Обхохочешься (гет)

Ну что ж, господа множественные невидимые сущности, процесс по делу Клементайна начался. Теперь мы с Гринвудом часто выезжали на заседания. Это, если честно, любимая моя часть работы: во-первых, в зале суда Гринвуд ко мне точно не полезет, а после них он слишком устает, чтобы ко мне притрагиваться; во-вторых, каждое заседание — настоящий бесплатный спектакль. даже не знаю, что интереснее: когда сама гадаешь, виновен подсудимый или нет, или когда, как в нынешнем деле, вся подоплека известна. Это все равно что сравнивать спектакль или фильм, который смотришь в первый раз, с постановкой по прочитанной тобой книге. Тут и там своя прелесть, правильно? Во втором случае интриги нет, зато судишь, например, хорошо ли актеры попадают в образ.

Клементайн, его жена и Лоуэлл в образы попали отлично. Один попеременно краснел, бледнел, хмурил густые брови, сжимал кулаки, кусал губы — полный набор штампов и масок для злодея, ведомого страстями. Жена глядела на него со сдержанным негодованием, а по большей части — с презрением. Кажется, она уже уверилась, что его точно повесят, и дочь останется при ней. Старый Лоуэлл, как и подобает благородному отцу, поддерживал дочь тихими ободряющими фразами и осуждающе смотрел на зятя. И честное слово, даже не дрогнул, когда в зале суда появились родители убитого, Льюиса Ллойда, пожилые люди очень скромного вида — провинциальный учитель с женой. наверное, им сложно было поверить, что их сын мертв; видела его фотографию: такое веселое, открытое, жизнерадостное лицо — и очень юное, кажется совсем мальчишкой. Родители его выглядели так потерянно, точно и не понимали, зачем они здесь. Честное слово, мне их было жалко, но что же делать: дочь должна остаться с матерью. Какая разница, Клементайна повесят или Лоуэлла — сына это им не вернет. Тем более, что Льюис Ллойд остался бы жив, если бы Клементайну не вздумалось отбирать у жены ребенка.

Пресса тоже процесс вниманием не обошла. Для эмансипанток Клементайн стал прямо-таки воплощением мужа-тирана и вообще подавления свободы чувств, о чем Памела Роджерсон не замедлила оповестить жителей Бигсити. Это, кстати, была уже не та Роджерсон, на которую ругался Гринвуд из-за "Горделивого", а ее дочь, вступившая в борьбу вместо одряхлевшей матери. Строгая женщина в очках, с низким пучков — на фотографии в газете она скорее напоминала учительницу.

Мне, впрочем, до поры до времени она была неинтересна. Я, как обычно, запоминала разную ерунду между делом, попутно готовя материалы судебных заседаний, отвечая на звонки и ублажая Гринвуда. А также болтая с Барби и набрасывая в блокноте карикатуры на самых разных деятелей. Те рисунки, что я рискнула-таки подать в журнал, одобрили, но написали что карикатуры сейчас более востребованы. И вот я принялась набивать руку, а Томас Гроза Дубов, кстати, устроился продавать газеты, поэтому нашей семье стало еще полегче жить.

Знаете, господа невидимые сущности, в те дни у меня было ощущение, будто крылья мои, образно говоря, крепнут. Только от опробовать их я еще не решалась. Самой бросить работу? В наше-то время? Да и Гринвуду так-таки хотелось отомстить. И я продолжала подслушивать, исподтишка следить, надеясь поймать его хоть на какой-то мелочи.

Удача снова мне улыбнулась в начале декабря.

Процесс по делу Клементайна близился к завершению, и то, какой приговор ему грозил, сомнений не вызывало ни у кого. Сам он твердил: "Я невиновен, хотят — пусть вешают, я ползать перед ними не буду", словом, ломал гордеца. А сестра его между тем растеряла весь свой лоск и всю надменность, на заседаниях сидела белее мела и молча ломала пальцы. И вот однажды я услышала, как Гринвуд приглашает ее приехать... Во вторник. Да, когда Ричера и Барби снова не будет в офисе. И конечно, вечером я на вторник на полдня получила отгул.

Зимой проворачивать то же, что я устроила осенью, рискованно: обувь оставляет мокрые следы. И тем не менее... Я рискнула. Понадеялась, что Гринвуд не заметит их, и на всякий случай на крыльце отряхнула зимние ботинки так тщательно, как только могла.

На сей раз голос Гринвуда, доносившийся из-за двери, был встревоженным.

— Не буду скрывать, положение вашего брата почти безвыходное. Он отвергал все мои рекомендации... И сейчас ему грозит смерть. С большой вероятностью, увы.

— Но ведь вы меня позвали, не только чтобы сообщать то, что и так ясно? — а характера-то Магдала Клементайн не растеряла. — Вы знаете какой-то выход, верно?

— Знаю. Но вряд ли он вам придется по душе.

— Мне придется по душе все, что может спасти Мэттью! Говорите!

Гринвуд вздохнул.

— Ходят слухи, что судья, который ведет дело вашего брата, нечист на руку. И как опытный адвокат могу подтвердить: эти слухи правдивы.

— Вы намекаете, нужна взятка? — Магдала не сразу продолжила; возможно, дождалась, покуда Гринвуд кивнет. — Но Мэттью... Он не пошел бы на такое.

— Я знаю, мисс Клементайн. Потому и говорю с вами, а не с ним.

Прошло минуты три, прежде чем она ответила:

— Я согласна.

Итак, я снова услышала, что мистер Гринвуд планирует совершить преступление. На сей раз я могла с чистой совестью выдать его... Вот только кому?

Тогда-то я впервые задумалась, что мистера Гринвуда, наверное, в полиции хорошо знают. Не исключено, что взятки он дает не в первый раз... И не только судей прикормил, ох, не только. А как же тогда мне быть? Да еще устроить бы дело так, чтобы самой остаться в тени, потому что, как подозреваю, шеф мой- скотина мстительная.

Думала я довольно долго, пока меня не осенило: эмансипантки! Они, во-первых, следят за делом Клементайна; во-вторых, у кого-то из них, хотя бы самых влиятельных, наверняка есть знакомства в полиции; в-третьих, возможно, если я выставлю себя жертвой Гринвуд — а я жертва и есть — удастся убедить, что впутывать меня не нужно...

В общем, возвращаясь вечером с работы, я завернула в телефонную будку и нашла номер Памелы Роджерсон...

В следующие выходные мы встретились с ней в кафе на самом выезде из Бигсити. Я рассказала всю историю подробнее — конечно, про Лоуэлла умолчав.

— На что только не идут люди, чтобы не отвечать за свои поступки, — вздохнула Памела Роджерсон, когда я замолчала. — К счастью, я действительно могу выйти на связь со знакомыми полицейскими. Нас теперь многие в обществе поддерживают. Но можно я вам задам один вопрос? Вами ведь не только жажда справедливости движет? Ваш начальник с вами дурно обращается?

Ну, тут я с чистой совестью кивнула.

— Но я бы не хотела вообще как-то фигурировать... Понимаете? Я еще и поэтому не решилась прямо обратиться в полицию.

— Вы его боитесь. Понятно.

Я обреченно вздохнула. Памела Роджерсон слегка нахмурилась, став еще больше похожей на учительницу, если это вообще было бы возможно.

— Если ваши слова подтвердятся... Обратитесь снова ко мне. Наше движение в том числе и помогает девушкам найти работу... Хотя сейчас об этом редко вспоминают.

О, я-то это запомню.