Горсть тепла (гет)

Кейт бросила взгляд в иллюминатор. Матовое металлическое свечение. Следовательно, катер в стыковочном модуле. Бортовые огни отражаются в корпусе терминала.

Быстро умылась. Вещи складывать не пришлось, так как она довольствовалась самым необходимым. Расческа. Зубная щетка. Все же задержалась перед зеркалом. Вид усталый. Нездоровая бледность, под глазами мешки. Ничего удивительного. Путешествие длилось больше двух недель. И все эти недели она дышала искусственным воздухом, ела разогретые пайки и почти не двигалась. Да какая, собственно, разница, как она выглядит? Ее сюда привезли не ради ее внешности. По ту сторону зеркала возникло совершенно измененное по сути существо. Той Кейт, что улетала с Земли, больше не было. Есть кто-то другой. Но она еще не знает, кто. Лицо было ей знакомо, но она это лицо не узнала. С этим лицом она столкнулась впервые. Иной порядок сложившихся в решетку молекул.

На выходе из катера ее снова тщательно проверили. Это еще зачем? Неужели возникло подозрение, что по дороге ее подменили? Снова сканирование ладоней и сетчатки. Затем ее полностью заставили пройти через сканер. Осмотрели личные вещи. Что же это за место такое? Проделавший эти должностные манипуляции безопасник был близнецом всех предшествующих: безучастный, коротко стриженый, молчаливый. Кейт для него доставленный ценный груз, а не ценный специалист, вызванный для оказания помощи. Ее обыскивают словно преступницу. И с ней до сих пор никто словом не перемолвился.

Кейт бывала на орбитальных станциях, персонал которых месяцами не покидал титановых келий, не видел живых людей, не вдыхал свежий воздух. Запертые в своих тесных отсеках, приговоренные к строжайшей экономии как материальных, так и эмоциональных ресурсов, они при встрече с новым человеком походили на потерпевших кораблекрушение, выброшенных на необитаемый остров и вынужденных выживать в первобытных условиях. Несмотря на то, что на таких станциях люди имели доступ и к головидению, и к инфранету, они страдали социальным голодом, жаждали живого, без посредников, общения. Едва Кейт прилетала, ей задавали кучу вопросов, делились с ней своими новостями и требовали новостей от нее. А здесь — тишина.

Она шла по узкому титановому рукаву, соединяющему терминал с основным корпусом, испытывая незнакомые прежде симптомы клаустрофобии. Ни единого иллюминатора! Ни единого намека на существование внешнего мира. Может быть, центр располагается не на поверхности, а глубоко внизу? В шахтах? И почему столько запирающихся кодом дверей? Перед каждой шедший впереди безопасник останавливался и вводил пароль. Только после определенной комбинации цифр дверь с пневмосвистом уходила в панель. И, как показалось Кейт, пароль у каждой двери был свой. Да кого же они здесь прячут?

Наконец титановый рукав уперся в плечевой стык. Сопровождающий набрал очередной код, и Кейт оказалась в более просторном помещении, где сразу почувствовала себя спокойней. Она увидела типичную декорацию научного центра: лаборатории за прозрачными перегородками, людей в светлых комбезах, которые обычно носили сотрудники научных подразделений вместо белых халатов. Мерцали вирт-окна компьютерных терминалов, вспыхивали виртуальные схемы и графики, крутились над платформами голографические модели, на тонких полупрозрачных мониторах бежали строки программного кода. На вошедших никто не оглянулся. Сопровождающий провел Кейт к небольшому кабинету, также с прозрачными пластиковыми стенами. В отличие от лабораторий, залитых светом, кабинет тонул в полумраке. Кейт различила сидящего за столом человека. Именно за столом, обычным офисным, белым с блестящими ножками. На столе стоял переносной устаревшей модели компьютер. Сопровождающий деликатно коснулся сенсора и, дождавшись кивка, вошел.

— К вам ожидаемое лицо.

«Во как! Ни имени, ни фамилии. Ожидаемое лицо, — подумала Кейт. — А номер мне серийный не присвоят?»

Подумала, следует заметить, совершенно равнодушно. Отметила свершившийся факт без всякого намерения этот факт оспорить.

— Пусть войдет, — сухо скомандовал сидевший за столом мужчина.

Сопровождающий отступил, пропуская Кейт. Она замешкалась, не зная, куда девать свою дорожную сумку, которую так и тянула за собой. Сопровождающий не шевельнулся, и Кейт потянула сумку за собой. Кабинет маленький, чуть больше той каюты на катере. Стерильной белизны стены. В углу — небольшой диванчик. Два офисных кресла. Какие-то схемы в рамках. Мужчина, явно бывший военный, обликом напомнил Кейт шефа службы безопасности Валентина Скуратова, но выше ростом, массивней, сохранивший остатки волос. Слегка модифицированная модель особиста. Мужчина разглядывал Кейт с холодным неодобрительным интересом.

— Так это вы Кейт Хантингтон?

И тут же перевел взгляд на монитор. Кейт предположила, что там возникла запрошенная им информация — ее биография, научные степени, список публикаций.

— Да, Кейт Хантингтон это я.

Мужчина несколько секунд молчал.

— Ну и зачем вы нам?

— Простите… — Кейт растерялась.

— Я спрашиваю, какого черта вас сюда прислали? Это такие у нас теперь специалисты?

— Почему вы… почему вы так со мной разговариваете?

— Да потому что у нас тут не клиника для страдающих нервным расстройством девиц!

Кейт не сразу поняла, чем вызван этот бестактный упрек. Ну конечно, скорее всего, в досье, поступившем к директору центра, есть краткое изложение ее истории с Феликсом.

— Если бы у меня был выбор, я бы предпочла клинику, — собравшись с духом, ответила Кейт, — только выбора у меня не было. Моего согласия никто не спрашивал.

Мужчина поднялся из-за стола и приблизился к ней.

— Моя фамилия Хьюз. Дезмонд Хьюз, полковник ВВС в отставке, — неожиданно представился он.

Приветливости в его тоне не прибавилось, но зазвучала какая-то ворчливая снисходительность.

— Кейт Хантингтон, заведующая отделом нейропсихологии и проводимости нервной ткани.

— Мне это ничего не говорит, — буркнул бывший полковник. — Я совсем иначе представлял обещанного специалиста.

— Ну извините…

— Отправлю вас обратно при первой возможности.

«Ну и ладно, ну и хорошо», — думала Кейт. Не нужна. Как будто она напрашивалась. От усталости, унижения ей хотелось плакать. Она всего лишь груз, ошибочно сделанная покупка, которую тащили за сотню парсеков и которую спихнут в один из боковых модулей, чтобы не путалась под ногами. Нельзя плакать, нельзя. Здесь не клиника для девиц с нервным расстройством.

Полковник вернулся за стол и уставился в свой компьютер. Кейт чувствовала себя слетевшей с гравиплатформы посылкой, адрес которой утерян. Посылка валяется посреди дороги, через нее перешагивают, ее обходят, но с места почему-то не сдвигают. Как будто ожидают, что она уберется сама, как некий волшебный сундук из старой земной книги.

— Вы еще здесь? Идите. Вас проводят до катера.

— Дезмонд, ну зачем так сразу? — раздался за спиной Кейт чей-то голос. — Здесь я решаю, подойдет направленный к нам специалист или нет.

Кейт вздрогнула и обернулась. В проеме бесшумно откатившейся двери стоял невысокий человек в светлом лабораторном комбезе. Узкое неприятное лицо. Глубокие залысины. Кейт его узнала — Грэг Пирсон. Ученик покойного Гибульского.

— В конце концов, — продолжал Пирсон, — это я запрашивал себе ассистента с определенными навыками, психотипом, между прочим, и с четко указанной специализацией. Основная дисциплина — нейрофизиология, специализация — проводимость нервных тканей. Также степень по нейропсихологии. Это то, что нам нужно.

Пирсон говорил негромко, но очень внятно, размеренно, как лектор в аудитории. Ему было около сорока, невысок, тщедушен, но подвижен и ловок. Умные карие глаза исследовали Кейт с настойчивостью сканера.

Бывший полковник неожиданно поднялся.

— Это уже твоя ответственность, Пирсон, — буркнул он.

— Разумеется.

Полковник Хьюз вышел. Даже не вышел, а выбежал. Как показалось Кейт, с облегчением, будто избавился от крайне неприятной обязанности. Пирсон занял место полковника и указал Кейт на одно из стоящих напротив кресел. Кресла располагались под углом, что слегка скрадывало строгость и официальность обстановки. Создавалась иллюзия приема у некоего консультанта или семейного психолога. Кейт сначала устроилась на самом краешке, затем все же позволила себе опереться на подлокотники. Пирсон по-прежнему за ней наблюдал.

— Кейт Хантингтон, — медленно произнес он. — Отец —известный математик Уоррен Хантингтон, в настоящее время возглавляет кафедру в Университете им. Гумбольта. Мать, Мария-Аделаида Штайн, умерла более двадцати лет назад.

— Это был несчастный случай, — зачем-то прошептала Кейт.

Пирсон бросил взгляд на монитор.

— Да, конечно, неполадки в системе жизнеобеспечения. Отец так и не женился. Растил дочь один, прибегая к помощи незамужней сестры. Также в судьбе девочки значительную роль сыграл близкий друг, сосед и одноклассник Мартынов Игорь Васильевич, в настоящее время занимающий должность зама по науке. Приглашал на работу и своего друга Уоррена, но тот от сотрудничества с «DEX-company» отказался.

Это прозвучало почти как обвинение. Кейт почувствовала неловкость.

— Папа сказал, что предпочитает заниматься чистой наукой, — пробормотала она.

— А вы? — неожиданно спросил Пирсон.

— Что я?

— Вы предпочитаете карьеру или науку?

Кейт уставилась на него в недоумении.

— Я не понимаю…

— Что же тут непонятного? Разве ученый не мечтает быть признанным и вознагражденным? Вознагражденным за свои труды, за бессонные ночи, за все принесенные им жертвы, за свой вклад в будущее человечества?

— Да, конечно, мечтает.

— Разве ученый не должен иметь возможность занимать высокие должности, получать звания, награды, хорошо зарабатывать, в конце концов?

— Должен, — все в большем недоумении подтвердила Кейт.

— А должен ли ученый во имя ложных сиюминутных сомнений, так называемых нравственных принципов, идеалистических постулатов, лишать человечество перспектив развития, эволюционного прорыва и шанса на бессмертие, оправдывая свое предательство мутным гуманистическим императивом?

И Кейт поняла. Он же говорит о Гибульском! Да, да, именно. Гибульский отказался от карьерного роста и головокружительной перспективы, так и не разрешив нравственной дилеммы: научный прорыв и его губительные последствия. Извечный выбор. Ученый совершает открытие, а люди обращают это открытие в оружие. Гибульский тоже совершил открытие.

— Так что скажете? — поторопил ее Пирсон.

Кейт почувствовала сухость во рту.

— Вряд ли мне когда-нибудь придется делать подобный выбор, — осторожно ответила она, — я не Мария Кюри и не Роберт Оппенгеймер.

— Кто знает, — тонко улыбнулся Пирсон. — Ладно, поговорим о насущном. Вы уже поняли, чем мы тут занимается?

— Не совсем. В переданных мне материалах говорится о проекте «Homo Perfectus». Но я слышу о нем впервые.

— Неудивительно. Посвященных с самого начала было немного. Сама идея, как вам, вероятно, известно, принадлежит Александру Гибульскому. Впрочем, идея создания сверхчеловека стара как мир. Человек мечтал об этом с момента его изгнания из рая. Не буквально, разумеется. Из метафорического рая. Бог поступил несправедливо, и человек затаил злобу. Его целью стало сравниться с Богом, бросить Ему вызов, даже самому стать Богом. Никогда об этом не задумывались?

— Я атеистка, да и мои родители…

— Религия здесь ни при чем. Жажда мести живет в нас вне зависимости от религиозных предпочтений. Об этом мало кто задумывается, лишь единицы заглядывают дальше потребностей в статусе и в признании заслуг. Согласно пирамиде Маслоу следующей ступенью после признания заслуг является самореализация. Это уже очень близко к основополагающей, базовой цели. Маслоу возвел эту цель на вершину, обозначив ее как единственную, конечную.

— А вы полагаете, есть что-то еще? — с той же осторожностью задала вопрос Кейт.

— Разумеется. За самореализацией следует месть. Месть Богу. Самореализовался, эволюционировал, достиг сверхспособностей и… отомстил. Или, по крайней мере, почувствовал себя богом, составил конкуренцию, победил.

— Гибульский, что же, мстил… Богу?

— Да нет же! Вернее, вряд ли он делал это сознательно. Он достиг высшей стадии по Маслоу — самореализации. Он воплощал то, что задумал. Месть это… как бы сказать попроще… это движущая сила всего человечества, его объединяющий порыв, хтонический катализатор эволюции. И я вовсе не требую немедленно отыскать и сертифицировать этот катализатор в каждом научном действе. В настоящий момент это не нужно. Я говорю это для того, чтобы вам было легче понять, осознать грандиозность замысла, его истоки и далеко идущие последствия. Без этого тайного мотива мести высшему могущественному существу человечество не сдвинулось бы с места. Наши далекие предки остались бы в пещерах, с топорами и луками. Но жажда мести несправедливому богу заставила их двигаться, заставила совершенствовать свои орудия, вынудила добывать знания. И прежде всего, она заставила их совершенствовать самих себя. Подобно униженному ребенку, который отправляется на тренировку по рукопашному бою, чтобы отомстить обидчику.

— Мне всегда казалось, что люди занимаются этим, движимые не местью, а инстинктом самосохранения, желанием выжить. А если мстят, то другим людям.

— Мстить себе подобным — это не более чем репетиция. Проба пера. В перспективе всегда есть кто-то более сильный, более могущественный. Любой боец стремится к схватке с более сильным противником. Чтобы победить, доказать свою состоятельность, самоутвердиться.

— Но зачем вы мне это… — Кейт искренне недоумевала.

— Это для того, чтобы вы поняли и не питали иллюзий. Гибульский не герой и не спаситель человечества, каким его пытаются представить. Он всего лишь самоутверждался, воплощал мечту своих предшественников, всех тех, кто стремился к улучшению человека. Эта идея модернизации, сращения человека с машиной возникла сразу же, едва эти машины стали атрибутом цивилизации. Сначала это были простые орудия, как первый топор или заточенный камень, затем станки, самодвижущиеся механизмы. Но ведь бог не использует топоры или какие-либо приспособления, он действует сам, ибо не нуждается в оружии. Он сам оружие, весь мир его инструмент. Люди верили в магию, пытались овладеть магическими приемами, чтобы оружие стало их частью, чтобы всегда было при них, чтобы его невозможно было утратить. Взгляд, жест, слово, и противник повержен. Не одну сотню лет люди искали философский камень, слушали красноречивых шарлатанов. Но магия — это иллюзия, безумная фантазия. Вера в нее умерла с развитием науки. Наука — вот единственный пусть к подлинному могуществу, к воплощению давней мечты, к победе. Компьютеры — это инструмент, еще один вид оружия. Роботы, андроиды. Быстрота, сила, неуязвимость. Но это все не то. Человек все еще пытается улучшить себя. Не брать силу взаймы у механизма, а завладеть этой силой. Не разгонять гравимобиль до бешеной скорости, а бежать самому. Не разрушать стену взрывом, а пробивать одним усилием. Вот о чем мечтает человек. Чтобы машина стала его неотъемлемой частью, как рука или нога, как еще один мозг. Первые киборги тоже были орудием. Это был пробный камень, первая попытка сделать живое и неживое единым. И попытка эта вполне удалась. Правда, в киборгах подавляется то, что для нас является единственно ценным — мозг. До сего момента киборг — это органический робот, механизм из плоти и крови. Следующий шаг — это сопряжение мозга и процессора без угнетения первого. И Гибульский создал такой процессор, процессор, архитектура которого позволяет задействовать органические нейронные сети.

— Так он… так он создал этот процессор намеренно?

— Разумеется! Еще на стадии его разработки возник секретный проект «Homo Perfectus». Гибульского незаметно подтолкнули к идее создания этого процессора. Впрочем, он и сам к этому стремился, давно над этим работал. Ему дали добро, и он работал над процессором уже официально, получив в свое распоряжение все ресурсы корпорации. Все понимали, что конечной целью является создание изначально разумного киборга, вернее, полноценного человека с кибервозможностями, но открыто об этом не говорили. В руководстве делали вид, что заинтересованы исключительно в создании шестой модели, но более ни в чем. А Гибульский так же делал вид, что работает только над шестой моделью, что его задача — это более активное взаимодействие с мозгом. Сам же в это время работал над созданием суперкиборга.

— А где он работал?

— Он прятал его на станции в системе Бетельгейзе.

Кейт задумалась. Да, действительно. У «DEX-company» есть станция-инкубатор на орбите одной из безымянных планет, вращающихся вокруг красного гиганта. Этот инкубационный центр был создан одним из первых, спонсировался еще тем миллионером-эксцентриком, который вложил состояние в создание киборгов. Станцию разместили в системе Бетельгейзе намеренно, так как поблизости настырные космоисследователи не обнаружили ни одного пригодного для колонизации мира.

Система Бетельгейзе была прекрасна, но совершенно безжизненна. Видимо, обратившаяся пару миллионов лет назад в красный гигант звезда погубила своих детей.

К настоящему времени станция как инкубационный центр почти не использовалась по причине износа и устаревания оборудования, но кое-какие эксперименты там все еще проводились. До Кейт доходили слухи, что на подобные периферийные станции ссылали попавших в немилость сотрудников. Гибульский, получивший от корпорации карт-бланш, вполне мог использовать один из таких полузаброшенных объектов в своих целях.

— Сохранившееся на станции оборудование, несмотря на утраченную актуальность, еще исправное и работоспособное, вполне годилось для выращивания клона. Для Гибульского не имело значения, что процесс формирования органической заготовки длился гораздо дольше, чем в современных цехах. Его открытие состояло в другом.

— В чем же? — Кейт помимо своей воли была захвачена рассказом Пирсона.

— Вы же знаете, что мозг клонов на стадии имплантации подавляется нейродепрессантами.

— Да, знаю. Его развитие искусственно редуцируется.

— Именно. Впоследствии процессор, перехватывая и обрабатывая внешние импульсы, препятствует возникновению новых нейронных связей. Мозг пребывает во младенчестве, отвечая только за примитивную физиологию. А Гибульский вместо нейродепрессантов вводил нейростимуляторы, содействуя разрастанию лобных долей неокортекса. А шестая модель была предназначена именно для обкатки этого метода.

— То есть… все эти срывы не случайность? Не производственный брак?

— Конечно, нет. — Пирсон усмехнулся. — Дорогая, как вы вообще могли себе такое представить? Брак? Такое в принципе невозможно. Вы же сами проверяли весь производственный цикл. — Пирсон бросил взгляд на монитор. — Нашли что-нибудь?

Кейт покачала головой.

— Нет, не нашла. Что же это получается? Срывы были предусмотрены?

— Да. Нам требовалось зафиксировать временной промежуток между активацией процессора и последующей активацией мозга, отследить степень вовлеченности мозга в процесс управления телом, уровень самостоятельности органического носителя. Возникновение так называемого синтеза Гибульского. Вы, вероятно, слышали этот термин?

— Да, что-то такое слышала, но среди нас, ученых, это считалось байкой, почти суеверием, почти как сглаз или порча.

— В том-то и дело, что это никакая не байка, а подтвержденный факт. Синтез запустился почти у всех «шестерок» 43-й партии, и это вопреки всем редуцирующим мозговую деятельность препаратам. Что уж говорить о том, чья мозговая деятельность стимулировалась и поощрялась? Он… человек. Сверхчеловек.