Принц Полукровка: Изменённый рецепт | Детство (джен)

«Мама жива».

С этой фразой в голове Северус переступал порог дома в Паучьем тупике следующие полтора месяца. Хэллоуинский конфликт с Тобиасом сильно повлиял на него, однако на Эйлин он сказался ещё больше. Мама была жива, и все же это не означало, что она была в порядке. Отец не убил её той роковой ночью, но что-то в ней сломалось окончательно — Северус видел это в её пустых глазах, в том, как она больше не пряталась в книгах, а просто часами молча сидела у окна, будто ждала, когда мир снаружи поглотит её.

Он почти не говорил с ней. С каждым днём Северусу всё больше хотелось подойти к маме, обнять, поддержать, успокоить... Хотя она и не плакала, это отрешённое поведение пугало его больше давних редких истерик. Но... Наверное, ему не хватало стойкости характера на это... За свою короткую, но непростую жизнь Северус научился бесстрашно смотреть в глаза опасности, голода и лишений, но он ужасно боялся того, что Эйлин на какой-нибудь его жест или слово спросит: «Почему ты ушёл тогда?» Боялся, потому что знал: даже если бы тот ужасный день повторился, он бы снова пошел на поводу у инстинкта самосохранения. Снова бы убежал.

Чем ближе становилось к Северусу семейство Эванс, тем сильнее он ощущал пропасть между собой и Эйлин. До знакомства с Лили Северус привык делить всех людей на тех, кто к нему относится нейтрально, как, например, миссис Дженкинс, его учительница, и тех, кто относится враждебно. Он ни с кем не общался, напротив, предпочитал держаться от людей подальше, все его мысли, не касающиеся учёбы, были заняты продумыванием способов защититься от окружающих... А сейчас молчание Эйлин почему-то висело у него на душе тяжёлым грузом.

Каждый раз оставаясь в доме, Северус начинал чувствовать себя физически плохо, а потому он старался проводить всё время во вне его стен, на улице. Делал уроки в беседке, иной раз, когда совсем не было сил видеть ненавистного папашу, там же и ночевал... Сразу, не заходя домой, направлялся туда после школы и выполнял все задания или шёл на прогулку с Лили, а иногда отправлялся бродить по городу.

С началом зимы поддерживать такой распорядок дня стало практически невозможно. Каким бы Северус ни был упрямцем и как бы его ни пугало нахождение дома, долго в ботинках на голую ногу и коротких школьных брюках на улице не походишь.

В Коукворте снег был редок, а если и выпадал, то держался недолго. Более характерными для этой местности были бесконечные дожди, сменявшиеся ледяной изморозью. Пока мальчик успевал добраться до школы, куртка уже промокала насквозь, и увы, его любимая тактика — попробовать не снимать куртку в школе, чтобы не давать одноклассникам лишних поводов поиздеваться над ним из-за женских рубашек — не срабатывала. Она и в сухое время года давала осечки, но иногда всё же учителя не замечали или просто делали вид, что не замечают того, что один из их учеников "забыл" снять верхнюю одежду.

Впрочем, даже в куртке он всё равно то и дело становился предметом насмешек. Его высокоразвитые одноклассники сочли уморительным то, что третьего ноября их любимый Снупи вернулся в школу с перевязанной рукой. Погруженный в тяжёлые мысли, Северус в основном игнорировал их выпады и попытки разузнать, что же произошло, посредством подсаживания к нему какой-нибудь девочки. Только новоявленных и совершенно нежеланных соседок прогонял. Задиры быстро сообразили, что рука у него болит до сих пор, и, сталкиваясь с ним в коридоре, теперь направляли тычки не в ребра или живот, а в раненую конечность.

Весь ноябрь Северус потратил на то, чтобы более-менее сносно научиться писать левой рукой. Вначале казалось, что от прежнего летящего почерка остались только воспоминания. Каждая буква выписывалась долго, сложно было хоть что-то понять в сделанных записях, да и темп письма заметно сел. Северус удивлялся, как он только поспевает за учителями? Впрочем, к концу месяца мальчик наконец заметил приличные результаты. Почерк стал другим, но писалось уже быстро и даже... свободно. Нет, у него не появилось ощущения, что он резко стал левшой, просто и эта рука начала отлично его слушаться, что не могло не радовать, особенно в свете последних событий.

Ожог заживал отвратительно медленно и мучительно. Всю первую неделю от любого, даже мимолётного касания хотелось кричать и выть, а в глазах мгновенно начинало темнеть. Дальше боль потихоньку начала отпускать, к огромной радости мальчика, однако полностью отказаться от повязок ему удалось только пару дней назад. Сейчас на ладони остались лишь белые оспины и пятно, полностью повторяющее очертания страшных волдырей, которые были там раньше. Северус иногда ловил себя на том, что будто в трансе водит пальцем по краю шрама, запоминая рисунок, впечатывая, врезая его в память, словно он ужасно важен. В такие моменты страх, охватывающий его при одном воспоминании об октябрьском инциденте, отступал. Не оставалось ни злости, ни обиды на отца за беспричинное и даже более, чем обычно, безжалостное нападение... Да и перед глазами не всплывали воспоминания о той нестерпимой боли, которую он испытывал в первое время. Северус не представлял, сколько бы продлилась эта пытка, если бы не воистину волшебные мази миссис Эванс, то, как она осторожно перевязывала ему руку раз в один-два дня.

С ней и другими Эвансами всё было очень легко и очень сложно одновременно. У Северуса в груди неумолимо щемило от одной мысли о том, что о нём заботятся, но он просто ненавидел это жалостливое выражение, которое то и дело теперь возникало на их лицах. Естественная реакция на необходимость во время перевязок причинять боль "милому мальчику", но как же это было унизительно...

С Лили всё было иначе. Единственное, что поменялось после его признания у Самайновского костра — её вопрос: «Как дела?» получил ещё и подоплёку: «Как дела в семье?» Северус обычно коротко бросал «всё неплохо» в обычные дни или «терпимо» — после стычек, которые, к счастью, не заканчивались ничем серьёзным.

Северусу было ужасно тяжело говорить о родителях, и дело было тут совсем не в недоверии. Лили он доверял безоговорочно. Северус просто не хотел вызывать жалость, а Лили, к его счастью, не проявляла, ну или во всяком случае не демонстрировала ее ему. Лишь иногда, в самые первые секунды после его рассказов, на ее лице проступало и тут же исчезало сочувственное выражение, а затем девочка благосклонно сменяла тему.

Он очень ценил это ее молчаливое понимание, но все равно редко заходил в своих рассказах дальше одного-двух предложений, пока однажды, к собственному удивлению, не завёл с Лили разговор об Эйлин. Он рассказал ей немного, всего лишь поделился своими переживаниями о маме. Очень кратко. В основном говорил о её изменившемся состоянии, потому что это волновало его даже больше, чем отчуждение — её молчание было привычным, да и Северус не принимал никаких шагов к разговору, а вот пустой взгляд и заторможенность были Эйлин совсем не свойственны.

Возможность обсудить это оказалась величайшим благом. Конечно, Лили иногда спрашивала что-то о Тобиасе, но это было относительно малой платой за возможность поделиться лежащим на сердце грузом, тем более, что говорить о нём не было больно. Северус просто не видел в этом смысла. Он давно поставил крест на отце, а вот к матери его неумолимо тянуло.

Мальчик был благодарен Лили за то, что она слушает его, не перебивая, что смотрит в момент этих коротких речей не на него, а в сторону, что в их конце она подходит к нему и мягко его обнимает. Это было именно то, в чём он нуждался: высказаться, не видя сочувственного взгляда, а потом почувствовать тепло и опору.

Лили однажды призналась Северусу, что ей было немного обидно из-за того, что он не рассказывал ей о своей семье до этого, что не доверял, но она его понимает. Как же надолго этот разговор засел у него в голове! Северус размышлял, когда бы ему стоило раскрыться ей раньше, но не мог найти ответ. Выходило так, что он, скорее всего, не признавался бы ей и дальше, если бы не ожог и психологическое напряжение, которое он испытал на Хэллоуин.

Сейчас в их доме воцарилось некое подобие затишья. Не то чтобы Тобиас раскаялся, нет, конечно, нет, но по какой-то причине он предпочел оставить жену и сына в покое, а вернее, просто перестал замечать их в те редкие часы, которые проводил в Паучьем тупике.

Это была некоторая передышка для его домочадцев, однако эта передышка слишком запоздала. Эйлин она уже помочь не могла.

Северус не знал, что именно произошло в ту ночь. Физически она не пострадала, во всяком случае не больше, чем обычно, однако душевное ее состояние... оно словно перешло в другую полярность. Она стала тенью самой себя.

Северус думал, что Эйлин так же, как и он, просто устала от этого всего. Просто чаша её выдержки и стойкости переполнилась. Он ощущал себя так же в конце октября. Каждая нападка Тобиаса стала задерживаться в голове, каждый выпад одноклассников и Петуньи долго стучал в ушах, и все его восприятие окружающего мира, казалось, стало в разы более острым. После того, как у него случился выброс и он наконец выговорился, это ощущение отхлынуло. А у Эйлин, видимо, не было возможности выпустить пар, и все ее напряжение развернулось вовнутрь, разрушило и без того хрупкие остатки воли к жизни, воли к сопротивлению...

Когда тишина отцу надоела и стычки возобновились на регулярной основе, Северус обнаружил, что изменилось и кое-что еще... Раньше он никогда не вмешивался в разборки родителей, однако теперь просто не мог этого избежать.

Возможно, если бы Северус не стремился защитить Эйлин, за эти два месяца с него могли бы сойти синяки. Тобиас, к огромному удивлению мальчика, перестал лезть к сыну и полностью переключился на жену. Только вот Северуса такое положение дел не устраивало: какой бы ни была его мама, она все-таки была его мамой, а значит, самым родным, близким человеком... И раз она почему-то не может защититься сама, эта задача ложится на его плечи.

Вот он и защищал, прибегал ко всем доступными методами, что не подразумевали магию.

Последнюю неделю, несмотря на постепенное приближение зимних праздников, в честь которых всем мужчинам рабочей части Коукворта было свойственно напиваться, в доме в конце Паучьего тупика было относительно тихо. Как и ожидал Северус, зарплату отцу вновь понизили, и Тобиас, как мог, экономил, чтобы как следует провести праздники. В этом году мальчик даже задумался: а вдруг на фабрике специально занижают зарплату, чтобы их работники не упились до смерти? Поразмыслив, он пришёл к выводу, что это вполне может соответствовать реальности...

Шел уже четвертый день каникул, двадцать пятое декабря, и сегодня Эвансы пригласили Северуса на праздничный ужин, так что он собирался с утра погулять с Лили, потом помочь её родителям, если его помощь понадобится, и уже потом навязываться на семейный ужин. Что бы ни говорили мистер и миссис Эванс о том, что он им за эти месяцы уже стал как родной, как бы ни убеждали в том, что он их совсем не утруждает и им забота только в радость, Северус им не верил. Да, они были очень добры, щедры и великодушны, но лишний рот — всегда помеха. А значит, ему нужно отработать, как он мог это сделать. А если и не нужно, то по крайней мере ему этого хочется. Иначе он бы просто не пришёл, несмотря на уговоры.

Проведя все утренние ритуалы, расчесав маминой расчёской изрядно отросшие волосы и одевшись, Северус на цыпочках спустился на первый этаж. В доме было очень тихо, не было слышно ни храпа, ни тяжёлого дыхания Тобиаса, а значит, либо дома было пусто, либо тут была только мать.

Проходя мимо кухни, Северус бросил случайный взгляд в дверной проем и замер. Словно каменное изваяние, мама сидела и смотрела в окно. Она как будто не дышала, и её мертвенно бледная кожа, так похожая на мрамор, придавала ей еще большее сходство со статуей. Несколько секунд он простоял, не в силах оторвать от неё взгляд. Затем, встряхнувшись, двинулся в прихожую. Наскоро обувшись и поплотнее завернувшись в куртку, Северус уже даже потянулся к ручке на входной двери, когда его окликнул тихий, до боли непривычный голос:

— Северус, подожди.

Мальчик замер. Медленно обернувшись, он встретился взглядом с черными, такими же, как у него, глазами. Эйлин стояла, облокотившись на дверной косяк, и смотрела будто сквозь него пустым взглядом. Северус похолодел. Медленно подойдя к ней поближе, он спросил:

— Да, мам? Что такое?

— Мы можем поговорить? — прошептала Эйлин.

— Конечно. Пойдём на кухню. — Он мягко обхватил ее руку и, проскользнув мимо неё в комнату, потянул за собой.

Они уселись, и незаметно наступила тишина. Эйлин несфокусированным взглядом молча смотрела в стену, Северус вглядывался в ее лицо.

Она не была красивой. Частое смешение крови у чистокровных волшебников редко хорошо сказывалось на их внешности. Но её нельзя было назвать уродливой. Довольно густые, чёрные как смоль волосы, прямой нос и чёткая форма лица. Портили её облик погасший взгляд, потерявшая некогда горделивую осанку фигура и тонкие губы. Но Северусу было всё равно на всё это. Это был его единственный родной человек. Да, холодный, язвительный, порой жестокий и жадный, но родной. Она много делала для него, хотя и порядком меньше, чем, например, мама Лили делала для своих дочек. Эйлин давала ему свою одежду, кормила его, пусть и не всегда, разрешила ему читать почти все её книги, и в Хогвартс, он знал, что поедет именно с ними. А значит, она их ему почти подарила. А ещё в редкие случаи, когда ледяная стена отчуждения между ними таяла, Эйлин очень интересно рассказывала ему что-нибудь про Хогвартс. Так он узнал, что в школьные годы она любила играть в плюй камни, волшебный вид спорта. Это была одна из её любимых тем. Она не была выдающейся ученицей, поэтому проводила за игрой большую часть своего времени. Однажды она принялась объяснять ему правила и закончила бы, если бы с работы в тот момент не вернулся Тобиас. Это, кстати, был их последний и к тому же самый длинный нормальный разговор. С того момента они обменивались только приветствиями, прощаниями и пожеланиями приятных снов. И это всё в основном по инициативе Северуса. Так что он был весьма удивлён и, если честно, рад, что она его окликнула.

Эйлин не спешила с речами, видимо, как и он, полностью погрузившись в мысли. Он не хотел сильно её торопить, но сейчас, в новом её состоянии, она, похоже, могла сидеть так часами, так что Северус мягко коснулся её ладони, возвращая в реальность.

Она медленно перевела взгляд на сына и, похоже, удивилась происходящему. Эйлин как будто не ожидала его тут увидеть... Мальчик нахмурился.

— Мам, как ты?

Её взгляд резко стал холодным и колким. Это была привычная её реакция в ответ на заботу. В другой раз Северус бы расстроился, но сейчас он даже улыбнулся, потому что мамины глаза наконец наполнились хоть какими-то эмоциями, и это не могло не радовать. Эйлин вскинула бровь, заметив его улыбку. Затем выдохнула и спокойно сказала:

— Всё нормально, Северус. Я хотела тебя спросить, куда ты собираешься?

Мальчик удивлённо посмотрел на мать. Насколько он помнил, она впервые в жизни задавала ему этот вопрос, и он не знал, как стоит на него ответить.

— На улицу, — решил не вдаваться в подробности Северус. И не сумев удержать любопытство, спросил: — А что такое?

— Ты всё время проводишь вне дома. Реже, чем обычно, присоединяешься к нам на ужине, однажды ты вообще не ел больше двух недель. А ещё ты до недавнего времени всё время ходил с повязкой, и будто каждый день с новой. Кстати, дай сюда руку.

Северус оторопел. Он уставился на маму, будто видел её впервые. Она что, наблюдает за тем, что он делает? Она заметила, что он почти не ест, да ещё и обратила внимание на руку, а сейчас ещё и просит посмотреть?

Пару секунд Северус вглядывался в нее, пытаясь понять, точно ли это Эйлин, настолько такое поведение было ей несвойственно.

Не заметив никакого подвоха, он все-таки выдохнул и медленно протянул ей руку. Она мягко взяла её и принялась тонкими длинными пальцами водить по его ладони. Северус заворожённо смотрел на это проявление заботы с её стороны.

— Куда ты ходишь, Северус? — отпустив его руку, еле слышно спросила Эйлин.

— К моей подруге, — чуть помедлив, ответил Северус.

— К подруге? — удивлённо повторила Эйлин. — Ты дружишь с маглой?

— Нет! — раздраженно возразил Северус. Затем более спокойно добавил: — Не совсем. Она... маглорожденная.

— Грязнокровка? — казалось, даже более презрительно переспросила Эйлин.

Северус хмуро посмотрел на неё. Он встречал этот термин когда-то. Так называли маглорожденных те, кто придавал значение статусу крови. По правде говоря, он был весьма удивлён, услышав его от матери. Да, она выросла в семье с подобными идеалами, но ведь Тобиас был маглом. И она его любила. Своей больной, но бесконечно преданной любовью...

Мальчику было плевать, какая кровь течёт у Лили в жилах. Иногда ему даже становилось плевать на то, что она волшебница. Всё таки они общались и на отстранённые темы, никак не касающиеся магического мира. Она была доброй, искренней, честной, весёлой и просто была его подругой. Ему этого было достаточно. Но матери, видимо, нет.

Ему не понравилось это слово. Грязнокровка. Грязь. Лили была чистой и опрятной, по крайней мере большую часть времени. Всё-таки с её непоседливым характером сложно было сохранять полную опрятность внешнего вида, по невнимательности она могла и заляпаться краской, но Северус был уверен, что так делали все нормальные дети. Да и родители Лили были очень аккуратными людьми. На кухне Эвансов, когда он туда приходил, всегда царил безупречный порядок, а этого было наверняка сложно добиться при двух не очень взрослых дочках.

— Разве это имеет значение, мам?

— Конечно, Северус. В твоих жилах течёт кровь Принцев, как можешь ты дружить с грязнокровкой?

Северус вспылил. Слово вызывало отвращение.

— Что-то ты не думала о том, кто твои родители, когда выбирала себе супруга! — выкрикнул он и вскочил со стула, уронив его. Эйлин молча посмотрела ему в лицо, только опять опустели глаза. Северус ужаснулся. Медленно подойдя ко всё ещё сидящей Эйлин, он опустился перед ней на корточки и, положив ей на колени ладони, начал:

— Мама, мама, прости, пожалуйста. Я не должен был так говорить, просто... просто... Лили очень хорошая! Она... она не заслуживает того, чтобы ты называла её так грубо, — чуть помолчав, он спросил: — Это же не очень хорошее слово, да? Мам?

Не дождавшись никакой реакции, он немного надавил на её колени пальцами. Эйлин, казалось, наконец очнулась от той дрёмы, в которую погрузилась.

— Будь осторожен, Северус. Может выйти... так же, — с этими словами она обвела рукой комнату, а затем откинулась на спинку стула, вновь оказавшись мыслями в неведомых далёких далях.

Пару раз Северус вновь звал маму, гладил ей колени и плечи, махал перед её лицом руками, даже один раз на свой страх и риск несильно ущипнул её, но за этим не последовало никакой реакции. Она была не здесь.

Устало поднявшись, Северус наконец вышел из дома. Последняя фраза матери звучала у него в ушах. «Так же...» Разве это не значит, что ей не нравится тут? Разве не значит, что она наконец осознала, что с Тобиасом ей плохо? И что теперь делать? Как реагировать?

К тому же она спросила, что он ест, куда ходит, да и вообще сама захотела поговорить! Такого раньше никогда не было! Неужели теперь они смогут говорить, у него наконец будет такая же мама, как у Лили? А может, даже лучше? Она же волшебница... Может быть, она даже будет давать ему свою палочку и обучит его заклинаниям... Хотя Северус не сильно акцентировал на этом внимание. С момента знакомства с семейной идиллией, царившей в доме у Эвансов, мечты мальчика касательно матери были совсем о другом... Ведь теперь они, возможно, наконец будут обниматься, когда он будет приходить со школы, а может, даже чаще, если она позволит, наконец будут говорить о... да вообще обо всём! Ну, возможно, обо всём, кроме Лили, если Эйлин не изменит к ней отношения, и кроме Тобиаса. Северус не хотел обсуждать отца ни с кем.

Но что же с мамой такое? Почему она не реагирует на него? Почему часами смотрит в окно? Почему так исхудала за эти два месяца, будто даже сильнее, чем раньше, хотя Северус не знал, возможно ли такое вообще?

Раз за разом прокручивая в голове разговор с мамой, Северус добрался до квартала Лили. Тут было как никогда шумно, а из окон тянулись самые разнообразные ароматы: выпечка, салаты, индейка...

От мысли о еде у Северуса заурчало в животе. Каким бы нахлебником, возможно, ни считала его мать, он таковым не был. Слова Петуньи накрепко засели в голове, и по большей части он отказывался от очень заманчивых предложений. Учитывая, что к Эвансам он ходил каждый день, за исключением максимум пяти случаев за последние месяцы, было вполне достаточно, как считал Северус, раз в три-пять дней соглашаться. К огромной радости Северуса, он научился игнорировать голодную боль на протяжении трёх, в редких случаях четырёх дней.

Мальчик неизмеримо радовался возможности видеться с Лили каждый день. Как же он был благодарен судьбе за то, что они жили так недалеко друг от друга! И ещё больше он был благодарен её родителям, которые, пусть, скорее всего, из жалости к бедному мальчику, пускали его в свой дом. Каким бы чудом он не попадал в семейное гнездо Эвансов, главное — он всё-таки попадал. И как же там было здорово!

Заботливые, добрые, отзывчивые люди, если, конечно, не придавать особого значения Петунье, интересные настольные игры, старый телевизор, по которому они с Лили иногда смотрели мультики, головокружительные ароматы выпечки старшей дочери Эвансов... Петунья и впрямь была прекрасной маленькой хозяйкой. Она умела поддерживать порядок, чудесно готовила, пусть сладость блюд, частенько предлагаемых им с Лили на дегустацию, нисколько не перекрывала её желчный характер. В общем, она была настоящей гордостью своих родителей, хотя почему-то этого не замечала. Северус, к его сожалению, потому что в такие моменты он непременно чувствовал себя лишним, пару раз был свидетелем их ссор из-за Петуньиной ревности родителей к Лили. Старшая девочка постоянно утверждала, что мистер и миссис Эванс любят младшую дочку больше.

В остальном, если быть честным, Петунья оказалась не такой уж плохой, как могло показаться на первый взгляд. Что бы она ни говорила, а Лили она любила безоговорочно. Также, когда она присоединялась к Северусу и Лили в какой-нибудь игре, им было довольно весело втроём, по крайней мере, пока Петунья не вспоминала о том, кем является друг Лили.

Но как бы Северусу ни было весело у Лили дома, по-настоящему он был счастлив, когда выбирался с ней вдвоём на улицу. Какой бы замечательной ни была её семья, в его сердце место было только для неё одной, да и наедине с кем-либо ему, видимо, всегда будет комфортнее, чем в группе. Даже если это группа всего из четырёх человек.

Чуть отвлекшись на весёлые мысли о чете Эвансов, Северус подошёл к их дому в достаточно благодушном настрое духа и постучал. Открыл мистер Эванс.

— Здравствуй, Северус! С Рождеством тебя!

Мальчик приподнял бровь. Рождество... Точно! Как он мог забыть? А впрочем, ничего удивительного. В его семье не праздновали никаких праздников, а в приглашении на ужин он не увидел никакого подвоха, потому что это уже стало привычным. Северус с головой погрузился в мысли, а когда оттуда вынырнул, поспешно выпалил:

— И вас с Рождеством, мистер Эванс. Как у вас дела?

— Всё хорошо, на наше счастье. Проходи, — с этими словами он шире распахнул дверь, пропуская мальчика. Но Северус не спешил.

— Мы договорились с Лили погулять, прежде чем помогать вам. Вы можете её позвать?

— Конечно, позову. Но, Северус, подожди, пожалуйста, дома, ты же довольно далеко живёшь, наверняка замерз. — Его взгляд весьма красноречиво упал на голые ноги мальчика. Впрочем, быстро одёрнув себя, мистер Эванс устремился вглубь дома на поиски младшей дочери.

Через пару минут по лестнице со второго этажа слетела рыжая молния и устремилась в прихожую.

— Сев! — выкрикнула Лили и, подскочив, повисла у Северуса на шее, всматриваясь ему в лицо. Мальчик мягко улыбнулся.

— Привет, Лили.

— Привет. Как дела?

— Не знаю, — Северус пожал плечами. — Довольно хорошо.

Лили удивлённо посмотрела на него. Он впервые ответил так.

— Пойдём на улицу? — спросил Северус, когда в молчании пролетела минута. Ему нравилось вот так молча стоять, ощущая приятную тяжесть на шее, но становилось душно.

— Да, Сев, секунду! — Расцепив кольцо рук, Лили опустилась на корточки, застёгивая сапожки. Когда она закуталась в красное пальтишко, Северус распахнул входную дверь, выходя на улицу и вдыхая холодный воздух. Ногам сразу стало холодно, но это не могло одолеть тепло, волнами разливавшееся по телу от одного воспоминания об объятиях Лили. А сейчас он четко ощущал теплый след от её прикосновений на своей шее.

Лили выскользнула следом, и они пошли по асфальтированной дороге в сторону парка. Шёл крупный снег, погружая детей в зимнюю сказку. К сожалению, едва достигая земли, он таял, но всё новые и новые хлопья, сыпавшиеся с небес, дарили праздничное настроение, которое так подробно описывали в разных книгах.

— Сев, а что случилось? — поинтересовалась Лили. — Что нового?

— Поговорил с мамой. Здорово, — коротко ответил мальчик.

Лили недоуменно посмотрела на него. Если бы она услышала эту фразу от кого-либо другого из её многочисленных знакомых, это бы абсолютно ничего не значило. Но в словах Северуса крылся какой-то важный смысл, он говорил это так, будто это и вправду было чем-то необычным и радостным. Ей вдруг стало чуточку грустно. Они с Туни говорили с мамой каждый день, не придавая этому никакого значения. А Северус рассказывал об этом, как о каком-то сокровище, с трудом доставшимся ему.

Лили взяла его за руку и спросила:

— О чём, если не секрет?

— Да так, спросила, чем я занимаюсь.

— В смысле? — не поняла девочка.

— Ну, где я хожу, что делаю. Я сказал ей о тебе.

— В смысле? — повторилась для себя Лили. — А она что, не знала обо мне?

Северус повернулся и посмотрел ей в лицо.

— До сегодняшнего дня нет.

Лили приоткрыла рот от удивления. Они с Северусом общались уже больше четырёх месяцев, они виделись в последнее время каждый день, а его родители не знали, где он проводит всё это время? Но как?

Девочка уже хотела спросить об этом друга, как вдруг осеклась ещё на вздохе. А чего она ожидала? Северус оставался немногословен в своих рассказах о семье, но тем не менее она выудила из него информацию о том, что с отцом у него ужасные отношения, что в общем-то было неудивительно после того, что случилось в конце октября, а про маму Северус говорил настолько противоречивые вещи, что Лили запуталась. Её друг описывал маму как какого-то ангела, единственным минусом которого была любовь к Тобиасу. В то же время он говорил, что они с Эйлин, как иногда называл её друг маму, почти не общаются, особенно после Хэллоуинского инцидента. Так же Северус говорил, что в конфликтных ситуациях Эйлин защищает его, но не всегда. Ещё он рассказывал, что мама даёт ему читать почти все её книги о магии, но в то же время почти ничего не рассказывает сама. А больше всего ужаснули её слова, ради которых она пилила Северуса несколько часов — миссис Снейп никогда не делала завтраки! После этого мальчик стал более разговорчивым и совершенно обыденным голосом признался, что в их семье бывают ужины, хоть и не каждый день.

После одной похвалы Северуса за очередной высший балл за тест он обмолвился, что его мама никогда не хвалит его за оценки, а наоборот, пресекает на корню все его попытки этим похвалиться. После этого Лили представляла миссис Снейп не иначе как страшную каргу, ведьму с зелёной кожей, спутанными волосами, отвратительным характером и маниакальным желанием готовить маленьких детей в печке. Впрочем, с последним она, скорее всего, ошибалась. Северус совершенно для подобных целей не подходил. Её друг был человеком типа «кожа да кости». И иногда Лили казалось, что буквально.

Северус всё время размышлений Лили молча краем глаза наблюдал за тем, как изменяется её лицо. Спустя несколько мгновений он узнал возмущение, у неё раздувались ноздри и казалось, что ещё чуть-чуть, и из них, как у самого настоящего дракона, пойдёт пламя. Северус испугался этой эмоции и поспешно спросил:

— Лили, что такое?

— А?

— Я что-то не так сделал? Почему ты злишься?

— А, ничего. Я не на тебя.

Северус подождал продолжения, но подробностей не последовало, так что он уточнил:

— А на кого? Что-то с Петуньей?

— Да нет, забудь.

Северус чуть посмотрел на неё и выдохнул. Любопытство было одним из его пороков, но он всегда имел чувство меры, особенно в отношении желания или нежелания других людей говорить о чём-либо. По крайней мере, он никогда не любил расспросов после того, как сам попросил его не расспрашивать, и желание Лили уважал. Так что сделал, как и просили — забыл.

— Сев, помнишь, ты меня учил левитировать предметы? — сменила тему Лили.

— Ага. Ты практиковалась ещё? — Северус помнил. Он начал учить её этому чуть ли не на следующий день после того, как они с Лили рассказали её родителям о мире магии. К его огромному сожалению, у неё выходило не так хорошо, как у него, а если быть точнее, совсем не выходило. Всё, чего она добилась в первый раз — поднять в воздух на короткое мгновение шариковую ручку. Северус надеялся, что всё дело в отсутствии практики, и ещё чуть-чуть — и у неё будет выходить так же хорошо, как и у него. Но время шло, а ничего у Лили не менялось. Впрочем, и у Северуса дело почти никуда не двигалось: внимание рассеивалось на пяти предметах, а увеличение веса, увы, приводило к неудачам.

— Да. Но, к сожалению, ничего нового. Я не понимаю, как ты вообще это вытворяешь. Ты огромный молодец!

Северус покраснел.

— Лили, ты, скорее всего, просто не натренировалась ещё. Я уверен, у тебя всё получится, надо просто чуть-чуть подождать!

— Сев, не думаю. Ты же говорил что ты в первый раз поднял целую полку с книгами. А потом через пару недель уже несколько предметов левитировал! Тут либо у тебя талант, либо у меня на это стоит блок. Зато я умею открывать-закрывать цветы! А ты нет! — Лили показала ему язык.

— А зачем это нужно? Бесполезно же!

— А кто учился парить с качелей, как я?

Северус хмуро посмотрел на неё и возвел глаза к небу, быстро соображая.

— Я... подумал что это беспалочковое аресто моментум. Вот и учился.

Лили улыбнулась в ответ на его отговорки.

— Аресто моментум?

— Блин, у меня в голове каша, я уже не помню, что мы с тобой успели обсудить, а что нет. Аресто моментум — заклинание замедления падения. Оно довольно сложное. Его часто используют на матчах по квиддичу, чтобы избежать серьёзных травм. Оно позволяет сделать так, чтобы на какое-то время предмет или человек замер в воздухе, — рассказал Северус.

— Ой, здорово! Квиддич — это, наверное, так интересно! Да и в целом на мётлах летать, да?

— Не знаю, Лили. Мне кажется, квиддич — это глупо. Пустая трата времени, а такой ажиотаж! — в подтверждение своих слов он фыркнул. — А летать на метле — это вообще полная глупость! Во-первых, наверняка жутко неудобно сидеть на палке. Мы же не птицы всё-таки. Во-вторых, отстойное транспортное средство. Чтобы полететь куда-то на метле и чтобы при этом не заметили маглы, надо либо держать дезилюминационные чары, либо того хуже — покупать амулеты невидимости. А ещё и медленно, ужас! Ну а чтобы не медленно было, надо тратить кучу денег на метлу. А в-третьих, какой идиот полетит на метле, когда есть каминная сеть и аппарация? — Северус уставился на Лили.

Она рассмеялась. Таким он выглядел смешным, когда яростно выражал своё недовольство мётлами. Да ещё и с тремя аргументами! Будущий политик, и дураку видно.

— Сев, ну разве ты никогда не хотел летать? Это же так здорово?

— Те, кто в детстве хотел летать, плохо кончают. У таких обычно два пути: либо прыгнуть с крыши просто так, либо с зонтиком, как Мэри Поппинс. Я стою здесь, а значит, не принадлежу ни к первым, ни ко вторым. Летать — это, конечно, здорово, но не вижу резона. Да и ты не летаешь, по сути, а просто сидишь. Да, ветер в ушах, высота, холод и так далее, но не знаю. Зависимость какая-то. Не люблю такое. Зависеть, да ещё и от деревяшки! — Он скривился. — Я хочу научиться аппарировать. Чтобы бац, и на другом конце страны. Ну, не бац, а хлоп.

— А я хочу летать. И в детстве хотела.

— Если хочешь — полетаешь.

— Правда, Сев? Как?

— Ну... У меня есть идея. Побежали на Пятно.

Лили фыркнула, совсем как Северус несколько минут назад. Научила на свою голову делать сюрпризы! Теперь расхлёбывать! Но интересно-то как!

Идеи у Северуса всегда были замечательными. Продуманными, интересными и иногда весёлыми. А ещё, на удивление... всегда рабочими. Ни разу друг не просчитался в своих расчётах. Всё выходило пусть и не так идеально, как он представлял, но программу минимум он выполнял всегда.

На Пятне Лили схватила Северуса за ладони и встала прямо перед ним, всматриваясь в лицо. Друг постоянно твердил, что он уродец. Девочка не понимала, о чём он говорит. Да, у него был немного забавный нос, но он смотрелся на лице весьма уместно. Аристократические черты, которые, как он уверял, достались ему от матери, черные густые волосы, такие шелковистые, бледная кожа. А глаза... Казалось, одни глаза делали его самым-самым лучшим. Лили тонула в этих чёрных омутах каждый раз, когда они встречались взглядом. Они неумолимо затягивали её в счастливый мир, полный их смеха, улыбок и бесконечных идей и энтузиазма Северуса. А как же они загорались любопытством, когда ему что-то приходило в голову. Вот и сейчас его губы дрожали в улыбке, а глаза горели идеей.

— Я буду... тебя левитировать. — Северус отчего-то смутился. — Если хочешь, конечно.

— А ты можешь? Хочу, хочу, очень, конечно! — Лили запрыгала и закружилась на месте.

— Ну, невысоко и недолго. Я пока плохо могу. Да и не очень безопасно это.

Лили отмахнулась от его занудства. Он иногда казался таким взрослым! Вот и сейчас строил из себя непонятно кого.

— Давай, Сев, я готова!

Северус уже закрыл глаза, чтобы сосредоточиться, как Лили вдруг крикнула:

— Стой, подожди! У меня тоже идея!

Она рванулась к дубу. Вскарабкавшись по широким веткам и игнорируя крики Северуса, что там опасно и скользко, она остановилась на самой широкой.

— Лили, что ты, гриндилоу тебя подери, придумала? — крикнул мальчик, испуганно смотря на бесшабашную подругу.

— Смотри, Сев, я спрыгну, использую моё аресто моментум, и в этот момент ты меня подхватишь своей левитацией. И тогда я буду летать высоко. Здорово?

— Замечательно просто. Нет, Лили, это опасно. Вдруг у нас ничего не получится, ты упадёшь с этой ветки и сломаешь себе что-нибудь?

— Всё получится, Сев! Точно! Я буду прыгать, твоё дело — помочь мне или нет.

Северус чуть злобно, скорее всего, наигранно, посмотрел на неё. Лили увидела тень азарта, мелькнувшую в его глазах. Ему явно хотелось проверить, получится ли у них то, что они задумали.

— Вот и отлично! Собирайся с духом тогда!

Северус закрыл глаза и спустя полминуты прошептал:

— Давай пробовать. Только аккуратно, Лили, пожалуйста.

— Хорошо! Давай на счёт три! Раз! Два! Три!

Лили соскользнула с ветки. Она мягко опускалась по воздуху, будто ставшему вокруг неё вязким. Затем вдруг какая-то сила подхватила её и стала поднимать вверх. Находясь примерно в метре над землёй, она парила по краю поляны, затем Северус крикнул:

— Не могу больше!

Лили сконцентрировалась и, почувствовав, что он её отпустил, медленно опустилась на землю. Северус тяжело дышал, руки у него еле заметно дрожали, но на губах горела счастливая улыбка.

— Получилось, Лили! Это было очень круто! Но я не уверен, что мы скоро сможем это повторить, тяжело как-то даётся... — С этими словами он наклонился и опёрся руками о собственные колени.

— Спасибо, это было просто волшебно! Ты самый лучший! Но, Сев, ты в порядке?

— Да, просто устал немного. Пять минут, и буду как новенький.

— Если ты уверен, что оклемаешься так быстро — хорошо. Сев, а что ещё мы можем делать без палочки?

Северус задумался.

— Я не знаю. Мы с тобой, по идее, и то, что уже делаем, не должны уметь. По крайней мере, в нашем возрасте. Обычно всё беспалочковое колдовство в детстве — магические выбросы. Я не уверен, что мы ещё чему-то научимся. У беспалочковой магии есть свои ограничения. Например, я никогда не слышал, чтобы у кого-то из пальцев шла вода или огонь. Думаю, такое невозможно. Думаю, из полезного можно научиться закрывать дверь беспалочково. Хотя бы попробовать.

— Дверь закрывать? А за счёт чего? Типа ветер вызывать, или, как с левитацией, просто двигать?

— Попробуем и так, и так. — Северус пожал плечами. — Так, ну я вроде очухался. Куда теперь?

— Пойдём домой? Уже почти два часа дня. Пора обедать, а ещё мама с утра просила помочь ей с салатами, а потом уже время ужина будет.

— Хорошо, пойдём. Как мы долго гуляем, оказывается, да?

За беззаботной, в большинстве своём бессмысленной, но ужасно приятной болтовнёй они дошли до дома. Северус с удовольствием помогал с приготовлениями, ему даже разрешили повесить пару шариков на ёлку, что он сделал, просто чтобы позлить Петунью, с помощью магии. В отместку за это старшая дочь Эвансов во время ужина великодушно напомнила, что Рождество — семейный праздник. После этой фразы не прошло и пяти минут, как от гостя и след простыл. Встал, помыл за собой посуду, поблагодарил, откланялся и совершенно по-волшебному испарился, не дав никому и слова возразить. Петунью даже не стали ругать. Да, результат был наверняка таким, как она ожидала, но ничего плохого она не сказала, так что корить её было не за что. Просто их необычный гость на фразы подобного рода реагировал очень остро.

На следующий день Северус пришёл к полудню. Он неловко постучался, и ему открыла Лили. На спине у мальчика висел рюкзак, что было весьма непривычно. С наступлением холодов Северус почти не пользовался им во внеурочное время, опасаясь, что этот рюкзак скоро развалится, настолько старым и потрёпанными он был.

После объятий Лили с Северусом пошли в гостиной, где находились остальные Эвансы.

— Добрый день, мистер Эванс, миссис Эванс, Петунья.

— Здравствуй, Северус, — в один голос поприветствовали его родители Лили. Петунья лишь скривилась от напускной, как ей казалось, вежливости мальчишки, постоянно ошивавшегося у них дома.

— Насколько мне известно, сегодня празднуется день подарков, и я хотел кое-что вручить вам всем лично, если вы не против.

Все присутствующие удивлённо посмотрели на него. Никто из них ничего не ожидал от Северуса. Они чувствовали, что если бы у него была возможность, он бы обязательно их отблагодарил, но Эвансы если не знали, то как минимум догадывались о том, что такая возможность у него отсутствует. В самых страшных кошмарах снилась миссис Эванс его рука, которую, она знала это, он обжёг явно не об костёр. Маргарет Эванс и представить не могла, как Северус вообще возвращается домой. Каждый раз при виде этого исхудавшего мальчика с кучей синяков и шрамов самым большим её желанием становилось откормить его, измазать какой-нибудь всесильной исцеляющей мазью, заявить на его родителей в полицию, добиться его усыновления, всё-таки мальчик был интересным, кротким и довольно вежливым, а потом стереть Северусу память, чтобы он забыл весь кошмар, творившийся у него в семье. Увы, её планы не только были частично нереалистичны, но ещё и обрубались на самом первом этапе: Северус большую часть времени отказывался есть. А от того, чтобы заявить на Снейпов в полицию, её упорно останавливала Лили, пересказывающая матери доводы своего друга об этом. Миссис Эванс иногда хотелось проигнорировать дочь со всеми этими её словами и просто забрать, спасти этого мальчика, помогшего и их дочке, и им самим поверить в сказку.

А сейчас Северус, этот золотой ребёнок из нищей семьи, хотел что-то преподнести им. Маргарет показалось, что даже если он всучит ей самый обыкновенный дубовый лист, она сохранит этот подарок и долго будет за него благодарна, совершенно искренне.

Северус вытащил из рюкзака три вещи, завернутые в газету непонятно какой давности. Затем он сказал:

— Это довольно скромные подарки, простите. Также я хотел бы вручить вам открытки, — с этими словами он вытащил оттуда неизвестную книгу, в которой, как закладки, лежали четыре разукрашенных листа.

Каждая открытка была персонализированной. У мистера Эванса Северус нарисовал самых разнообразных рыб: папа Лили однажды обмолвился, что любит рыбалку. На листе, предназначенном миссис Эванс, красовалась вся её семья, счастливо обнимающаяся, аккуратный дом, выпечка, которой она часто угощала мальчика. На открытке Петуньи были изображены лошадки, которых кормила довольно симпатичная блондинка. А на поле также стояла корзинка с пирогами и пирожными, так похожими на те, которые готовила Петунья. У Лили был нарисован Хогвартс, к которому по озеру плыли лодки. Головы всех детей были размыты, кроме двух: огненно-рыжей и угольно-чёрной.

Миссис Эванс расчувствовалась, только краем глаза посмотрев свою открытку, и заплакала. Северус медленно подошёл к ней и неуверенно коснулся плеча.

— Миссис Эванс, успокойтесь, пожалуйста. Я не хотел, чтобы вы плакали из-за меня.

— Северус, ничего страшного, я не плачу, — пробормотала миссис Эванс, вытирая слёзы. Мальчик смерил её настороженным взглядом.

— Мистер и миссис Эванс, это вам, — он вытащил из первого газетного свёртка два пучка трав. — Тут смешаны магические и магловские растения. Из них нужно заваривать чай, я уже пробовал, у меня было три порции. Скорее всег,о некоторые из них вы не видите или видите иначе, я не знаю, как точно это работает, но эффект почувствовать должны.

Родители Лили посмотрели на подарок с любопытством и благодарностью.

— Спасибо, Северус. Сейчас закончим с этим и все вместе попьём твой чай, — с улыбкой сказала миссис Эванс.

Северус кивнул.

— Северус, мы тоже хотели вручить тебе подарок.

Мистер Эванс протянул ему красный бумажный пакет, в котором Северус обнаружил десять пар тёплых шерстяных носков и три шоколадки, как успели заметить Эвансы, любимой сладости Северуса. У мальчика задрожали пальцы. Подарок был самый простой, но он поразил его своей заботливостью и чуткостью. В этот момент Северус понял, что значит — слёзы счастья. Но он тут же одёрнул себя, сгорбился, занавесился волосами и пробормотал под нос:

— Спасибо большое. Не стоило, правда.

— Северус, на Рождество принято дарить подарки, и на этом всё.

Северус вновь кивнул, задавливая рвущийся из него и дальше поток слов на тему: «вы не должны были ничего мне дарить». Он медленно развернул второй свёрток и протянул его содержимое Петунье. Там находился моток небесно-голубой пряжи. Северус нашёл его на чердаке в Паучьем тупике. Слава Мерлину, всё неведомое количество времени он лежал там в целлофановом пакете и не успел покрыться пылью.

Петунья оторопела от такого. Пряжа была неплохая, да и как раз того цвета, какой она искала. Сам не зная, этот Снейп очень ей угодил. А она и не планировала ничего ему дарить... И не ожидала, что он подарит ей что-то... Что же теперь делать?

Петунье в голову пришла одна идея, девочка убежала в свою комнату, вернулась с коробочкой леденцов от кашля, купленной недавно на всякий случай на собственные деньги, и протянула её Северусу:

— Спасибо... Северус. Это тебе, чтобы ты не болел.

Северус повертел коробочку в тонких пальцах, прочитал этикетку и улыбнулся.

— Спасибо, Петунья. Пригодится.

— Мама, мама, а можно я подарю Северусу наедине его подарок? Ну пожалуйста!

Миссис Эванс удивлённо посмотрела на дочь, но, улыбнувшись, разрешила.

— Ладно, милая. Бегите в комнату.

Дети побежали на второй этаж. В довольно большой комнате Лили было светло. Северус был тут уже не первый раз. Пастельно-зелёные обои, рыжеватые деревянные полки, шкафы почти во всю стену. На каких-то полках лежали игрушки, на большинстве стояли книги: художественная литература и школьные учебники. В одном углу стоял письменный стол, во втором — высокий платяной шкаф с зеркалом во весь рост. У другой стены стояла большая кровать, застеленная аккуратным белым покрывалом. У окна расположилась небольшая скамеечка, на которой Лили любила сидеть, читая и поглядывая в окно.

— Садись на кровать, Сев, — предложила Лили, забирая со стола красивый бумажный пакет.

Северус послушно сел, заведомо ещё раз отряхнув уличные штаны. Через несколько секунд рядом опустилась Лили.

— Кто первый будет дарить подарок? — заговорщицким шёпотом осведомилась она.

— Как хочешь. Могу я.

— Давай!

Мальчик развернул газету так, чтобы её содержимое оставалось видно только ему, и стал по-одному вытаскивать элементы подарка.

Первым был передан Лили небольшой, не больше листа А6, прямоугольник картона, на котором был нарисован её портрет. Лили изумлённо посмотрела на него. Конечно, до идеала было далеко, но она отметила на таком маленьком рисунке кучу отдельных деталей, по которым с чёткостью можно было сказать, что нарисована именно она. Каждая веснушка на рисунке будто не просто была натыкана где попало, а стояла на чётко отведённом ей месте. Лили не удержалась и обняла друга.

— Сев, это так красиво! Спасибо тебе огромное!

— Ничего особенного, Лили. Если хочешь, я тебе буду каждый день портреты рисовать. Хочешь?

— Нет необходимости, Сев. Обойдусь. Пусть это будет чем-то особенным. Теперь моя очередь?

— Пока нет. Ещё кое-что. Но я не знаю, понравится ли тебе...

Он неловко протянул ей сверток. Она развернула газету и обнаружила там длинную чёрную верёвочку, которая была продета через небольшой камень с будто специально выбитым отверстием. В его центре были высечены её инициалы: «Л.Э.» По краю камешка бежали непонятные символы. Она провела пальцем по ним, стараясь прочувствовать их на ощупь.

— Это... типа амулет. Не думаю, конечно, что в нём есть хоть какой-то смысл, но я старался высечь на нём защитные руны и вроде даже похоже вышло. А ещё я проводил обряд, который нашёл в книге по ритуалистике. Но видимого эффекта не было, так что я не уверен, что сейчас это не просто камень на верёвке.

— То есть это руны? Здорово! Сев, я уверена, это будет работать, если ты так много сделал! Спасибо, я обязательно буду его носить!

После этих слов она вновь заключила его в объятия. Они просидели так пару минут, когда Лили вдруг отстранилась.

— А теперь, Сев, моя очередь. Это, конечно, не так продуманно, как у тебя, но я тоже очень надеюсь, что тебе понравится.

Она протянула пакет. Северус смущённо открыл его и увидел... три блокнота. В черной обложке из искусственной кожи, минималистичных, перевязанных резинкой. Мальчик молча смотрел на них и не верил своим глазам. Затем он вдруг сам обнял Лили.

— Лили, ты же знаешь, что ты самая-самая лучшая? Я и представить себе не мог... Но это же слишком дорого! Давай ты себе оставишь два, мне и одного хватит!

— Нет, Сев. Они — твои. Мы с Туни таким не занимаемся, максимум первые страницы заполним, а у тебя они точно не будут лежать без дела. Пойдём обратно, попьём твой волшебный чай. Где ты растения нашёл сейчас?

— Ну, у меня еще с лета собрано и засушено. А ещё я чуть-чуть позаимствовал из маминого запаса для зельеварения.

— Классно!

Весь дальнейший день чета Эвансов и присоединившийся к ним Снейп-младший пили чаи, доедали то, что осталось со вчерашнего ужина, гуляли, играли в настольные игры, вечером смотрели телевизор и чувствовали себя одной большой семьёй.

Даже Петунья после неожиданного внимания со стороны Северуса стала более благосклонной и даже не грубила.

Так что несомненно приятный день закончился улыбкой на всех пяти лицах, и прощание звучало с пожеланиями поскорее увидеться.