Джедаи в Хогвартсе (гет)

Оби-Ван сидел у камина и читал волшебную прессу. Обычно он переворачивал газету и начинал со спортивной секции. Магистр Йода позеленел бы до изумрудного оттенка, если бы узнал, что магистр Кеноби использует Силу в том числе для того, чтобы выигрывать на тотализаторе. А уж от ответа «А что мне, жить на джедайскую зарплату?» магистр Йода вполне мог отчалить в Силу раньше времени. Но в этот раз Оби-Ван начал читать с передовицы.

— Энакин, — окликнул он бывшего ученика, — ты «Прорицательскую» сегодня читал?

— Пусть Гермионка читает, — отозвался Энакин с дивана. — Она там теперь типа выпускающего редактора. Совы ее меня достали, летят к ней как намагниченные. А ведь я ей говорил, что еще надо бы взять почту и телеграф. И свои порядки там навести.

— А ты почитай свободную прессу-то, — посоветовал Кеноби. — Массовый побег из Азкабана — это тебе не эвок начхал.

Энакин встал и заглянул учителю через плечо.

— Противник рассчитывает на грубую силу, — сказал он воинственно. — Это зря.

— Слушай, — Кеноби сложил газету и посмотрел на Энакина, — можно с тобой поговорить серьезно?

— Конечно, — ответил Энакин, — нет.

— Вы чем-нибудь непростительным с Гермионкой занимаетесь?

— Ты такие вопросы задаешь, дядь Обик, неудобно отвечать, — Энакин по-прежнему был настроен шутливо.

— Напрасно не занимаетесь, — Кеноби определенно решил вызвать бывшего ученика на серьезный разговор.

— Дядь Обик, — сказал Энакин, садясь на ручку второго кресла, — ты что, совсем обалдел? Ну фехтовать ее учу, медитировать, использовать Силу без палочки, иногда кидаю мимо нее Авадой, чтобы звука не боялась. Ты вообще думай, что говоришь — из шестнадцатилетней девчонки делать боевую машину. На кой ситх?

— Будет война, Энакин, — мрачно предрек Кеноби, а такие его предсказания всегда сбывались. — Начинайте непрощенку, пока не поздно.

— Да разрулим как-нибудь с тобой вдвоем, — Энакин не хотел признавать правоту учителя. — У Дамблдора есть его люди. Есть авроры, ранкор их задери!

— Энакин, ты помнишь, зачем ты стал ее учителем? Никто ни с какими драными аврорами воевать не будет. Гарри, она, их друзья — бить будут по ним.

— Оби-Ван! — наконец вскипел Энакин. — Я с тобой на эту тему не хочу разговаривать и не буду! И с Гермионой об этом не говори, понял?

Энакин вышел, хлопнув дверью, словно шестнадцатилетний падаван, уязвленный мудростью учителя. Кеноби взял другую газету, но так ее и не открыл. Он смотрел в огонь.

До рождественских каникул оставалось чуть больше недели, когда Оби-Ван и Энакин обнаружили в своем классе странные зеленые ветки с белыми ягодами, плавающие в воздухе на расстоянии чуть более двух метров от пола.

— Кому-то очень хотелось их сюда повесить, — заметил Кеноби, смотря на ветки как сапер на растяжку. — Я защиту ставлю невсерьез, но все же не совсем детскую.

— Это омела, — сказал Энакин, вылавливая новое слово из мыслей школьницы, идущей по коридору метрах в пятидесяти от их класса. — О-ё-ёёёёй! Да пребудет с вами Сила, учитель! — с этим официозным прощанием Энакин скрылся в лаборантской.

На первом уроке был необычно оживленный седьмой курс. В конце урока Энакин услышал какую-то возню, хихиканье и аплодисменты, и через несколько секунд в лаборантскую ворвался растрепанный Кеноби.

Оби-Ван Кеноби не боялся Темной Стороны, смерти, шквального огня и превосходящих сил противника. Но сейчас он был глубоко потрясен. Несчастный магистр выпил из чайника добрый литр воды, кое-как пригладил волосы и рухнул на стул. Энакин просканировал Силу и мысли выходящих из класса учеников и чуть не засмеялся в голос.

— Дядь Обик, я потрясен твоей верностью Кодексу, — издевательски сказал Энакин.

— Ситх меня дернул под эту ветку подойти, — выдохнул Оби-Ван.

— Ну это не могло быть так прям ужасно, — произнес Энакин тоном старшего брата.

— Да они там втроем стояли! Не говоря уже о зрителях.

— Ну и ты? — Энакин все еще сдерживался, чтобы не сползти под стол.

— А что я, я краснеть и отворачиваться должен был? — ворчливо ответил Кеноби. — Ситх их молнией убей! Какая же распущенная здесь молодежь!

— А насколько именно распущенная? — ехидно спросил Энакин сквозь смех.

— Мне тебе схему нарисовать? — огрызнулся Кеноби. — Пойди вон на следующий урок и проверь, на нем шестой курс. Не хватало только с Дамблдором объясняться из-за их хулиганства.

Энакин благоразумно обходил ветки омелы весь урок, а под конец даже проявил крайнюю нечуткость к несчастью девушки, у которой порвался рюкзачок под одной из веток.

— Командир, разрешите неуставной поступок, — внезапно шепнула ему симпатичная брюнеточка из Армии Дамблдора, и Энакин вспомнил, что он-таки был среди форс-юзеров, причем с необычными способностями.

Ветка омелы, которой только что не было в радиусе двух метров, почти лежала у него на голове. Оби-Ван рассмеялся в Силе с некоторым злорадством. «Я не ты, и не страшусь Темной Стороны!» — нагло ответил Энакин, хотя раньше ему Темная Сторона в таких случаях не вспоминалась.

Класс одобрительно взревел, словно Энакин поймал на чемпионате мира решающий снитч тем же манером, что и Гарри на первом курсе. Ощущения были чем-то похожи на трепетание золотых крылышек, но намного мягче и игривее. Ситх их задери, дейстительно чертовски распущенная молодежь! Неизвестно зачем Энакин взглянул поверх обнимающих его рук на дверь…

Если бы Энакин не знал наверняка, что учитель всегда покроет все его грехи и никогда его не подставит, а также что Гермионка точно не умеет переговариваться в Силе, он бы подумал, что Кеноби решил помочь им с переходом к непрощенке. Такой ярости вполне хватило бы, чтобы выбить из лорда Вольдеморта все восемь жизней, а лорда Сидиуса вообще порвать в клочья. Взмывая вверх среди исчезающих в огненных облаках ветках омелы и отбивая летящие в него заклятия, Энакин подумал, что будь воплощение Темной Стороны всегда таким дьявольски прекрасным, он бы стал ситхом без колебаний.

Шестой курс вылетел из класса в облаке боевых заклятий как пробка из теплого шампанского. Ссылки на таинственные английские обычаи и практикум по Империо Энакину не помогли.

— Дядь Обик, — крикнул Энакин в Силе, отбивая невербальный Легилименс, что было теперь уже совершенно незачем, — если подслушаешь, разделаю тебя как графа Дуку.

Объяснение в любви под прицелом всегда было коронным Скайуокеровским номером.

— Ладно, на сегодня свободен, — сказал Кеноби в Силе, уловив по одному ему известным колебаниям Силы, что Энакин прощен. — Сейчас я для нее какую-нибудь отмазу на остальные уроки накалякаю.

Большая половина Ордена считала, что Оби-Ван и Энакин были самым опасным из всего, что случалось с Орденом, включая клонические войны. Энакин всегда считал, что ему невероятно повезло с учителем.

Когда Энакин нес смеющуюся счастливую Гермиону через сугробы к Хогсмиду, он вдруг вспомнил о никогда не оставляющем его подрагивании меча на поясе. «Еще неделю, — подумал Энакин как в далеком детстве на Татуине, когда он каждое утро жадно пытался урвать крохи сна, — еще хотя бы эту неделю.»

В темноте за окном медленно кружился снег, как звезды перед потерявшим управление истребителем. Энакин распахнул окно, инстинктивно закрываясь от холода Силой, потом вдохнул морозный воздух и снял защиту.

Вспоминать порой было весело. Как он уронил на Йоду из рюкзака трактат Дарта Бейна. Как он искрил рукой на новогоднем вечере, втирая научно безграмотным магистрам про статическое электричество — такое малое возмущение в Силе они засечь не могли. Как тайком испортил меч Винду, чтобы он из фиолетового стал красным, а потом изменил цвет своего и доверительно шепнул: «Мейс, а мы с вами на одной стороне.» Потом чуть из Ордена не выперли.

Были воспоминания с привкусом окалины. Первая победа над настоящей болью и страхом во время древнего ритуала на Илуме, принесшая ему меч. Первая самоволка, в которой он чуть не лишился уха. «Кончай стрелять по ногам!» — рычал на него Кеноби, и он поднял прицел. Первый спарринг, на котором Кеноби дрался всерьез.

Наверно, Энакин впервые пытался взглянуть на свое прошлое глазами учителя. Конечно, Совет Кеноби потрясал афоризмами типа «Я не сторож падавану своему». А что он думал на самом деле, вытаскивая еле живого ученика из очередной передряги или чувствуя, как ученик отчаянно цепляется за жизнь и за Темную Сторону? Однажды пятнадцатилетний Энакин разоблачил учителя, спросив его: «Сколько бы ты еще ждал, прежде чем мне помочь?» Сейчас бы он спросил: «Сколько ты ждал до этого?»

На Преситлине генерал Скайуокер с десантом вырезал вражеский штаб. После мясорубки в коридорах штаба, которую его отряд прошел с рекордно низкими потерями, он был живым воплощением Темной Стороны вплоть до желтых глаз. В космическом бою через час после этого Энакин пошел на смертельный таран флагмана — какая Сторона Силы выплюнула тогда его истребитель из облака огня, Энакин так и не понял. «Темная Сторона, Светлая… — сказал он тем вечером учителю. — Я так думаю, что мы скорее пожертвуем собой, а они другими. Вот и вся разница.» «Я тут в Орден пишу, — сказал ему на следующее утро Кеноби. — Твое обучение закончено.»

Падаван должен был уметь защищать себя. Рыцарь защищал других. Сегодня придется стать учителем. Собрать всю смелость и выдержку, чтобы отказать в защите тому, кого хочется защитить больше всего. Идти вперед каждый может только сам.

Гермиона хитро смотрела на Энакина. Какой смешной! Он действительно не знает, что такое Рождество — вчера она ему рассказывала детские сказки про волхвов и младенца и даже пела песенки. Энакин тогда положил ей голову на колени и притворился уснувшим под ее колыбельную. А потом она сказала ему, что бывают еще и рождественские каникулы, на которые студенты уезжают домой, и он надулся. Наверно, Оби-Ван правильно говорит, что Энька никогда не заглядывает в учебный план. Зато сегодня она ему скажет, что никуда не едет — что он тогда сделает? А если залезет завтра вечером в окно теперь уже пустой спальни — удастся ли его выгнать? И захочется ли?

Энакин скатал снежок из снега на подоконнике и взмахом палочки превратил его в ежа. Еж побегал по холодному подоконнику и обиженно свернулся в клубок.

— Рождественский подарок, — сказал Энакин, закрывая окно. — Хочешь, я его в чулок посажу?

Следующие десять минут они творили из мела разную еду, чтобы выяснить, что едят ежи. Еж подбегал к угощению, стуча коготками по столу, и недовольно фыркал. В Хогвартсе учили обращению с животными, держать которых дома мог только Хагрид. Ежи в программу не входили. Наконец Энакин из хулиганства превратил мел в каких-то жутких жуков, и еж быстро переловил их и съел.

— Спас меня, — сказала Гермиона ежику, беря его на руки. — Молодец какой!

Еж довольно и сыто пофыркивал. На ощупь он был совсем не колючий. Гермиона превратила крышку парты в подобие лукошка Косолапуса и посадила туда ежа, который тут же сунул нос в пузико и уснул.

Энакин глубоко вдохнул, как перед прыжком в ледяную воду. Стать учителем. Снять защиту. Признать наконец правоту Кеноби.

— У меня еще один подарок есть, — сказал Энакин и положил рядом с лукошком небольшую тяжелую коробку.

В коробке лежал меч с темно-красной рукоятью. Когда Гермиона нажала кнопку, из рукояти вылетела темно-золотая полоса света, вокруг которой тихо загудел воздух.

— Это боевой, — голос Энакина звучал серьезно и даже торжественно. — Попробуем?

Гермиона сразу почувствовала, что в стиле Энакина появилось что-то новое. Не то чтобы он изменил его, скорее, изменился сам. Стал холодным и чужим. Стал опасным.

— Зачем, Энька? — спросила она, задыхаясь, когда он выключил свой меч и картинно поклонился.

— Разводил я тут огонек старым номером «Прорицательской», — сказал Энакин с усмешкой, — и наткнулся на целую портретную галерею. Полторы дюжины милейших граждан. Остальные списком.

— И обязательно было сегодня?

— Обязательно, — новый Энакин не думал о Рождестве, вернее, просто принимал его во внимание. — Давай еще попробуем боевые заклятия… Хотя лучше бы мне поехать с тобой.

— Я никуда не еду! — крикнула ему Гермиона. — И не собиралась! А ты все испортил!

Сочельник прошел под вспышки Непростительных Проклятий и блеск мечей. Утром на Рождество они проснулись вместе и смеялись, глядя, как Косолапус осторожно катает по полу ежа, свернувшегося в клубок. Потом бежали по сугробам к Хагриду, чтобы узнать наконец, что едят ежики. Вернувшись, сушились у камина в пустой гриффиндорской гостиной. Перед обедом с тренировки вернулся мрачный Гарри, но, глядя на Энакина и Гермиону, постепенно развеселился. Под Новый год Гермиона подумала, что Энакин ничего не испортил. Просто с ним не могло быть по-другому.

— Круцио!

Держись, девочка. Ты сможешь. Ты сильнее боли. Только не надо ее терпеть. Я знаю, что ты умеешь, но сейчас тебе поможет только Сила. Нет, не так… Я все равно сильнее… к сожалению. В Силе есть покой, есть грань, за которой нет боли. Только сначала должно быть очень больно. Не пытайся это выдержать! Выдержать придется мне, мне-то никуда не деться. Потому что я люблю тебя.

— Круцио!

Вот так. Вот так. Это очень похоже на смерть, только потом мы всегда возвращаемся. Запоминай дорогу. А теперь посмотри на меня, малышка. Видишь, этот красный луч, упирающийся в твою грудь, ничего не значит. Совсем ничего. Просто он слишком яркий, и у меня слезятся глаза.

Оби-Ван сидел у камина и подсчитывал свой выигрыш на тотализаторе. Энакин в кресле напротив возмущался про себя, сколько берут домовые эльфы за проезд вдвоем до Лондона и обратно. Оби-Ван оторвался от газеты с хитрой улыбкой и глянул на бывшего ученика. Когда ученик явно собирался в самоволку, но молчал как партизан, Оби-Ван сразу угадывал, какое положение Кодекса будет в самоволке цинично и неоднократно нарушаться.

— Вот когда я рвану в Лондон за выигрышем, — мечтательно сказал Кеноби, — я с эльфом подскочу до «Башки Борова», а дальше сам.

Энакин подозрительно посмотрел на честную морду бывшего учителя.

— Слышь, дядь Обик, — решился попросить он. — Когда поедешь, разузнай у кого-нить, как эти паршивцы из Министерства отслеживают магию несовершеннолетних.

— А вы аппарируйте в обнимку, — невинно предложил Оби-Ван. — Не смотри на меня как падаван на ситхский меч, так тоже можно. Эээ-эх, если бы не учитель, ты б вообще не знал, что с девушками делать.

Оби-Ван вовремя успел встать с кресла, которое упало назад.

— Контролируй свои эмоции, юный Скайуокер, — порекомендовал он, отбиваясь от газеты, которая норовила обвиться у него вокруг головы. — Ну серьезно: если нарветесь на Пожирателей, что тогда?

— Отобьемся, дедушка Кеноби, — уверенно сказал Энакин, позволяя газете упасть на ковер. — Ты ж меня знаешь, я не таких валил.

— Раньше б это была моя головная боль, — заметил Кеноби — А теперь твоя. Отбиваться-то будешь не один.

— Прячься за моей спиной! — приказал Энакин, выхватывая одним движением меч и палочку и отражая сразу несколько заклятий, летящих в него с разных сторон.

Но шестнадцать лет и гриффиндорская смелость были не самым удачным сочетанием для первого серьезного боя. Гермиона выскочила вперед, пытаясь прикрыть Энакина слева, и прежде чем он успел остановить Пожирателей Смерти молниями, посылаемыми через ее голову, она пропустила сразу два заклятия в голову и в ребра.

Оби-Ван опоздал всего на полминуты. Первым, кого он увидел, был Энакин, наглухо отрезанный от Силы стеной своей ярости и боли. Его меч блистал в полумраке как карающая молния. Оби-Ван отступил в темноту у стены — на скотобойне, в которую Энакин превратил тихий лондонский переулок, его помощь была не нужна.

Энакин был не самым лучшим проводником по Силе, но он сумел передать ученице свою необыкновенную живучесть и способность к восстановлению. В тот момент, когда Энакин почувствовал на себе ее взгляд, Кеноби снова увидел его в Силе — словно обугленного, но почти прежнего. Энакин отбросил в сторону меч и сел на пятки рядом с Гермионой.

— Мне стыдно. За то, что я сделал. И за то, что ты это видела, — тихо произнес Энакин.

— Ты поступил правильно, — Кеноби показалось, что он услышал свой голос, как он звучал в медицинском отсеке рейса Геонозис-Корускант. — Времена меняются.

— Ты не должна мне больше доверять, — сказал Энакин, смотря Гермионе в глаза. — Я не справился с собой еще до отъезда и полностью потерял контроль сейчас. То, чему я могу научить тебя, даже хуже, чем опасно или смертельно. Тебе следует учиться у Оби-Вана.

Кеноби почувствовал себя так, как много лет назад в Храме, когда заметил, что его долговязый ученик уже его перерос. Когда-то, очень давно, Квай-Гон, потерявший жену, говорил ему то же самое.

— Энакин, — ответила Гермиона, приобнимая Энакина за затылок, — я не могу довериться тебе больше, чем доверилась, когда мы начали Непростительные Проклятия. Но если бы могла, я сделала бы это сейчас. Тебе совсем не обязательно пытаться справиться с собой, чтобы стать тем, кого я люблю.

Оби-Ван смутился и постарался исчезнуть как можно бесшумнее.

Оби-Ван Кеноби знал толк в колбасных обрезках и хороших пранках, но очень не любил, когда ему портят аппетит. Поэтому к спекуляции братанов Уизлей рядом со столовой он всегда относился неодобрительно, а когда сидящий недалеко от учительского стола студент пошел пятнами и сблевал на стол, Оби-Ван пресек безобразие универсальным движением брови, а вторым движением брови передал эффект братанам Уизлям.

Братаны Уизли в момент позеленели и рванули к ближайшему туалету, даром что он оказался женским. Плакса Миртл, услышав братанов Уизлей, забилась в ужасе в самый дальний уголок канализации, подумав, что вместо василиска из Тайной Комнаты вырвался по меньшей мере дракон.

Оби-Ван с достоинством закончил обед, а потом немного брезгливо заглянул в Силу. Братаны Уизли раскаивались в содеянном и клятвенно обещали себе, что больше не будут портить джедаям аппетит. Оби-Ван смилостивился и прошел в туалет на втором этаже.

На выходе из женского туалета Оби-Вана поймал Дамблдор, который выразил свое удивление не менее универсальным движением бровей, на что Кеноби тут же ответил: «А вы что здесь делаете?» Дамблдор слегка смутился и предложил Кеноби продолжить беседу в своем кабинете.

— Предлагаю замять туалетный скандал, — предложил Дамблдор и поделился с Кеноби лимонными дольками. — С Фредом и Джорджем вы поступили жестко, но справедливо.

Оби-Ван слегка поклонился и закинул ногу на ногу.

— Однако ходят слухи, — сказал Дамблдор строго, глядя на Кеноби своим коронным проницательным взглядом поверх очков, — что на ваших факультативных занятиях применяются Непростительные Проклятия.

Непроницаемый Кеноби пожал плечами, выражая своим честным лицом недоверие к слухам и презрение к анонимкам.

— Послушайте, Оби-Ван, — продолжал Дамблдор, — то, что вы и особенно Энакин сыпете непрощенкой направо и налево — давно уже секрет Полишинеля. Хотя, разумеется, никто этого не может доказать, а кто может — никогда вас не выдаст. Но когда дело доходит до некоторых небезразличных мне людей…

И в этот момент Оби-Ван Кеноби взорвался.

— «Небезразличных вам людей»? — переспросил он с холодной яростью. — А где вы были, например, когда Гермионке в Лондоне чуть не снесли башку? Эньку я там видел, фрагменты Пожирателей по всему переулку тоже, а вас, простите, не приметил. Равно как и вы, похоже, не приметили, что у вас под носом собирается армия подростков вашего имени. Детвора рвется в бой, гробовщики пьют шампанское. Ваше счастье, что я не Локхарт. Или вы думали, что Армия Дамблдора — это клуб рыболовов? У «небезраличного вам» Гарри, которому еще убивать Вольдеморта в семи экземплярах, до этой осени из боевых навыков была только врожденная смелость. Не хотите мараться, профессор? Тогда не лезьте! Непрощенка, вашу мать…

Дамблдор одним взмахом палочки завесил покрывалами своих предшественников на портретах, словно попугаев в клетках. Красный попугай на жердочке ернически выкрикнул «Дрррыхнуть поррра!», но сам от положенного ему покрывала увернулся. Из-за покрывал тут же донесся храп.

— Непрощенка — слишком простое решение, Оби-Ван, — задумчиво сказал Дамблдор. — И неподходящее для всех. Намного интереснее решить задачу, решения которой нет. Это глубоко принципиальный вопрос, который вам, как прикладнику, увы, недоступен.

— «Молодой человек, таки не надо учить меня, с какого края кушать мацу!» — ответил Оби-Ван любимой фразой Олливандера и как всегда почувствовал, что удачная шутка снимает нервное напряжение намного лучше дыхания по-джедайски. — Непрощенка — удел смертников. Например, Гарьки, который теперь отбивает Авады рукой, а не башкой.

Дамблдор удивленно вскинул брови. Кеноби хотел сказать еще что-то, но передумал.

— Значит, их все-таки только двое? — спросил Дамблдор, быстро записывая что-то о нерешаемой задаче Гарри и Вольдеморта. — Передайте Энакину мои соболезнования, если он захочет их принять. Вам, вероятно, будет приятно узнать, что позавчера Энакин и Гермиона запихали кошку Филча в доспехи на третьем этаже, а полтергейста Пивза приклеили к потолку за язык. Мне они сказали, что это чтобы не мешали личной жизни.

Кеноби улыбнулся. Бывший падаван не особо баловал его откровенностью, даже когда не был бывшим, но если он снова начинал хулиганить, это всегда означало, что очередной темный период в его жизни кончился. А если теперь он и Гермиона стали хулиганить вдвоем, значит, было у них что-то посильнее Темной Стороны и Непростительных Проклятий. Хотя Кеноби об этом знал еще до Лондона.