Остролист, тринадцать дюймов (джен)

Морской берег был пустынен. Последние лучи заходящего солнца четко высвечивали каждую деталь облачных контуров, добавляя им изменчивых кровавых оттенков.

Крюкохват стоял неподвижно, тяжело опираясь на трость, глядя на гладкий белый камень.

«Здесь лежит Добби, свободный домовик».

Волны с шумом накатывались на берег, обдавая старого гоблина солеными брызгами, предоставляя ему шанс при случае оправдать соленые капли на своем лице.

Казалось бы… С чего плакать? Отчего ощущать потерю? Однако так могло показаться лишь волшебникам. Их История Магии рассказывает только о гоблинских войнах, не раскрывая правду о причинах этих войн.

Были верны истории о гоблинских мятежах в восемнадцатом столетии, поднявшихся после принятия Закона о Волшебных палочках, запрещавшего их использование любым существам, не имевшим в своем роде людей.

Вот только мало кто из слушателей выделит в лекции слово «мятеж» и заподозрит, что гоблины на тот момент уже были в рабстве. И тем более никто не вспомнит, что волшебных палочек и до этого закона гоблинам никто не давал.

Волшебники назвали это заключением союза с более слабым народом, умалчивая при этом, что почти семнадцать веков гоблины платили огромную контрибуцию за собственную «свободу», как изволили ее называть люди.

Несколько Кланов рискнули — и попытались пойти против основного закона — Закона о Знании. У человеческих мастеров были выпытаны секреты создания волшебных палочек, и несколько кланов смогли вырасти в магии. Однако людям это было не на руку — они затребовали контрибуцию за украденные знания, и сама магия отдала в рабство те Кланы, что нарушили закон.

Так появились домовики.

Никто не упрекнет их ни в чем — они пытались сделать добро для народа и до сих пор умеют больше, чем любой волшебник. Нарушили закон — да. И заплатили за него — сами.

«Свободный домовик».

Какая насмешка. Горечь в душе Крюкохвата могла посоревноваться объемами с местным заливом.

Он никогда не знал Добби, кроме тех последних минут, когда жизнь домовика оборвалась. Магия освободила его — а значит, контрибуция была уплачена. Но вернут ли волшебники рабов, к которым так привыкли? Тех, кого уже считают едва ли важней домашних животных, которые ко всему прочему делают всю домашнюю работу.

«Добби — свободный эльф!» В этих словах, брошенных в лицо бывшей хозяйке, бурлила смелость. Всему народу гоблинов так не хватало этой смелости, чтобы перестать быть в подчинении «союзу».

В памяти еще были живы события тех времен, когда британцы нарушили Статут и сняли магглоотталкивающие чары с Гринготтса в 1749 году.

То самое нарушение, которое проходят в их школах, умалчивая о том, что, когда люди услышали о «злобных карликах», у которых было очень много золота и других богатств, гоблины встали перед выбором: быть под корень истребленными бесчисленной массой магглов или окончательно смириться с тем, что волшебных палочек им не достанется и им придется склонить голову, не надеясь когда-нибудь ее поднять. И, забросив надежду на спасение своих братьев из рабства, оставить домовых эльфов ручными обезьянками волшебников.

Сложно сказать, что заставляло Крюкохвата продолжать смотреть на надгробие единственного эльфа, который вспомнил и осознал свою тягу к свободе. К тому, чтобы принадлежать лишь сородичам, с которыми состоишь в родстве.

Последние месяцы были еще более тяжелыми, чем обычно. Волшебникам стало мало контрибуций и раболепного молчания.

Они решили ограничить свободу гоблинов еще больше и захватили Гринготтс, диктуя, кто может пользоваться услугами гоблинов, а кто нет.

Побег из Гринготтса после этого стал в среде гоблинов чем-то естественным — в банке оставались лишь семейные, принадлежавшие Клану согласно законам аренды. У Крюкохвата семьи не было. Он даже не обзавелся женой. Точнее, однажды женился, но за три года в семье не родился ни один ребенок, платить родителям за то, что они позволили Крюкохвату и его супруге арендовать друг друга, было нечем, поэтому мужа и жену вновь вернули в родительские семьи. Было жаль расставаться с женой, но польза для семьи первостепенна.

Гоблин принадлежит семье. Всей семье. И это самый лучший уклад вещей, запрещающий вредить детям, потому что вредить можно лишь тому, что принадлежит тебе, а общее — не может принадлежать одному.

Когда родители Крюкохвата скончались, он стал принадлежать исключительно себе и уже хотел создать семью во второй раз, но не успел. И теперь не жалел об этом.

Кровняка и Дирка возвратили родственникам после того, как выжали из них все золото, что у них нашлось. Будь у Крюкохвата семья — и из нее волшебники вытянули бы все деньги… Ведь для того, чтобы воевать, нужны огромные средства. Но шантажировать было некого, и оставшемуся гоблину достались пытки. Столько пыток, что выжить в принципе не полагалось. Но все же выжить удалось, так же, как и спастись, а сейчас — даже остаться одному и отдать дань памяти павшему собрату.

Лишь интуитивно Крюкохват ощутил, как кто-то подошел со спины. Девочка, которую звали Луной, бывшая сокамерница Крюкохвата, присела рядом с могилой.

— Я сочувствую, — ее голос почти заглушил шум прибоя. Она не жалела его? Она ему сочувствовала? Воистину, сегодня был наистраннейший день в Истории Магии. Сначала волшебник Гарри Поттер сам копал могилу для домового эльфа, которого считал другом. Теперь юная волшебница, Луна Лавгуд, сочувствует горю гоблина по поводу погибшего собрата. И если Гарри Поттер разочаровал, потому что точно солгал при заключении соглашения, то чего ждать от этой девочки?

— Спасибо, мисс, — Крюкохват равнодушно кивнул, исключительно из уважения к памяти погибшего.

— Мой дед сейчас делает волшебные палочки, — просеивая между пальцами песок, произнесла Луна. Кажется, даже ее друзья считали ее странноватой.

— Видимо, ему не терпится вооружить вас, — пожал плечами Крюкохват, переводя взгляд на море.

— Ему не терпится поскорей взять с меня Непреложный Обет, чтобы я не смогла никому рассказать, чему он меня научил, — отозвалась Луна.

— Зачем же он учил вас? — Крюкохвата не слишком интересовал ответ, но ему был свойственен такт, не поощрявший резкое обрывание беседы с тем, кто принес соболезнования горю.

— Боялся, что семейные секреты погибнут…

В этом все люди. Скупиться на знания для других, лишь бы урвать свою мелочную выгоду, и лишь в последний момент спохватиться. Гоблинский народ никогда этого не понимал. Любое новое знание сразу же передавалось по цепочке — от мастера десяти ученикам и так далее.

А эти чертовы Обеты людей так и не дали гоблинам возможности узнать методику изготовления волшебных палочек, потому что мастера гибли, только начав говорить.

Даже текст Обета гоблины знали не дословно.

Не сообщать способ изготовления волшебной палочки нечеловеческим народам; не распространять знания о мастерстве вне семьи; накладывать на каждого ученика Непреложный Обет о выполнении соглашения. Теперь оказывается, что в случае угрозы гибели секретов семьи мастер может переложить обязанности Обетования ученика на другого изготовителя волшебных палочек.

— Вы умеете мечтать, мистер Крюкохват? — и снова заданный невпопад вопрос вывел Крюкохвата из размышлений. Он уже позабыл про волшебницу, которая никак не могла унять собственное любопытство.

— Разумеется, мисс, — ворчливо отозвался он.

— А ваши мечты — они сильные?

— Судите сами, мисс, я мечтаю о свободе… Свободе своего народа от человеческого гнета, — в голос прорвалось тщательно сдерживаемое раздражение. Все же не стоило так много общаться с волшебниками — это плохо сказывалось на корректности.

— Сильные,— улыбнулась Луна,— а я мечтаю о том, чтобы мама была жива…

Крюкохват хотел было поинтересоваться о причинах столь странной откровенности, но вопрос встал комком в горле, когда он увидел, как на пальцах юной волшебницы загорается сиреневый огонь.

— Что это? — иной вопрос сорвался с губ совсем неожиданно.

— Это моя мечта… — пожала плечами Луна и, дунув на сгусток волшебства, отправила его в краткий полет до надгробного камня. — Вам подойдет остролист, господин Крюкохват.

И Луна исполнила желание, терзавшее Крюкохвата еще несколько минут назад — легко зашагала прочь, оставив его в одиночестве.

Слабо осознавая, что делает, Крюкохват положил ладонь на камень. И ощутил его — волшебство. Ту самую магию, которая снимала с волшебников необходимость в утомительных ритуалах для достижения какой-то магической цели...