Юные особи доинтернетного периода (джен)

– Когда ты перестанешь сюда таскаться, Сковородкин?

– Когда ты перестанешь делать вид, что тебе это не нравится, Чижикова?

Я закатываю глаза. Мне это давно не нравится, но достучаться до нахального Сашки нет никакой возможности.

Его фамилия Горшков, а моя – Куликова. Гражданка Горшкова, наша соседка по дому, работает на продуктовой базе, и в дни-месяцы тотального продуктового дефицита моя мама обращается к ней за помощью в добыче сгущёнки, мандаринов и колбасы. Горшковы живут в соседнем подъезде – и, как и мы, на шестом этаже. Наши балконы примыкают друг к другу, так что при желании мы можем перебраться из квартиры в квартиру на высоте восемнадцати метров от куцего газона без малейшего риска для здоровья. (Сашка Горшков проделывал это не раз, мотивируя свою эквилибристику тем, что забыл дома ключи). Вот и сегодня я было подумала, что он явился по тому же вопросу, и уже открыла рот, чтобы съязвить по поводу короткой памяти гениальных математиков, к коим Сашка себя причисляет. Но, нет – у него ко мне дело.

– Давно я не видел тебя в купальнике, – бесцеремонно констатирует он, окидывая взглядом мою фигуру в бесформенном спортивном костюме (я не ждала гостей на ночь глядя и потому не принарядилась).

– Ты сказал, по важному и срочному, – со скучным видом напоминаю я.

Сашка старше меня на два года, и лет семь назад мы ходили в одну и ту же секцию по плаванию. За эти годы его дежурная шуточка про купальник мне порядком поднадоела.

– Да, это важно, но не срочно. Короче, Анька, мне позарез нужны уроки английского! Подтянешь?

Сашка учится на мехмате со всеми вытекающими: море ума, океан амбиций, ни капли такта, мозги набекрень.

– Что, экзамен завалил? – спрашиваю я.

– Ага, – весело кивает он. – Марксистско-ленинскую теорию отменили, так что наши теперь все валятся на языках. Обидно не стать великим программером из-за какого-то там английского.

– Что значит из-за какого-то? – возмущаюсь я.

– Да ладно, ладно... Я в курсе – это вам не Паскаль и не Си, это язык великого Шекспира. Только я в нём, Анька, ни бум-бум. Глупо вылететь с четвертого курса из-за того, что не отличаешь Презент Пёрфект от Презент Пёрфект Континиус!

Я смеюсь.

– Ну, если ты владеешь такой терминологией, не всё ещё потеряно.

Сашка вальяжно опирается о входную дверь, потому что разговор происходит в коридоре моей квартиры.

– Терминологией владею, но что она означает – ни фига не знаю. Ну, так что, Ласточкина? Поможешь отстающим гениям?

– All right, – изрекаю я. – See you on Wednesday.

– Чего?

– В среду приходи, в семь, – я распахиваю входную дверь. – И приноси все свои институтские учебники.

– Нет, – возражает он, – то есть... ноу. В среду никак – у меня лабы допоздна. Давай в субботу. Это, как его... Сэтурдэй.

Гениальный программер, я вижу насквозь твою схему – и это с моим минимальным знанием Бэйсика в пределах школьной программы восьмидесятых.

– Исключено! По субботам Димка приходит в увольнение.

– Тогда в пятницу, – быстро соглашается он, собираясь уходить. – Да, и учти, Воробышкина, если тебе когда-нибудь понадобится крутой хакер – ну, у банка защиту взломать или там вирус какой занести в комп приставучего босса – звони, не стесняйся. Даже лет через сто.

Я киваю, но всё равно чувствую себя так, словно, продаюсь в рабство его маме за сгущёнку и колбасу.

– Пока, Кастрюлькин, до пятницы!

– See you on Friday, – отвечает он и уходит.

Мне кажется, для двоечника Сашка попрощался слишком бойко. Если пациент может успешно симулировать болезнь, можно ли притвориться, что не знаешь английский язык, размышляю я, слушая, как хлопают двери лифта.

* * *

Мой второй курс в университете проходит довольно успешно – учеба не напрягает, а в голове одна сплошная любовь. До одури романтичная, тайная и запретная. Димка исправно несёт свою службу на благо Родины, но ходит в увал почти каждые выходные. В армии он почти сразу отличился – спел на каком-то празднике что-то патриотическое под гитару, и с тех пор его служба стала сводиться большей частью к репетициям военного ансамбля, состоящего из таких же призывников-срочников-меломанов, как и он сам.

– Если бы не тумбочки и прапор, который ненавидит музыку – всё было бы клёво, – говорит он.

Это очень, очень некрасиво с моей стороны, но Димкины родители далеко не всегда знают о его увольнительных, потому что мои мама и папа по выходным уезжают на дачу, а я остаюсь дома – учиться, учиться и ещё раз учиться. Почему мне плохо учится на даче, на свежем воздухе? Иногда папа задаёт очень странные вопросы! Потому что мне нужно слушать бесконечные плёнки, чтобы улучшать произношение, ходить в институтскую «прослушку» и читальный зал – вот почему.

Суббота – мой любимый день недели. И самый лучший для изучения языка – во всём многообразии его применения. Practice makes perfect, говорят англичане: практика ведёт к совершенству. There’s always room for perfection – совершенству нет предела. И Димка со мной в этом полностью согласен.

– У нас в казарме все разговоры только о девчонках, – говорит он, когда мы в воскресенье утром сидим на моей кухне и лопаем кукурузные палочки, макая их в сгущёнку, добытую гражданкой Горшковой. – А после увольнений все хвастаются своими подвигами.

– И ты тоже? – спрашиваю я.

– Не-а, – врёт он и улыбается, как кот, наевшийся сметаны.

– А зачем ты взял мою фотку?

– Чтобы ты всегда была со мной.

Ага. Только когда я в последний раз приходила навестить его в военную часть, незнакомый мне дежурный на проходной по-дружески улыбнулся и сказал: «Черкасов в столовой, ждите!»

– Анюта, в следующие выходные я не смогу прийти, – жалуется Димка, – мы будем петь и играть на свадьбе дочки полковника.

– Пойду в прослушку и читалку, – вздыхаю я. – Или поеду с родителями на дачу. Или назначу Сашке дополнительный урок на субботу. У него зачёт на носу.

Димка делает вид, что ему всё равно, но потом всё-таки бормочет сквозь зубы:

– Пристрелю я его.

Я возмущённо фыркаю.

– Должна же я на ком-то тренировать свои педагогические навыки.

– То есть Сковородкин выступает в роли жертвы?

– Точно!

– И когда у него зачёт?

– Через три недели.

– Ладно, пусть живет, – усмехается Димка.

– Ну, и летом.

– Слушай, Анюта... Назначь ему уроки на субботу, и я тоже буду заниматься, – предлагает Димка. – С ним на пару! Давно хотел выучить английский.

– Нет, мы лучше с тобой в индивидуальном порядке, – отвечаю я. – Вот отточу своё мастерство на Сковородкине, и... как объясню тебе Презент Пёрфект!

Димка смеется и лезет целоваться. У нас воскресная языковая практика.

* * *

– Нет, Поварёшкин, не придумывали англичане эти правила тебе назло, – с раздражением повторяю я. – Правила просто есть.

– Хорошо, зачем тогда они придумали столько исключений? – спрашивает Сашка с кислым лицом.

Я рычу от злости.

– Скажи, это ты придумал в русском шесть падежей и три склонения?

– Шесть чего и три чего? – переспрашивает Сашка.

Я обречённо вздыхаю. Горшков не притворяется – он и правда ни бум-бум. Горшок. Столица Камбоджи. Не представляю, как он может быть математическим гением? Какой тут Презент Перфект к чёрту Континиус! Мы намертво застряли на «to be or not to be». Обучить иностранному языку человека, который патологически не отличает подлежащего от сказуемого, практически непосильная задача – по крайней мере, для такого бездарного педагога, как восемнадцатилетняя я.

– Сашка, если ты хочешь сдать зачёт, вызубри хоть что-нибудь, – уговариваю его я, будто мне этот зачёт нужен позарез. (Может, оно и так – я чувствую свою ответственность за будущее отечественной математики.)

– London is the capital of Great Britain, – чётко произносит он.

– Нет, неправильные глаголы!

– Я выучу. Если ты меня поцелуешь.

Я краснею от такой наглости.

– Знаешь, что...

– Что?

– The lesson is over!

– Как оувер? Мы же только начали? Да пошутил я! Как его там, это... сорри, – улыбается он. – Ты же меня знаешь! Я безобидный.

У нас впервые урок в субботу, впервые моих родителей дома нет и не предвидится, и Сашка не торопится уходить. Мы второй час долбаем неправильные глаголы и учимся читать тему «Мой день». Мой день испорчен. Горшков мне жутко надоел вместе со своими неправильными шуточками и неправильными глаголами. Он принадлежит к тому типу людей, которых невозможно выгнать – они не понимают намёков, они чувствуют себя в своей тарелке в любой обстановке, плюют на условности и не замечают, что навязываются.

– Ладно, Анька... Не буду тебя больше мучить! – восклицает Сашка, и я вздыхаю с облегчением. Но, видно, рано, потому что он продолжает: – Давай по чаю!

Мы пьем на кухне чай, и Сашка охотно делится со мной своим видением развития науки и техники на ближайшие сто лет.

– Знаешь, скоро учить языки вообще не нужно будет – я придумаю такую программу, чтобы все сама переводила. Представляешь, у тебя наушник с микрофоном, и у собеседника тоже. Ты говоришь, по-русски, а он... да хоть по-каковски. И у каждого в ушах родная речь. И все благодаря мне!

– Ага, – я иронично улыбаюсь. – Получается, что учителя иностранных языков вообще будут не нужны?

– Получатся, так... А вот программисты наоборот. И вообще, что вот это? – он указывает на стопку словарей, которые просочились даже на кухню. – Будет так: берешь карманный компьютер, произносишь слово, или сразу предложение, или весь текст – и он тебе все переводит. И никакой мороки с Презент Пёрфект.

– Зачем же ты тогда английский учишь?

– Так чтоб зачет сдать!

Я задумчиво подпираю рукой щёку.

– А что ещё ты придумаешь?

– Такую программу, чтобы загружала знания прямо в голову. Берёшь солидную такую базу данных – и сливаешь её в мозг, снабжённый чипом.

– Чем снабжённый?

– Эх, ты, подлежащее-сказуемое. За чипами всё будущее. Большое в малом. Вот, представь, – Сашка оживляется, его глаза горят маниакальным блеском, – в запястье вживляется чип, в глазную оболочку – тоже, ты потёрла запястье – и смотришь кино. Без всяких телевизоров.

– Придумаешь, тоже... А как же в компании смотреть и дружно смеяться?

– Для этого делаешь проекцию на стену, – он вскакивает, машет руками, – и вот я в Нью-Йорке, а ты в Лондоне, но мы друг друга видим – в трёхмерной проекции, как будто в одной комнате сидим, вместе смотрим комедию и ржём. Ну, как перспективка?

– Даже не знаю...

– Да, и, естественно, никаких книжек, никаких школ – виртуальные уроки и электронные учебники.

– И учителя тоже электронные?

– А то!

– И друзья электронные?

– А почему нет?

– И... всё остальное тоже?

– Нет, – усмехается он, – еда, секс и дети должны быть настоящие.

– Фу-ух, успокоил. А то я уже представила себе, что жую чип. И всё-таки... Знаешь что, Сашка – я не буду больше тебя учить.

– Почему?

– Чтобы ты провалил английский, вылетел из института и ничего такого не изобрёл.

Сашка смеётся.

– Тогда это изобретёт кто-нибудь другой, и вся слава достанется не мне. Прогресс – штука неизбежная. Ладно, не парься, – миролюбиво заключает он, – это всё будет, может, лет через сто. Или двести. Наши правнуки к тому времени улетят жить в другие галактики. Как по-английски «галактика»?

– Galaxy.

– Прикольное название. Для какого-нибудь прибора электронного.

Мы допиваем чай в тишине. Я представляю, что в запястье у меня чип, а в голову мне «сливают» базу данных за пять курсов института, и болезненно морщусь. У меня в ухе микрочип, в который Димка прямо со свадьбы полковничьей дочки поёт что-нибудь весёлое... Я усмехаюсь.

– Ладно, Тарелкин, приходи во вторник.

– Ага, – он вытирает руки о джинсы. – See you on... как его? Tuesday, вот!

– Неправильные глаголы...

– Окей, но только левую колонку.

– А вдруг когда-нибудь все эти чипы откажут, и тебе придётся поговорить с настоящим англичанином?

– И что я ему скажу – drive-drove-driven? Нет, я у него спрошу: «To be or not to be?» Слушай, лень мне на лифте ехать. Я пойду через балкон. Ну, пока, Зябликова, – бормочет он на прощанье. – Go-went-gone.

Сашка машет рукой и скрывается на балконе. Через несколько секунд я слышу, как хлопает балконная дверь соседней квартиры. Убираю чашки, в задумчивости возвращаюсь в гостиную и окидываю взглядом многоярусные книжные полки. Мне нравится, как завораживающе шуршат книги, когда я их листаю. Но не нравится сидеть часами в холодной библиотеке... Представляю себе всю мировую библиотеку на одном чипе – огромную и доступную. Многое в малом? Мне кажется, я там заблужусь...

Я люблю писать бумажные письма – правда, они не всегда доходят до адресата. И люблю уроки английского. Натягиваю пальто, хватаю сумку со студенческим билетом и топаю в институт, чтобы сходить в прослушку и на бобинном магнитофоне в который раз послушать, как какой-то англичанин с оксфордским акцентом рассказывает о комедиях Шекспира. Возможно, когда-нибудь я смогу слушать аутентичную иноязычную речь, не выходя из дома – если Сашка воплотит свои мечты – а пока выбегаю под дождь и лечу на автобусную остановку.

Будет это или нет? Врун он, конечно, и придумщик, этот Сашка – слишком уж его идеи неправдоподобны. Заскакиваю в автобус и думаю: что бы там ни было, да здравствует Шекспир, который сквозь века заставляет нас задуматься о вечном.