"Я - кто?!": Изменяющий судьбы (гет)

Подозреваю, Какаши думал, что пока я буду с корзинкой мыльно-рыльных принадлежностей возвращаться, то изведу себя мыслями о серьезном разговоре и расколюсь на допросе, как перезрелый арбуз. Раньше бы так и было. До того, как Какаши получил от меня по роже.

Чтоб не тянуть кота за тестикулы, корзинку для бани не стал ни относить, ни запечатывать, и постучался ногой.

«Сова, открывай! Медведь пришел!» — мысленно поржал я.

Хатаке открыл, недоуменно воткнувшись взглядом в корзинку. Уступать дорогу он не спешил, потому я подвинул его плечом.

— Защиту от прослушки ставьте сами. — ввалился я без приглашения и плюхнулся на один из двух стульев у окошка. У нас в номере был такой же уголок со столом и парой стульев.

— У вас же есть откуда-то печати. — прищурился Какаши. Садиться за стол он не стал, рядом торчал, нависал, как следователь на допросе. Так сказать, давил авторитетом.

— А они мои личные и денег стоят. Это ведь вам надо со мной поговорить — вы и обеспечьте условия. — махнул я рукой и смачно зевнул.

Я не впечатлен, я устал, я мухожук и хочу в баню.

Какаши рассерженно всхрапнул, обдал меня всякими нехорошими эмоциями, будто мысли прочитал, и деревянной походкой направился к двери, начав оттуда лепить АНБУшные бумажные печати тишины: по одной на стенку и потолок с полом.

Мои печати из Каменистого были вдвое меньше, да и тлели дольше, а значит, времени у нас не так чтобы много. — мысленно отметил я, когда в ушах зазвенело от внезапно наступившей тишины. — Но, к сожалению, дольше, чем я хотел бы слушать. «К сожалению», потому что сейчас мне будут любить мозг. А сгорела бы печать быстро, и говорил бы Собакин только по делу.

Вопли Какаши я выслушал стоически, даже равнодушно. Разве что пальцем в ухе не ковырял, показывая свое отношение к обвинениям. И то только из-за воспитания.

В общем, все стандартно: «Ты мерзавец и подлец! Я не верю ни единому твоему слову, потому как не генин, чтобы в такую чушь верить! Что тебе приказал Данзо? Какую грязную игру ты ведешь и что еще мне, своему командиру, не рассказал?!»

Мужик странный, ведет себя так, будто мы уже двадцать лет женаты.

Когда он, наконец, заткнулся, слово взял я.

— Хатаке-сан, — без тени эмоций, — продолжив задание, мы бы все равно пришли к такому итогу. Я лишь постарался минимизировать риски теми средствами, что у меня…

— Это был план Данзо! — перебил не дослушав, джонин. — Подробности. Мне нужно знать все о планах Шимуры на Страну Снега!

Казалось, я услышал звук собственных хлопающих век. Да у меня даже челюсть в зевке замерла.

Выдохнув, устало зажмурился и потер глаза:

— Хатаке-сан, как я могу рассказать о том, чего нет?

— Врешь! — сказал, как отрезал.

От абсурдности претензий хрюкнул, плохо скрыв рвущийся нервный смешок.

— Не вру. — совладал я с голосом. — Нет никакого плана. И не было его никогда. Я хотел освободить принцессу. Спрятаться с ней в горах. Выждать, а затем вернуться к команде. Проблема в том, что я заплутал в метель и оказался рядом с Деревней Снега, приняв ее за обычную. Когда я понял ошибку, пришлось импровизировать на месте.

— Лгать. — будто поправил меня джонин, сверля тяжелым взглядом.

— Не важно, — отмахнулся. — Суть от этого не меняется. Никаких грязных планов и договоренностей с Деревней Снега у Шимуры нет. Потому что это надо быть провидцем, чтобы такое организовать! Или вы всерьез думаете, что он ожидал, будто учебная команда сможет устроить переворот в не самой маленькой стране с собственной скрытой деревней? Это даже не смешно. Поймите меня правильно, я не сомневаюсь в талантах Наруто и Саске, но все же они не настолько хороши, чтобы тягаться с малым скрытым селением! Да и я здесь не главный, а вы.

Какаши насупился, пожевал губами маску, но ничего не сказал. Нечего было возразить.

— Хатаке-сан, вы лучше подумайте о том, что можно стрясти со Снега в пользу Конохи. Пока они не опомнились и не поняли, что их стригут.

— Зачем? — слегка опешив, дернул головой Какаши.

— Окончательно убедить местных, что мы имеем право на такие действия, как военный переворот в чужой стране. Или вам хорошее отношение Пятой и Совета не нужно?

Судя по эмоциям, Какаши внимательно за мной следил и ждал что я еще чего-нибудь компрометирующее, по его мнению, ляпну или где-то проколюсь. Да и просто отрывался, душу отводил.

Такой стресс — опять эти подло-злобные корешки мутят страшные дела!

Блин, можно подумать, ты в АНБУ, под руководством Третьего, не тем же самым занимался!

Печати уже прогорели, Какаши молчал, и я решил, что делать мне тут больше нечего.

— Если это все, Хатаке-сан, могу идти?

Посчитав молчание за «да», пошел искать местные бани, мурлыча под нос «Говорят, мы бяки-буки».

Мелкие успели наплескаться и разбежаться, пока Хатаке капал мне на мозги, так что в банях я остался один. Кроме нашей команды и Коюки других посетителей в гостинице не было.

Местная баня напоминала грот, вход в который закрывали стеклянные седзи с мутноватым стеклом, похожим издали на тонкую бумагу. Снаружи настоящего камня было не меньше, даже ограждение и то было из камня. Бани выходили на склон, откуда открывался вид на простор, от которого дух захватывало: заснеженное хвойное море заползало на скалы, напоминая застывшую волну, а над ними бескрайнее небо.

— Фуф! Нормально не мылся с тех пор, как мы прибыли на остров. — прошептал жмурясь, залезая в бассейн. — Как мало для счастья надо! Лужа с горячей водой, тишина и покой. И пофиг, что она воняет, как тухлые яйца!

Хотя, тут я, конечно, придираюсь. Ясно же что это не хрен собачий, а крутой минеральный источник, особо целебный.

Рассеяно пялясь в черный бархат из которого сыпал редкий снежок, покосился, перепроверяя, нет ли тут лишних ушей. По привычке я смотрел в сторону того, к чему прислушивался.

Настроение было благостным, я и сам не заметил, как начал мурлыкать себе под нос, а потом и вовсе тихо запел:

— Я знаю точно, растает лед,

В тиши полночной

Иволга запоет.

И рыжею девчонкой,

Теплою ото сна,

В озябший мир придет Весна.

Это, конечно, расточительно и беспечно (а вдруг сейчас нападут) использовать чакру, чтобы не мерзла верхняя часть тела, но я не мог отказать себе в прихоти посидеть в онсене под открытым небом в такую тихую погоду. Влажное полотенце на бортике уже покрылось мелкими иголочками инея, но я и не думал вылезать.

— Народ торопится, скользит,

Теряя варежки в грязи,

Ко входу в недра

Всепогодного метро.

И я с цветами под пальто,

Спешу сказать тебе про то,

Что вопреки прогнозам метеобюро…*

Будь я обычным человеком, я бы сидел в той части купален, что за стеклянными дверями, но там было слишком душно и нельзя было бы наблюдать, как таят на лету белые мухи, попадая в облако горячего пара. Вряд ли открытую часть онсена построили шиноби для шиноби. Мне больше верится в то, что купальни построили когда климат был гораздо мягче.

Облокотившись на слегка зашлифованные бортики из настоящего камня, задумался о Дото. Точнее не совсем о нем, а о будущем Сакуры.

Странно это, что попаданец, который даже не был в армии, приспособился лучше, чем Харуно, которая тут всю жизнь прожила. У пацанов, например, с адаптацией проблем нет: Саске видел в своей жизни вещи пострашнее, он, похоже, уже устал пугаться. Наруто очередной бойней уже тоже не удивить. Жутких смертей Узумаки и вживую успел насмотреться: бойня на мосту, Каменистое побережье, пир Фугуси, экзамен на чуунина…

Интересно мы тут живем, насыщенно.

Да и вымышленных жутиков хватало. Взять хотя бы мою попытку показать от первого лица прохождение «Мертвого космоса», или пересказать, на пробу, «Кладбище домашних животных». Зато теперь Наруто не напугать сказочками из сборника ужасов.

Можно вспомнить белые от ужаса лица местных шиноби, но я думаю, это от того, что им не часто выпадает возможность увидеть соседа или друга в виде оригинального декора из кровавых ошметков на стене и полу. Особенно если эти знакомые охраняли важный объект, считались по местным меркам серьезной силой и были небрежно размазаны одним взрослым шиноби и тремя подростками. Да и вообще смерть даже шапочно знакомых вызывает куда больше эмоций, чем та же новость о совершенно не знакомом тебе человеке.

Средний возраст снеговичков не превышал мой собственный, так что застать третью войну шиноби и поучаствовать они вряд ли успели, а больше и негде им было получить таких звиздюлей, чтоб здраво оценивали свой уровень.

Ну или дело в нагоняющей жуть чакре Девятихвостого, которая шибает по мозгам окружающих КИ, когда собственной чакры Наруто становится мало. Но, опять же, Сакура к этому уже привыкнуть должна была!

Хотя что я переживаю? Она тоже или приспособится к постоянным кровавым баням, либо помрет. Так или иначе проблема будет решена. Хотя, если за нее возьмется Цунаде, то с впечатлительностью Харуно нужно будет что-то делать, и делать срочно, иначе медика из нее никогда не получится. Ведь что это за «медик» такой, который боится едва живого, но сильно изуродованного пациента? Да и не только медика, в критический момент она может запаниковать и этим подписать смертный приговор не только себе, но и тому, кто решит ее спасать. Или тем пациентам, которых она будет спасать. Но, с другой стороны, это будет уже проблема Цунаде.

Не, надо все-таки быть честным с самим собой и готовым к худшему. Она каге. А значит, ее проблемы мгновенно станут моими. Если она мне предъявит за то, что Сакура плохо обучена и подготовлена, то мне останется валить все на Какаши и его запреты. А потом еще и учить ее заставит.

— Похоже, снова придется использовать Саске. — сполз пониже, запрокидывая голову.

С другой стороны, не слишком ли я сам очерствел? Мне бы ужаснуться выдавленным взрывом рукам Дото, похожим на восковые из-за неестественной желтизны обескровленной кожи, общему виду останков Казахана и другой жести в тронном зале, но даже специально копаясь в себе я не могу ужаснуться происходящему. Нет, я по-прежнему ощущаю опасение по поводу «не подцепить бы того, от чего оно скопытилось», но это не безотчетный ужас, который я не понимаю и не могу его подавить без особых проблем. Да и практика в Госпитале тоже наложила свой отпечаток.

Песенка давно кончилась, но мурлыкать мотивчик я не перестал.

— Хорошо-то как. — прошептал на вдохе, потянувшись.

— Ирука, ты там уснул что ли?

— Нет. — покосился. — А ты чего не спишь?

— Да рано еще! Я тебя ждал. Надоело, пошел искать. Вот.

Наруто не стал выходить на улицу, лишь высунул нос в щель между приоткрытыми створками седзи.

— Ты обещал рассказать, как все было! Рассказывай!

— Имей терпение. — сползая ниже, коснулся воды подбородком. Чаша онсена была достаточно глубокой.

— А будет ли такая возможность, как сейчас, завтра? — отчетливо услышал в словах Наруто свою манеру говорить, будто бы ни к кому конкретно не обращаясь, но он не выдержал тон. — Только ты сегодня не ходил в купальни. Тут никого не будет. Ну, я так думаю…

С этим я не мог поспорить, другой такой возможности поговорить без свидетелей и вправду может не случиться в ближайшее время.

Отбросив мокрые волосы, прилипшие к спине, тяжко вздохнул. Вылезать не хотелось от слова «совсем».

— Ты обещал! — протянул капризно Наруто.

— Ладно! Ладно. Уже выхожу. — проверил узел на полотенце, которое повязал вокруг бедер и попытался встать. Не вышло. За вновь отросший хвост, словно кто-то с силой дернул. Пошарил рукой, подушечки пальцев липли.

— Наруто, помоги.

— Что такое?! — выскочил мелкий, выставив перед собой кунай и оглядываясь настороженно по сторонам, будто ожидая атаки исподтишка.

— Волосы… — ужаснувшись выдохнул. — Волосы примерзли.

Наруто даже не дослушал. Свист куная, голова стала легче, а на бортике бассейна будто клок меха прилепили. Моего «меха»!

— Блин, ну вот вечно он куда-то торопится! — бухтел я, пытаясь разглядеть в запотевшее зеркало новую «прическу», чувствуя непривычную прохладу и легкость на затылке.

— Ох, лядь… — скорбно. — Выглядит, как плешь.

Запах появился прежде, чем сам Узумаки. От мелкого мерзко воняло горелыми перьями. Это он уничтожал мои волосы, чтоб их никто не подобрал. Да и просто не вежливо такое свинство оставлять.

— Ты сильно обиделся? — спрятал Наруто руки с кунаем за спину.

— Ерунда, забудь. Главное в следующий раз так не спеши и дослушай, что тебе сказать хотят. И чем вам моя прическа не угодила?!

—  Кому «вам»?

Скорчив нарочито-обиженную рожу, решил поныть, чтобы рассмешить Узумаки:

—  Забуза! Он меня подстриг кунаем, перед тем как я к Гато наемником пошел устраиваться. Прическа моя, видите ли, ему показалась приметной.

Мелкий фыркнул и рассмеялся.

Отправили клона за ножницами, но тот просто притащил весь свиток «прочие инструменты». Умно, чтоб два раза не ходить.

Пока дубль меня стриг, я решил побеседовать с мелким. Печати использовать не стали, русский Наруто был уже достаточно хорош, чтобы говорить и понимать простые фразы.

Я рассказал о своих похождениях чуть подробнее, опустив тот факт, что я переспал с Казахана. Даже о выволочке от Какаши рассказал, не упустив возможности постебаться.

— Вы двое первые в мире генины S-ранга! Со слов Собакина.

— «Собакина», — прыснул, — смешно. Не первый раз слышать, все равно улыбаться!

— «Слышу», окончание. — стряхнул с воротника волосы. — «Смешит», или «веселит», вместо «улыбаться».

— «Улыбаит»?

— Принцип ты уловил верно, но тут другое. — улыбнулся я. — Давай объясню…

Утром, словно вчера не было метели, стояла чудесная погода!

День выдался ясный, теплый, с легким ветерком и ярким синим небом, так похожим на летнее. Тут даже моя совино-вампирская сущность, которая солнечный свет ненавидела, притихла, не портя настроение. Даже с новой прической меня эта погода примирила!

Теперь у меня что-то похожее на полубокс и сбой в системе всякий раз, как я по привычке пытаюсь собрать несуществующие волосы в хвост.

Тепло одевшись (не как шиноби), я просто шел и радовался настоящей зиме, представляя: свой город ранним утром, когда прохожих еще совсем не много, тяжесть сумки с книжками и общей тетрадью на все предметы, вес старенького телефона в кармане, ощущение наушников-затычек в ушах и даже музыку. Но полностью абстрагироваться не получалось, слух четко отслеживал «кортеж президента» и окружение.

Повинуясь инстинкту, поймал на лету снежок. Наруто лепил их на ходу, подбирая мокрый снег. Но попытку поиграть в них пресек Хатаке, одернув мелкого раньше, чем это успел сделать рассеянный я. Но демоны задери, как же хотелось присоединиться, потом покататься на санках или лыжах! Даже попытаться освоить сноуборд, просто для развлечения! Надеюсь, машина будет разгоняться постепенно и не уберет весь снег мгновенно.

Шли мы не долго, подстроившись под шаг Коюки, но она все равно выглядела, как марафонец в конце дистанции, когда показались первые колонны ледника.

— Ого! — присвистнул Наруто. — Здоровые какие!

Фото не могло передать необычной красоты Радужного ледника. Это место дышало рукотворной мощью прошлого, заставляющей задирать голову вверх от восхищения! Это сооружение, как монструозные небоскребы, рядом с которыми ощущаешь себя мелким муравьем, стремилось в небо ледяными пиками из невероятно прозрачного льда! Их будто бы вырубил из вытащенного на сушу айсберга неведомый скульптор. Как в зеркалах отражались наши мутные силуэты на фоне снега. В самой глубине, под припорошенными снегом сколами угадывались очертания стальных опор, или стен не тронутых ржавчиной или иными признаками времени. Сенсорикой я чувствовал, что в каждом ледяном небоскребе пряталась такая же по высоте махина из стали, и эхо от нее отдавалось знакомым мерзким зудом в зубах, словно я решил тщательно переживать кусочек пенопласта.

Дальше нас вела сама Коюки, указав в центр ледяного Стоунхенджа, где стоял крошечный черный навес, похожий на придорожное святилище.

«Замок» для ключа-кулона, оказался в самом центре закованного в лед озера, на крошечном пятачке земли. С берегом островок соединялся скрытым под снегом и льдом мостиком из металла. Но если без сенсорики, то кроме навеса над терминалом и ледяных скал тут не было ровным счетом ничего.

От центра островка ощутимо веяло теплом, как и от труб, что расходились от его основания в стороны, словно щупальца диковинного монстра с ведьминым котлом вместо тела.

Без предупреждения, принцесса вставила ключ и замерла в предвкушении. Кристалл Коюки легко скрылся внутри стилизованного котла, начав испускать странный свет, похожий на компактное северное сияние, а земля под нами вздрогнула и «вздохнула».

Предчувствие заставило внимательнее присмотреться к ледяным пикам.

Наученный опытом включения маленького артефакта, разжал зубы и приоткрыл рот. Не помогло. Вибрация была такой силы, что лед осыпался огромными глыбами. Как по команде я и Наруто выставили общий щитовой барьер, который прикрыл нас всех от летящих со всех сторон осколков. Ледяные глыбы ощутимо ударяли по усиленному барьеру, заставляя напрягаться и вкладывать больше чакры. Нам даже решил помочь тот советник, которого я подозревал в родстве с Узумаки, вклинившись в поддерживающий контур между мной и Наруто.

Ледяная корка, обрушилась, обнажая шесть гигантских зеркал в обрамлении металла и, кажущегося настоящим, камня. Ни за что не поверю, что камень мог сам нарасти так аккуратно на подобную конструкцию и не упасть потом под собственным весом.

Пятнадцать минут такого обстрела могли оставить меня с пустым резервом. Скорости камешка размером с кулак хватило бы, чтобы разбить кому-нибудь голову насмерть, не говоря уже о камнях размером с самого упитанного песика Хатаке.

Когда ледяная взвесь опала, послышался шум, который бывает, когда колонки работают, но никакой музыки еще не проигрывается. Кто-то другой бы не услышал, а я смог различить два голоса: ребенка и взрослого.

Качество звука было отвратительным, но понять, что маленькая Казахана в детстве никогда не видела весны я сумел. Судя по всему это был день незадолго до отключения машины, потому что Соусецу наставлял дочь, рассказывая той о весне, как о саде по которому можно очень долго бежать и чувствовать тепло.

Мне это показалось странным, потому что климат в Стране Снега явно не всегда был таким мерзким, но вопросы я решил оставить на потом.

Температура начала ощутимо повышаться, уже ни у кого из нас не шел пар изо рта, а охранники старичков с удивлением рассматривали миниатюрные гейзеры горячей воды, пробивающиеся сквозь стремительно тающий лед.

Вода парила, сырой жар чувствовался даже на расстоянии, как рядом с самым горячим бассейном в онсене. На кончиках ресниц начали образовываться капли, а волосы стали сырыми.

Затем звук выкрутили на максимум, и с появлением полупрозрачной девочки в богатом многослойном одеянии, появился однообразный шелест, который можно услышать фоном на записи. Ребенку было лет семь-восемь: огромные синие глаза, наивно и радостно наблюдающие за кем-то вне кадра, уложенные в смешную прическу темные, как у Коюки волосы и шкодливая улыбка. Принцессу было легко узнать.

Мягкий мужской голос, с хорошо различимой заботой, наставительно произнес:

— Верь в будущее. И весна придет, если ты будешь верить. Коюки, что ты будешь делать, когда придет весна?

Голограмма Коюки, не задумываясь сообщила:

— Я стану принцессой!

В голосе Соусецу, никем иным этот человек быть не мог, нет ни намека на усмешку умиления, которая невольно вылезает на лицо родителей от подобных заявлений, лишь поддержка и одобрение:

— А какой ты будешь принцессой?

Он записывал это специально, — осенило меня.

Девочка забавно наморщила лоб и задумчиво протянула:

— Доброй, сильной, — мило улыбаясь, — принцессой, которая верит в добро! — убежденно заявила девочка, взмахнув руками.

Настоящая Коюки пораженно прошептала:

— Я говорила это… — будто не уверенна в своих словах.

Соусецу все же не выдержал и не громко рассмеялся, в ответ на умилительную непосредственность дочери.

— Это будет трудно. — тон Соусецу просел от грусти, однако снова стал воодушевляющим. — Но если ты не сдашься и будешь верить в свои мечты, то однажды они обязательно сбудутся.

Затем рядом с призрачной девочкой появляется мужчина, лицо которого отдаленно напоминало черты Коюки. Не знаю как выглядела мать принцессы, но красота ей досталась точно не от отца: лысеющий мужчина в очках, похожий на Дото, которому сделали пару удачных пластических операций, был на вид добрым простачком. И вроде такого вокруг пальца обвести, как лоха, проще некуда. Но назвать его глупым у меня бы язык не повернулся и не только из-за очков в круглой оправе. Встретившись взглядом с голограммой вздрогнул, будто взглянул в глаза живому человеку. Ум сквозил через синие, как у его дочери глаза, но так же там читалась уверенность идущего защищать самое дорогое ценой собственной жизни. Добряк, но не бесхребетный тюфяк. Мечтатель. Инженер. Созидатель. Правитель. Защитник. Отец.

— Ты видишь эту прекрасную принцессу напротив? — говорит Соусецу, цепляя кулон на шею дочери.

Он кладет крупные, совсем не аристократичные руки на плечи ребенка, поворачивая ее ровно в сторону настоящей Коюки, словно это происходит прямо сейчас.

Пауза, долгий взгляд, напомнивший мне призрак Умино Майн. С той же теплотой прощалась мама, зная, что не вернется к сыну. Соусецу знал, что не доживет до этого дня и подготовил эту запись.

— Но я еще не уверена. — нарушает тишину веселый голос девчушки. — Я хочу стать еще кое-кем.

— Кем же? — несколько растерянно спрашивает Соусецу.

— Актрисой! — оборачивается маленькая принцесса к отцу.

Он смеется, но его смех звучит совсем не обидно. На лица невольно выползает грустная улыбка. Казахана Коюки смеется мягко и тихо, так же тихо плачет, а в унисон ей хлюпает расчувствовавшаяся Сакура. И только старики-шиноби смотрят на все это преувеличенно безразлично, едва скрывая какую-то особо лютую злобу во взгляде. Так, словно врага народа увидели. Чем им мог так не угодить Соусецу? Старейшины ведь его даже после смерти ненавидят!

Пока мы залипали в запись из прошлого, ручьи, стекающие с пологих холмов, уже начали меня напрягать своим количеством. Я, как мог, направлял потоки в сторону, по трещинам и расколам вокруг островка. Но я понимал, что скоро моих сил будет недостаточно.

Когда даже звук тишины записанной на микрофон стих, я громко заявил:

— Коюки-сама, повышение температуры слишком резкое! Такими темпами будет или подтопление или полноценный потоп.

— Да-да, — в задумчивости протянула Казахана, отвлекаясь от котла-святилища. — Нужно в тронную залу, только там я могу настроить оттепель.

Вернулись в замок мы быстрее, чем добирались до ледника из Деревни, хоть она и была ближе. Ездовой Хатаке домчал Коюки до самого трона, но та сбежала вниз по ступеням и начала ощупывать стену около «пьедестала». Где-то тут находился тайный ход в лабораторию Казахана Соусецу.

Принюхиваясь, я пытался обнаружить запашок разложения, но учуял лишь терпкий запах смеси пряных трав, цитрусов и едва уловимый запах имбирных пряников. Словно кто-то носил с ними поднос и рассыпал немного крошек.

То, что не смогли восстановить, закрыли длинными полотнищами фиолетового цвета с белым символом, похожим на тыкву Гаары, вписанную в круг. Не знаю, как называется такой декор, но выглядело довольно празднично, в преддверье грядущей коронации блудной принцессы.

— Ирука, — окликнул меня мелкий, тыча пальцем в символ, — Ирука, гляди! У них на флаге снеговик!

— Снеговик? — озадаченно переспросил я, услышав русское слово.

— Ну да, — веселился Наруто, — два шарика, только рожицы не хватает! Я таких Юки-Дарума** штук сто слепил! Сам! Без клонов.

Покивав, потрепал Узумаки по волосам.

Я ведь видел снеговичков из двух шаров, мог бы и догадаться. На улицах их было достаточно много, а у крупных снеговиков в животе было проделано отверстие в форме сердца, где горела свечка.

За одним из полотнищ со снеговиком скрылась Коюки. Она копалась довольно долго, что-то бубнила под нос, будто школьник на тесте, материлась, но потом радостно взвизгнула «Получилось».

Что «получилось», стало ясно, когда рядом, почти беззвучно, открылся прямоугольный проход, в темноте которого раздался звук шагов, а затем появилась фигура в простом кимоно спокойного пыльно-синего цвета.

— Соусецу! — охнул лысый, хватаясь за кунай.

Примечания:

* Сергей Трофимов — Московская песня.

**Дарума — божество, исполняющее желания, а Юки-Дарума — снеговик, немного домовой и хранитель очага.

расшифровать смысл Дарумы-снеговика несложно.

Снег — чистота, знак очищения.

Свеча — душевность, сердечное, теплое отношение.