Рассвет империи. Часть I: Иногда они возвращаются (джен)

— На самом деле, — говорил магистр-координатор, — всё сводится к простейшей антиномии. Чёрный или белый, да или нет, единица или ноль. Беда в том, что это отрицают как ситхи, так и джедаи. Все они пытаются выискать какой-нибудь третий путь.

— И на ёлку влезть, и зад не уколоть, — согласился Оби-Ван.

— Именно. А третьего пути нет, только самообман и иллюзии. Нельзя чуточку убить или немножко предать. Нельзя быть частично добрым или иногда милосердным... Вопрос в том, что простые антиномии вечно подменяют сложными — и ложными.

— Но Йода так и говорит. Или ситх, или джедай, третьего не дано.

— Не-ет. Йода говорит не так! Он говорит: или ты бесчувственный равнодушный болван, или ты полыхающий ненавистью ко всему живому маньяк. Ложная антиномия, понимаешь? Вместо выбора между добрым и дурным предлагается выбор между чувствами и их отсутствием.

— И чем он плох?

— Неисполнимостью условия. Разум и чувство — неотъемлемы друг от друга. Откажись от одного — не станет и другого. Даже дроиды, если заметишь, чем более наделены личностью, тем более способны на эмоции. Что хуже, из-за невыполнимости условия его жертвы оказываются в постоянном психологическом тупике: одни преследуют себя за каждое движение души, другие не позволяют себе оставаться спокойными ни на миг, но и те, и другие старательно нарабатывают тяжёлый невроз...

* * *

У ситха удалось выторговать не два — целых три дня. Он, конечно, изгалялся, как только мог, и Оби-Вану стоило огромного труда удержаться от слишком искренней реакции — но подождать согласился. Казалось, ему не так важно было убивать несчастных поселян, как дождаться всё-таки своего ненавистного недоубийцу. Чувство нереальности происходящего было похоже на шум в ушах после того, как вынырнешь после долгого погружения: вроде, и слышно всё, но словно через какую-то завесу. Так и сейчас: и ситх, и его телохранитель, и сам Кеноби, несомненно, были реальны — но их слова и поступки были абсурдны, неуместны в настоящем мире, словно их написал бездарный сценарист.

Утешало одно: канцлер и его люди понимали не больше, чем он, и так же терялись в догадках.

— Энакин живёт с Падме, — говорил он магистру-координатору.

Тот кивал, глаза его бегали по незримым строкам сообщений и отчётов, губы шевелились, отдавая неслышимые приказы. Он весь был там, в горячке боя, где рвутся корабли и горят хрупкие людские жизни. Зачем ему слушать глупого молодого мастера, не умеющего сладить даже с собственным единственным учеником? Но он слушал, внимательно и сочувственно, как кореллианский жрец слушает пришедшего к нему грешника. Иногда даже отвечал.

— Она хорошая женщина, мне жаль, что она связалась с моим дураком. Но она политик, и мне жаль, что мой дурак связался с ней. И это при том, что мне стоило бы волноваться о кодексе и его нарушении, о тёмной стороне, а не о том, что они из разных миров, и так же легко, как их пути свело войной, их пути разведёт миром.

— Разве Энакин стал более жестоким с тех пор, как они вместе? Или у него проснулась тяга к убийствам и пыткам?

— Нет, но... магистр-отшельник, он ведь убьёт, он запытает, он что угодно сделает, если в этом будет шанс на спасение, хоть малейший, а она будет в опасности!

— Как все ученики Йоды, ты выбираешь худший вариант и боишься его, забыв две вещи: что есть другие и что страх ведёт на тёмную сторону. Не только того, кто боится. Часто и тех, за кого боятся — тоже. Нет, это не парадоксы. Это правда жизни. Выбрав худшее, вы с упорством свидетелей Дженовы дожидаетесь его свершения, этим упорством подталкивая своих жертв к предательству, к жестокости, к убийствам... и, конечно, не разочаровываетесь.

Оби-Ван промолчал: он не умел возражать, когда магистр критиковал Орден. В его словах было многовато правды, хотя и поданной под таким углом, что она была вреднее всякой лжи. Он выворачивал факты наизнанку, ставил мир с ног на голову — но выходило точнее, вернее, очевиднее прежнего. В этом он походил на учителя Квай-Гона... интересно, они общались? Как-то ни разу не доходили руки спросить.

— Двое любят друг друга — что из этого может получиться? — продолжал тот, отдав очередной приказ (пальцы плели несуществующую паутину). — Ответов масса: семья, мимолётное приятное времяпровождение, трагедия, комедия, вечность на двоих, всё не перечислить! Что выбирает Йода и его ученики? Падение в бездну. И получают — неизменно — если не падение, то клейкие сети лжи, поломанные судьбы, исковерканные души, пожизненный приговор: лицемерие или смерть.

Это был удар по нему самому, и Оби-Ван не мог не парировать:

— Нельзя отдать себя кому-то одному и при этом оставаться защитником всех. Наше сердце должно быть свободно от привязанностей, чтобы быть заполненным сочувствием и состраданием.

— Мёртвые слова! — тот резко ударил ладонью по подлокотнику. — Твоё, твоё лично, Оби-Ван, сердце — оно свободно?! Или оно мало что забито дорогими тебе людьми под завязку, так ещё и пытается вместить ненужное чувство вины и тот домкрат, которым ты этих людей выбрасываешь вон?

— Дорогими мне людьми?

— Да. Разве ты не любишь своего ученика? Разве ты не любишь покойного учителя? Разве не тревожишься о сенаторе Амидале? Разве не поминаешь меня часто, то добрым словом, то не очень? Не замечаешь, что тот магистр стал заметно прихрамывать, а эта мастер заработала одышку, а падаван, который вечно занимает твой терминал, почему-то не пришёл? Или ты дожил до седых волос, но так и не усвоил, что любовь — это не обжимашки по углам и не беспорядочная копуляция?!

Ярость в его голосе была не только слышимой — она ощущалась тяжелым гулом Силы в ушах, дрожью воздуха, покалыванием в кончиках пальцев. Но в ней не было того, что Оби-Ван помнил по встречам с Дуку и с тем, другим ситхом. Только чистое, неразбавленное пламя, свет, разрывающий всякую тьму, плавящий зло, как огонь плавит воск. И возражать этому горению было невозможно. Но вот оно стихло, а магистр продолжил:

— Привязанность. Вечное пугало Йоды. «Отдавший жизнь одному, не сможет положить её за всех и вся», так он говорит. Ну, или «Одному жизнь отдавший, за всех и вся положить не сможет её, дамм», так, да? Клон никому не принадлежит, даже самому себе. Но скажи, могут ли они положить жизнь за что-то, кроме приказа? Пожертвовать собой просто так, по движению души, по зову Силы?

— Нет, — признал Оби-Ван.

— Нет, — согласился магистр. — И никто, вовсе лишённый привязанностей, не сможет. Ведь даже буква кодекса, которую так блюдёт мастер Вайтвор, даже она — привязанность. Даже Орден. И, как учит добрый мастер Йода, ради этой привязанности эти злостные грешники готовы пожертвовать всем, всё положить на её алтарь, всех растоптать. Убьют, запытают, что угодно сделают. Не так ли?

Он опять вывернул правду наизнанку, и вышло нечто... правдивее, чем правда. Оби-Ван почти ненавидел его за это — и не мог отказаться от того, чтобы снова и снова смотреть этот простой, как мир, фокус. Не мог не верить и не слушать, не мог изгнать его слова из своей памяти и смотреть вперёд просто и незамутнённо. «И если Кодекс скажет идти — пойти, и если Кодекс скажет убить — убить» Эти стихи древней присяги ему напомнил тоже магистр-координатор.

— Ты помнишь, с чего всё началось? — вдруг спросил он, чуть склонив набок голову. — Кто создал эти правила и постановил не привязываться?

— Магистр Атрис.

— Правильно. А помнишь, что вело её?

— Желание сделать невозможным повторение истории Экзара Куна.

— А что лежало в основе этого желания?

Оби-Ван пожал плечами. Каков бы ни был правильный ответ, он есть у магистра и тот озвучит его — иначе не спрашивал бы.

— Страх. Страх, что всё повторится, вот что. А тот, кто боится, всегда придумывает себе ритуал, ограждающий от беды. Ребенок верит, что чудовище не придёт, если перед сном чистить зубы и обязательно укрываться одеялом. Девушка верит, что изнасилования не случится, если не краситься и не носить короткую юбку. Джедаи верят, что никто не падёт во тьму, если не привязываться и не испытывать чувств. Вечная эвристика связанности, чтоб её!*

— Как-то грустно считать, что вековые порядки строятся на логической ошибке...

— Грустно — строить на этих порядках свою жизнь. И ломать об них чужие.

* * *

Астродроид рассчитывал курс до Райдонии, а Оби-Ван всё крутил в голове этот проклятый разговор.

«Эмоции, эмоции, эмоции... ты видел хоть раз, чтобы ситх в бою не был спокоен, как табуретка?»

Не видел.

«Тьма тем и страшна, что не оставляет ничего человеческого. Только пустоту. И вот эту пустоту...»

Он помнил. До сих пор, десять лет спустя, помнил абсолютную пустоту в красно-жёлтых глазах твари, рассеянно помахивавшей клинком у него над головой. Бездна под ногами — и такая же бездна напротив, собранная в подобие живого существа. И то же — в Дуку. Та же надменная пустота, холодная, как ей и положено, и губительная.

«Если свету надо дать себя сожрать, задумайся, а свет ли это?»

А это уже учитель Квай-Гон. Рассуждал о какой-то забавной секте, помнится.

Нет, правильно Оби-Вана сослали когда-то на плантации как приверженного тьме. Правильно, и зря учитель его оттуда вытащил: летит сейчас его ученик и предаётся самым неджедайским помыслам.

Вдобавок, позволяет себя покусывать горькой ненависти и жажде мести, потому, что стоило вспомнить учителя — вспомнилась и его смерть. Чертовски нелепая, неправильная.

«В наше время джедаи не умирают от мечей ситхов», — кто это сказал? Ади Галлия, кажется.

Она стояла с сухими спокойными глазами и смотрела в огонь, пожиравший тело Квай-Гона, и никаких запретных чувств на её лице не было. А в сердце?

Был ли хоть кто-то в Ордене, безупречный перед законом?

«Йода и Вайтвор, пророк его».

До точки выхода оставалось семь часов.

Оби-Ван привычно заклинил руль, положил на него руки, упёрся в них лбом и приготовился спать.

Во сне он был стар, а вместо Алдераана кружилось, крошась, астероидное поле повышенной плотности.

И он говорил мальчику, до смешного похожему на Эни в пору его детства: «Мальчик, убей Лорда Ситхов».

А мальчик кивал, зная, что Лорд Ситхов — его отец. Энакин. Мальчик кивал, потому что верил: учитель задал ему джедайскую загадку. Убей Лорда Ситхов, сказал он. Он говорил: Лорд убил его отца. Теперь мальчик убьёт Лорда и вернёт отца. Так просто...

А Энакин лежал в огне, и Оби-Ван говорил ему: «Ты был мне как сын. Ты был мне как брат. Я любил тебя», и слушал его крики, и смотрел на него — и сквозь него смотрела пустота.

Во сне всё кончилось хорошо, и мальчик вырастил новый Орден, без глупых запретов и мудрых ограничений, без отживших предрассудков и неустаревающих знаний, и Орден пережил годы гражданской войны, и гибель четверти Галактики от рук пришельцев, и ещё чёрт знает сколько лет новой гражданской войны...

И только насмешливый голос учителя Квай-Гона упрямо спрашивал:

— Оно того стоило, а, Бенни? Как думаешь?

*психологическое явление, одна из эвристик (шаблонов мышления), частный случай эвристики доступности; вкратце её можно описать так: человек считает связанными между собой те события, которые ему легче мысленно совместить. Например, человек в хорошем костюме чаще будет сочтён богатым и успешным, красивая женщина — замужней. Действует оно и шире: например, каждый учебник содержит пример с незнакомцем, тёмным переулком, мини-юбкой и изнасилованием или смертью в автокатастрофе и алкогольным опьянением. Эвристика связанности (как и прочие эвристики) часто ведёт к ошибочным выводам: например, на самом деле по меньшей мере 85% изнасилований совершается в помещении, например, на квартире, и хорошо знакомыми жертве людьми, с трезвостью и смертью на дороге процент поменьше, но тоже заметный.