полной программе. Грейнджер тем временем присаживается возле Лили и подаёт ей платок. Уизли разгоняет остальных:

— Что столпились? Что вам тут — шоу на мётлах?

Да нет, у нас сегодня шоу без мётел.

— Браво, Поттер, — говорю я смыслу моей жизни. — Я ни секунды в вас не сомневался. Рассказ был бы не так занимателен, как представление в лицах.

Он резко оборачивается ко мне.

— Я не думал, что мать окажется здесь, — сказал, как отрезал. — Мне надо было узнать, что в карманах у Малфоя, а он не хотел вывернуть их добровольно. Это же из ваших запасов? Сэр?

Смотрит так, будто намекает, что я в сговоре с младшим Малфоем и лично вручил ему Живую Смерть.

— Это из школьной кладовой, Поттер, — поправляю я, внимательно следя за его лицом. — Излишки того, что я готовил для больничного крыла. Похвально, что вы узнали зелье по цвету. Я скажу профессору Слизнорту, чтоб начислил вам один... Нет, два балла.

А потом превращу Горация в красивую рыбку и пущу плавать в аквариум. Поттер бледнеет, он прекрасно знает, что я вру, и я вдруг ощущаю абсолютно беспардонный удар Легиллименса. Так и тянет сказать Лили, чтобы она снова ему съездила. Лили, Лили... Лили поднимается со ступеньки вполне спокойная и даже не заплаканная, благодарит улыбкой расстроенную мисс Грейнджер, собирает палочкой оставшийся на лестнице мусор и левитирует всё это в руки Драко.

Малфой стоит красный до ушей и злой, как мантикора. Ничего, оправится. Одет он был, кстати, вполне прилично. И мисс Гринграсс при этой сцене не присутствовала. А нет, её уже позвали — отмечаю я, глянув за границу защитных чар. Но всё равно могло быть хуже, и Малфой это знает, да и мисс Гринграсс, откровенно говоря, не могла увидеть ничего для себя нового. Почему ж Драко в таком отчаянье, что молчит, даже когда я снимаю Силенцио? Я не понимаю, мне надо поговорить с ним... Если не убежит.

— Но, сэр, это же сильнейший яд... в такой концентрации, — любезно просвещает меня Грейнджер. — Мы заметили, как Малфой разглядывает флакон под столом в библиотеке, и хотели просто расспросить его. А он напал на Гарри!

— С чего б ему нападать, если всё чисто? — вскидывается Уизли, заступаясь за друга. — Зачем ему Живая Смерть?

Лили бросает на них предупреждающий взгляд, и парочка затихает. Они увидели, они решили разобраться! Хозяева мира! Не будь здесь Лили, я не стал бы и говорить с ними, а за уши потащил бы к директрисе, но Лили здесь, и я отвечаю, выдавливая не самую приятную из своих улыбок:

— Этим средством усыпляют крыс в подземельях, мистер Уизли. Чтобы не мучились. А что подумали вы?

Уизли и думать? Грейнджер начинает что-то возражать, но Лили успокаивающе берёт её за руку и велит всей троице отправляться в родную башню.

— Мам, извини. Мне жаль, что так вышло, — с мукой на лице сообщает на прощание Поттер.

— Мы потом поговорим, Гарри, — отвечает она. — Дождитесь меня в общей гостиной. Все трое.

Я могу только покачать головой. Ни черта ему не жаль. Поттер в состоянии жалеть только о том, что его застукали. Но я понимаю его затруднения — он не может объяснить матери, за что на самом деле просит прощения. Я пожимаю плечами, глядя на него — я уже сказал, что мне всё равно. Пусть поведает Лили и про то, как лазал в мой Омут. Но он, конечно, этого не делает, а отправляется наверх вместе с друзьями. Лили глядит им вслед. Наконец-то без неизменной улыбки. И почему меня это радует — понять не могу!

Ладно, ерунда это всё. Вот Сектумсемпра в туалете, это было да. В лоскуты. Что особенно меня умиляет в мистере Поттере, так это его любовь к моим заклинаниям. Прямо гордость берёт. Ничего, помирятся! Не с Малфоем, а с матерью. Лили, она умеет ладить с Поттерами. Лили умеет ладить со всеми.

Ну что ещё? Я снова пожимаю плечами — как-то так тут у нас всё, Лил. Подхватываю под локоть жмущегося к стене Малфоя, чтобы не вздумал удрать, развеиваю оградительные чары и возвращаюсь в подземелье, уводя за собой неохотно отступающих тигров. Астория кидается к Драко, Драко шипит, чтобы она отстала, остальные шипят, что Поттер вконец слетел с катушек и не видит краёв. Возмущённые возгласы носятся меж старинных стен, под тёмными потолками и в гулких коридорах наших подземелий. Пока что наших. Любопытно, знают ли мои юные герои, что в Министерстве всерьёз рассматривается вопрос о закрытии факультета?

Выпускной курс сворачивает в общую гостиную, не прощаясь. Я же трусливый предатель — я не хочу отстаивать подземелья! Путь к моему кабинету мы продолжаем вдвоём с Малфоем. В абсолютной тишине. Тут-то нас и догоняет декан Гриффиндора. Ну что, Лили? Что?!

Я возвращаю Малфою его волшебную палочку и отправляю его ждать у двери кабинета. Только чтоб ни шагу вправо, ни шагу влево. Он рассеянно кивает и бредёт дальше. Я прислоняюсь к стене между двух факелов и жду Лили. Я так устал. Я, по-моему, всю жизнь только и делаю, что жду Лили.

— Какие крысы, Северус? — спрашивает она. — Ты не собираешься ставить в известность Минерву? И что с мистером Малфоем?

Мне хочется обнять её. Мне хочется положить голову на её плечо. Всего на секунду. Мне хочется лечь подле неё и уснуть. Просто уснуть.

— Я обязательно сообщу директрисе. Я сказал про крыс, чтобы унять детей, — отвечаю я.

А какой смысл молчать при таком количестве свидетелей во главе с венценосным Поттером?

— И я понятия не имею, какая муха укусила мистера Малфоя.

— Но ты его покрываешь, — проницательно отмечает Лили, прислонившись к стене рядом со мной.

Я киваю. Я не знаю, как объяснить и объясняю, как могу:

— У нас так принято.

На лице Лили, в её прищуренных зелёных глазах явно читается вопрос: где это у нас? В Хогвартсе законы едины! Она не хуже меня знает, что нет. У нас, это в наших подземельях, в нашей системе ценностей, на моей стороне луны. По-моему, я умираю, Лили. Какую-то долю секунды мне кажется, что она вот-вот до меня дотронется. Дотронется до меня. Коснëтся плеча или возьмёт за руку, я не знаю. Но этого не происходит. Между нами слишком большая пропасть, слишком много всего недожито и недосказано. Но она произносит почти ласково:

— Ты уж запирай кладовую покрепче. И выясни, что не так с мальчиком.

И я теряю терпение. И отвечаю резче, чем хотел бы:

— Кладовую плохо запер Гораций. А Драко Малфой примкнул к Волдеморту первым на своём курсе. Он изворотлив, как змея. Он может отпереть Исчезательный Шкаф, когда ему надо. Так что не стоит верить голубым глазам этого... мальчика. Но у Горация в голове кружат золотые рыбки, и он считает, что война давно кончилась. Только она не кончается. Никогда.

Лили бледнеет и глядит на меня с большим беспокойством. Я не рассказывал ей, кто должен был убить Дамблдора, но понимаю, что она и так знает — и кто должен был, и кто в итоге убил. Про рыбок, наверное, тоже не надо было. Лили, я...

— А кто кружит у тебя в голове? — произносит она со вздохом и, наконец, протягивает руку, но я отступаю сам.

Я не понимаю, зачем она спрашивает — хочет, чтобы я это произнёс?

— Крысы, Лили. Большие и толстые, — отвечаю я и демонстративно озираюсь посреди пустого коридора. — Они тут повсюду. Может, откроешь глаза и тоже полюбуешься?

Лили не отвечает ничего, но и не уходит. Это я ухожу, всегда я. Я иду к себе и думаю, что за бес пихнул меня под ребро? И зачем я, как всегда, всё всем порчу? Но она ж не больная, в конце концов, и не убогая! Так пусть уже начинает жить! Пусть уже живёт, что же мне с ней делать?

Что мне с собой делать, в первую очередь? Это же я не живу! Это мне везде мерещатся воскресший Волдеморт и жирные крысы! Я начинаю верить Дамблдору — это испытание похлеще других, и чувствую, я с ним не справлюсь. Крысы, крысы, крысы... Мне надо попить успокоительного отвара. Невозможно постоянно думать про одно и то же и спать по два часа в сутки. Чего доброго, и впрямь начнутся галлюцинации! Но пока на галлюцинацию похож только Драко Малфой. Бледный и недвижимый, он сидит на полу возле моего кабинета, обхватив руками голову, и...

— Я подожду, пока вы воспользуетесь платком, мистер Малфой, но ждать буду ровно три секунды, — предупреждаю я, проходя мимо него в комнату.

Раз, два, три... Драко заскакивает в кабинет, привычно выглядывает в коридор, закрывает дверь, накладывает заглушающие чары, падает на стул и начинает нервно оглядываться. У него тоже, что ли, в голове крысы?

— Пока я подбираю достойные вашего поведения эпитеты, взыскания и штрафные баллы, ответьте мне на один вопрос — зачем? — я останавливаюсь прямо перед ним, заставляя мальчишку запрокинуть голову для разговора со мной.

Драко поднимает лицо, и я вижу, что крысы у него, что надо. С хвостами, зубами и когтями. А в глазёнках у каждой страх, страх, страх... Драко понимает, что врать глупо и бессмысленно.

— Это для отца, — сдавленно произносит он. — Если проиграем последний суд, нас больше к нему не пустят. Он просил найти... что-нибудь безотказное. Он говорит, что ни за что не вернётся в Азкабан.

Я отхожу от него и сажусь в кресло. Я молчу. И он тоже молчит, только тяжело дышит.

— Мать знает? — нахожусь я, наконец.

Драко лихорадочно трясёт головой. В какое-то мгновение кажется, что он вот-вот снова заплачет, но нет. Мы, Пожиратели, крепкие ребята. Закалённые Сами-Знаете-Кем.

— Вы что?! — восклицает он с ужасом. — У мамы крыша пое... Простите, сэр. Она сойдёт с ума, если узнает. Если что-то случится с отцом, тоже. Но, вы понимаете, он просил меня! Он сказал, это его последняя просьба! И я подумал... Живая Смерть — это быстро и безболезненно. Засыпаешь, и всё.

Люций, Люций, вот ты точно свихнулся.

— Твой отец помешался, Драко, — говорю я резко. — Но ты, надеюсь, ещё не до конца. Не буду рассказывать, как ты подводишь под Визенгамот меня и профессора Слизнорта — я знаю, тебе это безразлично. Но ты в первую очередь подводишь себя. У тебя Метка и условный срок, Драко. За убийство отца тебя гарантированно запрут в Азкабане. Очень-очень надолго.

Драко вздрагивает, но его лицо выражает предельную решимость на грани истерики. Решимость загнанного в угол зверька. Он встаёт, он подходит к моему столу, так что я вижу близко, как никогда, ледяные и прозрачные малфоевские глаза. Змеёныш, который хотел подвести меня под гнев Лорда и собирался убить Дамблдора.

— Ну так дайте мне яду, сэр, — выдыхает он в виде тихого шипения. — Дайте мне такой яд, с которым я не попадусь. Который нельзя определить. От которого нет спасения. Дайте мне его и просите всё, что хотите.

— Нет, — мне хочется отстраниться, но я, напротив, наклоняюсь вперёд, чтоб видеть его ближе.

И Драко отступает. Пока.

— Нет такого яда? — он недоверчиво хмурит аристократические брови.

— Нет, я не дам его вам.

Он убивает меня следующим вопросом.

— Почему?

Я... Я теряюсь. Хочется дать ему по губам, но я сдерживаюсь. Так что бы тебе ответить, мой дорогой студент седьмого курса?

— Потому что это безумие, — я выбираю самое вежливое объяснение, но Малфоя оно не убеждает.

— Так у вас нет такого яда? — настойчиво вопрошает он, пожирая взглядом моё лицо.

Ну-ну, попробуй, это даже Волдеморту не удавалось. Я не буду коситься на шкаф за его спиной. Да, и легиллименция меня не смутит. Они что, сговорились сегодня с Поттером? Обнаглели до неприличия! Я не боюсь Драко Малфоя, но мы одни, и ему очень нужно что-нибудь эксклюзивное, он за этим и прошёл со мной в кабинет. Сжимая под столом волшебную палочку, я прикидываю, где он может достать то, что обещал принести Люциусу? В принципе, где угодно. Ох, жизнь моя беспросветная!

— Когда это было? — уточняю я, направляясь к заветному шкафу. — Когда Люциус говорил с вами о яде?

— На свой день рождения, — бормочет он, пьянея от надежды. — Я завтра же пойду к нему снова...

Это вряд ли. Я отпираю шкаф, достаю оттуда запечатанный хрустальный флакон, разворачиваюсь и насылаю Легиллименс. Драко вскидывает палочку, но немного запаздывает. Экспеллиармус. Так-то лучше. Хотя мальчишка всё-таки успел чиркнуть меня режущим заклятием. Надо же, и этот поднаторел! Видимо, его впечатлили собственные ощущения. Сопротивление быстро прекращается, и я спокойно скольжу по его воспоминаниям к событиям недельной давности. Накладываю Обливиэйт. Возвращаюсь к сценам в кладовой, к стычке с Поттером (а Драко ведь и впрямь начал первым, причём с Сектумсемпры!). При мысли о том, какую картину могла застать Лили, у меня холодеет внутри, и мне хочется выжечь память мальчишки как минимум до двенадцати лет, но я удерживаюсь от соблазна. Подчищаю обстоятельства нашего последнего разговора, накладываю несложное Империо и отправляю его в постель.

Отправляюсь в постель сам. Нет, сначала стаскиваю и бросаю в угол прорезанную в нескольких местах мантию — всё равно уже не починишь. А жаль, я почти привязался к тёмно-зелёной! Прощаюсь заодно и с рубашкой — та же история. Вот не люблю, с детства не люблю портить одежду. Комплекс Паучьего Тупика. Хорошо, хоть порезы от Сектумсемпры удаётся залечить без следов. Больно-то как! Право же, я от души горжусь таким действенным заклинанием, жаль его не запатентуешь. Ну всё, пора в постельку. Я ложусь, вернее, валюсь поверх одеяла — всё равно не смогу уснуть, какие зелья ни пей — утыкаюсь лицом в подушку и... хохочу.

Я хохочу и размышляю, отчислять ли Драко из школы за то, что он наслал на своего сокурсника, а потом на преподавателя темномагическое проклятие, о котором теперь не помнит. И не отправить ли мне весточку в Министерство, чтоб Люциусу запретили свидания с сыном? И не пора ли написать Нарциссе, или пусть пока отдыхает? И что мне говорить Минерве и Лили — зачем мальчишка воровал Живую Смерть и почему ни черта об этом не помнит?

Правду, понимаю я. Придётся говорить правду. Никуда не денешься. Эта правда по-крысиному копошится в каждом углу, и всех крыс не переловишь. Какая-никакая, а вылезет. При мысли о том, какие у всех лица будут завтра в учительской, я опять утыкаюсь в подушку. Ну всё, занавес. Я просто не могу больше смеяться. Дайте же кто-нибудь занавес!