Сестры скорпиона (гет)

Элайв Файтер

Как меняют людей обстоятельства: никогда не любила медленных поездок, но теперь прогулочный шаг лошадей меня только радовал. Впрочем, не стоит быть такой эгоисткой — у Антарес этот лес вызывал острое физическое неприятие, и было бы хорошо его, наконец, проехать: я, в отличие от наставницы, ничего не чувствовала, но интуиция редко подводит ведьму. Наверняка здесь есть что-то, что вызывает у нее такое беспокойство, но что? Какое зло могло притаиться под этой мирной сенью?..

К несчастью, нам предстояло это узнать. Мы проехали уже половину дороги, когда из глубины леса раздался какой-то шум...

— Вы слышали это?

— Что, миледи?

— Там кто-то есть...

— Нет, мы ничего не слышали.

— Возможно, мне показалось... — я взглянула на Антарес, и она, прочитав страх в моих глазах, торжествующе ответила:

— Неужели?

Больше не требовалось слов, теперь все встало на свои места.

— Едем, быстрее!

— Что происходит? — Бертран с удивлением смотрел на наши переглядывания.

— Если повезет, у меня еще будет время объяснить, а сейчас нам необходимо ускориться, иначе быть беде!

Я не видела Антарес, но чувствовала, что ей нравится мой план.

Возможно, паника напрасна, и это шумел зверь, но если нет... Это, должно быть, разбойники, и клянусь, мы легко отделаемся, если нас только обворуют. Подумать только, были времена, когда меня кормила такая же дорога, как эта, когда я была ночным кошмаром проезжавших по ней путников. Забавно теперь оказаться по другую сторону баррикад... Впрочем, это перестанет быть забавным, когда на нас нападут. Почему я так уверена? Подумайте сами: трое на отличных лошадях, одетые скромно, но по всему — благородные. Кто же откажется от такой добычи?.. Нам повезло, что мы по-прежнему в мужской одежде, потому что с женщинами здесь разговор короткий.

Мы подстегивали своих скакунов, не давая им расслабиться, тем временем я внимательно прислушивалась: слишком тихо было вокруг. С одной стороны, страшно встретиться с разбойниками. Но с другой... Кровь кипела от предчувствия опасности, и я верила в свои силы, в то, что смогу защитить своих друзей. Я очень хорошо знаю разбойничьи повадки, ход их мыслей — я знаю о них все. Я сама одна из них.

А вокруг было все так же тихо, и мне начинало казаться, что мои страхи безосновательны... Как оказалось зря: за одним из поворотов нас ждала засада. Из леса с шумом и свистом выбежало человек пятнадцать-двадцать. Испуганные лошади встали на дыбы и отказывались бежать — нас мгновенно окружили. Краем глаза я заметила, что Бертран уже положил руку на рукоять меча.

— Не надо, — тихо сказала я ему. — Доверься мне, я знаю, что делать.

Принцу не хотелось меня слушаться, но он все же, стиснув зубы, кивнул. То, что я сказала, не было правдой, но одно я знала точно — если он сейчас начнет рубить направо и налево, живыми мы отсюда не выйдем. Впрочем, я поймала себя на том, что сама держу руку на шпаге. Нет, она мне не поможет. Нужно что-то более подходящее для близкого боя... Я видела у Бертрана кинжал, но как мне... Если нас услышат... Недолго думая, я придвинулась поближе к принцу, надеясь незаметно достать клинок из ножен. Однако Бертран расценил это по-своему:

— Вам страшно, миледи?

Он решил, что я за ним прячусь?! Как плохо он меня знает!..

— Немного.

— Не бойтесь, я с вами.

Разговор отвлек принца, и он даже не заметил пропажи. Я внимательно рассмотрела кинжал, прежде чем убрать его. Не зря Бертран был королевским сыном: клинок был отличным! Богатая рукоять удобно ложилась в руку, а сталь была остра и тонка. На все это мне потребовалось около минуты, и, подняв глаза, я увидела, что теперь на поляне не меньше тридцати человек.

Люди, тесно стоявшие вокруг нас, вдруг смолкли: на поляну выехал еще один разбойник, одетый гораздо богаче, очевидно, главарь.

— Доброго дня вам, путники, — насмешливо поклонился он. — Вы знаете, что это наша дорога? Вы должны заплатить за то, что едете по ней!

— Ваша дорога?! Да как... — Бертран готов был в любой момент ринуться в бой и не собирался любезничать. Похоже, это Антарес, стоявшая с другой стороны от принца, заставила его замолчать на полуслове. Верное решение. Жаль, что я не могу повернуться: интересно, она боится? Если дело дойдет до драки, она сможет постоять за себя?

— Господин разбойник, мы готовы заплатить, если вы отпустите нас с миром, — ответила я, как можно доброжелательнее. — У нас есть золото, оно будет вашим.

— Мудрые слова, мальчик. Только вряд ли вашего золота хватит...

Похоже, драки нам не избежать. Что ж, нужен план. Против такой оравы у нас мало шансов. Вот если бы их испугать чем-нибудь...

Я заметила у главаря лук и колчан стрел, которые могли бы нам пригодиться. План созрел сам собой: далеко не лучший, но единственный. Вопрос только в том, хватит ли у меня сил.

Покрепче сжав кинжал под плащом, я другой рукой подняла над головой сумку:

— Здесь полно монет, и они будут вашими. Больше у нас все равно ничего нет.

Я попыталась проехать на лошади вперед, чтобы передать главарю сумку, но его слуги не пустили меня.

— Дайте ему пройти, — прикрикнул он на своих подданных. Он не верил мне, но и не боялся: ему было любопытно, что я собираюсь сделать.

— Осторожнее Эл, — услышала я голос Антарес. Кивнув своим попутчикам и дав им понять взглядом, что все в порядке, я подъехала к главарю.

— Ну, мальчик, показывай, что у тебя там за золото... — он потянулся к сумке, и мне хватило секунды, чтобы вонзить кинжал в его вытянутую шею. Горячая кровь полилась по моим рукам, главарь захрипел и упал с лошади. Я обернулась: разбойники в оцепенении смотрели на своего поверженного предводителя. Эта звенящая тишина длилась несколько секунд, пока до них доходило, что здесь произошло.

— Паршивец убил его!

— Месть!

Они ринулись в драку, но теперь их осталось не больше пятнадцати: остальные сбежали. Мой план сработал — смерть главаря ослабляет любое войско, что уж говорить о разбойничьей шайке. Я слезла с лошади, чтобы забрать у убитого лук, но дорогу мне преградил один из его слуг:

— Обворовать его решил?! — в ярости крикнул он.

— Я умею это не хуже тебя.

У него в руках был кинжал побольше моего, но я была изворотливей. Ему удалось нанести мне несколько ран, однако я отплатила сполна: он занес руку для удара, и этого мига мне хватило, чтобы вонзить клинок ему в живот. Потом в сердце, чтоб наверняка.

Отбросив в сторону его тело, я все-таки забрала у главаря колчан и лук, но когда обернулась, обнаружила, что мой конь пропал. Проклятые воры! Придется остаться пешей. Да и стрел здесь не так много... Но это лучше, чем ничего.

Тем временем мои друзья продолжали отбиваться от разбойников. Антарес, за которую я так переживала, неплохо держалась: она сражалась с одним из разбойников, нанося ему раны снова и снова, в то же время ловко уворачиваясь от его выпадов. Однако с другого бока к ней подобрался еще один и собирался стащить ее с лошади. Я прицелилась и выстрелила, не успев подумать о том, что мой промах может стоить ведьме жизни. Но удача сегодня была на моей стороне: разбойник упал, сраженный точно в спину. Его напарник был так увлечен битвой с Антарес, что даже не заметил этого. Он истекал кровью, только его ярость не позволяла ему упасть, а девушка все продолжала с ожесточением резать врага. Мне стало немного не по себе от разъяренного вида ведьмы... Было даже жаль беднягу-разбойника, я бы могла облегчить его мучения одним выстрелом, но слишком боялась попасть в наставницу, и поэтому не стала вмешиваться.

Я обернулась, чтобы проверить, как дела у Бертрана, но тут ко мне подскочили двое — отбросив в сторону лук, я достала шпагу и кинжал, готовясь встретить врагов. Один шел прямо на меня, а второго я слышала, он хотел напасть со спины, не думая, что я заметила его, поэтому очень удивился, когда я, резко развернувшись, вонзила кинжал ему в грудь. Его соратник в это время не зевал и попытался проткнуть меня, но я успела уклониться и отпрыгнуть в сторону. Его выпады были частыми и резкими, нелегко было их отражать — ему удалось сильно порезать мне руку, но я все еще держалась. Спустя несколько минут непрерывного звона шпаг, он выбил из рук мое оружие — это был бы конец, если бы я не упала рядом с предыдущей своей жертвой. Вытащив кинжал из трупа, я ринулась в атаку. Мое оружие явно было неподходящим: кончик вражеской шпаги мелькал в опасной близости от лица. Каким-то чудом мне удалось опередить разбойника, подойти к нему ближе и нанести удар в плечо. Минутная заминка от резкой вспышки боли стоила ему жизни: я одним движением перерезала горло упавшему на колени врагу.

Оглянувшись, я увидела, что оставшиеся разбойники были заняты моими друзьями: Антарес сражалась с новым противником, покончив с прежним, а Бертран расправлялся с остальными. Я насчитала вокруг его лошади около пяти трупов, и еще четверо оставались на ногах. Снова взяв в руки лук, я избавила принца от двоих, с остальными он был в состоянии справиться сам. Было сложно не залюбоваться его статным видом и быстрыми выверенными движениями... Да, пожалуй, глупо я выглядела: растрепанная и измазанная чужой кровью, с оружием в руках, мирно наблюдавшая за принцем. Тем временем он покончил с последними разбойниками, и мы остались на поляне одни.

— Нам нужно убираться отсюда, ведь они могут и вернуться.

— И тогда нам не справиться.

— Именно, так что давайте убираться отсюда.

— Он прав, едем!

Я была готова с ними согласиться, если бы не одна мелочь:

— Они украли мою лошадь...

Принц без слов протянул мне руку, предлагая сесть позади него. Я приняла ее, постаравшись принять как можно более независимый вид: то, что я согласилась, еще не значит, что мне не обойтись без его помощи или что я не могу сама постоять за себя. После сегодняшней стычки семь человек на том свете смогут подтвердить мои слова.

Антарес

Деревья-братья, взявшись за ладони,

Переплетаясь прочными корнями,

Уверены — их мир никто не тронет,

Они и в вечности не растворятся сами.

Деревья-братья. В темноте холодной,

Во мраке, в неживом переплетеньи,

Они не знают свежести свободной,

В их мир заносит сумрачные тени…

Деревья-братья не хотят свободы,

Не ведают лучей прикосновений,

Их старость не разрушат даже годы,

Они живут в темнице из сомнений…

Предчувствия меня не обманули — в этом зловещем месте и впрямь таилось нечто опасное. Разбойники, подумать только — вот уж поистине, подобное всегда притягивается к подобному! Беглые ведьмы, безрассудный принц — видимо, мы по воле судьбы не могли не нарваться на таких же преступных авантюристов…

Но мы выжили. Выжили и даже, кажется, смогли сбежать — во всяком случае, уже битый час несемся во весь опор, загоняя несчастных коней — а погони совсем не слышно…

Перед глазами проносились смазанные, нечеткие зеленовато-коричневые пятна, в которые превратились деревья — несчастное животное подо мной мчалось настолько быстро, что пролетающая перед глазами местность слилась в сплошную, летящую перед глазами стену.

Я так крепко вцеплялась руками в поводья, что на пальцах, кажется, стали вздуваться небольшие водянистые мозоли — кожу ладоней саднило, пальцы немели… И это мои руки, руки, никогда не знавшие работы тяжелее, чем варка зелий…

Все менялось. Вся жизнь завертелась, точно калейдоскоп, и я точно чувствовала, что она никогда не будет прежней.

От бывшей леди Анны Эстер, да и Антарес, не осталось и следа. Со смертью Вильгельмины какой-то основной стержень, удерживающий меня в равновесии, точно бы растаял, растворился в этом горе потери. Точно землю, на которой я обитала, захлестнули волны, превратив мой бунтарский, но такой привычный и уютный мир в подобие бушующего океана, где вода швыряла меня, повинуясь только своим прихотям…

Настоящей волной омыло меня и предательство Ричарда. Впрочем, было ли это предательством? Скорее уж я, повинуясь своим прихотям, разрушила все — разрушительная вода приходит не извне, она внутри нас.

Я сама все разрушила и сломала. Впрочем, могла ли я поступить иначе? Могла ли пойти против собственной души? Предать саму себя? Не знаю.

Соленая, горькая вода отчаяния накрыла меня с головой. Ломала, швыряла.

Казалось, что ни глотка воздуха, ни секунды жизни мне уже не вырвать — темные руки почти утянули меня на огненное дно, скрытое под бушующими волнами.

Но я нашла утлую лодчонку, я смогла выжить… И пусть легкие сейчас наполнены горьковато-соленой водой, и грудь разрывает от мучительного кашля прежней жизни, осталось потерпеть совсем немного… И может быть, тогда я смогу плыть.

Деревья, деревья… Вы стоите здесь, в вечном сумраке леса, прочно переплетя ветви и корни, точно взявшись за руки, и не ведаете, что прямо над вашей головой светит яркое, слепящее солнце.

Вы невежественны, деревья. Вы слепы.

И я была слепа так же, как вы. Металась, искала что-то, за что можно зацепиться, во власти собственных прихотей и желаний, не ведая, что в жизни есть это солнце.

Для меня солнцем стала свобода — ветер, свистящий в ушах, пролетающие перед глазами равнины, горячий бок взмыленного коня.

Очнитесь, деревья, очнитесь — ведьма отныне свободна!

* * *

— Антарес! Что с тобой? — чей-то голос звал меня откуда-то с высоты, но у меня не было сил откликнуться. Я в который раз погрузилась в странную тьму бесчувствия и не спешила выныривать из ее удушающих объятий. Однако голос не унимался, и чья-то сильная рука уже трясла меня за плечо. Впрочем, это и заставило меня очнуться — боль помогла понять, что я еще здесь, что я еще живая.

Горло мгновенно сдавил спазм от запаха конского пота — оказывается, я потеряла сознание прямо во время скачки, но верное животное даже умудрилось меня не потерять. Впрочем, сознание плыло, и я не вполне понимала, что со мной происходит — ощущала только этот тошнотворный запах, да скребущую жесткость конской гривы, в которую я уткнулась, да еще руку, немилосердно трясущую меня за плечо…

Вдруг конь резко остановился, и я почувствовала, как меня стаскивают с седла. Медленно, но верно мною снова овладело беспамятство.

— Антарес!!! — кто так невыносимо кричит?

— Кто вы? — прошептала я пересохшими губами. Ясно услышала облегченный вздох. Может, стоит открыть глаза? Но яркий свет так резанул по ним, что я предпочла отложить эту попытку.

— Кто вы? — цеплялась я за эти слова, чтобы вновь не утащило в темный водоворот.

Ответом мне послужило достаточно ехидное замечание:

— Я Лилит, пришла украсть твоего младенца… — сквозь сарказм, однако, угадывалось заметное облегчение. Мне наконец удалось опознать сквозь шум в ушах голос — кажется, это была Элайв. — Сейчас тебе будет легче. Пей!

В губы настойчиво ткнулось что-то металлическое. Кубок?

Сделав обжигающий глоток зелья, я почувствовала, как сознание проясняется, медленно, но верно.

— Спасибо, — пробормотала я, взглянув в улыбающееся лицо ученицы. Виски мучительно ныли.

— Ты нас так напугала, — сказала она. Однако что-то в ее словах напугало меня еще больше. — Ты уверена, что ничем не заразилась в этой отвратительной темнице?

— Постой… Что ты сказала перед этим?

— Когда? — искреннее недоумение отразилось на лице девушки.

— Ты как-то назвала себя…

Эл тревожно взглянула на меня:

— Ты определенно нездорова…

— Как ты себя назвала?!

Она отшатнулась.

— Лилит, демон, похищающий младенцев… Да что с тобой, Антарес?!

— Ничего… Уже ничего…

Я в потрясении спрятала лицо в ладонях и до конца дня ни Элайв, ни Бертран не могли добиться от меня ни слова.

Я, кажется, действительно кое-чем заразилась, но только не в темнице, а в королевской опочивальне. Черт побери, черт побери, черт побери…

Ехидное замечание Элайв о младенцах лишь натолкнуло меня на мысль, переходящую в уверенность. Как я могла быть настолько глупой?!

Кажется, моя авантюра оборачивалась очень серьезными неприятностями, и это при том, что святая инквизиция мне больше не грозила…

Элайв Файтер

Мы сумели оторваться: по крайней мере, погони не было слышно. Мы нанесли немалый ущерб этой шайке, и им теперь потребуется время, чтобы восстановиться.

Спустя несколько часов пути, мы решили, наконец, сделать привал: я настояла, чтобы место стоянки было у ручья, ведь нам требовалось привести себя в порядок.

Как оказалось позднее, это было верным решением: Антарес очень тяжело далась эта битва. Нам пришлось снимать ее с лошади и потом долго еще приводить в себя. Мои зелья немного помогли ей, но... Девушке не могло стать значительно лучше от них, ведь я не знала наверняка, что с ней. Это было похоже на лихорадку: жар, путающиеся мысли... Наконец, убедившись, что она в порядке, нам удалось устроить ее поудобнее и заняться делами, пока она отдыхала.

Оставив наставницу, я отправилась к воде. Мерный шум ручья, бегущего по гладким камням, успокаивал и настраивал на миролюбивый лад. Неподалеку принц занимался нашими лошадьми, и порой я чувствовала на себе его пристальный взгляд. Вот с кем мне следовало бы серьезно поговорить. Интересно, что он думает об увиденном?..

А тем временем меня ждало пренеприятное занятие. Нет ничего ужаснее, чем смывать с себя чужую остывшую кровь после битвы: она въедается в кожу, словно желая стать вечным напоминанием о том, что ты совершил. Я еле оттерла руки, когда услышала вопрос Бертрана:

— И много вам приходилось убивать?

Вот так сразу? Без вступлений? Конечно, так я ему все и рассказала.

— А вам?

— Не уходите от ответа, миледи...

Я подняла глаза на юношу:

— Вы называли меня миледи, когда узнали, что я ведьма. Вы называете меня миледи после того, как я убила несколько человек на ваших глазах. Что же мне нужно сделать, чтобы вы стали хуже ко мне относиться?

— А вы этого хотите?

— Нет, но я это заслужила.

— Сомневаюсь. Кстати, во время битвы вы обратились ко мне на \"ты\".

— Правда? Прошу прощения, милорд, мне не стоило забываться... Нам грозила серьезная опасность, и я...

— Вы сказали так непроизвольно. Я не виню вас, миледи, напротив. Мне понравилось, как это звучало.

— Но милорд... Я не смею обращаться к вам таким образом.

— Позвольте мне наедине пренебрегать правилами этикета.

— Если об этом никто не узнает, то... Почему бы и нет?

— Ни одна живая душа, клянусь.

Только согласившись, я тут же пожалела об этом. Наверное, мне стоит с ним держаться как-то по-другому, но как?..

Принц привязал лошадей и вернулся к ручью, а я как раз закончила чистить оружие: оно лежало на траве, блестя в лучах солнца, пробивавшихся сквозь крону деревьев, как будто украшение, а не смертельное орудие.

— Мне пора бы вернуть твой кинжал, — сказала я, протянув Бертрану клинок, чему он очень удивился:

— Я думал, его украли разбойники...

— Верно, его украли, только не разбойники, а я. Это славная сталь, она спасла мне жизнь.

— Тогда оставь кинжал себе.

— Но он твой по праву, на лезвии даже выгравировано твое имя.

— Тем более я прошу тебя принять его, — улыбнувшись, принц добавил: — Пусть он послужит платой за твой веер.

— Веер? Ах, ты об этом... — я не смогла сдержать смех. — Неужели он до сих пор у тебя?

— Конечно, не мог же я его оставить. Он служит мне напоминанием.

Бертран извлек на свет тот самый несчастный веер, что был мной обронен, казалось, целую вечность назад.

— О чем? Ведь я всегда с тобой.

— О нашем знакомстве. Знаешь, хотя теперь я знаю, что мы с тобой впервые увиделись на приеме в замке, меня все равно не покидает ощущение, что мы знакомы очень давно. У меня нет никаких воспоминаний, которые могли бы это подтвердить, но... Черт побери, я уверен, что если порыться в памяти, они найдутся!

— \"Черт побери\"? Что за выражения, ваше высочество? — насмешливо изумилась я. — Общество ведьм дурно на вас влияет.

— Ты думаешь? Жаль, ведь я собирался провести в нем еще очень много времени... — он опустил глаза на веер и задумчиво продолжил. — Тогда я не знал, что вижу тебя впервые, зато знаю теперь. И это лишний раз убеждает меня в правильности выбора.

И это он говорит после всего, что видел? Да любой здравый человек поспешил бы сбежать, а он...

— Ты не перестаешь удивлять меня, Бертран. Я думала, что недавнее происшествие заставит тебя задуматься.

— И о чем же я должен подумать?

— Тебе это известно лучше меня, ты же вырос в благородной семье: сильным должен быть мужчина, а женщина — красивой и слабой. Это правило.

Бертран лишь раздраженно повел плечами:

— Я не особый сторонник правил и редко им следую, ты же знаешь, но... — он неожиданно взял меня за руку и посмотрел в глаза. — Вот что я хочу тебе сказать... Те, кто так считает, — глупцы. Они не понимают, что истинная красота не в слабости, она в силе и величии. Я вижу в тебе оба этих качества, и я вижу, как ты прекрасна.

Антарес

Время... оно неумолимо-текучее, точно горная река, быстро меняющееся, точно блики солнца, танцующие на воде, ускользающее сквозь пальцы песком, где каждая песчинка — минута. Казалось бы, такая малость... но вот ты уже не можешь дышать под давящей песчаной горой, которая мешает двигаться дальше и медленно убивает.

Как мимолетно было то чувство свободы, когда я вырвалась из темницы, уготованной мне Ричардом — впрочем, имею ли я право теперь называть его так? Ричард. Имя, связанное с детством, сейчас оно было чужим, холодным и запретным. И сама я стала для него никем — его любовь и мое предательство (теперь я могла смотреть на свои прошлые поступки хотя бы здраво) навек перечеркнули все то, что нас связывало. Думаю, именно поэтому он и повернулся ко мне своей жестокой стороной — лицом беспощадного властителя, которое было знакомо всем, кроме тех, кого Его Величество имел наивность считать родными и близкими.

Однако, вырвавшись из той, внешней темницы, освободившись от присутствия короля в собственной душе, буквально вытравив его оттуда обидой и разочарованием, я, сама того не ведая, заново обрела присутствие его малой частицы... не в сердце, но, увы, под сердцем.

За прошедшее время (а минуло уже больше трех месяцев со дня начала нашего путешествия) я мало-помалу смирилась с присутствием в моей жизни этого ребенка, хотя поначалу, не скрою, меня обуял настоящий ужас.

У меня ничего не осталось — ни положения в обществе, ни титулов, ни даже денег. Только записи Вильгельмины — уменьшенные до размеров ладони, они всегда были при мне. Только колдовские знания — и больше ничего. Что я могу дать своему ребенку, я, отверженная всеми, ведьма, находящаяся в бегах?

И еще один вопрос немало смущал меня — как объяснить это все моим спутникам? Подходящего момента не находилось — Элайв и принц, по-видимому, вкусив такой желанной свободы, практически всегда были заняты друг другом. Я не хотела им мешать, но, признаться, меня несколько пугала судьба девушки — не повторит ли она мою участь? Впрочем, кажется, юноша честен и благороден... и я чувствовала, искренне любит Элайв, что меня, безусловно, успокаивало.

Я бы и дальше продолжила молчать, если бы на днях не произошло одно, достаточно неприятное событие.

Колдовство в жизни опытной ведьмы — вещь настолько привычная, что его буквально не замечаешь. Творимая магия становится самой сутью, незаменимой, как дыхание. Каково же было мое удивление, когда древняя сила неожиданно отказалась мне повиноваться — от мановения руки не загорался огонь, ветер и дождь отказывались покоряться магическим формулам.

Мне удалось обнаружить объяснение этой загадке в записях Вильгельмины — как ни странно, дело оказалось в еще нерожденном младенце. Вся моя магия притянулась к нему, защищала, оберегала, давала силы жить — темное мое нутро без этого даже крошечной букашке не могло бы подарить жизнь!

Пока младенец не появится на свет — быть мне практически бессильной.

Между прочим, мое странное бездействие, перепады настроения, обмороки (и, смею предположить, растущий живот), не могли не привлечь внимания Элайв и Бертрана. Пару раз я уже замечала их встревоженные взгляды и таинственные перешептывания. Но, судя по их обеспокоенному виду, они предполагали, скорее, какую-нибудь таинственную болезнь, нежели истинную причину.

Несмотря на всю неприглядность положения, во всех смыслах, хотя бы Элайв я должна сказать правду. Только как это сделать?

За эти три месяца я привыкла держаться от парочки в стороне, справедливо полагая, что моя навязчивость им абсолютно ни к чему... Что ж, придется, видимо, нарушить их блаженное уединение.

— Простите, Ваше высочество, — несколько замявшись, обратилась я к принцу, увлеченно рассматривающего букетик поздник полевых цветов, с явным намерением подарить его своей Даме.

К слову сказать, Элайв была настолько деликатна, что магией заставляла подаренные цветы не вянуть долгое время, и на наших оставленных стоянках с каким-то похоронным видом аккуратно лежали эти оставленные, но, тем не менее, свежие букеты.

— Да, леди Анна? — настороженно обернулся он. — Что-то случилось?

Я натянуто улыбнулась.

— Что вы, Ваше высочество, совсем нет. Просто мне необходимо... поговорить с Элайв. Вы... позволите?

Эл незамедлительно вскочила.

— Что за церемонии, Антарес?

Я снова фальшиво улыбнулась.

— Не могла же я, не спросив разрешения, оторвать принца от столь интересной беседы с тобой.

Теперь уже и на лице Бертрана отражалось легкое недоумение. Однако он, хвала небесам, пробормотав что-то неразборчивое о том, что где-то видел прекрасные лилии (в лесу, на суше?), счел за благо скрыться.

Я облегченно вздохнула:

— Элайв, прошу, выслушай меня внимательно.

Теперь ее взгляд стал откровенно испуганным:

— Что-то случилось?

Теперь настала очередь смущаться мне. Ну что я могла сказать в ответ на прямой вопрос? Выдох — и точно в омут, с головой:

— Я жду ребенка, Элайв.

Она ахнула:

— Антарес... но... как?!

— Считаешь, что у ведьмы это получается как-то особенно? Ты, случайно, еще не изобрела зелья для беременности? — ехидно поинтересовалась я.

Она, однако, оставалась серьезной. Заметно побледнела, разглядывая меня с каким-то особым вниманием. Сцепила пальцы.

— Зелья для — не существует. А вот зелье от...

Я покачала головой.

— Ни за что.

Девушка заметно расслабилась:

— Я почему-то сомневалась, что ты так скажешь... прости.

Я промолчала, однако расспросы на этом не закончились:

— Это... Ричард?

Нет, принц Бертран, подумалось мне с иронией. Сколько можно наивных вопросов?

— Разумеется, — после такого ответа Элайв прижала ладони ко рту: думаю, завопить от ужаса боялась.

— Но он же...

— Теперь мой враг, — покорно закончила я. — И по совместительству отец моего ребенка, ты все верно поняла. Теперь вопрос только в том, как объяснить это при дворе Фернеолов. Две странных женщины... одна из которых ждет ребенка. Сомнительно, как считаешь?

Элайв улыбнулась:

— Легенда давно готова. Мы две несчастные благородные особы, чудом вырванные из лап разбойников благородным и смелым принцем...

Я подняла брови:

— В одиночку?

— Что стоит трусость шакалов против смелого сердца и меча? — рассмеялась Эл. — Осталось только добавить в эту красивую историю зверски убиенного мужа одной их дам. Вот только об этой детали стоит сообщить нашему спасителю, — виновато добавила она.

Я кивнула.

— Но есть и хорошие новости, — она ободряюще улыбнулась. — Через пару дней мы достигнем Ферлиберт.

Элайв Файтер

Когда Бертран вернулся, я с удивлением увидела в его руках хворост для костра, а вовсе не цветы. Отказ от красивого ради полезного? Серьезно?

— Ты же...

— Я подумал, что огонь нам понадобится, ночь будет холодной.

Неужели даже он поддается перевоспитанию? Это было бы хорошей новостью. Кстати, о новостях...

— Послушай, нам нужно поговорить. Помнишь легенду, что мы придумали?

— Для моих родных? Да, разумеется.

— Придется сказать, что вместе с нашей свитой погиб и муж леди Анны.

— Но зачем?

Почему-то мне было сложно сказать ему все, как есть.

— Дело в том, что сейчас нас путешествует не трое, как мы думали, а четверо. Со временем это потребует объяснения.

— Постой, я не...

— Ну же, ты взрослый мальчик — должен догадаться.

И он догадался, на удивление быстро.

— Ты хочешь сказать... У леди Анны... Ричард?

Когда-нибудь я поплачусь за то, что недооцениваю его. Схватывает на лету.

— Именно.

Зачем-то сжав мою руку, он с серьезным видом направился к Антарес.

— Леди Анна?

Она с ехидным интересом подняла на него глаза.

— Позвольте мне... Обещаю, что в замке о вас позаботятся. Вы не будете ни в чем нуждаться, клянусь.

— Благодарю вас, ваше величество, другой реакции я от вас и не ждала.

Наше путешествие наконец-то подходило к концу. Точнее, одна из глав нашего путешествия, ведь впереди нас ждал еще один королевский двор, еще одно пристанище.

Эти три месяца были счастливыми и спокойными — вечерами мы собирались втроем у костра, разговаривали. Днем Антарес часто удалялась, видимо, не желая нам мешать (было бы чему мешать!), а я все это время проводила наедине с Бертраном. Наставница проявляла чудеса тактичности и лояльности по отношению к нам.

В присутствии ведьмы мы старались делать вид, что ничего не происходит, были безукоризненно вежливы, правда, часто оговаривались и обращались друг к другу на ты. Нашу спутницу это изрядно веселило, но, в конце концов, она решила сжалиться. Однажды, во время очередной неловкой заминки, девушка, с видом раздающего детям сладости добряка, заметила:

— Ваше высочество, я думаю, мир не рухнет, если вы будете обращаться к вашей даме просто по имени. Полагаю, что смогу это пережить.

Три месяца пролетели незаметно, но все-таки я была рада, что это все наконец закончится. За это время я узнала Бертрана гораздо лучше, и вот чего я не могу понять: как в нем могут сочетаться храбрый и мужественный воин с романтичным и робким мальчишкой? Сначала это несоответствие меня умиляло, потом занимало, а сейчас раздражает. Я понимаю, это временно, ведь любая песня может наскучить, даже самая прекрасная. И не думайте, что у меня нет к нему никаких чувств, совсем наоборот, но... Ему бы не мешало иногда замолкать. Для всеобщего спокойствия.

Когда стемнело, мы, как обычно, собрались у костра, только в этот раз атмосфера была напряженная. Вот-вот мы покинем гостеприимную сень деревьев и вступим под своды королевского замка. Будет ли он таким же гостеприимным?

— Прежде, чем мы придем в замок, — вполголоса заметил Бертран, — вам следует переодеться в женское платье, чтобы не вызывать лишних вопросов. У меня есть свой человек в городе, у которого наверняка найдется что-нибудь подходящее для вас. Если все будет спокойно, завтра вечером мы уже подъедем к столице.

— А что нас ждет в замке?

— Встреча с моей семьей. Надеюсь, все пройдет гладко.

— Расскажите о них, Бертран.

— Нас встретят король с королевой, и мой старший брат Эддард. Вы, вероятно, о нем уже слышали?

— Очень мало. Он такой же хороший воин, как и ты?

— Напрасно ты мне льстишь, Эл. Я всю жизнь прожил в замке с родителями, братом и сестрой. Ничего выдающегося мне пока совершить не удалось, да, наверное, и не удастся: для этого у нас есть Эддард. Он — наследник престола, надежда всего королевства. Конечно, я могу стать королем после Эддарда, если мой брат не оставит наследников, но поверьте, он сделает все, чтобы этого не допустить.

— Каков ваш брат? — спросила Антарес, задумчиво глядя в огонь.

— О, боюсь, вам еще предстоит с ним познакомиться. Он, в сущности, неплохой человек: ему знакомы честь и благородство, он умен, он хороший боец, Эддард не труслив, но…

— Но?

— Он бывает, жесток, всегда поступает так, как надо. Он упрям и горд, как все в нашей семье, но кроме того до ужаса принципиален. Чувство долга для него — это все. Когда я был младше, я считал, что мой брат сделан из железа, а не из плоти и крови, как обычный человек. Я уверен, Эддард станет хорошим королем, но договориться с ним всегда будет сложно...

— Как это не похоже на твою сестру...

— Катриону? О, что ты, ее никто не воспринимает всерьез, и правильно...

— А тебя? Воспринимают всерьез?

— Увы, не всегда. Только недавно брат начал считаться с моим мнением, до этого я был для него пустым местом. То есть, он заботился обо мне, но только потому, что так надо, потому что это его долг.

Пока Бертран рассказывал все это, наша спутница задремала, и нам пришлось перейти на шепот.

— И, тем не менее, вы поддерживаете нормальные отношения.

— У нас нет другого выхода, — усмехнулся в ответ юноша. — Хотя я и совершал много глупостей в жизни, это не значит...

— А мне ты казался весьма ответственным молодым человеком. Я ошибаюсь?

— Этого ждут от меня окружающие: разумности и ответственности. И я стараюсь быть таким, но иногда... Я влюбился в ведьму, что может быть безрассуднее?

— Взять ее в жены?

Он не поддержал мой шутливый тон, и ответил донельзя серьезно:

— Никто никогда не узнает о том, что моя жена умеет колдовать.

— Это невозможно, принц. Тайное всегда становится явным.

— Но почему? Если ты не будешь использовать магию, как же они узнают?

— А ты думаешь, что я не буду ее использовать?

— Неужели это так сложно?

— Это все равно что тебе перестать сражаться, чтобы никто не узнал, что ты воин. Какое-то время ты продержишься, но потом природа возьмет свое.

Мой ответ явно ему не нравился, но он смолчал и дал мне продолжить:

— Если быть твоей женой означает не быть ведьмой... Ты легко угадаешь мой ответ. И вообще, не слишком ли ты торопишься?

— Тороплюсь? Я знаю тебя достаточно, чтобы понять, что ни одна женщина не вызовет во мне таких чувств, как ты.

— Лесть тебе не к лицу.

— Это не лесть, это правда.

— Прекрати, Бертран, — я даже не заметила, как повысила голос. — Не надо идеализировать меня. Не надо говорить мне красивых слов... Я вижу, что твои чувства неподдельны и глубоки, но ты опошляешь их своими словами.

— А разве сказать любимой женщине, что она прекрасна, это пошлость? Разве трель соловья, посвященная его возлюбленной, звучит хуже последней кабацкой песни?.. Нет, и дело не в моих словах, а в том, как ты их слышишь.

— Прости меня, но… Когда ты так говоришь, я начинаю сомневаться в твоей искренности. Я не доверяю тебе, когда ты играешь словами.

— Неужели? — глаза Бертрана недобро блеснули. — Значит, по-твоему, я лжец? Думаешь, я лгал тебе, когда мы познакомились? Из каких побуждений я спас вас от мести Ричарда? Почему я оберегал вас в течение всего нашего пути? Почему я бросил дом, оставил сестру? Почему я скрываюсь с вами в лесах? Скажи же, почему, по-твоему, я все это делаю?! Не слишком ли это большой труд ради сомнительной лжи?!

— Нет, я вовсе не то имела в виду...

— Хватит, Элайв, ты сказала достаточно.

— Позволь мне хотя бы...

— Нет, разговор окончен.

Он взял в руки свой меч, что лежал рядом, и отошел подальше от костра, не забыв пронзить меня рассерженным взглядом исподлобья. Разумеется, это не выглядело страшно или грозно, но мне не хотелось его обижать.

— Бертран, выслушай меня! — я подошла к принцу, положив руку ему на плечо. — Я вовсе не хотела тебя оскорбить, и я приношу свои искренние сожаления. Я верю тебе, я вижу, что ты говоришь правду, я лишь хотела сказать, что тебе незачем проявлять такое красноречие.

— Между прочим, ты еще ни разу не сказала мне о своих чувствах и о том, есть ли они у тебя вообще, — заявил юноша, явно не готовый меня простить. Это было так на него похоже, что я больше не могла сдерживаться:

— Если бы их не было, поверь, ты бы знал. А не говорю я этого потому, что, в отличие от тебя, для меня слова имеют значение.

— В чем ты меня обвиняешь?! В моей искренности?!

— Нет, в пустословии! И ты прав, разговор окончен.

Взяв с земли свой лук и стрелы, я хотела было уйти, потому что не хотела продолжать этот разговор, но нет!

— Куда это ты собралась?

— В лес. Утром вернусь.

— Что? — он догнал меня, и преградил дорогу. — Хоть я и обижен на тебя, но я не позволю тебе идти ночью в лес одной.

Да что этот мальчишка себе позволяет?! Как он может быть таким...

— А с каких это пор ты мне указываешь, что делать? На каком основании?

— На том, что я мужчина, я старше тебя, наконец, выше по положению.

Я задохнулась от злости и не сразу смогла ответить:

— Ты... Ты будешь попрекать меня происхождением?!

— Я не попрекал, я просто ответил на твой вопрос.

— Отойди с дороги, — сказала я зло, но он не почувствовал угрозы.

— Нет.

— Я сказала, отойди!

— А то что? Выстрелишь в меня? — насмешливо спросил он, указав на лук в моих руках.

— Не вынуждай меня.

— Прекрати, Эл, мы оба знаем, что ты этого не сделаешь.

— Неужели?..

Ему однозначно не стоило провоцировать меня... Ох, как не стоило! Злость рвалась наружу, и я не могла этого прекратить, да и не хотела. По деревьям пробежал легкий ветерок, наши лошади пряли ушами и обеспокоенно били копытами.

— Что ты...

Все произошло быстрее, чем проносится мысль: трава у ног Берта загорелась, и он с криком отпрыгнул в сторону:

— Какого черта?!

— Никогда не зли меня, а если уж разозлил, не забывай, кто я!

Путь был свободен, а огонь, случайно созданный мной, неопасен. Я спокойно прошла через пламя, после чего оно потухло.

Уже скрывшись за деревьями, я слышала, как он кричал мне в спину:

— Ну и иди, скатертью дорожка! Можешь даже не возвращаться! Я отведу Анну в замок, где о ней позаботятся, а ты живи, как знаешь! Ведьма!

Антарес.

Как же прекрасна ночь… От лунного света веет чем-то первозданным, страшным, ведьминским, мириады звезд над головой внушают какой-то суеверный ужас — кажется, что небо ночью становится прозрачным и откуда-то сверху за тобой наблюдают внимательные, ищущие глаза.

Еще секунда, и пространство опрокинется, и ты полетишь, полетишь в сияющую звездную бесконечность. Будешь падать… стремительно и вечно.

Тихо. Спокойно. Шумят деревья, будто шепчут старинные наговоры. Может, среди них тоже есть свои колдуны, своя инквизиция? И высохшие их собратья на самом деле казнены?

Что вы шепчете, деревья? Какие заклинания?

Может, вы тоже хотите подчинить себе весь мир, подчинить себе людей, и, сжигая их тела, отапливать свои жилища?

И так же сжигая тела друг друга, если кто-то будет древесным властителям неугоден — например, если верит дерево, что птица сильнее бабочки.

А верить нельзя, если общая масса поклоняется бабочкам, а не правде, не сильной и гордой птице, а цветной и безвредной бабочке…

И сожгут бедное дерево такие же деревья, выдумавшие свои правила поклонения. Просто потому, что они хотят безраздельной власти, и птицелюбы для них опасны.

Но сама птица плевать на это хотела. Она летает высоко в небесах, она свободна, и ее совсем не интересует, во что верят, и почему плачут деревья.

Позвольте, вы скажете, что они верят в нее, за нее же умирая? Но позвольте, зачем? Они же не умеют летать, а короедов с деревьев снимать, это уж, простите, привычка. Да и питаться чем-то надо.

Бабочке, за которую так рьяно борются деревья-инквизиторы, кстати, так же все равно. Она вообще летает в поле и никаких деревьев в глаза не видела, сама поклоняясь цветам и солнцу…

Глупые правила игры, эти ваши жизнь и смерть. Глупые мысли.

В самом деле, какие тут могут быть воображаемые древесные войны, когда ты сама с ребенком под сердцем, потерявшая все, на пути в чужое королевство?

Мир вокруг сошел с ума, или это я сама тронулась рассудком от свежего воздуха лесов и полей, вместо грязи и отвратительной многолюдности столицы? А может, это не я, а мой ребенок уже верит в сказки, еще не успев родиться — и заставляет верить меня?

Когда-то я тоже верила, не представляя, что стану злой частью старой сказки, ведьмой, которые, по поверьям, похищают благородных принцесс, мешают их счастью.

Что ж, одна принцесса на моем счету уже есть, и в общем-то, можно звать бродячего сказочника, и просить записать эту совсем скучную историю без счастливого конца.

Но жизнь, жизнь, господа сказочники, а также дети, послушайте, — жизнь гораздо сложнее. Не все ведьмы однозначно злы, и не все принцессы так уж невинны, я-то знаю.

Принц может полюбить и не принцессу вовсе, а колдунью. Король может другую колдунью предать. А та может сеять зло просто потому, что ей его причинили…

Хотя все это — лишь глупые оправдания. Настоящей правды не знает никто.

Однако, все-таки... как же волшебна эта ночь! Луна равнодушно усмехается, окутывая серебристою вуалью своего света землю, подчиняя ее своему сиянию, растворяя в нем. Казалось, встанешь в эту яркую полосу, и растаешь, станешь частью ее диска…

А по ночам будешь спускаться лунным привидением, легким, невесомым лучиком… И скользить, обнимать эту траву, эти деревья… Сливаться с ними, ощущать их свободу.

У природы ведь тоже есть своя магия, куда искусней и волшебней человеческой, мы лишь глупо пародируем ее подлинные чудеса, не создавая, а приказывая, ломая существующий стройный порядок.

Быть ведьмой — очень непросто. Как тяжелая секира, тьма живет внутри тебя, рассекая не только мир вокруг, ломая его и подстраивая под сиюминутность желаний, но рассекая и собственную душу колдуньи.

Сложно не сломаться, не возненавидеть мир, когда в тебе кипит, копошится, клокочет эта тьма, эта темная грязь, проникающая откуда-то с изнанки мира, так же, как и магия… Чем больше ты ее используешь, тем больше она использует тебя, таков непреложный закон.

Я глубоко, полной грудью вдохнула чистый лесной воздух, (может, он хоть ненамного, но сделает мою душу чище?) прикрыла глаза… и тут же их распахнула — ночь, очевидно, перестала быть тихой.

До меня отчетливо донеслись звуки ссоры. Неужели…

Да, в этом не было сомнений — Элайв и Бертран вели разговор на повышенных тонах.

Признаться, это меня немало удивило — сложно было ожидать такого от спокойной Эл и мягкого, просто образца тактичности, принца.

Мне казалось, что их отношения просто не могут быть поколеблены ничем вроде ссоры или какой-нибудь перепалки — настолько эти двое бережно обращались друг с другом. Так робко, наивно, как будто были друг для друга невероятной драгоценностью. Даже не так — не драгоценностью — смыслом жизни, нежданным подарком судьбы.

Хотя, с другой стороны, подобная идиллия не могла продолжаться долго — они все-таки были живыми людьми.

Подозреваю, что даже Ева, изготовленная, как известно, из ребра своего супруга, не была настолько идеальной, чтобы прожить с ним до конца жизни без ссор.

Но от этой парочки… все же такой исход был решительно неожиданным. Чтобы принц Бертран повысил голос на свою даму… он скорее, заколет своего коня и без соли съест его внутренности! Тем не менее, скакун стоял живой, а Бертран преспокойно — точнее, как раз неспокойно, а с нервическим дрожанием голоса — кричал на подругу-ведьму.

Что самое удивительное, Элайв, похоже, не оставалась в долгу. Ай да кроткая овечка, ай да тихая и застенчивая мадемуазель Файтер!

Это не она ли едва не свалилась в обморок несколько месяцев назад, впервые очутившись в нескольких шагах от боготворимого монарха Ричарда Тириона? Надо же, как общение с высокородным юношей изменило ее!

Я тихонько подобралась поближе, чтобы лучше видеть.

Признаться, я несколько погрешила против ученицы и истины — нельзя сказать, что она не пыталась вернуть беседу в мирное русло — насколько мне было видно, она явно хотела успокоить своего разозленного — комично, по-детски разобиженного, — принца.

Но уговорам он явно не внял.

Я просто поражалась выдержке Элайв — как она терпит эту ссору? У любой нормальной колдуньи вместо юного принца лежала не менее юная, только что после пламени, свеженькая кучка пепла…

А она все еще пыталась ему что-то доказать — жаль, я не слышала, о чем они спорили. Звуки были громкими, но довольно невнятными.

Что же между ними произошло?

Но гадать мне осталось недолго — Эл наконец-то не выдержала — трава под ногами Бертрана загорелась, а она метнулась к лесу, прямо в мою сторону. Я хотела ее удержать, но неожиданно громко и четко расслышала слова Бертрана:

— Ну и иди, скатертью дорожка! Можешь даже не возвращаться! Я отведу Анну в замок, где о ней позаботятся, а ты живи, как знаешь! Ведьма!

Я замерла, точно меня оглушили. Вот оно что, Ваше Высочество?! Вам уже, оказывается, что-то не нравится? Ну что же…

Мысли о том, как наказать глупого мальчишку, вихрем пронесшиеся в моей голове, неожиданно были прерваны налетевшей на меня Элайв.

Я крепко схватила ее за плечи и с усилием встряхнула — ничего не понимая, девчонка порывалась куда-то бежать, а попутно, кажется, придушить меня тетивой лука. Ничего, бывает.

— Элайв!

Она все еще вырывалась и видела во мне врага.

— Элайв! Это я. Я, слышишь?! Если хочешь, убьешь меня чуть позже, но сначала послушай!

— Что вам всем от меня нужно?! Вы все…— она не закончила и вздрогнула, видимо, от обиды или злости — похоже, краем глаза увидела принца, назойливо маячившего в просвете между деревьями.

— Я не знаю, кого ты имеешь в виду под всеми, но я прошу тебя, — мой голос неожиданно получился настолько умоляющим, что я сама удивилась. — Слышишь, Элайв, я умоляю тебя, не совершай глупостей!

Она холодно, равнодушно усмехнулась — это выражение лица было настолько чужим для нее, что я на секунду испугалась:

— Элайв!

— Что ты считаешь глупостями? — безжизненным тоном поинтересовалась она.

Я похолодела:

— Обещай мне, ты слышишь, обещай… — забывшись, я встряхивала девушку все энергичнее.

— Отпусти меня, Антарес. Больно, знаешь ли, — голос ее оставался все так же тих и спокоен.

Ну, Ваше высочество, вы у меня еще попляшете. Даже романтичный ореол спасителя тебе не поможет. Доставит он Анну… Я сама тебя доставлю в такое место, какое ты себе и представить не мог!

Я присела прямо на прелую, мокрую листву и снизу вверх взглянула на ученицу.

— Эл…

— Я могу идти?

— Сначала ответь, куда?

— Подальше, — последовал неутешительный ответ.

— Пообещай мне, что вернешься, — сказала я тихо.

По ее губам скользнула странная улыбка:

— Он сказал мне, чтобы я не возвращалась. Я последую приказу столь важной особы — это мой долг, не так ли, Антарес — повиноваться?

Поднялся ветер, деревья зашумели, закричали что-то грозное. Судя по возгласам виновника торжества, костры, с таким трудом разведенные, тоже погасли.

— А меня ты тоже хочешь оставить? Одну, в чужом королевстве, с ребенком?!

Она молчала.

— Элайв Файтер!

Она не говорила ни слова. С трудом успокоившись, я заговорила тихо и язвительно, впрочем, голос мой все равно несколько дрожал:

— Значит, если клятва расторгнута — нет, ты не отворачивайся, смотри на меня! — если клятва расторгнута, ты со спокойной совестью можешь оставить меня и уйти?

— Антарес… зачем ты так?

— Как, Элайв? Всего лишь честно.

— Я… совсем не это имела в виду… — прошептала она неуверенно. Ну да, а разве я сомневалась?

Безразличие стало медленно таять в ее взгляде, сменяясь растерянностью. Уже, знаете ли, неплохой признак.

Она нервно переминалась с ноги на ногу, явно что-то обдумывая:

— Может, уйдем вместе?

Я недоверчиво уточнила:

— Как — вместе? Ты имеешь в виду — вдвоем? Без Бертрана?

Зря я это сделала, зря произнесла его имя.

— Да, раз он не хочет больше и знать меня!!!

— Он погибнет один, — разумеется, я лгала. В двух шагах от столицы, принц не погиб бы, даже будучи расслабленным калекой. Но я сомневалась, что в запале Эл способна это понять, вообще трезво мыслить в такой ситуации было сложно. В общем, было грех не воспользоваться моментом. — Ты хочешь его бросить, одного, на съедение диким зверям, разбойникам? — старательно сгущала я краски.

И, разумеется, не прогадала. Девушка побелела, как полотно:

— Нет, никогда! — затем, помедлив, мстительно добавила. — Хотя он этого, без сомнения, заслуживает.

Мораль — никогда не злите женщину.

Я кивнула.

— Думаю, ты права. Что ты решила? Передумала отправляться к чертям? — несмотря на легкий тон, мне было совсем не легко произносить эти слова. Слишком тревожно.

— Мне нужно побыть одной, Антарес, — избегая моего взгляда, уклончиво сказала Элайв.

— И куда ты пойдешь?

Она неопределенно махнула рукой:

— В лес.

Я медленно поднялась на ноги и проследила за движением руки, чтобы в случае чего, хотя бы знать примерное направление поисков:

— Но ты обещаешь вернуться, Эл?

Она впервые честно встретила мой взгляд.

— Утром я вернусь, обещаю.

Я кивнула, и она, не дожидаясь еще каких-либо глупых слов, стремительно скрылась за деревьями.

Вздохнув, я побрела в противоположную сторону, на поляну, где сидел Его Высочество, высокородный принц Бертран Фернеол. Похоже, его ждал нелегкий разговор.

Он сидел на корточках около погасшего костра, уткнув лицо в ладони. Ветер трепал светлые волосы, но юноша не шевелился.

— Ведьма, значит? — мой голос в тишине прозвучал неожиданно громко и отчетливо. Он вздрогнул, вскочил.

— Леди…

— Оставь эти формальности, Бертран. Все вещи надо называть своими именами, не так ли? Я вижу, ты уже в этом имеешь достаточно опыта, — я горько усмехнулась.

Щеки принца стала медленно заливать краска. Надо же, не разучился смущаться.

-Так вы…

— Я все слышала, верно, — с готовностью подхватила я. — Особенно, знаешь ли, меня восхитила последняя фраза. Сколько страсти в ней, а любви! Элайв, я уверена, тоже оценила.

— Где она? — теперь у него пылали не только щеки, но и уши, и, кажется даже шея.

— А какая тебе разница? — наигранно удивилась я.

— Простите?

— Ну как же? Ты же сам ей разрешил — нет, приказал! — не возвращаться и идти на все четыре стороны, не так ли?

Краска почти моментально отхлынула от лица Бертрана, превратив его в мелово-бледное, точно у мраморной статуи.

— Я…

— Да-да?

— Где она, Анна, где? — глупец вскочил и запоздало стал оглядываться в поисках беглянки, я же равнодушно наблюдала за его суетой. Наконец, когда в глазах уже зарябило, я махнула рукой и принц против воли присел на землю около погасшего костра.

— Она вернется, — помедлив, взглянула в искаженное лицо, — по крайней мере, обещала. Но то, что ты сделал, это непозволительно, абсолютно непозволительно! Разве она виновата, что является тем… кем является?!

— Я просто… я виноват, — тихо, с усилием прошептал Бертран. — Я не думал, что…

— Вы причинили ей боль, ваше высочество. Это непозволительно не только в отношении ведьмы, это правда, но с ней — особенно.

— Как у вас, леди Анна? С королем? — с внезапным интересом спросил он.

Я вздрогнула:

— Это другое.

— Почему?

— Да какая разница, почему? Ты, наивный ребенок, тебе не понять… — я не закончила злую фразу, но на ум неожиданно пришло, что он не мог понять… всего лишь женскую глупость. И зачем ему это? Странные расспросы, когда Элайв нет рядом.

— Я не ребенок! — вскинулся принц.

— Прокляну, — шутливо пригрозила я, — если еще раз заикнешься о Ричарде. Мне, видишь ли, и так несладко.

По-видимому, угроза все же была принята к сведению — принц несколько минут молчал, наверное, обдумывая что-то, а затем тихо произнес:

— Я хотел спросить не о Ричарде.

Вот это уже странно.

— А о ком?

— Если бы… на месте тебя и короля… Были я и она… Элайв поступила бы так же? — выпалил он.

Что он несет?! Какого черта?

— Ты собрался жениться?

— Нет, но… я первый задал вопрос, — голос его звучал глухо и напряженно. — Ответь.

Я честно призадумалась:

— Не знаю, сложный вопрос… Элайв совсем другая. Да и ты — не Ричард.

Он рассмеялся:

— Приму это за комплимент. И все же?

— Наверное… если ты таким образом предашь ее… Именно так она мстить не станет, но… Я не знаю. К чему такие вопросы, Бертран, я действительно не понимаю!

— Просто любопытно.

Тема, очевидно, была закрыта, но добавила мне новый повод для беспокойства. Впрочем, стало несколько легче, когда на рассвете бледная и растрепанная ученица показалась на тропинке, ведущей из леса.

На платье кое-где налипли сухие веточки, в волосах запутался сухой лист, но в целом вид был достаточно приемлемый, а самое главное — спокойный. Жестом отстранив бросившегося ей навстречу принца, она несколько растерянно взглянула на лошадей. Своего коня у нее по-прежнему не было, а с принцем ехать… уж увольте.

— Я рада, что ты вернулась, Эл, — тихо сказала я ей, подойдя ближе. — Спасибо.

Она невнимательно кивнула, все еще погруженная в свои мысли. Думаю, что мне верно удалось определить ее замешательство:

— Ты не против поехать со мной, на моей лошади? — с улыбкой предложила я.

Разумеется, Бертран не мог не вмешаться:

— Позвольте…

— Не позволю, — и тихо добавила. — Тебе лучше сейчас вообще ее не трогать. Себе дороже, знаешь ли.

Он понуро кивнул и вскочил в седло, не забывая все же ежеминутно оглядываться.

— Так что, ты не против? — повернулась я к Элайв.

Она кивнула:

— Разумеется, нет.

— Тогда садись — и в путь, — честное слово, я была настолько рада возвращению ученицы, что на фоне их с Бертраном ссоры чувствовала себя неуместно веселым человеком, по какому-то недоразумению забредшим на бедные похороны.

Смотреть на их постные лица не было никаких сил. Тем более, что ситуация начинала меня откровенно веселить — забавный нам предстоит остаток путешествия, и прятать улыбку не было никакой возможности.

Между прочим, из-за этой улыбки я имела все шансы рассориться со страдающей парочкой на веки вечные. Действительно, у них тут такая драма, а у меня хватает наглости над ними потешаться!

Причем, если кислую мину Бертрана я имела счастье наблюдать, так сказать, воочию, то недовольные взгляды Элайв, сидящей за моей спиной, я просто ощущала физически.

И как на платье дыр прожженных не появилось, удивительно!

— И как мне держаться, Антарес? Я, наверное, скоро свалюсь!

Я удивленно обернулась, и девушка, действительно, едва не упала от этого резкого движения.

— А как ты с Берт… то есть, как ты раньше ездила?

— Ну не могу же я вцепиться тебе в плечи?

Я кивнула:

— Ты права. Сломаешь еще, — так, с ехидством надо что-то делать.

— Я серьезно, — насупилась она.

— Я тоже.

— Так ты не ответила… мне что, веревкой себя к спине привязывать?! — возмущению ее не было предела.

На беду, громкий возглас услышал Бертран, и, разумеется, не преминул прийти на помощь:

— Может быть, я могу помочь?

Ответ, естественно, был ожидаемо категоричным:

— Нет!

Разумеется, бедняга расстроился. Нужно было как-то спасать ситуацию, пока он не стал настаивать и меж ними не разгорелась новая ссора.

— Просто держись за край моего платья, Элайв, — лукаво сказала я, вспоминая первый наш визит во дворец. Как же это было недавно… и как безумно давно.

Ученица, судя по всему, тоже вспомнила. Впервые за день она улыбнулась по-настоящему:

— Надеюсь, ты не собираешься падать в обморок? Подхватить я тебя не сумею, тем более на скаку.

— Ты знаешь, в моем положении я ничего не могу тебе обещать.