Остролист, тринадцать дюймов (джен)

Восшествуй, незнакомец, но прими в расчёт:

Того, кто завистью грешит, возмездье ждёт,

Богатство без труда ты хочешь получить —

Недёшево за то придётся заплатить.

Сокровище, что в подземелье мирно спит,

Тебе, запомни, не принадлежит.

Вор, трепещи! И знай, что, кроме клада,

Найдёшь там то, чего тебе совсем не надо.

Классная комната была забита гоблинятами. Ни одного прогульщика, более того — на семь учеников больше положенного, видимо, пришел кто-то из младших. Что ж, стремление к знаниям — это повод для гордости членов семьи.

Крюкохват удовлетворенно кивнул и выставил на стол статуэтку:

— Это было найдено в одном из классов, в которых вы вчера находились.

Ученики напуганно затихли. Все бы ничего — но фигурка изображала человека — девушку, что держит в ладони кубок.

— Кто это сделал? — Крюкохват провел пальцами по изящным изгибам вещицы.

Напуганное молчание уплотнилось. Изобрази скульптор кого-то из клана, было бы нестрашно. Но любое преклонение перед людьми считалось почти святотатством. Как можно преклоняться перед теми, кто живет неправильно? Забывает о своих корнях, как только вырастает, может предать даже свою семью...

— Никто? — насмешливо уточнил Крюкохват. — Значит ли это, что она ничья?

И снова тишина, лишь уши детей подрагивают, выдавая любопытство — все же мастерство видно невооруженным взглядом.

— Ну что же, тогда я могу это уничтожить? — статуэтка оказалась над полом.

— Не можете, — ровно ответил с первой парты Гринкфель, лучший ученик класса, — вредить вещи может только хозяин вещи.

— А кто хозяин?

— Хозяин — сотворивший, — бесстрашно глядя в глаза мастеру-наставнику, произнес гоблиненок.

Пальцы Крюкохвата разжались, и фигурка упала на пол, рассыпавшись на осколки.

— Почему я так сделал?

— Потому что хозяин — вы, — с уверенностью ответил Гринкфель, — иначе вас будут судить на вашем Семейном Совете за уничтожение чужого труда.

Крюкохват торжествующе улыбнулся. Да, конечно, не зря Гринкфеля уже рекомендовали к счетным работам. Он не только знает все законы Клана, но и свободно ими владеет и не боится чужого ему Крюкохвата. Да и в чем суть страха, когда ты знаешь, что с тобой ничего не случится?..

«Что сделано мастером, принадлежит мастеру», — фраза, которой гоблинят учат в первую очередь. Ее должны знать и не бояться произнести все дети Клана.

— Итак, Гринкфель молодец, — Крюкохват поправил висящую на доске карту мира. Она сейчас пригодится, правда, человеческие географы увидели бы ряд расхождений между своими картами и этой гоблинской картой. Например, в наличии материка между Евразией и Северной Америкой. Конечно, гоблины использовали другие названия, но и человеческие не игнорировались — тем более что волшебники использовали именно человеческую географию.

— Что ж, темой нашего занятия будет история изменения распространения магических дождей по нашей планете, — Крюкохват кашлянул. Вовсе не для привлечения внимания — это было излишне, просто в горле запершило. — Итак, наш народ не любит людей. Это повторялось нами много раз, и не для того, чтобы вбить вам в головы отвращение к ним, нет. Нам от природы не дано испытывать к этой расы приязнь. Это противоестественно. Природа людей омерзительна гоблинам не меньше, чем людям — природа гоблинов. До определенного момента мы даже не подозревали о том, что вне нашего материка есть земля и другие разумные расы.

Тот самый неуказанный на человеческих картах материк на карте слегка засветился. И увеличился, заполоняя собой пространство полотна схемы местности. Стали видны материки и сияющая пирамида, возведенная в центре этого куска суши.

— На нашем материке не встречалось людей. Зато у нас был источник магии, и наши предки научились ей пользоваться. Первая магия была отлична от современной — необузданная, неприрученная, своенравная. Мы могли призвать грозу, но если просили недостаточно вежливо — гроза могла обернуться бурей, или наоборот — смениться полной засухой и неурожаем. Чтобы научиться разговаривать с магией и пользоваться ею, гоблинам пришлось приложить много усилий. Основным недостатком источника было то, что магическая энергия, что он притягивал, была привязана к месту. На расстоянии от него — магия ослабевала и терялась вовсе. А ведь народ рос, и земля, прозванная позже Атлантидой, однажды могла оказаться перенаселенной. И вот тогда Старейшины решили рискнуть.

На карте выплыли изображения шести старых гоблинов. Их знали поименно, и гоблинята почтительно завздыхали.

— Несколько отрядов исследователей были посланы на поиски новых земель и новых источников магии по всему миру. Информация собиралась не сразу. Прежде, чем было закончено исследование, сменилось три гоблинских поколения. Но в конце концов, — Крюкохват перевел дух и продолжил, — обнаружилось еще две точки.

Карта вновь уменьшила Атлантиду, показывая остальные материки.

— Вот тогда наш народ и познакомился с людьми. Магия была им непокорна, и мы их не боялись. Пока наши путешественники странствовали по планете, ученые наши не теряли время. Они смогли рассчитать, как распространить магию по все земле — нужно было перенаправить потоки звездных магических дождей, что в текущий момент в указанных точках проходили практически сквозь планетную твердь. Мы выстроили близ источников магические концентраторы, ставшие опорами.

В двух местах возникли новые изображения пирамид — почти у самого моря на севере Африки и на юге Мексики, недалеко от Панамского перешейка.

— И вот был проведен ритуал. Долгий, многодневный, утомительный. Трое старейшин уговаривали магию перестать ходить проторенными путями. Магия сопротивлялась — в отличие от гоблинов, она новое воспринимала с трудом. В итоге она покорилась и сменила течение. Но отомстила нам за настойчивость.

Атлантида на карте ушла в океан. Художник, зарисовавший этот процесс, постарался — были видны и дым от угасающих вулканов, и разверзающиеся воды. А ведь каждое движение картинки прорисовывалось отдельно. И только потом — сливаясь воедино — изображения могли жить.

— Итак, наш народ гоблинов заплатил за этот ритуал гибелью своей земли. Зато потоки магии, источаемые звездами, теперь омывали планету со всех сторон. Стоило ли это гибели дома? Да, пожалуй, что да. Впрочем, ценой нашей стало не только это. После ритуала оказалось, что среди людей стали появляться те, кто могли договариваться с магией, как и мы. Итак, мы потеряли родину, часть народа, люди же не заплатили ничего, но начали пользоваться тем, что им не принадлежит. Мы создали текущие течения магии. Магия была наша. Но теперь ей пользовались и люди. Сначала только египтяне и ацтеки, но со временем стало ясно, что магия распространялась среди людей, как заболевание. Скоро практически на каждом материке планеты были люди, умевшие вызывать дожди и ходить по воде.

Крюкохват остановился и, переведя дух, оглядел учеников. Гоблинята молчали. Все знали, чем закончился этот этап истории. Не в подробностях, но знали все. А вот сейчас — узнают в подробностях.

— Мы начали торговать с людьми, меняли золото и богатства на ритуалы. Мы не боялись. Ведь численность наша росла довольно быстро, а в освоении магии мы опережали людей на добрых две эпохи. Вздумай они воевать — мы бы разбили их наголову, хоть численность человеческой популяции значительно превосходила гоблинскую. Ведь мы всегда были едины, а людей раздирали междоусобные войны. Однако настал момент, когда гоблинам пришлось пожалеть, что они не смогли оценить восприимчивость людей к магии по достоинству.

Крюкохват замолчал. На этом данный этап истории был закончен. Заключение было дано, чтобы ученики поскорей побежали домой — к учебникам, читать, что же будет дальше.

— Все свободны и, если желаете — дома напишите размышления о трактовке закона принадлежности. Как можно его нарушить, чем это наказуемо, почему этот закон считается среди нашего народа священным, — гоблинята разошлись, подавленно перешептываясь. Да, история печальна. Ничего с этим не сделаешь.

Интересно, сколько будет невыполнивших «задание». И будут ли вообще. В принципе, никто и никого не заставлял — если ученик не хотел тратить время, он мог вообще не писать. Ведь каждый гоблин лично думал, как возвращать долг данной жизни породившей тебя семье. Гоблину, не зарекомендовавшему себя достойным обучением и признанием учителей, супруга в аренду и на год не дадут. Это для людей так мало имели веса результаты обучения. Для них важней были какие-то странные показатели, вроде степени родства или личных симпатий, а не мастерство. Стоит ли дивиться, что подлинного искусства в ремеслах они так и не достигли?

Крюкохват поднялся и тоже покинул класс. Его сегодня уже ожидал гость.

Гость, что сейчас сидел у Крюкохвата, не пользовался у людей особой любовью.

— Будешь ли ты чай, Штильцхен?

— Буду, — задумчиво пробормотал друг, глядя, как Крюкохват разливает по чашкам кипяток.

— Все обдумываешь последние контракты?

— Скорее осознаю, что был обречен на провал, — отозвался гость, поскребывая подбородок, — ни один договор не принес существенной пользы. Даже самый последний — с мастером волшебных палочек. А он был последней ставкой.

— Ты был первым и потрясающим случаем, который доказал, что это вообще возможно, но лишний раз подчеркнул, насколько противоестественен союз гоблина и человека. Но пойми. МЫ и люди… Это противоестественно.

Румпельштильцхен замолчал. Тема его рождения не была для него приятной. Уже несколько веков прошло с того момента, как его мать — одна из отважных гоблинских воительниц — попала в плен. Много лет как он должен был бы смириться с самим фактом собственного позорного зачатия. Но даже его мать смирилась и согласилась с волей семьи — и дала ему жизнь. Первому полугоблину. А сам Штильцхен все видел в этом позор для себя.

А ведь ему первому дали в руки палочку. Ведь его отец был человеком. Отвратительным человеком, но человеком. Глядя на магический инструмент в своей руке, Штильцхен, кажется, и задумался впервые о том, чтобы стереть границу между расами. Он думал, что рано или поздно, когда полугоблины перестанут быть редкостью, вражда меж людьми и гоблинами исчезнет. И вновь начнется союзная эпоха разделения ремесел. И бесчисленное множество брачных контрактов им было заключено между членами его семьи и тех семей, что оказались вдохновлены его идеями. Дети этих семей получали палочки, но люди не спешили менять отношение к гоблинам. Более того, сам Штильцхен заработал клеймо «злобного карлика-похитителя детей». Ну да — согласно брачному контракту, дети в случае распада семьи уходили к гоблинам. Люди этого принять не могли и не хотели. Более того, история о Румпельштильцхене была настолько к нему некомплементарна, что он даже сменил клановое имя на человечье. Потом — когда обнародовал прославившее его изобретение.

— Между прочим, о том, что ты тратишь собственные таланты, тебе говорили очень многие, — сварливо пробурчал Крюкохват, — вот что ты ждал от последнего контракта, объясни?

— Знаний, естественно, — Штильцхен не мешал проверке расчетов своим размеренным тихим голосом, — я ожидал, что хотя бы члену семьи мастер доверится. Это вполне в стиле людских взаимоотношений.

— Да когда ж ты поймешь, люди имеют премерзкую привычку — любить каких-то детей больше, каких-то меньше. А этого Олливандера с Пандорой разделял и брачный контракт, и то, что девочка очень походила на мать. Да и суть того, что при расторжении брака Пандора возвращалась в Клан, не играла на руку получению знания. Хотя там супруга погибла — но все же. Девочка могла вернуться к нам в любой момент.

Гоблины давно перестали лелеять надежды о равенстве. Не сейчас. Сумасшедшие гении вроде Фламеля были редкостью, и успешность их действий была довольно неопределенной. А вот получить знание об искусстве создания волшебных палочек означало как минимум поднять голову. Лишить волшебников главного их козыря — вот первый шаг к восстановлению равенства. Войны гоблины не хотели — да кому она нужна? А вот вернуть былое влияние — да, этого народ гоблинов жаждал сильней всего прочего.

Была одна загвоздка. Закон о получении знания. Знание должно быть куплено или быть передано добровольно. Права на украденное знание легко оспаривалось волшебниками. Попробуй кто-нибудь выпытай у мастера волшебников его секреты. и даже если это выяснится спустя несколько веков — сама магия заставит вернуть украденное и ввергнет народ, осмелившийся на такой поступок, в рабство. Такое уже было в истории. Повторения никто не хотел.

И волшебники не рвались в рабство — дозволяли гоблинам владеть их искусством. Дозволяли, и это действительно было унизительно. Покуда волшебникам нужно было золото, что добывали гоблины, их оружие и продукты ремесел — гоблины жили. Конечно же — законы покупок волшебниками соблюдались исключительно свои. А они «покупали», а не «арендовали». Правильно, кому же захочется платить лишний раз? Украсть и объявить это «наследованием» гораздо проще.

— И все же Гаррик относился к Пандоре лучше многих. Он, конечно, не сказал ей о контракте, пусть позже и обзавелся другой семьей.

— Зато девочка все детство проломала голову, почему брата пытаются научить изготовлению волшебных палочек, а ее нет.

— Но следует сказать — я добился признания. Хотя с учетом провала главной моей цели, значения это имеет мало. Столько сил потрачено, а никто — даже Альбус — не понимает, почему я не отпускаю идею объединения народов. Хотя и говорит о всеобщем благе… — Румпельштильцхен тяжело вздохнул.

— Человека не будут волновать идеи гоблинов,— Крюкохват отодвинул чашку и вернулся к конторке, на которой лежала учетная книга, в тысячный раз уставившись на результаты расчетов, — а ты гоблин, пусть и наполовину.

— Я исполнил мечту людей, я изобрел философский камень, — голос Штильцхена с каждым словом звучал все более безнадежно. — Я тратил то, что он мне давал, на попытки смягчения распрей между нами и людьми.

Вряд ли кто-то ассоциировал Николаса Фламеля с Румпельштильцхеном. Хотя могли бы — ведь договора свои он оплачивал золотом и эликсиром долголетия. Хотя у камня был еще ряд приятных магических свойств.

— Дамблдор просит арендовать ему камень,— тихо произнес Штильцхен.

— Ты изготовил камень. Что сделано мастером, принадлежит мастеру. И распоряжаться им тебе и только тебе.

— Тогда я дам Альбусу камень, мне он больше не нужен…

Согласно закону мастеров, что делали волшебные палочки, мастерство должно быть передано старшему ребенку в семье при строгом соблюдении Непреложного Обета на неразглашение. Тайна искусства должна сохраниться. Если одно из семейств мастеров угасало — другой мастер брал ученика — строго первого ребенка в семье. Давно было понято — младшие дети волшебных палочек делать не могут. Гаррик пытался преодолеть это — но его первенцем была Пандора, а ей искусство нельзя было передавать. Его сын — младший сын — мастерства не постиг.

Гаррик не относился к дочери плохо из-за ее происхождения, и даже факт брачного контракта его мало заботил. Просто ей грозила смерть в случае освоения искусства. Таков был закон мастеров.

Поэтому — Гаррик рассказывал ей сказку про «Трех Братьев и Звезду» и думал — поймет ли она или все-таки зашифровано ее содержимое слишком глубоко: «Жили были три брата-кузнеца. Юп, Непт и Плут. И мечтали они народу своему помочь и героями стать. И вот упала на землю звезда. Три дня пылал лес возле деревни братьев, и решили братья найти ту звезду. Призвали они дождь на лес — чтобы огонь притушить — и пошли искать звезду. Путь был долгим и сложным — братьев едва не поглотили демон огненный да джинн дымовой. Да болотные монстры на них охотились — не хотели их к звезде пускать. Но вот нашли братья звезду — и вот чудо — оказалась она куском металла. Братья-кузнецы принесли звезду в деревню и начали в своей кузнице работать. Юп был младшим и менее терпеливым. Ему было неохота долго возиться с формой и выбирать время. Бросил он все и целую ночь ковал из железа простую длинную палку. Гроза была в ту ночь, и особенно Юп восхищался молниями — скоростью, силой и безжалостностью.

Казалось ему, что сильнее силы нет. Вышла к утру у него палка-посох. Неровная, неаккуратная. Посмеяться кто-то над ним посмел. Тогда ударил Юп по земле посохом, и убила молния шутника. А на небе не было ни единой тучки.

Средний брат, Непт, хотел сделать оружие. Видел он у заезжего воина трезубец, и до того ему форма понравилась, что ковал он свой трезубец пять дней и пять ночей. Не ел, не спал, света белого не видел, только бурю на океане и заметил — и залюбовался мощью бушующих волн. И не отпускали его мысли о том, как бы было бы прекрасно покорять морские штормы, покуда молотом он по наковальне стучал.

И вот — готов был его трезубец. Юп хотел было подтрунить над братом — мол, у меня простая палка молнии вызывает — а ты столько работал и получил вилы, чтоб сено убирать. Да только вышел Непт на берег и по воде пошел. Без малейшего ритуала. И волны расступались перед его трезубцем. А после — и вовсе трезубцем махнул, рыбьим хвостом по воде плеснул и в пучине океанической сгинул.

Плут был хитрей. На то он и был старшим братом. Он видел, что посох младшего умеет выпускать только молнии и слишком громок, а трезубец Непта — весьма тяжел, хоть и могуч, и покоряет океан.

И принялся Плут ковать короткий жезл — чтоб на поясе его носить. И думал о том, как волю свою исполнять коротко — по приказу. И чтоб было орудие воли его беззвучно, чтоб людей не пугать. И вышел у него жезл. И первым же приказом Плут убил главного врага своей деревни. Много легенд о тех братьях ходило. Даже рассказывали что не в звездной стали дело, что Вина — дочь Юпа — просто в зеркало смотрела, мечтая суженого увидеть, — и зеркало ожило, и совершенно никаких обрядов Вина не знала. И искусство, что принесли братья людям, исполнило их главную мечту — прославило их среди народа как героев. А у некоторых племен их и вовсе за богов почитали».

Много раз слушала эту сказку Пандора. Под конец — видимо, что-то поняла и начала экспериментировать, но смерть прервала ее изыскания.

Ксенофилиус Лавгуд был хорошим отцом и плохим зятем. Луна выросла замечательным человеком, но Ксено настолько избегал общества, что с внучкой Гаррик Олливандер познакомился только в год ее поступления в Хогвартс.

И внучка внезапно оказалась человеком. Глядя на нее, нельзя было даже заподозрить, что она являлась потомком не самого любимого волшебниками народца. Да, она казалась чудаковатой — ее отцом ведь был Ксенофилиус Лавгуд, — но Гаррик очень внимательно следил за ростом девочки, пытаясь понять, не окажется ли она разочарованием, подобным родному дяде, который так и не смог понять высокого искусства изготовления волшебных палочек.

Времени размышлять хватало. Но оно закончилось быстрее, чем хотелось Гаррику.

Луне не успело стукнуть семнадцать, когда Волдеморт совершил переворот и, принявшись за уничтожение Гарри Поттера, взял Олливандера в плен.

Вот тогда его внезапно пронзил страх за собственную жизнь. Он был последним в роду древнейших мастеров, которые изготавливали еще волшебные посохи, ставшие «предками» волшебных палочек.

Волдеморт пришел в ярость от того, что убить Гарри Поттера не получилось, даже следуя подсказкам Олливандера. Именно поэтому, когда Луна оказалась в подземелье вместе с дедом, тот счел это своеобразным рождественским подарком. У него появилась возможность передать знания. Конечно, жаль, что не было волшебной палочки и невозможно оказалось заключить с ученицей Непреложный Обет о неразглашении, но Гаррик ограничился обещанием внучки, что Обет она даст другому мастеру, когда окажется на свободе. Это позволялось в исключительных случаях, когда стоял вопрос о гибели целого поколения мастеров. Луна была честной девочкой и умела держать слово — уж это он о внучке доподлинно узнал за шесть лет переписки.

Он знал не только гоблинский закон «сделанное мастеру — принадлежит мастеру». Он знал и основной закон изучения нового у гоблинов: ремесло не может быть украдено. Лишь услышано или передано. Можно услышать секрет какого-либо мастерства и использовать его — ведь мастер сам не проследил или нарочно выдал его.

И вот в грязном сыром подвале Гаррик и Луна шепотом объяснялись, хотя старому мастеру было и неловко от того, что поодаль у стены лежал гоблин. Крюкохват. Судя по виду гоблина, после последнего приятного общения с ведьмой Лестрейндж сил подслушивать у него не было.

Гаррику было даже жаль его — ведь пытки не были чем-то принципиальным — они являлись скорей развлечением для этого дьявола в юбке. Гринготтс склонился, как только лишился управляющего. Крюкохват в своем народе был мастером и чтился за искусство, которого достиг, хотя с горечью и замечал, что сейчас от непрерывных Круциатусов у него сводит пальцы и он еще долго не сможет приносить клану пользу.

Иногда он даже размышлял о том, что мог покончить с жизнью, но это раздавило бы семью и опозорило бы ее. Хоть и освободило бы его народ.

— Все мы — гоблины — принадлежим предкам и выполняем их волю. Ты принадлежишь Семье. Каждому ее члену, поучаствовавшему в твоем сотворении. Усмехаешься, человек? — криво ухмылялся Крюкохват. — Вам даже в голову никогда не придет, что ребенок принадлежит матери и отцу просто потому, что оба родителя занимались его созданием. Но и в их создании тоже кто-то участвовал, а значит, и они кому-то принадлежат. Только люди могут причинять вред своему ребенку, потому как не чувствуют, что портят свою вещь. Люди забывают о том, что именно они создали дитя.

Луна все это слушала — ей было интересно, да и несмотря на скверный характер сокамерника — его можно было понять. Сам Гаррик имел силы лишь закатывать глаза. Он как никто знал о том, что свадьба среди гоблинов — это наискучнейший обряд подписания договоров ренты.

Одни родители соглашаются передать своего сына в аренду чужой дочери.

Другие передают в аренду дочь.

Новобрачные платят детьми за то, что им позволили заключить договоры аренды друг на друга. Как минимум по одному ребенку на семью каждой из сторон. Больше можно, меньше нельзя. Срок истечения договора — три года, если дети не начнут появляться на свет, договор расторгается, супруги возвращаются семьям. Как только рождаются дети — начинают отдаваться долги. Первый ребенок — родителям невесты, второй — родителям жениха, и только третий — супругам. И так со всеми последующими детьми.

И это естественно. Для гоблинов.

Дедушка любил писать письма. Могла ли Луна предположить, что когда-нибудь будет делать волшебные палочки? Нет, и вряд ли мозгошмыги дедушки, что сейчас кружили вокруг люстры, обматывая ее своей зеленой шерстью, были посвящены не тому, как легко она поняла суть.

Нет, там, в подвале, она ничему не научилась. Она всего лишь поняла суть того, как кусок дерева с какой-нибудь чешуйкой внутри начинал творить чудеса. Ведь если б в этом не было секрета — колдовал бы каждый, кто бы мог запустить шнырька внутрь дубовой ветки.

— Я сегодня закончу волшебные палочки для нас с тобой и возьму с тебя Обет, — произнес дедушка, и, оторвавшись от танца мозгошмыгов, Луна встретила внимательный взгляд серебристых глаз. — Раз уж вышло, что мы оба выжили и на свободе… Тем более это может измениться.

— Почему Обет насколько принципиален? — сиреневые мечталки, что плясали на пальцах деда, зачаровывали сильней танцующих мозгошмыгов. Луна даже чуть не забыла о только что произнесенном вопросе.

— Потому что волшебные палочки — привилегия людей, — отозвался тот, запечатывая внутри ивовой ветки чешуйки саламандры. Даже удивительно было, как он так быстро нашел необходимые составные части для палочек, — и мы обязаны ее сохранить. Ты же не хочешь войны, правда, солнышко?

— Для Дина подойдет орешник… Кажется, я видела его в саду у Флер, — Луна не любила, когда кто-то распугивал творческих шнырьков во время ее рисования. Наверное, этого не любил и дед. Поэтому она и покинула комнату, оставляя деда вместе с его искусством.

Под ногами скрипели ступеньки — наверное, под ними живут скруслы. Надо налить им масла в блюдечко — тогда они перестанут скрипеть суставами.

Песню скруслов, однако, прервали. Из-за прикрытой двери в комнату Крюкохвата доносился его возмущенный голос:

— Вечное высокомерие волшебников! Меч принадлежал Рагнуку Первому и был отнят у него Годриком Гриффиндором! Это утраченная драгоценность, шедевр гоблинского мастерства! Он должен принадлежать гоблинам! Такова цена моей помощи, а не хотите — как хотите.

— Нам нужно посоветоваться. Можно, мы выйдем на пару минут? — ответил Гарри.

Не то чтобы Луна стремилась подслушать — но и быть пойманной на подслушивании ей точно не хотелось. Луна еле успела нырнуть в ванную комнату поблизости. Мимо протопали друзья и устроились в гостиной прямо напротив ванной. Так близко, что их приглушенные голоса вполне были слышны Луне.

— Да он просто издевается! Нельзя отдавать ему меч, — Рон явно был не в духе.

— А это правда? — голос Гарри прозвучал измученно — несладко ему выдерживать нападки Рона, да еще и думать о Крюкохвате. — Гриффиндор действительно украл меч?

— Не знаю, — устало произнесла Гермиона. — Волшебная история часто умалчивает о том, какой ущерб волшебники причинили тому или другому магическому народу… Во всяком случае, я никогда не слышала, чтобы Гриффиндор получил свой меч нечестным путем.

— Очередная гоблинская байка. Они постоянно рассказывают, как волшебники их обижают. Надо еще радоваться, что он не потребовал какую-нибудь из наших волшебных палочек!

— У гоблинов есть причины недолюбливать волшебников, Рон, — умница-Гермиона бросилась на защиту гоблинов. — В прошлом с ними часто обходились невероятно жестоко.

— Ну, гоблины и сами не такие уж белые и пушистые, — упорствовал Рон. — Знаешь, сколько наших они убили? И между прочим, не брезгуют грязными приемчиками!

— Вряд ли имеет смысл заводить сейчас дискуссию с Крюкохватом о том, чей народ подлее и больше зверствует, как ты думаешь?

Наступила пауза.

— Ладно, — нарушил молчание Рон. — Давайте так: мы скажем Крюкохвату, что расплатимся с ним, когда войдем в сейф, а до этого, мол, меч нам нужен. Там ведь лежит поддельный, правильно? Мы их поменяем и отдадим Крюкохвату копию.

— Рон, да он их отличает лучше нас! — воскликнула Гермиона. — Он первый заметил подделку!

— А мы сделаем ноги, пока он не разобрался…

— Это низость, — тихо сказала Гермиона. — Попросить о помощи, а потом обмануть? И ты еще удивляешься, что гоблины не любят волшебников?

Вот тут Луна была с ней абсолютно согласна.

— Ладно, ладно! Просто я ничего другого не могу придумать. А ты что посоветуешь?

— Нужно предложить ему что-нибудь не менее ценное.

— Какая ты умная! Пойду принесу еще один меч древней гоблинской работы, а ты заверни его покрасивее.

Они снова замолчали.

— Может быть, он и врет, — после долгой паузы наконец произнес Гарри. — В смысле, Крюкохват. Может быть, Гриффиндор ни у кого не отнимал меч. Откуда мы знаем, что Крюкохват говорит правду?

— А какая разница? — спросила Гермиона.

— Разница в том, что я по этому поводу чувствую, — Гарри сделал глубокий вдох. — Скажем ему, что отдадим меч после того, как он проведет нас в сейф, только не сообщим, когда именно мы это сделаем.

— Гарри, нельзя же так… — встревоженно прозвучал голос Гермионы. Она не договорила — наверняка по лицу Гарри было видно, что решение окончательное.

— Так мы его правда отдадим, — сказал Гарри, — когда уничтожим все крестражи. Я сам прослежу за тем, чтобы Крюкохват его получил. Я не собираюсь никого обманывать.

— Да ведь на это могут уйти годы! — вскрикнула Гермиона.

— Знаю, но он-то не знает. Все-таки это не вранье… по сути.

— Не нравится мне это, — сказала Гермиона.

— Мне тоже, — признался Гарри.

— А по-моему, гениально! — воскликнул Рон. — Пошли, скажем ему.

В тесной темноте ванной комнаты Луна прижалась лбом к зеркалу. Щеки и лицо пылали сильнее, чем ожидалось, ведь стыдно было не за себя, а за собственных друзей и за людей в принципе.

Гоблины заслуживали лучшего отношения. Мама была достойна того, чтобы ее смог оценить не один человек, и точно не заслуживала, чтобы из-за происхождения родной отец не стал обучать ее семейному делу. Крюкохват солгал там — под пытками Лестрейндж. Солгал, спасая Гарри, Рона и Гермиону. И, несмотря на это, все продолжали думать только о себе.

Тот домовик верил, что Гарри спасет его народ от рабства. Теперь даже для Луны, что никогда не бросит верить в чудеса, это было сомнительно.

Морской берег был пустынен. Последние лучи заходящего солнца четко высвечивали каждую деталь облачных контуров, добавляя им изменчивых кровавых оттенков.

Крюкохват стоял неподвижно, тяжело опираясь на трость, глядя на гладкий белый камень.

«Здесь лежит Добби, свободный домовик».

Волны с шумом накатывались на берег, обдавая старого гоблина солеными брызгами, предоставляя ему шанс при случае оправдать соленые капли на своем лице.

Казалось бы… С чего плакать? Отчего ощущать потерю? Однако так могло показаться лишь волшебникам. Их История Магии рассказывает только о гоблинских войнах, не раскрывая правду о причинах этих войн.

Были верны истории о гоблинских мятежах в восемнадцатом столетии, поднявшихся после принятия Закона о Волшебных палочках, запрещавшего их использование любым существам, не имевшим в своем роде людей.

Вот только мало кто из слушателей выделит в лекции слово «мятеж» и заподозрит, что гоблины на тот момент уже были в рабстве. И тем более никто не вспомнит, что волшебных палочек и до этого закона гоблинам никто не давал.

Волшебники назвали это заключением союза с более слабым народом, умалчивая при этом, что почти семнадцать веков гоблины платили огромную контрибуцию за собственную «свободу», как изволили ее называть люди.

Несколько Кланов рискнули — и попытались пойти против основного закона — Закона о Знании. У человеческих мастеров были выпытаны секреты создания волшебных палочек, и несколько кланов смогли вырасти в магии. Однако людям это было не на руку — они затребовали контрибуцию за украденные знания, и сама магия отдала в рабство те Кланы, что нарушили закон.

Так появились домовики.

Никто не упрекнет их ни в чем — они пытались сделать добро для народа и до сих пор умеют больше, чем любой волшебник. Нарушили закон — да. И заплатили за него — сами.

«Свободный домовик».

Какая насмешка. Горечь в душе Крюкохвата могла посоревноваться объемами с местным заливом.

Он никогда не знал Добби, кроме тех последних минут, когда жизнь домовика оборвалась. Магия освободила его — а значит, контрибуция была уплачена. Но вернут ли волшебники рабов, к которым так привыкли? Тех, кого уже считают едва ли важней домашних животных, которые ко всему прочему делают всю домашнюю работу.

«Добби — свободный эльф!» В этих словах, брошенных в лицо бывшей хозяйке, бурлила смелость. Всему народу гоблинов так не хватало этой смелости, чтобы перестать быть в подчинении «союзу».

В памяти еще были живы события тех времен, когда британцы нарушили Статут и сняли магглоотталкивающие чары с Гринготтса в 1749 году.

То самое нарушение, которое проходят в их школах, умалчивая о том, что, когда люди услышали о «злобных карликах», у которых было очень много золота и других богатств, гоблины встали перед выбором: быть под корень истребленными бесчисленной массой магглов или окончательно смириться с тем, что волшебных палочек им не достанется и им придется склонить голову, не надеясь когда-нибудь ее поднять. И, забросив надежду на спасение своих братьев из рабства, оставить домовых эльфов ручными обезьянками волшебников.

Сложно сказать, что заставляло Крюкохвата продолжать смотреть на надгробие единственного эльфа, который вспомнил и осознал свою тягу к свободе. К тому, чтобы принадлежать лишь сородичам, с которыми состоишь в родстве.

Последние месяцы были еще более тяжелыми, чем обычно. Волшебникам стало мало контрибуций и раболепного молчания.

Они решили ограничить свободу гоблинов еще больше и захватили Гринготтс, диктуя, кто может пользоваться услугами гоблинов, а кто нет.

Побег из Гринготтса после этого стал в среде гоблинов чем-то естественным — в банке оставались лишь семейные, принадлежавшие Клану согласно законам аренды. У Крюкохвата семьи не было. Он даже не обзавелся женой. Точнее, однажды женился, но за три года в семье не родился ни один ребенок, платить родителям за то, что они позволили Крюкохвату и его супруге арендовать друг друга, было нечем, поэтому мужа и жену вновь вернули в родительские семьи. Было жаль расставаться с женой, но польза для семьи первостепенна.

Гоблин принадлежит семье. Всей семье. И это самый лучший уклад вещей, запрещающий вредить детям, потому что вредить можно лишь тому, что принадлежит тебе, а общее — не может принадлежать одному.

Когда родители Крюкохвата скончались, он стал принадлежать исключительно себе и уже хотел создать семью во второй раз, но не успел. И теперь не жалел об этом.

Кровняка и Дирка возвратили родственникам после того, как выжали из них все золото, что у них нашлось. Будь у Крюкохвата семья — и из нее волшебники вытянули бы все деньги… Ведь для того, чтобы воевать, нужны огромные средства. Но шантажировать было некого, и оставшемуся гоблину достались пытки. Столько пыток, что выжить в принципе не полагалось. Но все же выжить удалось, так же, как и спастись, а сейчас — даже остаться одному и отдать дань памяти павшему собрату.

Лишь интуитивно Крюкохват ощутил, как кто-то подошел со спины. Девочка, которую звали Луной, бывшая сокамерница Крюкохвата, присела рядом с могилой.

— Я сочувствую, — ее голос почти заглушил шум прибоя. Она не жалела его? Она ему сочувствовала? Воистину, сегодня был наистраннейший день в Истории Магии. Сначала волшебник Гарри Поттер сам копал могилу для домового эльфа, которого считал другом. Теперь юная волшебница, Луна Лавгуд, сочувствует горю гоблина по поводу погибшего собрата. И если Гарри Поттер разочаровал, потому что точно солгал при заключении соглашения, то чего ждать от этой девочки?

— Спасибо, мисс, — Крюкохват равнодушно кивнул, исключительно из уважения к памяти погибшего.

— Мой дед сейчас делает волшебные палочки, — просеивая между пальцами песок, произнесла Луна. Кажется, даже ее друзья считали ее странноватой.

— Видимо, ему не терпится вооружить вас, — пожал плечами Крюкохват, переводя взгляд на море.

— Ему не терпится поскорей взять с меня Непреложный Обет, чтобы я не смогла никому рассказать, чему он меня научил, — отозвалась Луна.

— Зачем же он учил вас? — Крюкохвата не слишком интересовал ответ, но ему был свойственен такт, не поощрявший резкое обрывание беседы с тем, кто принес соболезнования горю.

— Боялся, что семейные секреты погибнут…

В этом все люди. Скупиться на знания для других, лишь бы урвать свою мелочную выгоду, и лишь в последний момент спохватиться. Гоблинский народ никогда этого не понимал. Любое новое знание сразу же передавалось по цепочке — от мастера десяти ученикам и так далее.

А эти чертовы Обеты людей так и не дали гоблинам возможности узнать методику изготовления волшебных палочек, потому что мастера гибли, только начав говорить.

Даже текст Обета гоблины знали не дословно.

Не сообщать способ изготовления волшебной палочки нечеловеческим народам; не распространять знания о мастерстве вне семьи; накладывать на каждого ученика Непреложный Обет о выполнении соглашения. Теперь оказывается, что в случае угрозы гибели секретов семьи мастер может переложить обязанности Обетования ученика на другого изготовителя волшебных палочек.

— Вы умеете мечтать, мистер Крюкохват? — и снова заданный невпопад вопрос вывел Крюкохвата из размышлений. Он уже позабыл про волшебницу, которая никак не могла унять собственное любопытство.

— Разумеется, мисс, — ворчливо отозвался он.

— А ваши мечты — они сильные?

— Судите сами, мисс, я мечтаю о свободе… Свободе своего народа от человеческого гнета, — в голос прорвалось тщательно сдерживаемое раздражение. Все же не стоило так много общаться с волшебниками — это плохо сказывалось на корректности.

— Сильные,— улыбнулась Луна,— а я мечтаю о том, чтобы мама была жива…

Крюкохват хотел было поинтересоваться о причинах столь странной откровенности, но вопрос встал комком в горле, когда он увидел, как на пальцах юной волшебницы загорается сиреневый огонь.

— Что это? — иной вопрос сорвался с губ совсем неожиданно.

— Это моя мечта… — пожала плечами Луна и, дунув на сгусток волшебства, отправила его в краткий полет до надгробного камня. — Вам подойдет остролист, господин Крюкохват.

И Луна исполнила желание, терзавшее Крюкохвата еще несколько минут назад — легко зашагала прочь, оставив его в одиночестве.

Слабо осознавая, что делает, Крюкохват положил ладонь на камень. И ощутил его — волшебство. Ту самую магию, которая снимала с волшебников необходимость в утомительных ритуалах для достижения какой-то магической цели...

— Мы надеялись, что вы сможете положить конец раздору наших народов, — мягко говорит Крюкохват, глядя на министра магии.

— Иными словами, вы рассчитываете на равенство? — насмешливо отзывается та. — Рассчитываете, что я дам вам то, чего у вас до этого не было веками?

— Но вы первый министр с прореволюционными идеями…

— Эти идеи канули в Лету с тех пор, как я выросла, — усмешка министра расцветает шире.

— Значит, вы союза не хотите? — ровно переспрашивает Крюкохват.

— Скажите спасибо, что я не припоминаю вам, как меня и моих друзей вы, Крюкохват, бросили одних в подземельях Гринготтса, — собеседница резко захлопывает папку на своем столе. — Вам пора, время вашей аудиенции завершено.

Крюкохват тихо выходит.

«Гермиона Грейнджер, Министр Магии», — гласит табличка на двери.

Что ж, положение не изменилось. Стоит ли удивляться. Люди никогда не меняются.

Гоблин шагает медленно, тяжело опираясь на трость.

А в холле, у уродливого фонтана с представителями магических рас, он видит Ее.

И мир замирает.

Это первая их встреча за много лет. Десять? Двенадцать?

Пусть сейчас перед Крюкохватом стоит взрослая женщина, но она так и осталась не очень высокой. По меркам людей.

Ее глаза чуть более навыкате, чем положено. И сама она более эфемерная и хрупкая, нежели обычные люди.

У него было заготовлено много слов, а до этого было много проклятий, адресованных девчонке, которая решила посмеяться над убогим народцем, подарив ложную надежду на равенство.

Но вопрос вырывается лишь один...

— Почему вы это сделали, юная мисс?

— Я возвратила вам долг за весь свой народ, — ровно отвечает Луна,— ведь изначально людям магия была недоступна. Они жили рядом с источниками магии, но не ощущали ее.

— Ваши мотивы пятнадцать лет назад были менее продуманы.

— Разумеется, я должна была договориться со своей совестью, обдумать каждую деталь своего решения.

Чем дольше Крюкохват смотрит на нее, тем лучше понимает, ради чего старался Румпельштильцхен все это время. Жаль, что он сдался до того, как узнал, что его старания принесли плоды.

В волшебном мире нет случайностей. Не случайно Гаррик Олливандер не раскрыл своей дочери Пандоре секрет изготовления волшебных палочек. Он не стал бы учить и Луну, не окажись она столь похожей на человека и не наложись на это угроза гибели целого пласта родовых знаний.

В кармане сюртука согревает пальцы Крюкохвата волшебная палочка.

Его волшебная палочка.

Первая из того множества, что он изготовил.

Сердечная жила дракона.

Тринадцать дюймов.

Остролист.