Руины Тиррэн Рина. Пламя на углях (джен)

Вечер 28 дня элэйнана 1069 года от Серой Войны; окрестности Распутья, Кара, Странный Мир

До Ламенбера оставалось ещё около четырёх дней пути. Сегодня утром они миновали Распутье и весь день ехали по широкому дорожному тракту, изредка останавливаясь на привал. По пути им попалось несколько городишек и крупных деревень, но тяжёлая и тёмная элэйнанская ночь застала отряд у леса. До ближайшего селения, по памяти Мирэда, несколько раз путешествовавшего этой дорогой, было ещё немало. И они, возможно, и поехали бы дальше, наплевав на болящее от долгих нагрузок тело ради ночи в тёплой и уютной постели на каком-нибудь постоялом дворе, но Зенор смотрел на всех до того жалобными глазами, что, с неохотного одобрения всё ещё наблюдавшего за состоянием его плеча Фирэйна, отряд был вынужден остановиться на ближайшей лесной опушке. В конце концов, Зенор официально являлся их командиром, и его мнение и желания были в приоритете. Хотя Мирэд и считал глупым останавливаться, когда до нормального ночлега оставалось ехать не полдня, а несколько часов.

Костёр довольно быстро организовал Вард, Квэарр и Фирэйн отправились за дровами про запас, а сам Мирэд занялся привязыванием и рассёдлыванием лошадей. Зенор вздыхал под соседним деревом, особой пользы не принося.

Ужин готовили прямо на Вардовом костре. Честно говоря, Мирэд не был уверен, что Вард умеет готовить — сложно было представить его, двухметрового горного жителя, склонившимся над котелком с поварёшкой или помешивающим кашу деревянной ложечкой. Фирэйн, видно, придерживался того же мнения — едва подошедший к костру с явным намерением что-нибудь, а может и кого-нибудь зажарить, Вард был тут же отпихнут назад, а сам лекарь закатал рукава кафтана и принялся творить не иначе как зелье. Фирэйн едва ли не плясал вокруг котла, подсыпая туда то одну, то другую смесь из своей бездонной сумки, кроша корешки и методично помешивая получающееся варево длинной деревянной ложкой на тонкой ручке. Запахи по их полянке плыли просто невообразимые, даже Зенор перестал ныть и теперь смешно принюхивался, уставившись на булькающий котелок крайне заинтересованными глазами.

Похлёбка готовилась ещё целых полчаса, показавшихся вечностью. Вард разве что не круги наматывал вокруг костра, периодически пытался залезть в котёл и попробовать аппетитное варево, но Фирэйн неизменно отпихивал его в сторону самым жёстким образом — пинком ноги в грубом кожаном сапоге. Вард фыркал, ругался и отходил в сторону, но через несколько минут опять начинал подбираться к еде поближе.

Мирэда это изрядно веселило. Он со злорадством отмечал, как морщится в отсветах костра лицо Варда, и как он потирает то одно, то другое ушибленное место. Аин-Зара, глядя на это, закатывала глаза и снисходительно шипела что-нибудь из серии «Нэссс, ты эгоцентричный дураксс». Мирэд это определённо понимал, но слова, пусть и шуточные, никак не хотели забываться: в конце концов, был задет не только он, но и все Забирающие! Да, они не такие высокорослые, как те же горные жители или эльфы, но подобные скабрезные выражения неуместны. Забирающие ведь были едва ли не самой сильной из ныне живущих рас, владели крайне разносторонней магией, хоть этого и не афишировали, довольно уединённо живя на своей части АрсКара, и с ними нужно было считаться!

Ладно ещё Квэарр и Фирэйн, которые не видели и трети его возможностей как Забирающего Сталь, но вот Вард… Вард-то знал. И то, как это заденет всю расу в целом, и то, как зацепит конкретно Мирэда — действительно низковатого для Забирающего и даже не умеющего ещё нормально контролировать свои эмоции. Не то, чтобы у него были комплексы, хотя в детстве над ним и подшучивали из-за его роста, но опять захотелось кого-нибудь стукнуть чем-нибудь тяжёлым. Ну что за неудачная неделя! Да что там неделя — весь сезон всё идёт наперекосяк!

От тяжких дум его отвлёк Фирэйн, в малой мере осуществивший его мечты и флегматично стукнувший радостного и голодного Варда ложкой по лбу:

— Все к котлу, ужин подан.

Первая порция досталась-таки Варду. Он подхватил свою тарелку и с остервенением принялся есть, кажется, даже не прожёвывая. Дальше еды был удостоен Зенор, Квэарр, и только после них сам Мирэд.

— Держи, мелкий. Тебе двойная порция, — вновь подколол его Фирэйн. Однако это прозвучало настолько по-доброму (да и двойная порция никогда не была лишней), что Мирэд даже не стал как-то особенно реагировать на его слова, хотя рвущее и мечущее крайне обидчивое сознание подмывало огрызнуться, только почти беззлобно фыркнул.

Вард загоготал с набитым ртом и закашлялся, подавившись похлёбкой. Фирэйн кинул в его сторону лишь один взгляд и невозмутимо заявил, выскребая остатки в свою тарелку:

— Ешь осторожнее, цветочек⁽¹⁾. Тебе добавки не полагается.

Настала очередь Мирэда ехидно хихикнуть. Он присел на одно из брёвен, которые принёс в замену стульям Квэарр, и принялся за похлёбку. Она действительно оказалась на удивление вкусной: мясо птицы, которое они купили утром в Распутье, едва ли не таяло на языке, какие-то неизвестные специи пряно оттеняли вкус… Мирэд зажмурился от удовольствия. Фирэйн воистину мог дать фору поварам даже в самых дорогих тавернах! Наверное, вкуснее еда была только в Ну́мосе, доме Сарли́са и других к’Нуме́носов, и в Сазэ́ре, замке к’Сазаренов. Дома.

Сколько Мирэд не был в Сазэре? Уже почти что три сезона — всё ездил по заданиям Тёмного Короля, и времени посетить отчий дом не было. А мать ведь часто писала ему… Писала, что элэйнан нынче совсем холодный, что вода в Красной реке скоро покроется корочкой льда, а в Альма́не прошла пышная ярмарка, и очень жаль, что он её не увидел. И что под окнами замка засох старый клён, на который он часто забирался в детстве, что в волосах отца залегла первая седая нитка, и что вечером закат не к добру расцветает багровыми красками. И что она очень скучает, а его любимый пирог с дикими яблоками всегда стоит на столе, и они будут очень рады, если он заедет к ним хотя бы на пару дней.

При воспоминаниях о матери душу загрызли змеи, а рука сама потянулась к левому запястью, где висела тонкая золотая цепочка. Мирэд отчётливо помнил день, когда получил её: тогда он ушёл на своё первое задание. Был вечер, мама стояла на пороге, накинув шаль, и смотрела на него глазами, на дне которых плескалась горькая грусть. Её змей, Фав-Зар, обвился вокруг его ноги, не желая пускать и выдавая все её истинные чувства, которые она так старательно пыталась скрыть. У неё не получалось, он видел это. Но она не сказала ни слова упрёка, ни слова печали. Лишь тепло улыбнулась, обняла Мирэда слабыми руками и застегнула на запястье золотую цепочку. «Когда-то моя мать дала мне её и сказала, что она меня защитит. Теперь меня защитит твой отец, а цепочка пусть сохранит тебя, чтобы ты когда-нибудь вернулся домой. Я всегда буду тебя ждать», — так она тогда сказала. И отпустила.

— Отчего у тебя такое кислое лицо, Идущий Во Мраке? Оно портит всё очарование этой ночи, — раздался у него над ухом хрипящий голос Квэарра. — Не по нраву такая еда, предпочитаешь ужинать в ресторане где-нибудь в центре Каарама? Не удивлён, вы, аристократы, все такие.

— С чего ты взял, что я аристократ? И нет, еда мне по нраву. Похлёбка замечательная. Просто вспомнил кое-что, — неохотно ответил Мирэд. С эльфом, из-за которого и случилась ссора с Вардом, говорить не очень-то хотелось.

— Это видно невооружённым взглядом. Вся эта твоя манерность, заносчивость, истеричность… Видно, конечно, что по лесам и горам ты немало шлялся, но всё это из тебя и десять лет службы не вытрясут, — хмыкнул эльф с явно слышимой издевкой.

Раздражение в Мирэде всколыхнулось и зашипело с новой силой, но он сдержался и стиснул зубы. Не хватало ещё одной ссоры на ночь глядя. Но Квэарр, как сказала бы менее стеснённая в выражениях сестра, всё не мог заткнуться.

— Что же ты такое вспомнил, м? Это как-то связано с этой цепочкой? Муки первой любви?

Мирэд зашипел про себя, проклиная свою неосмотрительность, и поспешно спрятал украшение под рукав. Потом кинул на эльфа ядовитый взгляд исподлобья.

— Нет. Прощальный подарок матери. Надеюсь, на этом твои вопросы иссякнут.

Вопросы, может, и не иссякли, но Квэарр замолчал, опустился на другой конец бревна и принялся ворошить угли палкой.

Мирэд остыл так же быстро, как и загорелся, задумчиво уставился в огонь, пляшущий на поленьях жаркими языками и лижущий ноги теплом. Картина того давнего прощания снова встала перед глазами, затем вспомнился и его последний приезд и скоропостижный отъезд через три дня — новое задание, срочное, не терпящее и часа промедления. Матери тогда даже не было в замке — она уехала в город на несколько часов, отец ещё не вернулся с собрания Совета, и Мирэд был вынужден уехать не попрощавшись, оставив лишь короткую извиняющуюся записку. Ему было стыдно, ему было жаль, он не хотел расстраивать маму — искренне любившая своих детей, она тяжело переживала разлуку и с сыном, и с дочерью, вступившими в Чёрный Совет и почти переставшими появляться в замке. Она была ещё молода, всего сорока лет, но из-за болезненности, свойственной всем Забирающим Боль, о третьем ребёнке, который приглушил бы тоску по старшим детям, не могло быть и речи.

Да, не от Мирэда, совсем не от него зависела возможность проведать мать, но всё же в такие тёмные, глухие ночи как эта, он иногда чувствовал себя последним мерзавцем. Она ведь ждала его, ждала, а он так давно не был дома.

Глубоко уйдя в свои размышления, Мирэд понял, что произнёс последнюю фразу вслух, только когда ему ответили.

— Всех нас кто-нибудь да ждёт. Да и… прощальные подарки тоже у многих есть, в этом нет ничего постыдного и здесь нечего смущаться, — Фирэйн явно неправильно истолковал тот жест с прятаньем браслета. — У меня вон медальон от сестры на шее висит. Не знаю уж, когда до неё доберусь в следующий раз — в Южноземелье путь не близкий. Но когда-нибудь меня со всеми этими заданиями может и туда занести, верно? На это надеяться и остаётся. Можно и отпуск взять попробовать, конечно, но сами начальство наше знаете… Хотя хотелось бы… Ещё выскочит замуж без меня, а я об этом уже по племянничкам узнаю. Шете́о девушка видная, одни косы чего стоят — чистое золото, каждая в руку толщиной!.. Да, чую, так и случится, даже благословения моего не спросит. Скажет потом только: «Да ты уже десять лет всё по миру шляешься, братец, в жизни моей роли толком и не играешь, так с чего б мне тебя спрашивать? Ах, традиции? Да плевала я на традиции! Иди, откуда пришёл, раз уж к своим двадцати девяти семьёй не обзавёлся — не тебе меня жизни учить!». Вздорная она, ох вздорная, так хоть постоять за себя всегда сможет.

— Ох, Южноземелье? Это ведь в Эрке? Я читал о её княжествах, говорят, что на этом материке их около шестидесяти, — подал голос нежащийся вблизи костра Зенор.

— Да, я оттуда родом. Я думал, что это можно заметить — люди с подобной внешностью, — Фирэйн взмахнул рукой, проводя ею вдоль тела и словно демонстрируя редкое сочетание карих глаз, смуглой кожи и светло-русых, почти песочных, волос, — живут только на Эрке. И меня немало интересует то, откуда вдруг нарисовались такие цифры — княжеств у нас всего двадцать.

— Не все изучают другие расы так детально, чтобы знать, где и кто с какой внешностью водится, — Квэарр пожал плечами.

— Пожалуй, ты прав. И, в продолжение первоначальной темы разговора: цветик, есть ли у тебя прощальный подарок? Раз уж у нас тут намечается вечер воспоминаний, не могу не спросить, — лекарь пощёлкал пальцами, пытаясь привлечь внимание всё ещё упоённо жующего Варда. Видя, что это не помогает, он метко запустил в него ложкой, которой мешал похлёбку в котле. Ложка глухо стукнула того по лбу.

— Уй! — Вард недоуменно посмотрел на Фирэйна, потирая ушибленное место.

— Хватит жрать, растение! Конкретизирую свою цель: мы тут — я, по крайней мере, — пытаемся отвлечь нашего мелкого от горестных раздумий, так что скажи: есть ли у тебя какой-нибудь прощальный подарок от близкого человека? Не отбивайся от коллектива.

— Пфе, да какие у меня могут быть прощальные подарки? Я с позором сбежал с родных гор, гонимый родственничками с топорами, так что все мои нынешние близкие — это тёмные, а дом родной — Малахитовая Резиденция, — Вард пожал плечами. — А у тебя нет ещё одной порции?

Фирэйн фыркнул и злорадно потряс пустым котлом.

Вард вздохнул и продолжил с наслаждением очищать свою тарелку, вполголоса сетуя на то, что похлёбки в ней осталось уж больно мало, и вообще — он мужик, а не худосочная девица, и питаться ему нужно побольше и почаще.

— А у тебя что, рыбонька?

Зенор, кажется, не сразу понял, что обращаются к нему, а потом смущённо буркнул:

— Мой дом — тоже Малахитовая Резиденция. Родных своих я совсем не помню, меня вырастила королева Рэккэвесс. Она мне была почти как мать… то есть, свою настоящую мать я тоже найду, но… — он совсем растерялся под их взглядами — как и всегда, когда на него обращали слишком много внимания — и просто вытащил здоровой рукой кулон, спрятанный от чужих глаз за воротом рубашки.

Мирэд присмотрелся. Треугольник из зачарованной жёлтой стали, мерцающий кристалл аквамарина или другого похожего на него камня посередине. Мелкая вязь узоров на металле, может, какие-то руны? Нет, не прочесть в отблесках костра, уже стало слишком темно. Холодная элэйнанская ночь полностью вступила в свои права, зажигая на иссиня-чёрном небесном бархате искры созвездий. Вот изгибается над верхушками деревьев Большой Змей, слева от него, склонив увитую заёздами голову — Змей Малый, и его самая яркая звезда, голубовато-белый Глаз, щурится так ярко и словно бы затаённо-ехидно.

— О, узнаю работу старых эркских мастеров! Какая в нём магия? — заинтересованно протянул Фирэйн с почти осязаемым любопытством. Было видно, что ему хочется рассмотреть его внимательней и ближе, и он не делает этого только из-за тактичности.

— Не знаю. Рэккэвесс сказала только, чтобы я его не снимал, — Зенор пожал плечами, сморщился от боли, и спрятал кулон обратно под рубашку.

— Так он тебе от неё достался, — лекарь замолчал и, видимо, о чём-то глубоко задумался.

Мирэд же кинул взгляд на затихшего эльфа, спровоцировавшего этот «вечер воспоминаний», и вновь наткнулся взглядом на его серьгу. Раз уж этим вечером их разговор так или иначе крутится вокруг украшений…

— Квэарр, а твоя серьга — тоже какой-нибудь прощальный дар? Больно, наверное, носить её в израненном ухе, не стал бы ты так упорно таскать её в нём без причины, — спросил Мирэд скорее от любопытства, нежели из желания подколоть. Хотя, чего уж врать, оно всё же теплилось где-то на краю его мыслей навязчивым червячком.

Эльф вдруг напрягся, сжал челюсти так, что под кожей заходили желваки, но медленно кивнул.

— Раз уж ты мою цепочку приплёл к первой любви, то и твоя серьга, наверняка, дар от какой-нибудь златокудрой эльфийки, верно и преданно ждущей тебя на Элфанисе?

Мирэд не думал, что его слова хоть сколько-нибудь Квэарра заденут, пусть ему и хотелось где-то внутри вызвать в нём ответную злость сродни той, что он сам испытал от его недавних колючих фраз. Но по тому, как вдруг окаменело лицо эльфа, Мирэд понял, что всё-таки попал в больное место.

Возможно, где-то в нём и появилось желание всё же проявить свою хвалёную воспитанность, извиниться и закрыть эту тему, но Квэарр глухо проронил:

— Нет, Забирающий. Женщина, подарившая мне её, давно мертва.

…И все слова застряли в его горле, так и не прозвучав. Вдруг стало холодно и как-то пусто, повисло неловкое молчание. Мирэд всё же заставил себя сбросить оцепенение и открыл рот:

— Я…

— Лучше помолчи, Мирэд, — Фирэйн сжал его плечо, — лучше просто помолчи.

«И чтосс ты будешшь делать теперь, Нэссс?»

Квэарр резко поднялся с бревна и быстрым шагом удалился куда-то в лес. Его силуэт почти сразу исчез в темноте, лишь затрещали и захрустели ветки. Остальные стали располагаться на ночлег, так, словно ничего и не произошло. Мирэд механически расстелил плащ, накрылся походным одеялом, даже не замечая неудобства от сна на жёсткой земле. Он почему-то чувствовал себя совершенно отвратительно. Да, не стоило так переживать о Квэарре и о своих словах — в конце концов, не он начал придираться, а этот эльф, но сомнение всё же грызло его. Стоит ли извиняться? Мирэд не мог бы сейчас дать ответ на этот вопрос. Он понимал только то, что ему стоило бы задумываться о том, что он говорит другим существам.

32 день элэйнана 1069 года от Серой Войны; Замок Лиррэ, Лэсвет, Странный мир

С Серафиминого прибытия в Замок прошло около недели. Этого времени ей хватило, чтобы окончательно смириться с тем, что Тиррэн Рин действительно существует не только в её голове, и что с ума она всё-таки не сошла. Её собственной довольно скудной фантазии вряд ли бы хватило на то, чтобы придумать не то что целый мир с восемью материками и пятьюдесятью одной страной, в котором говорили на невообразимом количестве языков, но даже на то, чтобы предсказать до мельчайших деталей, какими вырастут Элин и Велимир.

Она-то помнила их ещё детьми восьми и десяти лет, и действительно не могла даже предположить, что они вырастут именно такими. Такими неуловимо непохожими на себя прежних и на людей в принципе. То, что не бросилось ей в глаза при первой встрече, с каждым днём раскрывалось всё ярче — она видела в них то же, что и в Сильвестре. Хищность, не свойственная обычным людям и почти пугающая совершенность, что-то звериное в горящих и поглощающих свет глазах. Этого не было в ней.

Хотя кое-что в обликах брата и сестры осталось неизменным: вечно растрёпанная копна волос Велимира и вечно высокомерный взгляд Элин. «Интересно, знай бабушка, какой выросла её «Эличка», она бы расстроилась или, наоборот, обрадовалась, что красавица-внучка подаёт себя именно так?» — иногда проносилось в голове у Серафимы, когда она видела, как величественно и помпезно шествует по коридору сестра в богатом платье с неизменным вырезом, чтобы непременно показать каждому встречному россыпь чешуи у ключиц, и со сложной причёской на голове, из которой экзотическим украшением торчали аккуратные загнутые рожки. Велимир с Элин составляли презабавнейший контраст, потому что рога и когти Мира вылезали абсолютно хаотично, а сам он большую часть времени был похож на пугало, которое совершенно не смущало место, в котором оно обитает. С ним контакт Серафима наладила довольно быстро, хотя некоторые казусы из-за её памяти возникали. С Элин отношения привычно и даже ожидаемо не клеились. В её взгляде иногда читалось откровенное презрение: кто ты такая, чтобы быть моей сестрой? Обычный человек, никто, не способный ни на магию, ни на обращение!

Когда это появилось в сестре? Или же что-то подобное дремало в ней всегда, а теперь лишь вылезло в троекратном объёме?

Впрочем, так к ней относилась только Элин. Миру было откровенно всё равно, умеет ли она творить заклятья и есть ли в ней драконья кровь, Сильвестр же продолжал относиться к ней с каким-то трепетом и чуть ли не нежностью, немало её напрягающими. Впрочем, если исключать это его отношение, которое Сильвестр, видя Серафимину не то чтобы положительную реакцию, пытался скрывать, с ним было на удивление легко. Не приходилось делать умное лицо, юлить, пытаясь скрыть большой пробел в памяти, или строить из себя что-то невообразимое. Она устраивала его и такой, ничего не помнящей и частенько ядовитой. Хотя в последнее время свой яд она всё же поубавила, проникнувшись к Сильвестру крайне шаткой, но приязнью. Она всё ещё помнила о том, что он её похитил, но с каждым днём ей казалось всё более глупым акцентировать своё внимание на этом. Он ведь привёл её в место, где живы брат и сестра, где нет холода и липкой темноты маленького городка, где она действительно кому-то нужна. И это ощущение нужности и тепло, которым, пусть и слишком навязчиво, но пытался окутать её Сильвестр, постепенно делали своё дело, заставляя расслабляться и доверяться.

Было лишь одно «но» в его тепле и доброте по отношению к ней — долгие непонятные взгляды, которые Серафима иногда ловила на себе и о значении которых думать пока не хотела.

Всю эту неделю она общалась с Сильвестром практически круглосуточно: он заново показывал ей Замок, водил в библиотеку, чтобы она могла набрать себе стопку книг по вкусу, рассказывал многочисленные истории — как из древних сказаний, так и из хроник мира, а через несколько дней обещал свозить на конную прогулку по окрестностям Белозара, столицы Лэсвета, рядом с которым и был построен Лиррэ — Замок Белого Совета, местной верховной правительственной организации. Сильвестр оказался очень интересным человеком, и порой по утрам Серафима ловила себя на том, что уже с нетерпением ожидает момента, когда он войдёт в её комнату и продолжит вчерашний разговор.

Интересным человеком…

Нет, всё же не человеком — драконьим магом. Их выделяли в отдельную малочисленную расу, как вскоре выяснилось. Серафима не смогла раскопать про них достаточного для удовлетворения своего любопытства количества информации в доступной ей части библиотеки, а в другую часть, закрытую, пускали лишь членов Совета. Даже у Сильвестра, практически усыновлённого Главным Магистром и иногда даже присутствующего на советах, не было туда доступа. Серафима решила не пытаться нарушить правила — если эта информация нужна будет совсем уж позарез, то она спросит у Среднего Магистра, Эмила Курэ.

Как оказалось, все те пять лет, что она провела в Странном мире, её учили магии. Учил непосредственно Магистр Курэ, который на довольно частых уроках превращался в Учителя. Давал он большей частью теорию, но изредка присутствовала и практика. Занималась Серафима отдельно от брата и сестры. Им огненная магия давалась легко, поскольку текла в их крови (если принимать в расчёт их увлекательную родословную), а учителем был один из рядовых магистров, почтенный огненный маг с роскошными седыми кудрями и усами, Асе́л Ума́р. Иногда Серафима сталкивалась с ним в коридоре, и он приветственно и безо всякого презрения кивал ей.

Однако то, почему сама Серафима, хорошенько постаравшись, могла зажечь максимум свечку, а Велимир, применяя такие же усилия, создавал внушительных размеров огненный шар, способный пробить каменную стену, оставалось непонятным никому.

Как Серафима узнала у Сильвестра, драконьи гены передались им от матери. Вариант того, что её удочерили, она отмела сразу. Доказательством тому были и фотографии, и схожая внешность (хотя это, как с усмешкой подумала Серафима, объяснило бы бабушкину к ней нелюбовь). Второй же родитель в данном случае не играл никакой роли — драконьи гены перебивали всё, а посему и Серафима, и исследовавшие этот феномен Магистры оказывались в тупике.

Что бы Серафима ни говорила, было несколько обидно — в магический мир она попала, а магией как таковой не пользуется. Но, в конце концов, ту часть жизни, которую Серафима помнила, она прожила без магии в принципе в абсолютно обычном мире, так что не чувствовать себя каким-то сверхчеловеком было привычно.

Пусть и немного досадно, этого не отнять.

Память так и не вернулась. Хотя на интуитивном уровне Серафима и ощущала некоторую правильность происходящего, да и этот мир казался ей знакомым и родным, жить без простейших для его коренных жителей знаний оказалось непросто. Магия здесь встречалась на каждом шагу и буквально пронизывала весь Замок насквозь. Как узнала Серафима из уроков истории страны, которые ей любезно преподавал по её просьбе тот же Магистр Эмил Курэ, население Лэсвета практически целиком состояло из магов. Поэтому магия и не воспринималась здесь как какое-то божественное чудо — она постоянно использовалась в быту. Крестьяне выращивали хлеб и собирали богатые урожаи вне зависимости от погоды, кузнецы создавали диковинное и очень прочное оружие, вплетая в металл нити магии, архитекторы возводили величественные здания, не всегда опираясь на законы физики. Основная масса населения являлась людьми-магами достаточно разрозненных специализаций.

Конечно, те же самые крестьяне больше изучали магию воздуха, воды, земли или природы, а архитекторы — магию земли и камня, но они были сведущи в большинстве магических направлений. Однако как раз из-за того, что они учили скопом всё, что находили, им редко удавалось подняться выше ступени ионира даже в том направлении, к которому они имели предрасположенность.

У более сильных магов были буквально одна-две специализации, это зависело от потенциала — количества чистой магии, которую маг мог вобрать в себя, чтобы в дальнейшем использовать в заклинаниях. От потенциала вообще много чего зависело: например, размер так называемого «сосуда», грубо выражаясь — места в маге, в которое из некого пятого измерения притягивалась чистая магия. Размер сосуда был равен размеру потенциала, сами же сосуды разделялись на пять категорий, для удобства обозначаемых цветами — зелёный (мизерный), жёлтый (маленький), оранжевый (средний), красный (большой) и синий (колоссальный), встречающийся довольно редко. Чем больше был сосуд, тем более сильное заклинание мог творить маг, поскольку, чем мощнее было заклинание, тем больше на его создание уходило чистой магии, единовременно содержащейся в сосуде.

Серафима подумала было, что вся её проблема состоит в том, что сосуд у неё очень маленький, какого-нибудь бледно-зелёненького цвета, но с помощью подробных диагностических заклятий магистр Умар выяснил, что наоборот — он неожиданно синий. Но, поскольку предрасположенность ни к огненной, ни к любой другой магии не проявлялась никак, его размер пропадал зря — пользоваться-то им Серафима не могла. Когда ей только об этом сообщили, она почувствовала себя ребёнком, которому родители купили большую коробку вкусных конфет и положили её на верхнюю полку комода, а потом забыли достать и ушли из дома. И теперь — прыгай не прыгай, пытайся не пытайся — вожделенное лакомство уже не получить. Это было ужасно обидным, но что она могла поделать? По этой причине в занятиях Серафимы шла сплошная, по сути бесполезная для мага без специализации, теория. Правда, она до сих пор не понимала, почему её обучает человек, занимающий второй по главенству пост в стране. Вряд ли это было делом государственной важности, учитывая, что в будущем она не могла принести этому государству особой пользы. Из чистого любопытства учёного, пытающегося разгадать всё неподдающийся ему феномен? Может, Магистр Курэ ещё на что-то надеялся? Или же хотел в дальнейшем использовать её как-то по-другому? Хотя какой с неё толк…

С памятью тоже ничего не прояснилось, однако как раз сегодня Учитель хотел провести один эксперимент с ментальной магией. Возможно, он всё-таки сможет что-то узнать? Серафима искренне на это рассчитывала. Тогда она избавилась бы от главной своей проблемы, которая не давала решать остальные.

Дойдя до ведущей в кабинет Магистра двери, Серафима вежливо постучалась. Обычно они занимались в другом помещении — в чём-то наподобие учебной комнаты, немного похожей на классы в её старой школе, только гораздо более просторной и светлой, всего с одной партой и учительским столом. Насколько Серафима понимала, комната эта появилась относительно недавно — всё те же пять лет назад, а до этого здесь не было, в общем-то, ничего.

Всё дело было в Сердце Замка — могущественном артефакте, что управлялся силой мысли и был способен заново творить целые этажи и башни, не говоря уже об относительно небольших комнатах. Доступ к нему имели лишь три верховных правителя, три Магистра — Младший, Средний и Главный. О происхождении этого артефакта ходили легенды. В одних источниках утверждалось, что его создали первые три верховных Магистра — одни из величайших магов древности, — и за одну ночь возвели весь Замок Лиррэ буквально из ничего, используя лишь Сердце, в других — что этот артефакт принесли им древние боги в дар своего расположения и покровительства. В версии одного летописца, принадлежавшего к религии сирионства, говорилось, что это был светлый бог Сирион Лучезарный, в других версиях — что это были сами Семеро, великие демиурги и, согласно многочисленным легендам, создатели Странного мира, в честь которых названы сезоны. Официально власти Лэсвета придерживались того варианта, в котором никакие высшие силы не участвовали, ибо государство было сугубо атеистическое.

Серафима не сильно углублялась в эту историю, но просто не могла пройти мимо нескольких древних томов в замковой библиотеке. Помимо своего наследственного любопытства, она до ужаса любила читать. Не всякая книга приходилась ей по вкусу, но в этой библиотеке все были словно на подбор.

Из кабинета раздалось достаточно приветливое для Магистра Курэ: «Входи».

Серафима вошла, осторожно прикрыв за собою чуть скрипнувшую дверь. Здесь ей ещё не доводилось бывать, или, по крайней мере, она этого не помнила. Но она и пришла затем, чтобы вспомнить.

Помещение оказалось довольно просторным, но уютным. Тёмная, с золотистым отливом деревянная мебель, высокие стеллажи с книгами и какими-то склянками, камин из резного охристо-коричневого камня, над ним — пейзаж в широкой раме, изображающий роэнанский пронизанный лучами заходящего солнца лес; позади массивного рабочего стола, за которым и сидел Магистр Курэ, — два арочных окна с пурпурно-красными раздёрнутыми шторами. В кабинете тепло и пряно пахло лесными травами и немного — корицей. В проникающем с улицы ярком дневном свете тихо кружились редкие пылинки.

Учитель жестом указал ей садиться напротив:

— Итак, Серафима, как я уже и говорил, сегодня я хочу провести небольшой эксперимент с ментальной магией и твоей памятью. Эксперимент заключается в определённом воздействии магией на твой разум, как, впрочем, ты могла догадаться и сама. Потеря памяти может быть вызвана несколькими причинами: например, организм в состоянии сильного потрясения постарался от воспоминаний об этом потрясении избавиться. Это вполне естественно, и в таком случае память постепенно вернётся. Также на память мог оказать воздействие сильный всё в той же ментальной магии человек извне; мы с Главным Магистром предполагаем, что так и случилось. В этом случае память сама не вернётся — на неё опять же нужно оказать магическое воздействие. Есть ещё один вариант, но его мы обговорим позже, — коротко обрисовал ситуацию Магистр Курэ. — Что же, ты готова начать? Я могу дать тебе немного времени, чтобы ты морально подготовилась.

— Не надо, Учитель. Думаю, я готова.

Он легко поднялся из-за стола и, обогнув его, встал за спинкой Серафиминого кресла.

— Ты ведь доверяешь мне, правда? Тогда расслабься и ничего не бойся. Это не должно быть больно. Неприятные ощущения возможны, но в минимальных количествах, — Магистр легонько сжал пальцами её голову и что-то тихо зашептал. Ещё несколько секунд Серафима ощущала тёплое прикосновение его пальцев, а потом словно провалилась в чёрный бездонный колодец.

Перед глазами воцарилась кромешная тьма. Спокойная, прохладная, мерно набегающая на её сознание как морские волны на песчаный берег, постепенно смывая его, стачивая сопротивление, зовя за собой, заставляя погрузиться в состояние безразличной апатии, почему-то вовсе не пугающей, а наоборот — какой-то влекущей и даже желанной. Вот чего не хватало ей все эти дни, слишком пёстрые, слишком нервные…

И как же хорошо теперь просто лежать, медленно утопая в вязкой сонной темноте, привлекающей нежно в свои объятья, скользящей по телу мягкими руками, словно гладя и лаская…

Все мысли, страхи и волнения исчезли, оставив после себя лишь эту тёмную, бархатную пустоту, больше не тревожащую, обволакивающую сознание мягким чёрным туманом, текущим спиралями и постепенно насыщающимся приглушённым, но всё разгорающимся багровым цветом, сквозь который начал проступать чей-то силуэт… Чей-то знакомый­­ силуэт…

Серафима уже шагнула ему навстречу, ведомая чёрной, тянущейся по пятам пустотой, готовая остаться здесь навсегда, уже протянула сквозь туман руку, зная, что там её встретит чужая ладонь, когда голос Эмила Курэ, нараспев читающего какие-то заклинания, и горьковато-пряный резкий запах чего-то незнакомого выдернул её обратно в пронизанный светом кабинет.

Она дёрнулась, щурясь от слишком яркого света, успевшего стать до рези в глазах непривычным. Ей в рот почти с силой влили какой-то отвратительный на вкус напиток, окончательно вырывая из странного, но отчётливо приятного состояния.

Напротив неё стоял непривычно бледный Магистр Курэ. В руках он сжимал какую-то склянку и странного вида кривой надломанный корешок, что и пах так необычно. Заметив её взгляд, Магистр бесцветно пояснил:

— Это корень солнечного дерева. Им обычно приводят в сознание после глубокого обморока, это очень… действенная вещь.

— Я… упала в обморок? Значит, вот как он происходит, — Серафима даже немного удивилась. Интересные в этом мире обмороки, однако… Больше на фантастический сон похожие. Пальцы левой руки всё ещё холодило, словно бы она действительно прикоснулась к туману.

Но что же это был за силуэт?..

— Нет, — Магистр покачал головой, — это были последствия ментальной магии. Никогда раньше на моей практике такого не случалось… Ты видела или чувствовала что-то необычное?

— Я чувствовала покой… Знаете, такое спокойствие на грани апатии, полное безразличие. Ещё было темно, но темнота была словно живая… И туман, там было много тумана, — «и в самом конце кто-то начал из него проступать. Кто-то или что-то», хотела добавить Серафима, но почему-то не решилась. Как и не решилась за всю неделю спросить хоть у кого-нибудь про татуировку на запястье, которую вновь никто не замечал.

Эмил Курэ медленно кивнул:

— Хорошо… Вернёмся к этому позже. Теперь мне нужно идти, — он вручил ей склянку, наполненную на две трети, — половину выпьешь сейчас, другую — через полчаса. А теперь иди в свою комнату, и побыстрее.

Они вышли из кабинета, Учитель тщательно его запер и быстрым шагом удалился к лестнице, что вела выше по Белой Башне, к кабинету самого Главного Магистра. Серафима же поспешила в свою комнату. Сердце испуганно ёкало где-то у горла. Что бы ни происходило, ей определённо это не нравилось.

— Что значит «не было памяти»? Что-то же должно быть? — Изар недоверчиво, удивлённо и почти разочарованно посмотрел на Эмила. Он думал, что эксперимент друга разъяснит хоть что-то и подтвердит его предположения, но всё, кажется, только запуталось ещё больше. Что же не так с этой девчонкой…

— Должно. Но то, что я видел, противоречит всем законам ментальной магии, — Эмил был бледен как полотно, его руки, сжимавшие бокал с одним из любимых им травяных настоев, мелко тряслись. Магистр никогда прежде не видел его таким, даже те девятнадцать лет назад.

— Так что же ты видел? Что, Эмил? — Магистр перегнулся через стол, пытливо вглядываясь в глаза друга. — Что, Маррак забери, с тобой происходит последнее время?.. Почему ты молчишь? Скажи мне хоть слово!

— Я видел пустоту. Я видел тьму и не единого проблеска воспоминаний. Ничего, ни клочка света, лишь беспросветный мрак с клубящимся туманом. Я словно был на дне сырого ущелья, барахтался в нём, бесконечно искал выход и не находил, а потом перестал, просто позволил себе тонуть в темноте, — в глазах друга застыла странная больная обречённость. — Эта пустота, эта темнота затягивает, Изар, так затягивает… Я не представляю, что случилось бы с нами обоими, со мной и с девочкой, если бы я всё же не смог вырваться, если бы окончательно сдался. Это как трясина, один шаг — и тебя затянет, тебя и тех, кого ты держишь… И эта магия… Она слишком могущественна. Это даже не уровень магистра, это… — он потрясённо и потерянно покачал головой, — что-то гораздо величественнее, гораздо. Такой силой могли бы обладать Семеро, если бы существовали на самом деле. За тёмными и Чёрным Советом стоит кто-то колоссальной мощи, если не сам Иокиец.

— Мне странно слышать это от тебя. Чтобы ты, и поверил в то, что в наши дни существует магия выше магистерской? Вспомни всему, чему нас учили. Да, в древности были маги более великие, чем нынешние, но постепенно наша магия вырождается, как это ни прискорбно, — к тому же, многие знания утеряны. Что касается девчонки… — Изар нахмурился, между его бровей залегла жёсткая непримиримая складка. — Она не может ничего не помнить, я уверен. Это какие-то неизвестные нам чары, но не более. Наверняка у этих марраковых детей тёмных сохранились какие-то древние манускрипты ещё с Эпохи Магии. Кто знает, что лежит в их гадюшнике… Я уверен, что у них есть какое-то место, какой-то центр, где заседает их верхушка… Наверняка кто-то командует ими. И я не буду удивлён, если всё ведёт в Иоку.

— Да, наверное, ты прав, как всегда прав, — Эмил взял себя в руки и вдруг отставил прочь бокал с настоем. — У тебя не найдётся бутылки красного вина?

— Меня обескураживает ход твоих мыслей, друг мой. Спиртное, да посреди рабочего дня? — Магистр усмехнулся и покачал головой. — И его просишь у меня ты, Средний Магистр, ответственнейший из людей, почти не пьющий с самого момента вступления на должность? Мир сошёл с ума, а твои нервы, видно, совсем сдали. Что, впрочем, немудрено с такой работой.

— Не держи меня за умалишённого алкоголика, Изар. Я всего лишь собираюсь сварить себе глинтвейн по одной занятной рецептуре, содержащей успокаивающие травы. Градус у этого напитка совсем низкий, и я прекрасно смогу закончить свои сегодняшние рабочие дела, — Эмил хмыкнул, перевязал растрепавшийся хвост тёмных волос и поднялся из кресла.

— Я разве возражаю, травница? Бери, у меня остались несколько бутылок вина тысячного года… Ещё из коллекции Магистра Ви́го… Впрочем, не будем об этом. И, знаешь что, иди и отдохни сегодня. Ты, в конце концов, только и делаешь, что горбатишься во благо страны круглые сутки. А закончить разбирать твои бумаги вполне в состоянии Сио́н, — он чуть поморщился на последнем слове.

— Ты зря с таким пренебрежением говоришь о Младшем Магистре. Он достойный человек и многое делает для страны. Пусть ты его и недолюбливаешь, но это нисколько не умаляет его заслуг, — Эмил Курэ тоже улыбнулся с какой-то затаённой усмешкой, — а отдых, я, пожалуй, приму. Действительно, в последнее время я слишком много работаю… А я уже не в том возрасте, чтобы не спать ночи напролёт, решая очередную внезапную проблему. Старость не радость, так сказать.

— Эмил, друг мой, я смею напомнить, что тебе всего лишь сорок шесть, и я, находясь в твоём же возрасте, прекрасно с этим справляюсь. Спина побаливает, конечно, но чем только не пожертвуешь во имя Родины… И да, я знаю, что Сион приносит пользу, иначе бы я давно вышвырнул его из Белого Совета, — Магистр махнул рукой, воздержавшись от фразы о том, что его и так подмывает именно это и сделать. — Ну, всё, иди, мне ещё нужно кое-что обдумать. За вином пришлёшь своего камердинера, я передам виночерпию приказ на выдачу двух бутылок.

Эмил наигранно весело усмехнулся, шутливо поклонился, прижав к заполошно стучащему сердцу ладонь, и вышел в коридор. Перед его глазами всё ещё стояла черная пустота.

Серафима задумчиво перелистнула несколько страниц относительно новых «Хроник Лэсвета», но информации о некоем загадочном Пророчестве, о котором она первый раз услышала от Сильвестра почти в самом начале своего здесь пребывания, больше не было. Собственно, и упоминалось о нём немного — достаточно, чтобы заинтересовать, но не достаточно, чтобы понять, что же это такое; не было сказано ни откуда это Пророчество взялось, ни что конкретно в нём говорится, кроме одной общей фразы, про то, что оно подарило надежду на победу как для Лэсвета, так и для некоторой части Финнского материка. Мол, будут с нами драконы, и мы победим. А о том, как победим, почему победим, достоверны ли эти сведения — ни слова.

«Хроники Лэсвета» за последние пять лет Серафима взяла почитать из библиотеки ещё два дня назад, чтобы быть в курсе тех событий, о которых она не помнила, однако руки у неё дошли до книг только сейчас. До этого у неё, что удивительно, совершенно не было времени: она исследовала Замок с Сильвестром, наблюдала за тем, чтобы Мир не покалечился, а заодно с удовольствием с ним общалась, и периодически ходила к Учителю, сейчас в несвойственной ему почти приказной манере отправившему её в комнату. Однако именно теперь у неё появилось время для книг. Сильвестр должен был прийти вечером, а значит, у неё оставалась ещё пара часов на себя.

Поэтому Серафима скинула уже ставшие ненавистными за эту неделю узкие туфли, в которые её далеко не широкие ступни с трудом помещались, и с ногами забралась на кровать, притянув к себе книгу с хрониками тысяча шестьдесят четвёртого года и жуткий отвар.

Несмотря на почти полное отсутствие информации о Пророчестве, история, что открывалась ей, оказалось до крайности интересной. Правда, Серафима всё ещё не могла до конца поверить в то, что это происходило на самом деле, и воспринимала «Хроники» скорее как фэнтези, написанное в своеобразном канцелярском стиле, нежели как реальность. То, что она слишком увлеклась и до сих пор не выпила лекарство, она заметила лишь когда у неё почему-то закружилась голова. Серафима дёрнула рукой, пытаясь дотянуться до склянки, но перед глазами всё завертелось, и она только разлила её содержимое по постели, запачкав зелёное покрывало вязкой жижей.

Встать уже не получилось, тело налилось свинцом, отказалось подчиняться, и Серафима вновь провалилась в чёрную затягивающую пустоту, тянущую к ней свои туманные руки. Эти руки тысячей мглистых щупалец сомкнулись вокруг неё, поглотили, обвили, не оставив даже шанса вырваться. Но вырываться уже и не хотелось…

Видения мелькали перед глазами призрачными молниеносными вспышками, бессвязными и странными, словно выныривающими из тумана образами чего-то, что уже случилось однажды. Или случится? Или не случилось и не случится вовсе?

Вот невысокий юноша в чёрном мундире и с тёмными волосами, перевязанными почему-то нитью серых бус, а не обычной лентой. Он хмурит тонкие брови и что-то говорит, Серафима детально отмечает каждое движение его лица. Оно острое, бледное, холёное, а во взгляде юноши что-то змеиное. Он не человек. И вот он чуть улыбается и качает головой, а затем его глаза — желтовато-зелёные, раскосые — вспыхивают ослепительно серебристым, завораживающим, и в его руке прямо из воздуха вырастает невиданной красоты серый меч, от чьего прикосновения металлический подсвечник на подоконнике плавится, парит вокруг лезвия раскалёнными каплями, а после собирается в единое целое, становясь почти неотличимым от своего первоначального вида. И из-за ворота мундира юноши выглядывает серая змея в тонкую коричневую полоску и что-то шипит, и она ловит в этом шипении отголосок каких-то эмоций — радости? — и в голове у Серафимы словно молоточком стучит: «Мирэд, Мирэд, Мирэд».

Но вот следующее видение. Статный мужчина в тёмной, сливающейся с мраком одежде, что-то ей объясняет. Его волосы тоже связаны ниткой бус, только багровых, и свет сэрен мирэ падает на его лицо и отражается в змеиных зелёных глазах двумя белыми пляшущими бликами. В тонких, но сильных пальцах мужчина сжимает два лёгких клинка. Он говорит что-то короткое и протягивает их ей.

А вот радостно смеющийся рыжеволосый мальчик. Это… Велимир? И он всё смеётся и смеётся, а на его ладонях горит алое пламя. И пламя разрастается, Серафима слышит его всё нарастающий треск и гул, а затем оно превращается в огненный шар, что несётся прямо на неё, и она слышит чей-то крик — свой собственный крик — и сипение сорванного голоса…

А затем из тумана неясным тусклым силуэтом, постепенно обретающим плотность и яркость, появляется высокая женщина с волосами цвета крови, в чьих глазах — таких же зовущих как мрак — она неожиданно видит разгорающийся всё ярче белый свет. Серафима протягивает руку навстречу, зная, что ещё немного и её пальцы коснутся чужой холодной ладони, но женщина отталкивает, её руки больше не тянут её во мрак и туман. И голос — тихий безликий голос — шепчет: «Ещё рано».

Лицо бледного и испуганного Сильвестра появилось перед глазами как-то совершенно неожиданно. Неожиданным был и его облегчённый вздох, и голоса двух крайне рассерженных Магистров.

— О чём, позволь спросить, ты думала, когда не выпила настойку в срок? Почему Сильвестр обнаружил тебя в окружении «Хроник Лэсвета» и в залитой зельем постели? — в голосе Главного Магистра не было ни малейшего намёка на эмоции, но в глазах полыхал огненный гнев, делая их из золотистых охристо-рыжими.

Если бы Серафима умела краснеть, то наверняка бы сравнялась цветом с переспевшим томатом. Да, должно быть это была воистину великолепная картина. Перед глазами живо встало собственное бессознательное тело в помятом платье и с голыми пятками, уткнувшееся носом в запачканное зельем покрывало и заваленное книжками. Боже, какой стыд…

— Вижу, этот небольшой обморок никаких серьёзных повреждений не нанёс, — Магистр Курэ улыбнулся, но в его голосе на секунду всё же послышалось облегчение. Или, по крайней мере, Серафиме хотелось услышать там его, а не злость или разочарование. — С тобой больше не происходило ничего необычного?

Серафима отрицательно замотала головой. В ушах всё ещё отзывалось странное «Мирэд», но рассказывать про это не хотелось, тем более в обществе верховных Магистров. Неправильно, да — хорошие и послушные девочки ничего никогда не скрывают, но всё внутри противилось тому, чтобы она рассказала хоть что-то о своих видениях.

А своей интуиции Серафима всё же предпочитала доверять.

— И в следующий раз читай подобную литературу, не выходя из библиотеки. У нас нет второй копии «Хроник Лэсвета», к сожалению, — флегматично заметил ещё один мужчина, которого Серафима прежде не замечала. Увидев её взгляд, он пояснил, — если ты не помнишь, то я — Младший Магистр Ина́р Сион. Отвечаю за культурное развитие этой страны.

— Приятно познакомиться, Магистр Сион, — Серафима тут же поспешила встать и поклониться, пытаясь соблюсти хоть какие-то приличия. Не стоило позориться ещё больше, хватит с неё…

Но вышло ещё хуже, чем если бы она и вовсе не вставала: предательское больное тело мгновенно дало о себе знать, мир перед глазами нещадно закружился, пол ушёл из-под ног. Однако Сильвестр среагировал быстро, сжав Серафимины плечи и удержав на месте. На какую-то долю секунды ей даже показалось, что он, как тогда, в тёмной галерее, подхватит её на руки. Но этого, к её счастью, не случилось.

Серафима стояла, ощущая на своих плечах чужие прохладные пальцы, стояла, и ей казалось, что она ещё никогда в жизни не испытывала такого стыда. Кровь стучала в ушах, хотелось сжаться в комочек и спрятаться в самом тёмном углу, как нашкодившей собаке. Эмил Курэ, видимо, единственный из присутствующих Магистров сохраняющий относительно хорошее расположение духа, поставил на прикроватный столик новый пузырёк с тем же странным зельем и сообщил:

— Выпьешь через двадцать минут. И главное — не забудь... Сильвестр, проследи. А теперь пойдёмте, друзья мои, пора бы закончить сегодняшний многотрудный день. Светлой вам ночи.

Главный Магистр, ещё раз сверкнув глазами, первым вышел за дверь. За ним в молчании удалились и два оставшихся Магистра.

Стоило двери с тихим щелчком закрыться, как Серафима отскочила от Сильвестра в сторону, что-то сбивчиво и невнятно бормоча себе в оправдание, пока он не прервал её сдавленным смешком. Она подняла взгляд: он улыбался, хотя было видно, что смущён не меньше неё. Почему бы? Что он-то успел натворить?

Серафима тоже сдавленно улыбнулась, стараясь выдохнуть и расслабиться — ничего страшного ведь не произошло, правда? Хроники целы, она сама вполне жива, значит, всё не так уж и плохо?

Мирэд, Мирэд, Мирэд… кто же он такой? Тот юноша с мечом?

Голова вновь закружилась, и Серафима поспешила сесть обратно на кровать.

На кровать? Матрас был непривычно жёстким. Серафима огляделась: в комнате, где она оказалась, всё было выполнено в синих и беловато-серебристых тонах, не типичных для золотистого и солнечного Замка Лиррэ; мебель, тёмная, в отличие от всего остального интерьера, была украшена тонкой, но плохо различимой без освещения резьбой: комната утопала в серых сумерках середины элэйнана. На высоком потолке раскинул крылья огромный ледяной дракон, выложенный мерцающими белёсыми и синеватыми камнями. Прикрытый тяжёлым веком кобальтовый глаз на узкой, венчающей длинную грациозную шею морде словно смотрел прямо на Серафиму. Увы, с таким светом рассмотреть его подробно не получилось. А жаль — он казался настоящим произведением искусства, сложно было поверить, что его создал кто-то из смертных. Но с магией, вероятно, возможно всё.

— Где мы? — конечно, после анализа обстановки ей и самой не составляло труда об этом догадаться, но нужно было спросить хоть о чём-то.

— Это моя комната, — Сильвестр отвернулся и подошёл к окну, раздёргивая занавески шире и несколькими мановениями пальцев заставляя чешую дракона вспыхнуть ярче. Теперь стало ясно, что он выполнял не только декоративную функцию, но и являлся своеобразным светильником.

— Но почему я здесь, а не у замкового лекаря? Было бы логичней отправить меня к нему, разве не так? — спросила Серафима, украдкой касаясь гладкого шелковистого покрывала с узором из мелких вышитых тёмно-синей нитью волн. Несмотря на то, что она жила в Замке уже достаточно времени, она всё ещё не могла до конца привыкнуть к его роскоши после городка, в котором прошло её детство. Покрывала в доме бабушки были совсем другими…

— Магистры решили не афишировать происходящее с тобой, по крайней мере — сейчас. Если бы сегодняшний случай был бы обнародован, поползли бы слухи.

— Они уже и так должны ползти, учитывая моё чудесное «воскрешение», — Серафима хмыкнула.

— Подробностей всё ещё никто не знает, и, думаю, до ближайшего собрания Финнского Альянса Главный Магистр не будет делать никаких заявлений касательно этого, — Сильвестр вновь повернулся к ней. Падающий из окна мягкий сероватый цвет делал его лицо почти человеческим, сглаживал острые совершенные черты.

— Скоро нужно будет пить зелье, но пока я могу организовать для тебя некое подобие ужина. Если хочешь, конечно.

— Если тебе не сложно, то организуй, пожалуйста. Правда, кухня, наверное, сейчас уже не работает?..

— Да, наверное, не работает, — согласился Сильвестр. — У меня осталось немного еды под термочарами. Не сказал бы, что это здоровая пища… — он кинул на неё косой и какой-то ребячий взгляд, но видя, что его слова Серафиму совсем не пугают, подошёл к накрытому белой скатертью-паутинкой столу и поднял с него не замеченную Серафимой ранее тарелку… неожиданно полную пирожков.

Сильвестр и пирожки вместе как-то не вязались и казались чем-то абсолютно не совместимым и существующим в разных плоскостях. Сильвестр, впрочем, не вязался с любой едой калорийнее лёгкого овощного салатика. Но на одном овощном салатике он, естественно, жить не мог, и поэтому Серафима прервала свои размышления на попытке представить Сильвестра, с увлечением поедающего, допустим, кремовый торт, и взяла первый пирожок.

1) С драконьего языка слово «вард» переводится как «репейник».

Вернуться к тексту