И вот я здесь (джен)

— Подумаешь, поделился, — удивился Геллерт. — Ну поделился и поделился, чего такого-то. Прямо смешно уже стало. Как будто я не человек, а изверг какой-то, который убивает и травит магглов.

Кикимер на эту, безусловно, красноречивую тираду только поднял совсем уже не презрительный взгляд.

— В Англии хозяева никогда бы так не сделали. Есть наравне с Кикимером — значит, стать равным Кикимеру, а это величайший позор.

— Нифига, — покачал головой Геллерт. Он не понимал, чего позорного в знакомстве с домовиками. У него в школе (ах, о это веяние ностальгии, которое порой заставляет грустно вздыхать), была колония домовиков, которые жили при школе, а взамен готовили и убирались. Домовики были крутыми ребятами, и самым верхом крутости считалось дружить с домовиком. Геллерт был ребенком излишне активным и целеустремленным, потому с домовиками скорешился быстро. Именно они научили восьмилетнего ребенка пить абсент (который на самом деле оказался лимонадом "Тархун"), курить карандаши и материться, как портовый грузчик; причем третье у него выходило лучше всего.

— Да ладно, что как неродные-то? Человек человеку брат, а домовик человеку тем более, — важно произнес Геллерт, высоко задрав вверх указательный палец. — Тем более я тут задержусь ненадолго — скоро до Альбуса дойдет, что тишина в его кабинете не предвещает ничего хорошего, и ринется сюда. При всем моем к нему уважении мне к нему в кабинет ну очень не хочется.

— Это верно, — тихо вставил Кикимер. — Кикимер никогда не любил старого бородатого любителя магглов.

— Ну, что, будешь яишенку? — поинтересовался Геллерт и эффектно подхватил попытавшуюся было упасть вилку. Кикимер кивнул и сотворил из воздуха корзину пирожков, лимонад в стеклянной бутылке и яблоневую наливку.

— Откуда товар? — многозначительно спросил юноша и ухмыльнулся.

— Откуда надо, — отрезал Кикимер и неожиданно для себя продолжил. — Есть тут один кадр, он тут часто ошивался, из ихнего Ордена. Мерзкий человечишка, но наливка хорошая.

— Ты смотри, — Геллерт покачал головой. — Такие во всем будут пытаться обмануть, и подворовывать, и подворовывать... Осторожней, в общем.

— Кикимер понимает. Кикимер тоже может предупредить — Тот, Кого нельзя называть, ищет тебя. Он зол и разъярен, он мобилизовал все силы, а этот дом — единственное место, куда ему нельзя.

— Я приму к сведению, хотя, по мне, этот нарик куда больше треплется, чем убивает, и обезвредить его — раз плюнуть.

— Геллерт Гриндевальд не должен так говорить: у Темного лорда везде глаза и уши. Темный лорд — опаснейший маг в Британии...

— Которого победил годовалый младенец? Серьезно? — юноша хмыкнул. — Это уже начинает походить на сказку. Представляю: огромная толстенная книжица с изображением этого мелкого и надпись типа "Гарри Поттер и Философский Камень", к примеру. — Темный Лорд злой, жестокий и опасный волшебник, в искусстве убивать ему нет равных...

— Для того, чтобы убивать, большого ума не надо. Знай, кричи "Авада Кедавра" и пуляй во все стороны. Он что, кроме Непростительных, вообще ничего не знает? Готов спорить на собственную ногу, что этот Гарри победит его простым Разоружающим.

— Все не так просто, — покачал головой домовик и хлюпнул носом-рыльцем. — Темному Лорду подвластна сильная магия, злая магия... хозяин Регулус лишил его одной части злой магии, но Кикимер не выполнил приказ хозяина, Кикимер не может, Кикимер плохой...

— Какой приказ? Кто такой Регулус?

— Хозяин Сириус сбежал, скатертью дорога, он был плохой мальчик, он разбил своим беззаконным беспутством сердце моей хозяйки*. А хозяин Регулус был истинной гордостью семьи, знал свой долг перед именем Блэка, знал, в чём величие чистой крови. Много лет он беседовал с Тёмным Лордом, который собирался вывести волшебников из тени, чтобы они правили магглами и маггловскими выродками. А когда ему исполнилось шестнадцать, хозяин Регулус присоединился к Тёмному Лорду. Он так гордился, так гордился, так счастлив был послужить.… И однажды, через год после вступления в ряды, хозяин Регулус пришёл на кухню, чтобы поговорить с Кикимером, — Кикимер вошел в раж, он все говорил и говорил, и Геллерт с ужасом осознал, что навел эльфа на его любимую тему. Тем временем на улице что-то заскрипело, и он ясно услышал хлопок аппарации. Надо было торопиться.

— И что? Твой хозяин спрятал кре… эту часть?

— Хозяин пожертвовал собой и отдал медальон Кикимеру, но Кикимер не смог выполнить приказ хозяина, Кикимер не смог уничтожить медальон!

— Хочешь, я уничтожу его сам, заберу его? — Юноша улыбнулся так невинно, как мог. — Поверь, я тоже занимаюсь этими делами, и чем больше частей я уничтожу, тем раньше Волди лишится всех своих сил. Ты ведь отдашь мне его?

Долгие пять минут Кикимер колебался, но затем он коротко кивнул и через мгновение появился с красивым старинным медальоном, украшенным змейкой из драгоценных камней. Домовик протянул его Геллерту, и тот взял холодный металл в руку.

— От него так и тянет темной магией, я это на шею надевать не собираюсь, — юноша сунул крестраж в карман мантии и обернулся на звуки шагов. В доме оказался Дамблдор.

— Мне кажется, я тебе точно сказал, что ты должен быть в Хогвартсе. Пойдем быстрее, — Геллерт дернулся в сторону выхода, но Альбус по праву сильнейшего подцепил его за шкирку и потащил на улицу.

— Мне там не нравится, — оправдывался он. — На меня глазеют эти идиотские портреты, как будто я не человек, а экспонат какой-то. К тому же это времяпровождение совсем нерационально, за это время я мог бы сделать много чего полезного. Крестражи поискать, например.

— Ага, конечно, крестражи, — парировал Альбус. — Я чуть не погиб, когда уничтожал один, а ведь я тебя старше, опытней и знаю больше заклинаний. А если до тебя доберутся Пожиратели?

Он трасгрессировал и оказался на опушке Запретного леса, откуда пошел прямиком к замку, таща за шиворот Геллерта и выговаривая ему много чего интересного, хорошего и доброго. Юноша лишь только вздыхал: за эти сто лет характер друга слишком уж испортился. Впрочем… Что ему ругательства? Нравится Альбусу ругаться, пусть ругается. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы Бузинные палочки не отбирало. Процессия двигалась все дальше, пройдя через ворота и войдя в замок. Вот уже позади Большой зал и многочисленные коридоры. Перед Геллертом возникла огромная горгулья около винтовой лестницы. Он вздохнул — выход совершенно не виделся.

— Альбус, ты ведь поможешь мне с этими детьми? Вот, Мэри МакКабен, ее родители не собираются отпускать в школу, а куда уж мне до твоей прирожденной дипломатии… — Альбуса потрепала за плечо та МакГонагалл, и он невольно отвлекся. Естественно, Геллерт этим воспользовался: он рванулся, аки спринтер на старте, и побежал прочь, путаясь в полах развевающейся мантии. Ни Альбус, ни МакГонагалл ничего не заметили.

Геллерт бежал, как говорится, туда, не зная, куда: он петлял по пустынным коридорам древнего замка, перебегал по лестницам и старался запутать след. Юноша уже даже не считал, сколько раз он поднимался по этим лестницам, ибо они двигались, и двигались, презрев всякую логику и законы физики в придачу. Оказавшись рядом с огромной картиной, изображающей троллий балет, Геллерт оперся о стену и понял, что больше не может бежать. Скорее всего, Дамблдор уже заметил его отсутствие, а значит, он скоро будет здесь.

— Мне нужно место, чтобы спрятаться. Мне нужно место, чтобы спрятаться, — прошептал он и начал вертеть головой в поисках хотя бы мало-мальски подходящего укрытия.

Неожиданно его взгляд зацепился за маленькую дверку в стене, которую он, видимо, не заметил. Геллерт пожал плечами и открыл дверь.

Зрелище, представшее его глазам, было прекрасно и неописуемо. Он оказался в огромном зале, полностью заполненным какими-то вещами. Комната была нагромождена шкафами, из приоткрытых дверей которых выглядывали книги в черных обложках, древние фолианты с насквозь прогнившими страницами, вещички, веявшие проклятиями, золотые побрякушки и прочие безделушки. Очевидно, именно сюда все хогвартские школьники сбрасывали ненужные вещи. Ненужные, да и запрещенные тоже: у скелета, затиснутого в буфет, было пять ног.

Юноша опустился на покосившуюся табуретку и отдышался. За стенкой были слышны шаги, которые, впрочем, смолкли вдалеке.

— Повезло-то как.… Наверное, здесь, на этой Великой Хогвартской Свалке, меня никто не догадается искать.… Искать. Подождите-ка… — внезапно юноше пришла в голову одна очень занимательная мыслишка. Нарик Волди был в школе, когда пытался устроиться на работу, когда он возвращался, он вполне мог оставить в школе что-нибудь ценное, кусок души.… Но где? Геллерт тоскливо оглядел захламленную комнату. Искать — не переискать.… А «Акцио» даже пробовать стыдно — видно же, что на крестражи оно не действует. А искать долго…

Геллерт серьезно призадумался. В принципе, каждый крестраж защищен от Манящих чар, но не от их вариаций. Значит, нужно создать особую модификацию чар, специально для крестражей, которое обойдет блок. Замыкать его на руны или же ограничиться латиницей? Впрочем, он решил не выпендриваться и просто приманить крестраж: чары были его коньком, его любимым предметом наравне с трансфигурацией, но, в отличие от трансфигурации, чары были его любимым хобби. Если в трансфигурации он был силен, то Чары он обожал и посвящал им почти все свободное время. В классе в восьмом, еще до исключения и всей этой подставы, он даже начал было писать докторскую диссертацию о придумывании заклинаний и использовании рун в Чарах. Докторская диссертация, написанная четырнадцатилетним на тот момент Геллертом, могла гарантировать ему поступление в любой европейский магический университет. К сожалению, он ее не дописал. Не успел. А все из-за этих старшекурсников, которые всегда выходят чистыми из воды.

— Так… значит, обойдемся латынью. Есть ли тут хоть где-нибудь латинский словарь? Акцио, словарь латыни! — из-за шкафа вылетел пыльный словарь, и работа началась. И тут же закончилась — «довесок» к Манящим чарам был составлен в момент. Как обычно, рассечь воздух и взмахнуть, стандартная формула, все самое стандартное…

— Accio pro anima! — из палочки Геллерта вырвался белесый луч света, который ушел куда-то вглубь комнаты и пропал из виду. Юноша пожал плечами — переборщил со стандартизацией, сейчас придется идти по траектории луча, потом еще проверять по магической ауре…

Луч вернулся назад, а вместе с ним к Геллерту подлетела серебряная старинная диадема, по-видимому, гоблинской работы. Подлетела и плюхнулась прямо в руки. Он приценился — налицо прогресс этого дилетанта в этой области магии. В отличие от медальона, диадема совсем не светилась темной магией, а невинно, если не сказать игриво, поблескивала своими рубинчиками, всем своим видом выражая покорность и готовность служить новому хозяину. Геллерт знал всю хитрость этого обманного хода — диадема Рейвенкло слишком уж ценная и известная. Любой маг, не знающий всей ее истории, сразу примерил бы ее на голову и погиб бы от заклятия. Ну, может, не погиб, но страху бы натерпелся точно. Или все же погиб — судя по плачевному состоянию руки Альбуса, образование в этой школе нулевое. Геллерт вновь сунул диадему под мантию и присел на край старинного буфета, на котором диадема и обнаружилась.

— Значит, осталась чаша… Чаша, чаша, чаша. Но где же она может быть? Скорее всего, он бы отдал ее своим псам-Пожирателям на сохранение, может, своим самым близким приближенным?

Неожиданно он понял. Он прекрасно все понял и ухмыльнулся. Кажется, он знает, где чаша. И для того, чтобы ее получить, ему понадобятся книги по менталистике. Много книг по менталистике…

* * *

— Что за ерунда? Откуда он взялся? — бушевал Гарри, оставшись один в комнате в доме Уизли: Рон и Гермиона все еще не проснулись, а он приехал слишком рано.

Его постигло величайшее разочарование: он считал Дамблдора непогрешимым, величавым старцем, хотя, что и говорить — ну не мог Гарри представить директора подростком, он словно родился уже в очках и с седой бородой. Профессор Дамблдор же всегда боролся против угнетения магглов, всегда не видел различия между статусом крови.… А тут такое. Гарри просто не мог поверить в то, что Дамблдор когда-то дружил с тираном и мечтал захватить власть над магглами. Глупо как-то, если честно. Глупо и иррационально.

Наверное, если бы он мог рассказать об этом кому-нибудь, к примеру, той же Гермионе, то сомнения бы развеялись. Рон бы покачал головой и как-нибудь оправдал Дамблдора (профессор был его кумиром), а Гермиона бы взвесила все за и против, подумала бы и решительно высказалась, причем правильно. Хотелось бы, но он так сделать не мог — ушлый Дамблдор, отведя его в сторонку, попросил его принять Нерушимый Обет, чтобы никому не рассказать.

Гарри лежал и тихо мучился, сгорая от желания рассказать хоть кому-нибудь тайну и разрываемый сомнениями. Вставало солнце. Миссис Уизли опять принялась кричать на кого-то внизу. Постепенно сон сморил его, и последней мыслью, пришедшей ему в голову, было «А что же все-таки у него с рукой».