Наследницы (джен)

Анни всё больше ощущала свою оторванность от семьи. Её это и злило, и радовало: злило — что родственники корчат из себя таких правильных, а она, видите ли, неправильная. Радовало — что можно с ними не считаться и жить так, как хочется, а не как мама сказала. Ведь они уже привыкли к её выкрутасам, пусть и морщатся каждый раз, но смиряются. И пускай смиряются дальше!

А ещё огорчало, потому что всё-таки чувствовалось в глубине души, что именно семья любит её больше всех на свете, несмотря ни на что. Но почему-то они не могут принять то, что она сейчас вот такая «неправильная». Не могут просто позволить ей жить так, как хочется, этого обязательно надо добиваться скандалами. Обязательно ловить вслед укоризненные и печальные взгляды. Мама вообще всё воспринимает как трагедию. Ну почему она не может быть просто мамой? Почему она обязательно должна быть самой правильной, да ещё и Хранительницей? Если бы не эта её должность, может быть, всем легче было бы.

Бедная Анни! В её голове смешалось столько всего, что она и сама толком не могла разобраться в своих эмоциях. То ей хотелось, чтобы семья её любила, то хотелось разорвать с ними все отношения. То она обижалась, что родители не относятся к ней так, как она ожидает, то расстраивалась, что сама не оправдывает родительские ожидания. А тут ещё и Пакир в голове и Корина, и оба явно настраивают её против семьи, а она то жалуется на маму, то, наоборот, отчаянно её защищает.

С Кориной, впрочем, становилось легче. Анни теперь её часто посещала — не спрашивая родителей, можно или нет, а просто ставя перед фактом. Аларм ходил мрачнее тучи, но ничего сделать не мог: Анни его не слушала. Зато слушала Корину. Корина говорила простые и понятные вещи очень уверенным тоном, да и относилась к Анни хотя и снисходительно, как к младшей, но в то же время и давала понять, что девочка уже взрослая, и Анни это нравилось. С Кориной не надо было обсуждать какие-нибудь высокофилософские моральные проблемы Добра и Зла. С ней можно было просто поболтать по-женски. О моде, нарядах и причёсках, о танцах и концертах. Обсудить дворцовые сплетни. Наконец, о мальчиках поговорить, хотя эта тема Анни поначалу долго смущала. И уж далеко не сразу она призналась Корине в том, что ей нравится Астерий.

— Астерий? — удивилась тогда Корина. — Ого!

И посмотрела на Анни как-то странно.

— Ну, Астерий, — смутившись, буркнула Анни. Ей не понравился этот странный взгляд. Она тут, понимаешь ли, душу изливает, раскрывает свою «самую страшную тайну», какая только может быть у девочки в этом возрасте (хотя для некоторых это, конечно, уже не тайна, но с Кориной она впервые об этом говорит), а Корина удивляется так, как будто не сама начала этот разговор.

— А-а, — тут же беззаботно встряхнула головой Корина. — Это сын начальника стражи? Я, кажется, видела его рядом с собой.

Анни обиделась ещё больше. Корина наверняка отлично знала, о ком она говорит. Зачем эта ненатуральность? Корина нарочно её дразнит?

— Нет, Астерий — сын нашего ювелира, — досадливо объяснила Анни.

— Ах да, вспомнила. Ну что ж, он, кажется, симпатичный, — улыбнулась Корина. — А ты ему нравишься?

— Не знаю, — покраснела Анни. — Но думаю, что да.

— А сколько ему лет?

— Скоро пятнадцать. Кстати, он очень хочет работать у тебя во дворце, — выпалила Анни. Наконец-то выпала возможность ненавязчиво рекомендовать Корине Астерия. — Он талантливый ювелир, через три года может стать самостоятельным мастером. А тебе тут мастера нужны.

— Ну… я подумаю, — ободряюще улыбнулась Корина. — Но тебе же, наверное, не захочется отпускать его из Изумрудного дворца.

— Не захочется, — покраснела Анни. — Но он об этом просто мечтает.

— Я подумаю, — повторила Корина. — Ну, а другие кавалеры, кроме Астерия, у тебя есть?

Теперь слегка удивилась Анни.

— А зачем другие?

— Ну как зачем? — рассмеялась Корина. — Чем больше у девушки поклонников, тем лучше. Как минимум, их должно быть три. Пока двое дерутся, она с третьим идёт на свидание.

Анни передёрнула плечами.

— Не думаю, что это будет честно. Я же не могу замуж сразу за троих выйти. Получается, что я их обнадёжу, а потом откажу…

— Ох, Анни, да что же ты так серьёзно всё воспринимаешь! Зачем же за каждого выходить замуж? Просто вскружить мальчишкам головы — в этом ничего плохого нет, — Корина эффектным жестом откинула назад через плечо свои длинные чёрные кудри. Анни даже позавидовала слегка этому движению, настолько величественным оно выглядело, хотя вроде бы ничего особенного… Вот бы ей так научиться. У неё, правда, волосы совсем другие — светлые и прямые, но тоже достаточно густые и длинные…

— Да, но я не хочу, чтобы из-за меня кто-то дрался, — сказала Анни.

— И очень зря. Когда парни дерутся за внимание девушки — это всем идёт на пользу. Девушка поднимает свою самооценку, ну а парни учатся не расслабляться. Пусть этот твой Астерий знает, что он не единственный кандидат на твоё сердце. Это заставит его лучше стараться, чтобы заслужить твою благосклонность. Тем более, кажется, я как-то раз на балу видела рядом с тобой и других мальчиков. Там был такой высокий… — она вопросительно посмотрела на Анни.

— А, Ровенор, — догадалась та. — Ну… Нет, мы с ним просто друзья. Вот он как раз сын начальника стражи.

— Насколько мне известно, у вашего начальника стражи двое сыновей, — заметила Корина. Анни только подивилась её осведомлённости — и снова слегка обиделась, что Корина её так поддразнивает, делая вид, что путает всех мальчиков.

— Да, есть ещё Тенеф. Но они с Ровенором совсем непохожи. Хотя и близнецы.

— Странное дело, — засмеялась Корина. — Хотя, бывает и такое… Но как тебе кажется, может быть, сын начальника стражи — всё-таки партия получше, чем сын ювелира? Воин всё-таки поинтереснее, он может совершать подвиги в твою честь, ну и за тебя заступится, если что. Вообще, приятно, когда твой мужчина сильный и ловкий. Хотя, ювелир может дарить кучу красивых побрякушек, это тоже неплохо. А ещё лучше, держать обоих на коротком поводке. Ну, а этот Тенеф, он тебе как?

— Да никак, — возмутилась Анни. — Я же говорю, мне нравится только Астерий!

— И очень зря, — хихикнула Корина. — Впрочем, как знаешь, дело твоё. По мне так всегда должен быть запасной вариант. Ну или, по крайней мере, возможность выбора. А то вдруг один из кавалеров внезапно взбрыкнёт и ускачет к другой девчонке. Впрочем, кто от тебя ускачет, совершит большую глупость, верно? — подмигнула она. — Ну какой нормальный парень откажется от романа с принцессой Изумрудного города? Так что, Анни, наверняка у тебя поклонников куда больше, чем ты думаешь.

Анни снова покраснела. И выпалила:

— А у тебя много поклонников?

— Я их не считаю, — небрежно махнула рукой Корина. — Женщине необязательно отвечать на ухаживания всех подряд. Хотя и отвергать кого-то просто потому, что он тебе не нравится или не подходит по статусу, тоже не стоит.

— Но если он мне не нравится, зачем я буду ему отвечать? — удивилась Анни. Корина закатила глаза:

— Ох, Анни, ну как же ты не понимаешь! Неужели тебе не тешит самолюбие то, что ты популярна у мужчин?

— Я… я не знаю, — растерялась Анни.

— Ну да, ты ещё слишком юна. Подрастёшь — вот тогда точно от поклонников отбою не будет. И запомни: никому нельзя отказывать прямо и окончательно. Если тебе кто-то не нравится, пусть остаётся в твоей свите. А ты ему всё время говори — «я подумаю», «может быть, позже», и всё такое прочее, и обязательно с улыбкой. Чтобы он не терял надежды. Хотя и понимал, что ты никогда не ответишь ему взаимностью.

— Да, но это не совсем честно, наверное, — промямлила Анни. — Так бы он мог себе другую девушку найти и быть счастливым с ней. А так это получается «сам не гам и другому не дам».

— Ты ещё многого не понимаешь, Анни, — снисходительно сказала Корина. — Ничего, подрастёшь — поймёшь. Ты же умненькая девочка. Вот увидишь когда-нибудь, что я права. Весь смысл женского кокетства именно в том, чтобы собрать вокруг себя как можно больше кавалеров. Заставить их соперничать между собой, ну а самой в то же время соперничать за их количество с другими женщинами…

— Но я же не могу выйти замуж за всех сразу! — воскликнула Анни, всплеснув руками. Корина тяжко вздохнула.

— Да зачем же сразу замуж? Посмотришь на них, приглядишься. Будешь устраивать им соревнования. Давать задания, кто выполнит — тому поощрение, поцелуй, например. Хотя бы в щёчку. Увидишь, они и этому будут рады. Ну а потом уже выберешь самого достойного. Жениться на принцессе не каждый имеет право. А торопиться замуж за первого же симпатичного парня не стоит.

— Ты поэтому сама замуж не выходишь? — скептически поинтересовалась Анни.

— Я бы вышла, — драматично вздохнула Корина. — Но не могу же я взять себе в супруги кого попало. К тому же ни к одному из моих поклонников я не испытываю никаких чувств. А мой любимый, к сожалению, женат на другой. Она его не любит, и он её тоже, но он в её власти, и мне приходится с этим смиряться.

— Ты про Дональда, что ли? — уточнила Анни. — По-моему, они с Лангой друг друга очень любят.

— Это лишь видимость, — опечаленно покачала головой Корина. — Я-то знаю, что искренние чувства у него именно ко мне. Если, конечно, она не заставила его забыть их. Он ведь обещал на мне жениться. Но, к сожалению, не успел. Я тогда рыдала, наверное, целый месяц. Но я не из тех, кто бегает за мужчинами. Женщине положено быть гордой и недоступной, а не вешаться мужчине на шею, уговаривая его жениться на ней.

Анни с сомнением посмотрела на Корину. От Энни она слышала несколько иную версию событий: что Корина удерживала Дональда и так его достала, что к Ланге он убегал, сверкая пятками. Но Энни при Корине лучше не упоминать.

— Ну да не будем о грустном, — жизнерадостно встрепенулась и Корина. Может быть, тоже подумала о том, что Анни известна другая версия, вот и поспешила сменить тему. — Лучше расскажи, как твои успехи в магии?

Иногда эти успехи Анни ей даже демонстрировала. И что ещё интереснее — Корина ей кое-что подсказывала и даже научила парочке интересных заклинаний. Так, по мелочи — чисто женские штучки по уходу за собой: пригладить волосы без расчёски, освежить лицо и руки, сделать ногти гладкими и блестящими.

— Ты же не хочешь выглядеть огородницей, как твоя тётушка? — внушала ей Корина. — Ногти для женщины — это очень важно!

Анни настолько этим озадачилась, что после этого даже самой Энни пересказала диалог. Энни фыркнула и посмотрела на свои коротко обрезанные ногти:

— Это ещё хорошо, что тут накладных ногтей не знают. И химическими лаками не красят. В Большом мире иногда такое лепят, что даже делать ничего невозможно, не ногти, а птичьи когти какие-то получаются.

— Зачем? — удивилась Анни.

— Ну, считается, что это красиво. А я вообще удивляюсь, как можно придавать значение такой мелочи, как ногти. Неужели их в самом деле кто-то разглядывает? Я, конечно, понимаю, Корина вечно дразнится, что я грязнуля, — хмыкнула она. — Но на огороде белоручкой не останешься. А вне работы достаточно просто чисто вымыть руки, и всё, я считаю, этого достаточно.

Анни так и не определилась, кто же из двоих прав в таком сложном вопросе, как красота ногтей. Хотя лучше уж ногти обсуждать, чем какие-нибудь моральные устои добра и зла.

Моральные устои добра и зла у неё и так шатаются каждый раз после тех самых снов. «Гость» каждый раз выдавал что-то такое, от чего у Анни голова кругом шла. Ланга, которая продолжала с ней заниматься, как-то говорила, что Пакир любит такую извращённую философию: вроде всё говорит правильно, не подкопаешься, но в итоге выходит Бездна знает что. Хотя иногда это невозможно заподозрить сразу. Ведь внешне всё так гладенько, а уж сам Пакир вообще белый и пушистый. Так, однажды Анни с ним заспорила о той войне, которую вели против Пакира её родители. Её аргументы были просты: «ты хотел Волшебной стране зла, а они сотворили добро и прогнали тебя». «Гость» только смеялся в ответ:

— Добро, зло… Нет там никакого добра. И не было.

— А что же было? — возмутилась Анни.

— Обыкновенная борьба за власть. Я хотел власти — и они хотели власти. Так получилось, что мы хотели власти над одним и тем же. Нам пришлось бороться за эту власть. Они считают, что победили. Хотя, думаю, сейчас они уже догадываются, что война не окончена, — усмехнулся он. Анни нахмурилась:

— Да не хотели они власти! И сейчас не хотят.

— Думаешь, они согласятся отдать Волшебную страну кому угодно другому? — с насмешкой поинтересовался «Гость».

— Кому угодно не отдадут, — согласилась Анни. — Только тому, у кого добрые намерения…

— Иначе говоря — тому, кто не пустит туда меня, кого они вообразили себе своим главным врагом и воплощённым злом, — подсказал «Гость». — И по сути ничего не поменяется. Всё та же борьба за власть. Никто не готов смириться и остаться в стороне.

— Но ты бы погрузил Волшебную страну во Тьму! Ты бы погубил её! А они её спасли. Значит, они сотворили добро, — не сдавалась Анни. — И все жители Волшебной страны их любят. А тебя нет.

— Потому что им внушили эту нелюбовь. Им даже не дали шанса познакомиться со мной поближе и сделать осознанный выбор. Всё решили за них.

— Если бы им дали шанс, они бы просто погибли! — кипятилась Анни. — Ты же даже в своей Подземной стране правил так, что тебя все ненавидели! Ты постоянно там всех казнил и убивал!

— Я убивал тех, кто шёл против меня. Представь, если сейчас в Изумрудном городе возникнет какая-нибудь смута. И кто-нибудь выступит против Элли и её друзей. Разве они не поступят точно так же? Разве они не постараются избавиться от этой смуты, чтобы сохранить страну в покое и процветании?

— Там никто не выступит против Элли, — убеждённо заявила Анни. — Все её любят.

— Ой ли? — насмешливо уточнил «Гость». — Да ты же сама её едва терпишь. Твоя мать — не меньший деспот, чем был я. Просто прикрывается красивыми словами о добре и счастье.

— Ага, значит, ты всё-таки признаёшь, что ты деспот! — воскликнула Анни.

— А ты признаёшь, что твоя мать не лучше меня, — парировал собеседник. — Ничего удивительного, это участь всех правителей. Только на крови и страхе мы держим нашу власть. Но это оправданные меры. Ради спокойствия страны. Ради общего блага. Ради нашего собственного блага, в конце концов, что тоже немаловажно. Если правитель страны будет мягок и уступчив, он быстро перестанет быть правителем. Если он перестанет быть правителем, то неизвестно, куда заведёт страну следующий правитель. В конце концов, если правитель страны — тряпка, то её быстро завоюет соседняя страна, и тогда уж точно всем её жителям будет плохо. Учись, Анни. Тебе это ещё предстоит. Ты же собираешься стать королевой Изумрудного города.

— Я-то собираюсь. Но моя мама — не тряпка! Она-то смогла тебе противостоять!

— Вот именно поэтому она ничем меня не лучше. Не будь наивной, Анни. Когда правишь страной, любые понятия о добре и зле — просто красивые слова. Каждый лишь борется за себя. Да, и за свою страну тоже. Но добро и зло тут ни при чём. Я хотел вырваться из Подземелья, куда меня, между прочим, заточил твой «добрый волшебник» Торн…

— Для того, чтобы ты большего зла не наделал!

— Злом это было бы лишь с его точки зрения. Итак, я хотел вырваться из Подземелья и сделать так, чтобы было хорошо мне и моей стране. Твоя мать хотела, чтобы было хорошо ей и её стране. До неё того же самого хотел Торн. Мы в этом смысле абсолютно равны. Каждый лишь борется за себя.

— Да, но ты пытаешься достичь блага для себя путём убийств и уничтожения!

— Я убиваю тех, кто мне мешает. Твои родители тоже убивали тех, кто им мешает. И меня бы убили, если бы смогли. Мы ничем не отличаемся друг от друга. Если ты правитель страны, ты не имеешь выбора. Ты можешь поступать только так, как диктует твоя должность. А должность диктует: кусай, или покусают тебя. С точки зрения твоих родителей и всей Волшебной страны я — агрессор, потому что напал на них, таких чистеньких и невинных. А с моей точки зрения агрессор — как раз не я, а Волшебная страна, или твои родители, или Торн, который запер меня в Подземелье и объявил главным злодеем. Ну кому понравится, если его на протяжении многих веков считают воплощённым злом? Пусть ещё скажут спасибо, что я их до сих пор в пыль не разнёс.

— Только не корчи из себя несправедливо пострадавшего, — сказала Анни. — Если тебя объявили злом, значит, было за что.

— Ты ещё очень молода, — скучающим голосом отозвался «Гость». — И не знаешь, что иногда злом объявляют не за что-то, а просто от непонимания и неприятия. Мир вообще несправедлив, Анни. Когда-нибудь ты сама убедишься в том, что наибольшей ненависти в нём удостаиваются как раз те, кто не сделал ничего плохого. Взять хотя бы Корину. Вся твоя семья над ней издевается. А ведь ты сама понимаешь, что она намного лучше всех твоих родных.

— Это чем же она лучше? — опешила Анни.

— Но ведь ты именно к ней идёшь за советами, разве нет? Не к матери и даже не к тётке. Тебе ближе Корина. Потому что ты понимаешь, что она права, в отличие от твоих родных. Что ж, может быть, хоть ты преодолеешь эту семейную несправедливость. Корина достойна лучшего отношения.

— Да что ты ко мне с Кориной пристал? — рассердилась Анни. — Каждый раз ей дифирамбы поёшь. У тебя какой-то корыстный интерес в том, чтобы я с ней больше общалась?

— Ну, если уж честно, то да, — со смешком признался «Гость». — Мне поднадоела твоя мать в роли Хранительницы. Корина на этой должности меня устроила бы больше. Вот я и думаю — ты вполне могла бы этому поспособствовать.

— И ты захватишь Волшебную страну? — возмутилась Анни. — С её помощью?

— А чего ты так боишься, девочка? — с издёвкой спросил «Гость». — Не бойся, ни с кем ничего дурного не случится. Я просто восстановлю справедливость. Торн поступил подло и непорядочно, заперев меня в подземелье. А я имею точно такое же право бороться за власть над Волшебной страной, как и он сам.

— Если Торн тебя запер в Подземелье, значит, ты это заслужил, — дерзко предположила Анни. — Не надо было на Волшебную страну нападать.

— Во-первых, мы с Торном начали ссориться ещё до создания Волшебной страны. Во-вторых, я не нападал на Волшебную страну. Мы тут были все вместе, все маги, по праву, но Торн решил, что я — зло, и меня надо уничтожить. Хотя я имел такое же право тут жить, как и он. Между прочим, ты знаешь, что он не в одиночку страну создавал? С ним была целая команда магов. Но их никто не помнит. В качестве создателя Волшебной страны все восхваляют одного Торна. А почему? А потому, что он просто приписал все чужие заслуги себе. Не веришь, спроси у Стеллы, она-то должна помнить те времена. Хотя, конечно, она будет отстаивать светлое имя Торна до последнего, но он был не такой уж идеальный добрый маг, каким предстаёт во всех легендах.

— Ну да, конечно, — с сарказмом сказала Анни. — Торн не такой уж хороший, а ты сам не такой уж плохой. И вообще Торн плохой, а ты весь такой хороший и несправедливо обиженный. А может быть, тебе всё-таки стоит как-то пересмотреть собственное поведение? Если бы ты действительно был добрым и честным, тебя бы ничего не лишали и в Подземелье бы не запирали.

— Опять ты за своё! — рассердился «Гость». — Добро, честность. Много ты понимаешь! Вот проживёшь десять тысяч лет, тогда по-другому запоёшь. Ну допустим, я пересмотрю. И заявлюсь весь такой раскаявшийся и скажу, что я хороший. И что, дадут мне власть? Да ни за что. Изведут в подозрениях и снова выгонят в лучшем случае. Нет, Анни, власть можно отнять только силой. Никто по доброй воле с ней не расстанется. С чего мы, собственно, и начали. А уже потом, захватив власть, можно показывать все свои достоинства. Если ещё позволят. У некоторых слишком уж сильны предубеждения.

Проснувшись, Анни долго лежала в сомнениях. Слишком уж невероятных вещей ей наговорили. Неужели действительно можно считать, что её родители ничем не лучше тёмного мага, который просто боролся за себя, а они — за себя? И что может случиться, если и впрямь позволить Пакиру взять власть в Волшебной стране? Неужели и правда будет всё так плохо, как убеждают все вокруг? Или прав всё-таки сам Пакир? Может, его и правда ненавидят только потому, что не понимают? А он ничего плохого не хотел? Он ничем не хуже других? Неужели Торн действительно поступил непорядочно, заперев Пакира в Подземелье?

И что там за история с другими магами? Анни вообще-то слышала две версии: по одной, Торн действительно сотворил Волшебную страну единолично, но по другой, ходящей в более узких кругах, у него всё-таки и в самом деле была целая команда единомышленников, о которых потом все забыли. Может, и вправду у Стеллы спросить?

Анни отчаянно захотелось с кем-нибудь всё это обсудить. Почему бы и не со Стеллой?