Фанатка (гет)

Действительность познается босыми ногами.

Антонио Поркья

Сперва Драко вышел просто освежиться. Ему невмоготу было больше дышать с этими клоунами одним воздухом. Затем, оглядевшись, решил, что Глостер, должно быть, живописный городок достойный внимания и решил прогуляться хотя бы до собора. Грейнджер он не упустит, она никуда от своего суженого не денется. При этой мысли скулы свело, и к горлу подступила тошнота.

Он двинулся вверх по неприметной лестнице, скрытой в зарослях. Судя по щербатости ступенек, тропинка была такой же древней, как все вокруг. Стволы деревьев были мощными и узловатыми, кусты такие разросшиеся и задиристые, что Драко несколько раз пришлось вызволять полы мантии из цепких веточек.

У собора по опрятному вылизанному газону задумчиво прохаживалась хрупкая девушка с волнистыми русыми волосами, рассыпанными по плечам. Сзади Драко мог бы даже принять ее за Грейнджер, если бы не цвет волос. У Грейнджер копна была густо каштановая с рыжим отливом. Это он хорошо помнил.

Заметив дорожку, ведущую к главному входу в собор, Драко зашагал прямо по газону, когда услышал за спиной звонкий девичий голос.

— Вы, случайно, не дублер?

Он обернулся и увидел ту саму девушку, глядевшую теперь на него с чуть застенчивой улыбкой.

— Меня зовут Драко, — не понял Малфой и лениво повернулся к ней всем корпусом.

Девушка рассмеялась.

— Я Эмма. Значит все-таки дублер? — она качнула головой, и аккуратно уложенные кудряшки всколыхнулись. — Так и знала... Вы очень похожи на Драко Малфоя.

— Откуда вам знать, как я выгляжу? — Драко стоял, засунув руки в карманы плаща, и смотрел куда-то поверх ее головы.

Эмма прыснула и расхохоталась. Она не стеснялась своего непринужденного громкого смеха. Отсмеявшись, она с восхищением покачала головой и взглянула на него с интересом.

— Я бегу осмотреться в собор, порепетировать роль. Не хочешь со мной прогуляться? — Эмма неловко топталась на месте, кутаясь в легкое пальто, накинутое поверх свитера.

Взгляд Драко стал более осмысленным. Он опустил взгляд и сощурился, с интересом изучая ее.

— У меня небольшой перерыв, пока Том с Дэном снимаются… — пояснила Эмма, в конец смутившись. — Так что есть время до ужина.

Драко усмехнулся каким-то своим мыслям. Он задумчиво потер заросший подбородок.

— Почему ты не с ними?

Эмма удивленно повела плечиком.

— Я провожу там двадцать четыре часа в сутки. Иногда хочется просто подышать свежим воздухом.

— Покажешь, где будут проходить съемки в соборе?

На лице Эммы расцвела счастливая улыбка, и она с готовностью кивнула.

Собор был пуст, сер и холоден. Драко окинул взглядом высокие своды, лепестками соединявшиеся под куполом.

— Я много читала об этом соборе… — таинственно прошептала Эмма. Драко насмешливо взглянул на нее. И снова она напомнила чем-то Грейнджер.

Эмма будто поняла природу его взгляда и, ответив смущенной улыбкой, постаралась придать своему лицу менее загадочное выражение. Годы, проведенные в шкуре Гермионы Грейнджер, накладывали отпечаток.

— Раньше Глостер принадлежал кельтам, ты знал? Потом его захватили римляне, потому что здесь река, и это удобная точка для торговли.

Драко попытался изобразить интерес, но, наверно, ничего не вышло, потому что Эмма решила его расшевелить.

— Хочешь, покажу тебе свое любимое место?

Драко хотел сказать «нет», но она уже устремилась вверх по незаметной узкой винтовой лестнице.

Эмма одолела последние ступеньки и вышла на внутренний балкон, опоясывавший купол. Драко шагнул вслед за ней и огляделся.

— Здесь снимают сцены в коридорах Хогвартса, — указала Эмма на крытую аркаду внизу.

Драко проследил за ее жестом.

— Ничего общего, — пробормотал он.

— Что? — не расслышала Эмма. Под куполом гулял ветер.

— Прекрасный вид, — чуть громче сказал Драко, выглядывая за каменное ограждение. Ветер развевал полы его черного плаща, открывая взгляду подол мантии под ним, но Эмма не замечала. Она не могла отвести зачарованного взгляда от вида, открывшегося ей.

С этой точки весь Глостер был как на ладони. Оказалось, городок был не такой уж маленький и не такой уж живописный. Маленькие домики сливались в ряды серых зубчиков, прореженных зелеными полосками, очерчивающими город, но в остальном город был застроен промышленными объектами и скучными зданиями из красного кирпича. Вдалеке виднелась река.

Драко медленно перевел взгляд с Северна на Эмму. Та, закрыв глаза, подставила лицо ветру, игравшему ее волосами, и с наслаждением впитывала освежающий холод.

— Знаешь, в средние века существовал закон,— она открыла глаза и, перегнувшись через ограждение, выглянула, чтобы разглядеть барельеф снаружи. — Преступник, сбежавший из-под стражи, мог забежать в этот Собор и укрыться в нем. Никто не мог схватить его до тех пор, пока он сам не покинет священные стены. Стража не могла войти туда с оружием, хотя и безоружная она не имела права применять силу в храме. Собор был приютом грешников и никогда не выдавал их. Здесь каждому дается второй шанс, — она отпрянула от ограждения и взглянула на Драко. Тот стоял, вцепившись в каменные перила, и остановившимся взглядом смотрел куда-то вдаль. Внезапно он повернулся к ней и скривился в усмешке. Казалось, он смотрел сквозь нее.

— Второй шанс?

Эмма нерешительно кивнула, недоуменно глядя на Драко.

— Они называли собор Азиль. Убежище.

Драко вновь отвернулся, оглядывая город с высоты птичьего полета.

* * *

Драко Малфой сидел с ногами на подоконнике, поигрывая палочкой в руке и устремив мрачный взгляд в окно, за которым открывался вид на голые верхушки деревьев и на полную беловатую луну, почти скрытую за ветвями и за дымчатой ватой тумана.

В последнее время он нередко нарушал правила приличия и вот так по-детски залезал на подоконник, прячась за портьерами от внешнего мира и прежде всего — от себя. Это вошло в привычку на шестом курсе в Хогвартсе, когда он все чаще искал уединения и все реже находил.

Отец, должно быть, пришел бы в ужас, найди он Драко здесь, но Люциус давно оставил надежду воспитать в сыне аристократа и в его комнату заходил редко, чтобы не разочаровываться.

В комнате Драко, правда, всегда царил идеальный порядок, на полках стояли только книги, положенные к прочтению юного чистокровного мага, но Люциус никогда не уходил отсюда довольным. Так и вышло, что в комнату Драко, не считая домовиков, могла только изредка зайти Нарцисса.

Впрочем, в последнее время, и мать стала нечастым гостем. После смерти Поттера она отстранилась, стала странно молчаливой и лишь изредка бросала на сына тревожные, всевидящие взгляды. Они больше не говорили по душам, да и едва ли могли. Слишком многое было на кону, слишком опасно было открывать мысли даже самому близкому человеку. По сути, Драко всегда жил с ощущением этих недомолвок в семье, но раньше это его не трогало. Раньше он был самодостаточен и ни в ком не нуждался. Теперь он балансировал на тонкой грани дозволенного, и за отсутствием поддержки его неминуемо тянуло вниз.

Поддержка родителей была бы не лишней, но Драко слишком часто видел, как отец сам подобно слепому котенку тычется в поисках выхода. Нарцисса была тверже, но ее будто сломила смерть Поттера. Их всех сломила, как ни странно.

У Драко всегда было преимущество, которого не было у Поттера, и на которое он указывал во время каждой стычки — "мой отец узнает об этом"!

Родители. Его убежище. У Поттера не было родителей, а у Драко были, и он никогда не упускал возможности напомнить об этом. Он всегда знал, что у него есть тыл, и в этом был залог его уверенности в себе.

Но со смертью Поттера он вдруг явственно ощутил, что его преимущество было не таким однозначным. Поттер был не только знаменем, его любили и именно поэтому так тщательно оберегали: Дамблдор, Орден — все. За Драко никто не дал бы и ломаного гроша. Кроме родителей. Им он дорог, только ради него они все еще оставались верны Волдеморту даже тогда, когда Люциус впал в немилость.

По крайней мере, так думал Драко, и эта мысль помогала ему держаться. Смерть Поттера пошатнула эту уверенность. Не то чтобы он вдруг осознал, что не нужен родителям, но его стало точить сомнение.

Так ли ценят они его жизнь? Закрыли бы они его своим телом так, как подставился под Аваду Уизли? Выдержали бы они несколько месяцев пыток, как делала это Грейнджер? И что с ним сделает Люциус, когда узнает, что он задумал?

У Драко больше не было убежища, и его отец не узнает об этом.

* * *

— А не хочешь помочь мне прогнать одну сцену? — предложила Эмма, когда они спустились. Собор по-прежнему пустовал.

— Кого ты играешь?

Эмма засмеялась.

— Мне определенно нравится твое чувство юмора, Драко Малфой, — она вскинула на него взгляд из-под ресниц, и вид у нее был такой лукавый, что, казалось, она затевает что-то действительно забавное.

— Вот слова. Почитаешь за Гарри и Рона?

Драко опустил взгляд на текст, что вручила Эмма. Затем вновь перевел взгляд на нее.

— А ты за Гермиону?

— Ну естественно! За кого еще?

Драко пару мгновений не сводил взгляд с удивленного лица Эммы. Затем кивнул и невыразительно прочитал:

— Как вы не понимаете? Это была церемония. Посвящение.

— Прекрати, Гарри, — воскликнула Эмма голосом Гермионы. Драко оторвался от текста, чтобы проследить за ее живой мимикой. — Я знаю, к чему ты ведешь.

— Это случилось. Он один из них, — глухо бубнил Драко, вновь и вновь перечитывая реплики про себя.

— Из кого это?

— Гарри считает, что Драко Малфой отныне Пожиратель Смерти.

— Да ты сбрендил. На кой черт Сам-Знаешь-Кому такой жлоб, как Малфой?

— А что тогда он делал в Боргине и Бэрксе? Мебель подыскивал?

— Это стремная лавка, а он стремный чел.

— Слушай, его отец — Пожиратель Смерти. Это же логично. К тому же Гермиона

все своими глазами видела.

— Я уже сказала — я не знаю, что я видела.

Драко резко опустил сценарий и устремил взгляд перед собой. Мысли роились в голове, и сердце словно отмерло, отдаваясь в ушах тяжелыми ударами. Значит им каким-то образом удалось проследить за ним, когда он разыскивал Исчезательный шкаф. И Грейнджер, видимо, видела больше всех…

«Не знаю, что я видела…».

Почему не сказала прямо? Почему заступалась за него?

— Ну как тебе?

Драко ответил не сразу, все еще погруженный в свои мысли.

— Замечательно, — сдержанно кивнул он и хмыкнул, улыбаясь одним уголком губ. — Думаю, будь здесь Грейнджер, пришла бы в восторг.

Эмма не заметила иронии. Она благодарно улыбнулась Драко.

— Как думаешь, — задумчиво протянул он. — Почему Гермиона сомневалась, что я... Драко стал Пожирателем?

Эмма с удивлением покосилась на него.

— Я тоже люблю во всем покопаться. Но тут, может, все просто? Ей не верилось, что Драко на это способен.

* * *

Гермиона лежала, свернувшись калачиком, и рассматривала помятый клочок серой бумаги, отдаленно напоминавший вырезку из маггловской газеты. Она лежала так уже минут двадцать, не сводя с вырезки остановившегося взгляда. Со стороны казалось, она обессилена настолько, что не может даже сфокусировать взгляд. Это была отчасти правда.

Нечасто ей удавалось просто прийти в свою каморку и полежать вот так в одиночестве. Кроме нее, в комнатке жили еще несколько домовиков, и, хотя те приходили только спать, они знали, где ее можно найти. Лишь заметив ее отсутствие, эльфы тут же прибегали, чтобы заставить ее работать. Они превосходили ее по количеству, а без палочки Гермиона была совершенно беззащитна. Ей ничего не оставалось, как повиноваться, хотя мышцы ломило от тяжелой работы и недосыпания. Но иногда наступали редкие минуты, когда домовикам становилось не до нее. Всего лишь минуты, но она научилась ценить каждое мгновение. И когда ей удавалось ускользнуть в свою каморку и побыть наедине с собой, она сворачивалась вот так калачиком на своей кровати и доставала из-под подушки заветный клочок газеты. Она отворачивалась к стене так, чтобы, даже если домовики внезапно ее обнаружат, успеть спрятать газетную вырезку.

Ее привычным состоянием стала апатия. Все чаще хотелось просто лечь и умереть. У нее не было ничего. Не было уверенности в том, что у нее получится, в том, что она вообще должна это сделать, в том, что все это не обман разума. Ее могли околдовать, наложить Империо или Обливиэйт, а затем просто подменить ей воспоминания. У нее не было ничего, лишь ноющая боль в затылке и маггловское платье, изорванное в клочья, — единственное доказательство, что все это было реальностью. Порой и оно казалось ей миражом, и тогда ей почти хотелось, чтобы Волдеморт, приезда которого Малфои ожидали с таким трепетом, все же нашел ее и убил.

Лишь серый клочок бумаги, спрятанный в книге, удерживал от самоубийства. Она никогда не разглядывала его без чувства горечи, эта вырезка из газеты всегда вызывала двойственные чувства. Глядя на этот клочок, она с пугающей ясностью осознавала, что некоторые вещи просто нельзя изменить, время ушло — его не вернуть вспять. Порой ее охватывало отчаяние, мучительное осознание того, что чего-то она изменить не в силах — она, та, которая всегда находила выход из любой ситуации! Но все-таки эта вырезка укрепляла ее. Глядя на ласковое лицо, которое улыбалось ей с фотографии, она преисполнялась уверенности, что кое-что изменить все же в силах. В ее волшебном мире, в отличие от его мира, каждому давался второй шанс. Она допустила ошибку. Но все еще могла ее исправить.

Внезапно Гермиона услышала за спиной неясный шорох. Она привыкла реагировать на любой звук моментально, поэтому и теперь без промедления едва заметным движением засунула листок бумаги под подушку и притихла в ожидании. В комнату кто-то зашел. Это были явно не домовики — те бесцеремонно влетали в комнату и тут же принимались тормошить ее. Человек, который вошел теперь, старался действовать бесшумно. Гермиона почувствовала, что он встал позади нее, вплотную к кровати. Она незаметно нащупала под подушкой нож, который когда-то украла с кухни на случай, если к ней нагрянут такие вот нежданные гости. Безусловно, нож не мог остановить волшебника, но выбить его из колеи хотя бы на время — возможно.

Человек продолжал неподвижно стоять у изголовья кровати. Было так тихо, что Гермиона могла слышать его тихое дыхание и бешеный стук собственного сердца. Гермиона напряженно сжимала холодную рукоятку ножа и размышляла, как ей быть. Если бы вошедший пришел ее убить, он бы уже напал на нее. Если бы ему было что-то нужно от нее, он тут же разбудил бы ее. Кто бы это ни был, едва ли он стал бы беречь ее тонкий девичий сон. Стоит ли ей напасть первой или выждать и выяснить, что ему нужно?

Незнакомец продолжал нависать над кроватью, не двигаясь с места. Прошла минута, две — и Гермиона уже начинала думать, что тактика выжидания, скорее всего, не принесет плодов — едва ли незнакомец станет делать то, что задумал, в ее присутствии. Она решила, что пора все-таки «просыпаться».

Гермиона стала медленно поворачиваться, сонно потирая лицо и делая вид, что не подозревает о присутствии постороннего в комнате. Человек у кровати пошевелился, и Гермиона тут же услышала резкий холодный голос над ухом.

— Это так, значит, проводят рабочее время слуги в моем доме?

Теперь Гермионе не хотелось открывать глаза — она знала, кто стоит над ней. Чуть полежала, сомкнув веки, затем решительно распахнула глаза. В потолок уходил длинный черный силуэт.

— Простите, что потревожил ваш сон, мисс Грейнджер, — лениво протянул Малфой, засовывая руки в карманы мантии. — Домовики не нашли Вас, и мне пришлось явиться самому.

Гермиона недоумевающе смотрела на него снизу вверх. И давно домовики забыли, где ее искать?

— Говори и уходи, Малфой, — она села на кровати и принялась нашаривать на полу свои потрепанные балетки.

С секунду Драко следил за ее спокойными, размеренными действиями.

— Ты действительно меня не боишься? — вдруг обронил он удивленно.

Гермиона надела балетку, не глядя на него.

— Боюсь, — честно призналась она.

Малфой вскинул брови.

— Почему тогда так ведешь себя? — Он говорил тоном циничного хирурга, который сухо и привычно констатирует очередную смерть.

Гермиона внимательно посмотрела на него. Это был странный разговор. Даже с друзьями она редко говорила так прямо и непосредственно. С Малфоем она и вовсе не разговаривала принципиально. Зачем теперь решила изменить своей тактике?

— Потому что боюсь, — просто ответила Гермиона и, надев вторую балетку, встала на ноги и оказалась с Драко лицом к лицу. — Зачем пришел?

Она смотрела на него в упор.

Драко машинально отпрянул и сделал шаг к окну.

— Темный Лорд не придет. Отец просил передать.

— Отчего же он передумал?

Драко повернулся к ней и снова подошел вплотную.

— Подумай лучше, что ждет тебя, когда он все-таки придет.

— И что меня ждет? — равнодушно спросила Гермиона, поднимая на него свой измученный взгляд.

— Ты боишься меня, но не боишься Темного Лорда?

— Волдеморта, Малфой. Повторяй за мной: я не боюсь Волдеморта, — четко произнесла Гермиона, выделяя каждое слово.

Драко усмехнулся.

— Думаешь, дело в имени?

— Нет? Почему бы тогда не произнести его?

Драко постепенно закипал. Пару мгновений он смотрел на нее, на что-то решаясь, затем резко задрал рукав своей мантии.

— Не боишься Лорда, Грейнджер? А что если он решит оставить такую на тебе?

Гермиона с омерзением смотрела на черный череп, впечатанный в белую кожу Малфоя. На секунду она даже растерялась. Она знала, что Малфой — Пожиратель, но ни разу не видела уродливую метку вблизи.

— Думаешь, ты такая смелая? Да ты дура, — выплюнул Малфой. — Ты не боишься Лорда, потому что не знаешь, на что он способен. Ты даже не представляешь себе… Поттер с Уизли тоже не представляли, когда лезли в самое логово. Где он, твой Поттер, а? — Драко схватил Гермиону за плечи, но тут же отпустил, отворачиваясь и взьерошивая идеально уложенные светлые волосы.

Гермиона следила за ним пристальным взглядом — Малфой был сам не свой. Упоминание о друзьях вызвало новый спазм в горле. Ей стоило многих усилий не накричать на Малфоя и не вышвырнуть его прочь, какими бы последствиями это ни грозило.

— Малфой, что ты от меня хочешь? — устало выдохнула она.

Драко медленно повернулся к ней.

— Если расскажешь мне все, что знаешь, я могу… — в волнении начал он, — могу гарантировать, что мой отец походатайствует перед Лордом, чтобы оставить тебя в живых…

— И что же ты хочешь узнать? — Гермиону не сводила с него изучающего взгляда.

— Все! Просто расскажи мне, где вы были в течение прошлого года. Где была ты, в частности.

— Я слышала это уже сотню раз! Мой ответ — нет. Пусть Волдеморт меня убьет — мне все равно, — она резко отвернулась, делая вид, что разглаживает смятую постель. — Зови его на чай — собственноручно испеку ему плюшки.

Покрывало лежало настолько идеально, что поправлять его было уже просто глупо, поэтому Гермионе пришлось вновь повернуться и столкнуться лицом к лицу с Малфоем. От него не укрылись слезы, застывшие в ее глазах.

— Значит, не хочешь по-хорошему?

— Это сейчас было по-хорошему? — вскинула брови Гермиона.

— Послушай, грязнокровка! — Малфой судорожно схватил ее за плечи и приблизил лицо настолько, что она могла ощущать его дыхание. Светлые пряди выбились из укладки и лезли ему в глаза. — Ты безмозглое существо! Все, что от тебя требуется — это рассказать мне. И ты свободна, понимаешь?

Гермиона молчала.

— Отвечай, — встряхнул ее Малфой.

Гермиона отвела взгляд и упрямо сжала губы.

— Ну и подыхай, — Малфой отбросил ее на кровать, и Гермиона, не успев сгруппироваться, стукнулась головой о стену.

Драко задержал взгляд на ее затылке, но, ни слова не прибавив, молча покинул комнату. Мгновение спустя до слуха Гермионы донёслось его глухое едва слышное за внушительной дубовой дверью бормотание:

— Залечи Грейнджер.

* * *

В углу Драко заметил столик с небольшими круглыми лепешками с фитильками. Их было очень много — казалось, ими был заставлен весь стол. Драко подошел ближе. Эмма последовала за ним.

— Что это?

Эмма проследила за его взглядом и удивленно взглянула на Малфоя.

— Это свечи. Что ты имеешь в виду?

— Я вижу, что это свечи, — нетерпеливо поморщился Драко. — Зачем они тут стоят?

— Ну... Люди зажигают их, когда молятся…

— Зачем?

— Зачем молятся? — переспросила Эмма.

— Зачем зажигают свечи?

Эмма задумчиво посмотрела на ряды свечей.

— Их зажигают в знак надежды, — ответила, наконец, она. Огонь отражался в ее смышленых карих глазах. — Надежды, что Богу не все равно. Может быть, воск плачет и уязвим, — она подняла на него неуверенный взгляд, — как Бог?

— Глупые магглы.

— Что?

— Я говорю, толку молиться, если нет результата.

— Ну, это же не заклинание, — засмеялась Эмма. — Молитва — это просьба. Там, — Эмма указала пальцем вверх, — могут ответить на нее, могут — нет. Свободные отношения, понимаешь?

Драко хмуро разглядывал порхающий на сквозняке огонек свечи.

— Не понимаю. Я понимаю только то, что вижу.

— Если увидишь, придется поверить. А пока есть выбор. Право на выбор дорогого стоит, так что никаких гарантий.

Драко задумчиво повернулся к ней. Она тоже смотрела на пламя, и в глазах плясала решимость.

— По-твоему, лучше так? Не иметь опоры под ногами?

Эмма пожала плечами.

— Не знаю, зачем опора, если нет свободы? Зачем вообще жить, если нет свободы? Я бы не смогла, — Эмма гордо вздернула носик. — Не захотела бы.

Драко вздрогнул. Где-то он уже слышал эти слова. Он снова посмотрел на огонь и протянул с затаенной тоской.

— Откуда тебе знать?

— Что именно?

— Что не смогла бы.

Эмма удивленно покосилась на него.

— Я так думаю.

— Ты не имеешь права так думать.

Эмма оторопела.

— Думать имеет право каждый!

— Это придумала не ты, — отрезал Драко, едва скользнув по ней взглядом. — Это придумали до тебя.

— Возможно. Наверняка кто-то так думал и до меня. Но это не значит, что я не могу согласиться.

— Не можешь, — процедил Драко. — Ты не имеешь права соглашаться, пока не выстрадаешь эту истину. Пока не искала самостоятельно.

— Но как же опыт предыдущих поколений? — загорелась Эмма. Она забылась, и почтительный полушепот превратился в звонкие трели, ударяющиеся о своды древнего собора. — К чему тогда память предков, если все ответы нужно искать заново?

— У тебя свои предки, у меня свои, — отрезал Драко. — Чтобы понять, кто из них был прав, нужно искать самому. Только то, что ты пережила, — твое. Все остальное — никому не нужные афоризмы.

Взгляд Драко устремился вверх. Под самым сводом через маленькие узкие отверстия просачивался солнечный свет. Косые лучи ниспадали призрачными золотистыми нитями на мрачные стены собора, словно согревая холодную строгость серого камня.

Эта девушка не знала, что говорит с настоящим Драко Малфоем, иначе, возможно, не говорила бы с ним о свободе, о выборе и прочих выдумках. У волшебников все не так, как у магглов. Иногда молиться бесполезно. Иногда никакой свободы выбора нет.

* * *

От Нарциссы не укрылось, что с Драко творится что-то неладное. Ее не покидало ощущение, что что-то мучает его, но что именно, она никак не могла определить. Безусловно, сын тщательно скрывал свои эмоции, и даже, наверно, сам не осознавал, что с ним происходит, поэтому казалось важным вдвойне понять причину.

Она отчасти связывала странное поведение сына с поручением, которое дал ему отец. Нарцисса не могла не заметить, что оно дается ему с большим трудом. Прошел месяц, а Драко по-прежнему ничего не добился от девчонки. Ему нужно было лишь втереться ей в доверие, но Драко этого упорно не делал. Как будто боялся подпустить ее близко. Или брезговал.

Нарцисса Малфой всегда была аристократкой до мозга костей. Она носила свою чистую кровь в жилах, скрытых в холеном, утонченном теле и никогда не позволяла себе даже мысли, что к этому телу могут прикоснуться недостойные. Со школьной скамьи она знала, что выйдет замуж за носителя знатной фамилии с такой же чистой кровью и состоянием, как у нее, чтобы смешать кровь и удвоить состояние. Она с юности была лишена всяких иллюзий по поводу брака, поэтому когда вскоре после свадьбы она поняла, что любви не будет, отнеслась к этому философски. Она с детства впитала в себя образ жизни аристократических семей и другой жизни не знала, поэтому чувствовала себя привычно в такой обстановке. Никаких скандалов, никакой ревности, она занималась своими делами, муж — своими, и чем именно он занимался, ее мало заботило. До тех пор, пока она не почувствовала первый толчок сына в животе.

Младенец принес тепло в это холодное поместье. Люциус и Нарцисса сблизились, их объединяло теперь нечто общее. Сын и наследник. На некоторое время в их семье установилась та неизвестная им доселе атмосфера, которая редко присутствует в обществе самовлюбленных эгоцентриков. Однако вместе с любовью в этот дом пришли скандалы и противоречия — побочный эффект чувств. Люциус Малфой выступал в рядах Волдеморта, и если раньше это мало волновало Нарциссу, и она могла себе позволить присутствие на их собраниях в Малфой-Мэнор со скучающим видом, то теперь за нее хватались маленькие пальчики сына, требуя защиты, и она не могла оставаться в стороне. Люциус Малфой всего лишь делал карьеру, он даже в мыслях не мог себе представить, что будет с ними, если Волдеморт проиграет. Идеология вросла в него с корнями, и он точно знал, что сила на стороне Темного Лорда. Нарцисса тоже это знала, но знала также, что материнское сердце никогда ее не обманывает.

Пока муж был на задании или в очередной раз штурмовал дома авроров, маленький Драко делал первые шаги, произносил первые слова, открывал мир. Лишь редкими вечерами Нарциссе удавалось разделить с мужем общую радость, и сын рос почти без отца. Порой она ненавидела Люциуса за то, что тот слепо подвергал семью опасности и не интересовался их жизнью, но чем старше становился Драко, тем проще ей было принять его отца. Сын становился копией Люциуса, и на некоторые его черты она смотрела уже не взглядом капризной жены, оставленной холодными вечерами, а взглядом любящей женщины. Люциус был теперь для нее не просто мужем, но отцом ее ребенка. Единая плоть.

С годами она научилась выражать свои эмоции не так явно, использовать обходные пути, обращаться к помощи верного Северуса или сумасшедшей сестры Беллатрикс. Хитрость и изворотливость — семейная черта. Нарцисса научилась никогда не перечить мужу, но все делать по-своему, и вскоре ее приобретенный навык принес плоды.

Когда Волдеморт пал, именно она спасла свою семью. Она тайком пробралась к Андромеде, с которой втайне поддерживала добрые отношения. Та свидетельствовала за них на суде и вкупе с приличным состоянием, отданным на откуп, это помогло им выйти сухими из воды. Ее семья была в безопасности. Нарцисса защитила своего ребенка.

И вот теперь она словно в страшном сне видела, как история повторяется. Казалось бы, карьера мужа вновь пошла в гору, они снова были в милости у Волдеморта, но, как и в прежние времена, они стояли на скользкой лестнице, с которой в любую минуту могли полететь вниз.

Порой ей становилось страшно, что фактически это она стала причиной победы Лорда. Авада Кедавра не убила Поттера окончательно, Лорд послал ее проверить, не подает ли Мальчик-который-никак-не-умрет признаков жизни. Нарцисса слышала его мерное дыхание, и перед ней возникла страшная дилемма. Выдать мальчика Лорду и окончательно закрепить победу за Волдемортом, тем самым обрекая своего сына на жизнь в маске Пожирателя Смерти? Или скрыть от Волдеморта правду и тем самым нажить себе и своей семье смертельного врага, который тут же убьет их, как только правда всплывет наружу?

Всех матерей объединяет одно. Они всегда видят на месте чужих детей своих. И вот теперь Нарцисса сидела, склонившись над чужим ребенком Лили Эванс, и его жизнь была в ее материнских руках. Нарцисса словно наяву видела требовательный взгляд зеленых глаз. Лили отдала жизнь за этого ребенка, сделала то, что должна сделать любая мать, что сделала бы и Нарцисса на ее месте. Она и могла оказаться на ее месте, и на месте Поттера всегда мог оказаться Драко. Но все же это был не Драко. Ее сын стоял теперь в метре от Волдеморта.

У Нарциссы Малфой была дилемма, и не было выбора. Они находились в поместье Малфой, где не у кого искать поддержки или защиты. Если Поттер очнется и начнет сопротивляться, Волдеморт все равно вновь убьет его и, на сей раз, окончательно. А затем убьет ее сына. Драко.

Такова судьба. Она должна убить чужого сына ради своего. И хотя у этого юноши были такие же длинные черные ресницы, как у ее Драко, хотя его лицо казалось таким же мирным и детским, как лицо ее сына, когда тот спал, хотя у этого малознакомого молодого человека тоже начинал пробиваться юношеский пушок на щеках, она должна была прервать эту жизнь ради спасения своей. Дилемма — это когда нет выбора. И нет решения.