Один из нас (джен)

Ночь была темная и бурная. Вспышки молнии озаряли верхушки деревьев Запретного леса.

В тишине кабинета Фоукс клевал скорлупу каракатицы. В камине зажегся огонь, но Дамблдор не обернулся.

— Присаживайтесь, Ремус, — голос директора был привычно успокаивающим.

Ремус опустился в мягкое кресло.

— Рад, что вы откликнулись на мою просьбу. Тем более, в записке я не разъяснил, почему хочу с вами встретиться. В общем-то, мне следовало самому прийти к вам.

— Спрашивайте, что угодно, — Ремус покорно склонил голову.

— Не считаю себя вправе. Когда придет время, вы расскажете мне все, что хотели.

Дамблдор положил перед ним свиток.

— Ваше разрешение на встречу с Сириусом.

Ремус съежился, глядя на свиток, словно пред ним была змея. Он не готов к встрече, понял Дамблдор. Что, если и его жизнь сломана поступками Сириуса?

Казалось, ответ уже не последует. Дамблдор отошел от стола и занялся Фоуксом, но Ремус не сделал попытки притронуться к свитку.

— Спасибо за вашу внимательность ко мне, но я едва ли воспользуюсь этой возможностью.

— Вот как? — блеснул очками Дамблдор.

Ремус побледнел, сцепил пальцы и слегка отодвинулся от стола.

— Не стоит, профессор. Вы только за этим меня звали?

— Очевидно, что только за этим, — согласился Дамблдор. — О дальнейших планах вашей работы для Ордена, думаю, не имеет смысла сейчас говорить.

— Разумеется.

Теперь они не скоро увидятся.

* * *

Сириус хлестнул себя по щеке. Много часов без сна: было страшно сомкнуть глаза. Шатался из угла в угол. Казалось, если посмотрит под ноги, снова увидит трупы.

Перед глазами стояло страшное, походившее на маску лицо Джеймса. И рядом с ним — Лили, такая же строгая, ледяная, вытянувшаяся, словно по струнке. Сириус вообразил их так явственно, будто стоял над ними. Тела лежали друг рядом с другом, ладони были аккуратно вывернуты наружу, виднелись голубые вены на руках.

Ему начал чудиться запах могильного склепа. Точно такой же, как в гробнице, где похоронен отец.

«Сириус сбежал вниз по лестнице, но на последней ступеньке остановился.

— Если бы вы меня слушали! Но вы даже и мысли не могли допустить, что я понимаю больше вашего! Да, матушка? И кто теперь прав? Вы видите, кто такой Волдеморт, понимаете, что он делает с людьми?!

— И что вы в своем Ордене сделали, чтобы помешать? Одни разговоры? А Регулус пытался что-то предпринять и оступился, пока ты якшался непонятно с кем!

Отец выглянул из кухни. Он посмотрел на сына, и у Сириуса дрогнуло сердце. Сколько любви было во взгляде. Всегда казалось, что Регулус стоял между ними — а теперь его не стало. Сириус простил отца в ту же секунду. За глупость, за предрассудки, за тяжелый неуправляемый характер. В конце концов, предубеждение против родителей увело его из дома.

Их молчаливый диалог остался не замеченным матерью. Она продолжала кричать, надрываясь.

Челюсть сжалась до боли при этом воспоминании.

— Сдохнуть бы сейчас, да и этого нельзя… Нет, я не могу умереть, пока не отомстил…. — он говорил вслух: так получалось обуздывать отчаяние. — Я не отомстил! Слышите, вы!

Сириус подскочил к двери и дернул ручку. Он находился в каменном мешке, из которого нет выхода. Или один — прямиком в Азкабан.

Петтигрю разгуливает на свободе! Может быть, сбежал из Британии! Подперев дверь спиной, Сириус несколько раз в бессильной злобе ударил по ней ботинком. Полегчало.

Впрочем, не такой уж Петтигрю и предатель, он наполнил смыслом свою маленькую жизнь. А что сделал Сириус?

* * *

В кабинете горела одна свеча. Приторно-желтый свет согревал лоб и щеки, густые черные тени очерчивали жилистые руки.

Барти Крауч-старший читал запись допроса Барти Крауча-младшего.

Он изучал дело вот уже сутки. Сидел, скорчившись над бумагами. Стол был завален пергаментными свитками и разными служебными записками, а дело сына аккуратно лежало в стороне.

Нет, папка было тоненькой, микроскопической по сравнению с делом Лестрейнджей. Но он никак не мог заставить себя довести все до конца.

В дверь коротко постучали. Крауч подпрыгнул на месте и безуспешно попытался спрятать папку.

— Мистер Крауч, Альбус Дамблдор в допросной, велит позвать вас.

У Крауча отлегло от сердца.

— Ступай, скажи, что я сейчас буду.

Дамблдор всегда слишком много себе позволял. Однако Крауч не чувствовал в данную минуту беспокойства на его счет. Ну, пытается Дамблдор что-то доказать — а дальше? Метит в кресло министра? Не получил его раньше и сейчас не добьется.

У Крауча возникло почти непреодолимое желание бросить все. Он всю жизнь воздвигал памятник закону. Не существовало полутонов, вопросов, разных трактовок преступления. Только порядок. Но теперь не было сил привести к нему даже мысли.

Отчего он не начал заниматься делом сына? Протокол задержания был составлен, как полагается, свидетелей допросили другие следователи. Оставалось выбить признание и назначить время суда. Несколько раз он перекладывал свои обязанности на Муди.

Казалось очевидным, что сын заслуживает высочайшей меры наказания. Но появились сомнения, основанные на чувствах. Это нужно было пресечь.

Не давало покоя одно: кто допустил роковую ошибку? Он или сын?

Как некстати сейчас было появление Дамблдора.

* * *

Сириус пытался расплакаться, как ребенок, которому не дают желаемое — но не получалось.

— Никто не простит мне их смерть. Ну и пусть не прощают, пусть убьют меня, пусть дементор высосет из меня душу. Я виноват, я больше всех… Слышите, вы! Убейте меня! Только настоящего предателя вам не найти без меня. Да я, может быть, больший предатель, чем он, но только я могу найти его. Эй, вы, выпустите меня! Выпустите меня! Я найду его! Скормите меня тогда дементорам вместе с ним! Скормите нас дементорам!

Дверь отворилась. Сириус посмотрел на занесенный кулак и осознал, что больше не лежит на полу и уже какое-то время колотит в нее. Он отступил назад, разглядывая ссадины на руках.

— Прекрати орать, — произнес охранник. — Дамблдор велел отвести тебя в допросную.

— Дамблдор? Причем тут он?

— Поторапливайся! — два аврора зашли в камеру. Один толкнул растерявшегося Сириуса в спину. — Живее!

Его потащили по длинным узким коридорам с неприятно шершавыми оранжевыми стенами.

А может, он свихнулся? Перепил накануне, и его снова лихорадит? Всякое бывало.

Что, если он так боялся гибели Лили и Джеймса, что наваждение последних дней — это только затянувшийся кошмар? Он страшился смерти до ужаса, он был в постоянной панике после исчезновения Регулуса, после кончины отца, иногда он боялся сомкнуть глаза ночью — боялся потерять над чем-то контроль. Он часто срывался к Лили и Джеймсу, опасаясь, что упустит момент.

Вероятно, он помешался в один из таких моментов и все происходящее ему только чудилось.

Сириусу лишь казалось, что его заводят в допросную, что ставят перед большим деревянным столом. Что в камеру входят Крауч, Муди и Дамблдор.

Он начинал ненавидеть Дамблдора за то, что только его осуждения и боялся. Муди он знал давно, но теперь тот был от него бесконечно далек. Словно они действительно воевали на разных сторонах.

Муди сел на край стола, покачивая ногой.

— Это что-то вроде психологической пытки, да? — негромко спросил Сириус. — Нет, что вы, я не против, продолжайте…

Больно было осознавать, но все их приготовления предвещали очень невеселый цирк.

Крауч остановился у дверей, нижняя губа его была брезгливо оттопырена. Сириус исподлобья смотрел на него и старался не замечать Дамблдора, наколдовавшего стул в углу.

— Хотите нам что-нибудь сказать? — спросил Крауч.

Сириус уставился в стену. Какая мерзость. Они сейчас будут пытаться понять, что с ним произошло, будут копаться в его душе.

Крауч зачитывал с листка чьи-то показания. Заканчивая каждое, он небрежно отбрасывал лист в сторону и оценивающе поглядывал на Сириуса.

Каждое произнесенное слово ввинчивалось в мозг. Он чувствовал присутствие Дамблдора. Возможно, это оно вызывало такую сильную головную боль.

— Признаете ли вы свою вину?

— Да, — сказал Сириус.

— Как вы стали Пожирателем? Рассказывайте по порядку.

— Да не становился я им! Все не так было! Надо найти настоящего предателя!

— Так вы не предатель? — спросил Крауч.

Лицо горело. Его накрыл детский стыд.

— Я… — он понял, что перед Дамблдором должен сказать правду. — Я — предатель. Я совершил ошибку. Но я смогу ее исправить, если вы отпустите меня и вернете палочку. Вы не знаете его, так как я.

— Простите? — ерничал Крауч, играя в какие-то свои игры, и скосил глаза на Дамблдора.

Сириус сделал движение в сторону Крауча, но Муди встал и пригрозил:

— Осторожней, парень!

— А то что? — огрызнулся Сириус. — Но стойте! Стойте, выслушайте меня! Подождите, разберитесь сначала. Нельзя хоть раз в жизни сперва войти в чужое положение, а потом осуждать? Это было безумное непонимание! Но и вы не заметили, Дамблдор!

Директор. Не лицо, а восковая маска.

— Давайте вернемся ближе к делу, — сказал Крауч. — Какую вину вы признаете? Вы совершили эти преступления без помощи Пожирателей, а по собственной инициативе?

— В предательстве Джеймса и Лили повинен только я, — Сириус уловил движение в том углу, где сидел Дамблдор, но не решился поднять глаза. — В общем, да, я убийца... По сути, я не лучше Пожирателей.

— А что вы скажете об остальных жертвах? О умерщвленных вами магглах?

Опять не о том. Снова шапито. И стыдно, и как будто все равно.

— Каких магглах?

Муди соскочил со стола и схватил Сириуса за грудки. Сириус увидел вблизи, какие больные у аврора глаза, белки словно в кровоподтеках.

— Да что ж ты наделал, щенок! Мы все хорошо к тебе относились! Ты что, не помнишь, как убивал?! Как выследил Петтигрю, как разбрасывал опасные проклятия! Как насмехался над нами!

Муди нещадно тряс его.

— А может, мы не все знаем, может, за тобой и другие трупы?

— Да, я виноват! Я убил Лили и Джеймса! Я предал их! Но не убивал я никаких магглов!

— Против тебя есть свидетель, который выжил и видел, как ты бросал взрывающие проклятия, сучий потрох!

Муди оттолкнул его с презрением.

— Не убивал я их! Я убил Лили и Джеймса! Хотите судить?! Судите! Но я сам себя осужу! Без вас! Судите меня, судите! Особенно вы, Дамблдор! Все из-за вас вышло! — Сириус сосредоточил свой воспаленный взгляд на Дамблдоре. — Мы не доверяли вам! Все из-за вас, Дамблдор! Ну что вы… Я виноват, я! Я их предал! Откуда я мог знать, что так получится?

— По каким причинам вы стали хранителем Поттеров? — спросил Крауч.

— Потому что Джеймс доверял мне! Боже, он только мне доверять и мог! — Сириус схватился за голову. — Я дурак! А что еще было делать?

Муди взмахнул палочкой, и невидимые веревки связали Сириуса. Он свалился бесформенной кучей на пол и остался недвижим, слушая своих мучителей. Зачем он здесь? Как это случилось?

Люди отсюда казались гипертрофированно огромными. И все их действия назойливо лезли в глаза. Лучше смотреть на пол.

На Сириуса можно наступить, и никто не заметит, что лежит человек.

Шутка. Только очень несмешная.

— Так дело не продвинется, — вполголоса сказал Муди.

Крауч, нервно подергивая краем рта, присел возле Сириуса на корточки.

— Остыньте немного, мистер Блэк. Скажите, почему вы стали хранителем Поттеров? Вы спланировали все это изначально? Намеревались таким образом заслужить доверие Волдеморта?

Сириус попытался высвободить руки, потом плюнул на это и подчинился своему положению.

— Я хотел быть единственным, от кого зависит их жизнь. Наверное, благодарности хотел. Низко, верно? А Волдеморта ненавижу. Всех ненавидел, кроме себя. Теперь вам все кристально ясно?

— Частично. Ваша близкая родственница Беллактрикс Лестрейндж как-то способствовала вам?

— Беллатрикс? А эта тут причем? — Сириус сделал последнюю попытку стянуть с себя невидимые путы.

— Беллатрикс Лестрейндж — одна из главных пособниц Волдеморта, вам об этом известно?

— Нет, — отрезал Сириус, — об этом ничего.

Дамблдор резко встал. Он показался Сириусу выше, чем когда бы то ни было, и весь горел решимостью. Он вышел, отчеканивая шаг.

Кто-то из них ошибся.

* * *

Крауч отпустил секретаря и подошел к Дамблдору и Муди. К нему приблизилась было Амбридж, но Крауч, не дав ей раскрыть рта, бросил небрежно:

— Позже, Долорес. Ждите возле моего кабинета.

Онемев от злости, Амбридж резко развернулась и ушла.

Иногда ее назойливость выводила из себя.

Муди, доставая из кармана трубку и закуривая, высказался ей вслед:

— Неприятная мадам. Того и гляди кинет Аваду в спину.

Крауч помахал рукой, разгоняя зеленый дым:

— Кончали бы вы с этой дрянью, Аластор.

Муди невразумительно что-то промычал и аккуратно задымил в другую сторону.

— Я вытяну из Блэка все, что нужно. Член Ордена... Непростое слушание будет, непростое, Альбус…

— Ничего личного, не так ли? — Дамблдор развел руки в стороны.

— В самом деле, — Крауч скудно улыбнулся и взял под мышку свою записную книжку. Затем пожал руку Дамблдору, а Муди сказал только:

— Мы с вами еще увидимся сегодня.

— Не сегодня, так ночью. Не ночью, так завтра, — дружелюбно ответил Муди.

— Зато посадим их всех. До единого, — сказал Крауч.

Получилось не очень убедительно. Он не чувствовал того фанатичного рвения, которое старался продемонстрировать.

* * *

Дамблдор остался наедине с Муди.

— Наш будущий министр всерьез настроен посадить сына, — пропыхтел аврор.

— Пожалуй, что так, — согласился Дамблдор. — Впрочем, неважно, кто будет министром.

— Так что с делом Блэка? Скажу правду, я человек прямой, ты знаешь. У меня ощущение, что ты собираешься спустить все на тормозах.

— Судьбу Сириуса сейчас определяют убитые им магглы. Что до предательства, то, Аластор, ты знаешь, сколько я живу на свете, сил понять абсолютно любой поступок у меня хватит.

— Не уходи от ответа. Дело не столько в магглах, сколько в предательстве. Да таких двуличных тварей, как он, нужно отдавать дементорам, не задумываясь!

— Как видишь, я не пытаюсь помешать твоей работе.

Поза Муди стала напряженной. Табак из трубки посыпался на пол.

— Прекрасно. А я подобных ему мразей давил, давлю и буду давить, Дамблдор. И не надо проявлять здесь свое знаменитое милосердие.

Свет в коридоре на пару секунд померк — такова была сила сдерживаемой Дамблдором магии.

— Мне все предельно ясно. Я не хуже тебя знаю, когда нужно проявить жесткость. Если я понимаю поступки Сириуса, это не значит, что его следует простить.

* * *

— Долорес, вот вы где! Проходите, — Крауч пропустил Амбридж в свой кабинет.

Она подозрительно притихла после проявленного к ней пренебрежения в присутствии Муди и Дамблдора. Крауч знал, что она попробует ударить исподтишка. Он не горел желанием вступать в борьбу с человеком, которого не знал. Поэтому решил сделать ее временной союзницей, но не слишком доверяться.

— Прежде чем вы что-либо скажете, я хочу поручить вам одно щекотливое дело, — Крауч сделал вид, что подбирает слова, чтобы придать чуть больше веса этой беседе.

— Внимательно слушаю.

— Позаботьтесь о том, чтобы на всех слушаниях по делу Блэка было достаточное количество журналистов. Отнеситесь к этому заданию со всем рвением.

Амбридж не смогла сдержать ехидной усмешки.

* * *

Сириус не придавал значения тому, что находится в тюрьме и его будут судить.

Все это было химерой по сравнению с тем, что его мир был разрушен до основания. То, что подарил ему когда-то Хогвартс — веру в будущее и постоянство дружбы — было отнято раз и навсегда.

И какая теперь разница, что творится вокруг? Поэтому он не требовал свидания с друзьями или лучшей пищи — того, что было привычно тюремщикам.

Склонный к меланхолии Ремус как-то восхитился его жизнерадостностью и стойкостью.

Секрет был в том, что он не считал себя особенным, а данную ему жизнь — бесконечным шансом проявить себя.

Эта кристально чистая мысль была сильнейшим ядом, который отравлял Сириуса день за днем. Он считал себя выше других уже потому, что он один понимал, что сам по себе ничего не стоит, и, благодаря своему пониманию, стоил чуть больше всех, кого он знал.

Сириусу попросту нечего было делать на воле. Заставить себя радоваться жизни как прежде он не сможет.

Что там сейчас, на свободе? Где Ремус? Что думает о Сириусе?

Сириус криво улыбнулся в темноте.

Лучше быть подальше от него и от неудобных вопросов. Отныне ему там места нет.

Почему люди боятся одиночества? Он один. Не так страшно. Тем более, когда есть самый интересный собеседник в мире. Ты сам.

* * *

Круглый кабинет Дамблдора был залит послеполуденным солнцем. Удивительное явление для этого времени года. Ловя каждое мгновение, каждый лучик тепла, льющийся через большие окна, Дамблдор откинулся в кресле и закрыл глаза. На столе стояла кружка с дымящимся чаем.

Дверь в кабинет распахнулась, и влетел взмыленный Слагхорн.

— Извини, что прерываю твой отдых, Альбус, но я так больше не могу. Эта работа меня доконает. Я знаю, как ты меня ценишь, но ты не можешь удерживать меня насильно. Мне необходим отпуск, минимум на полгода.

Дамблдор передвинул свое кресло в тень.

— Ты сам попросился в школу. Мы оба знаем, из каких соображений.

— Причин оставаться здесь больше нет. Мне жаль, Альбус, но…

— Я нашел тебе замену.

— Что-что ты сказал? — Слагхорн пришел в замешательство.

— Новый преподаватель зельеварения и декан Слизерина вступит в свою должность к Рождеству. Что-то не вижу на твоем лице радости, мой друг.

Слагхорн поспешил убрать с лица не идущее его почтенному возрасту выражение.

— Я не ожидал, что вы внемлете моим мольбам, — проворчал он.

— Ты годами изводишь меня просьбами освободить тебя от «тяжелейшей ноши преподавателя». А когда я нашел тебе идеальную замену, не удостаиваешь меня и крупицей благодарности?

— И с чего это вдруг именно сейчас? Посреди семестра? — со Слагхорна не спешила сходить маска брюзжащего старикашки, однако глаза его подозрительно сузились.

— Твое брюзжание мне надоело.

— Вот как. И кто займет мое место, позволь спросить?

— Северус Снейп.

Слагхорн в задумчивости сел в кресло.

— Знакомая фамилия.

С полминуты Слагхорн накладывал себе в блюдце сладости и наливал чай, который, надо сказать, ему предложен не был.

И наконец его осенило.

— Погоди-ка! Пару-тройку лет назад был у меня студент, родственник Эйлин Принц или даже сын… Уж не про него ли ты, часом?

— Именно про него.

Слагхорн хмыкнул и снова впал в рассеянную задумчивость. Прихлебывая чай, он исподлобья глянул на Дамблдора, и его лицо и осанка переменились.

— А не должен ли мистер Снейп в ближайшее время быть арестован?

— К моему прискорбию, скорее всего, именно так.

— И ты не собираешься этому помешать?

— Видишь ли, Гораций, Северус Снейп — идеальная кандидатура на должность декана Слизерина, но ему нужно немного помочь. Чтобы не сворачивал больше с пути.

— Мерлинова борода, твой тон не предвещает ничего хорошего.

— Думаю, ты отчасти прав в своих рассуждениях, что стены Хогвартса тебя стесняют, — продолжал Дамблдор, пропустив мимо ушей замечание Слагхорна. — А в твоем бессрочном отпуске, назовем это так, будет простор для укрепления знакомств, ничто не будет тебя связывать.

Дамблдор посмотрел на Слагхорна из-под очков-половинок.

— Все ясно, в общем. Меня за дверь, из сердца вон, а мальчишку приютишь.

— Надеюсь, ты не боишься того, что я предлагаю?

— Как будто я настолько стар!

— Вот и чудесно.

Слагхорн за все время улыбнулся только один раз. Но Дамблдор ждал именно этой загадочной плутоватой улыбки.

* * *

Учительское собрание вот-вот должно было начаться. Спраут и Вектор перешептывались. Остальные учителя сидели, как обычно, полукругом возле пустующего массивного кресла, предназначенного директору.

У Слагхорна было торжественное выражение лица, его галстук был идеально завязан, а воротник накрахмален.

Дамблдор опустился в свободное кресло.

— Все в сборе, как я вижу. Начнем. Открою сегодняшнее собрание двумя главными новостями. Надеюсь, профессор Слагхорн дождался этого момента и не стал разглашать новость раньше меня, — директор лукаво посмотрел на Слагхорна. — Не буду томить вас, коллеги. После рождественских каникул Гораций покидает свою должность и школу.

— Как? Посреди учебного года? — первой озабоченно высказалась Макгонагалл. — Ученики останутся без зелий?

— Кто-то из нас будет его заменять? — раздраженно спросила Граббли-Дерг.

— Да нет же… Нет, — Слагхорну не понравилось осуждение, с которым встретили его уход. Он явно начал сожалеть даже о том, что вырядился по этому случаю.

— И на этом мы приближаемся ко второй новости, — Дамблдор слегка повысил голос, и преподаватели сразу смолкли. — Место профессора Слагхорна в качестве преподавателя зельеварения, и главное, декана Слизерина, займет бывший ученик нашей школы Северус Снейп.

У Слагхорна сделался очень виноватый вид.

— Возможно, многие из вас помнят его. Он закончил Хогвартс несколько лет назад.

Учителя задумались, Макгонагалл выпрямилась в своем кресле.

— Я уж было подумала, что путаю его с кем-то другим… — не сдержалась она. Дамблдор послал ей предостерегающий взгляд.

— Это тот Снейп, который учился на Слизерине? — спросила Синистра.

— Верно, профессор Синистра.

— Вы не находите, что он слишком молод для этого? Хотя он вроде бы был хорош в зельях… — озадаченно произнесла Спраут.

— Альбус, — робко вставил Флитвик. — Но он же… он один из них.

Вектор, Спраут и Макгонагалл склонили головы, ожидая ответа Дамблдора.

Лицо директора приобрело задумчиво-меланхоличное выражение.

— Нет никаких «их», Филиус.

Он умолк и свел кончики пальцев воедино.

Несомненно, учителям хотелось и дальше обсуждать это событие, но они не решались продолжать в присутствии Дамблдора. Молчание директора говорило о том, что дальнейшие дискуссии на эту тему не вытянут из него больше, чем было сказано.

Макгонагалл вспыхнула.

— Как я понимаю, это решение уже окончательное, так что вряд ли нам стоит продолжать сейчас его обсуждать, не так ли? Я могу зачитать план по воспитательной работе в школе на ближайшие две недели? — она подчеркнуто не смотрела на Дамблдора. Крылья ее носа дрожали.

— Очевидно, это все, что я хотел сказать. Прошу вас, профессор Макгонагалл.

Макгонагалл стала зачитывать свои предложения из папки, открытой на коленях.

А когда собрание подошло к концу и учителя не спеша потянулись к выходу, она осталась сидеть на месте.

Дамблдор, вздохнув, взмахнул палочкой, и все кресла исчезли. Он подошел к фениксу и погладил его, дожидаясь, пока последний человек выйдет из кабинета и они останутся наедине.

Она подошла к столу, скрестив руки на груди.

— Спасибо вам, Минерва, что поддержали меня перед коллегами.

— Вы знаете, я всегда на вашей стороне.

— Я знаю и, поверьте, ценю это в данный момент больше, чем когда-либо, — Дамблдор слегка улыбнулся ей, но Макгонагалл не поддалась.

— И, тем не менее, ответьте мне на вопрос: Северус Снейп — Пожиратель смерти?

— Нет, — резко ответил Дамблдор, от его задумчивости не осталось и следа, — и в глубине души он никогда им не был.

— Иногда я совсем вас не понимаю, Альбус! А если это просочится, если родители узнают, кто будет учить их детей…

— Я не прошу вас понимать меня, Минерва, я прошу всего лишь верить мне. Разве я когда-нибудь делал что-либо, что вредило ученикам?

— Мерлин! Я совсем не об этом! — Макгонагалл взмахнула руками. — Иногда вы слишком верите в людей!

Дамблдор посмотрел на нее так, что она замолчала.

— Северус меня не подведет. И прошу вас больше никогда не возвращаться к этому разговору.

Макгонагалл открыла было рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого вылетела из кабинета, хлопнув дверью.

* * *

Пахло черноземом и прошлогодней травой. Суровая влага заполняла ноздри; неудивительно, что большинство людей в этот день предпочли остаться дома. Руки лучше прятать в карманы.

Вокруг царила спокойная искренность, без надрыва и стенаний. Мрачная, тихая. Размеренно капало с крыш. От земли шло тепло, и хотелось благодарить ее за такой дар. Осенний дождь, каким бы он ни был: тоскливым и спокойным, внезапным омовением с разверзшихся небес или полным солнечных зайчиков и баловства — всегда несет за собой жар земли. Ее любовь. Природа радовала своим переменчивым постоянством.

Ветер шумел в вышине. Дамблдор прислушивался к его шепоту, как к последней истине.

Он жил этим мгновением и не желал возвращаться к той реальности, которая стискивала со всех сторон. Что же происходило все эти бессонные ночи после смерти Лили и Джеймса? Он руководствовался головой, не сердцем, но чувствовал беспокойство и вину. Не то чтобы он не ощущал ее постоянно, но все происходило слишком правильно. Не кара, а справедливость. Он никого не судил, он бездействовал, он верил.

Но вера в людей больше не простиралась так далеко, как раньше.

Вдоль горизонта разливались розово-голубые, с позолотой облака. Они утягивали туда, ввысь и вдаль. Но только его, одинокую фигуру среди бескрайних просторов. И никого больше.

Если бы каждый мог видеть эту красоту и стараться ее запомнить, уловить изменения, которые в ней происходят, люди смотрели бы на мир иначе с самого начала. Абсолютно все. Но они не смотрят, а выискивают только грязь.

И Муди тоже. Он чувствует себя этаким борцом со злом и вершителем судеб, боясь только переступить черту и оказаться на другой стороне. Ему нравится заигрывать с тьмой в душе, но хватит ли у него когда-либо духу простить или понять таких мальчиков, как Сириус, Ремус, Северус?

В последнее время Муди расстраивал его. Наверное, потому что он не чувствовал вины за поломанные судьбы, причинами которых стали они все. Он ведет себя, как совершенно посторонний, он судит их по себе. Нельзя требовать от человека, чтобы он мыслил точно так же, как ты. И все-таки хотелось раскрыть Муди глаза. А может, то же самое следовало сделать ему самому?

Перестать быть всезнающим и заново пуститься на поиски смысла. Дамблдору хотелось снова ощутить волнение, нерешительность, сомнения, но он знал, что поступает верно. Он долго уже был на этом пути, но гибель Лили и Джеймса стала точкой невозврата.

Когда-то давно ему казалось, что без необходимого зла мир будет не таким, как нужно. Не таким жестоко-романтичным и таинственным.

Но ведь эта природа, эта красота, она не несет в себе ничего, кроме света. Пусть и в такой холодный день, но она — лучшее из всего, что создано. И пусть человек станет таким же, как она.

Так и будет. Он постарается, чтобы как можно больше людей стали такими.

Ведь Дамблдор — преподаватель, его призвание — научить детей любить жизнь.

* * *

В доме господствовал невообразимый хаос. На полу валялись осколки стекла, старое плетеное кресло лежало на боку. Частички пыли висели в удушливом воздухе. Пахло травами и кореньями. Все убранство комнаты говорило о том, что ее хозяин занимается зельеварением. Высушенные ящерицы поблескивали своей чешуей, большой стеллаж был заставлен банками с ярлыками, некоторые из них были разбиты, и что-то склизкое капало на пол.

Дамблдор осторожно ступил на протертый ковер.

Он не сразу заметил Снейпа. Тот лежал на боку на диване. Трудно было в точности определить, жив ли он. Руки были неестественно заломлены в запястьях. Черные маслянистые волосы откинуты назад, кожа белая, как чистый лист.

Дамблдор бесшумно опустился на свободную часть дивана. Ржавые пружины заскрипели.

Снейп смотрел в одну точку, как умалишенный. Дамблдор дотронулся до его руки, нащупывая пульс.

Сердцебиение было едва ощутимым.

Парализованный, Дамблдор не мог не смотреть на Снейпа, не мог оторваться от его безразличных ко всему черных глаз.

Нахлынула сладкая долгожданная боль, и он не выдержал ее натиска, зажмурился и долго боролся с собой. Он почувствовал себя таким черствым и огрубевшим по сравнению с этим мальчиком.

Снейп забудет обо всем этом. Не вспомнит ни единой детали из многих и многих мучительных дней.

Впервые Дамблдор не знал, как вернуть к жизни человека, который не хочет этого. Дать ему тепло, домашний очаг, уважение окружающих — все, что он мог. Для этого он и брал его в Хогвартс.

Ему будет предоставлено множество шансов начать сначала эту уже сейчас неудачную жизнь. Но Снейп не согласится. Это было известно почти наверняка, но в очередной раз так хотелось ошибиться.

Северус Снейп не сможет навсегда забыть о вине, раз Дамблдор сам не мог этого сделать.

Северус… Он стал ему почти как родное дитя. Стал самым близким человеком: только он поймет, что тяготит Дамблдора, когда-нибудь в будущем, когда сможет отвлечься от собственной боли.

Дамблдор знал, как очистить его душу до конца. Новое испытание, которое заставит навсегда запомнить, где пролегает граница между светом и тьмой. Но как не дать ему сожрать самого себя? Как дать ему новый смысл? Нет, не смысл, а новую беспечную юношескую надежду! Что мог сделать старик, который сам ее едва не потерял?

— Бог мой, Северус, — сказал он тихо, почти неслышно, словно боялся разрушить сакральное уединение этой души. — Я могу позволить вам сейчас умереть, но не сделаю этого ради своей совести. Ради себя, понимаете?

— О чем вы?

Дамблдор сглотнул.

— Простите меня.

Северус закрыл глаза, губы его дернулись, он вымученно хохотнул.

Видимо, это усилие стоило ему больших сил, потому что в ту же секунду он резко побледнел. И последние человеческие краски сошли с его лица.

Дамблдор понял, что он навсегда останется таким. Взрослым ребенком с искалеченным, но живым сердцем.

Северус превращался в такого же отрешенного, как он сам. Теперь он будет за всех, но ни с кем. И Дамблдор будет не один.

Укрыть Северуса пледом — все, что можно сейчас сделать. И, помедлив, провести рукой по его голове.

У Северуса вдруг потекли из глаз слезы. Беззвучно, без единого всхлипа. Дамблдор понял, что сделал ему больно своим прикосновением. Нечаянная ласка может быть невыносимо мучительна человеку, который всю жизнь был ее лишен.

Через минуту Северус закрыл глаза и уснул крепким сном, впервые за долгое время.

Дамблдор же остался сидеть рядом с ним.