Лис (гет)

Мнение о человеке, как и почти о каждом существе, зависит от того, с какого расстояния на него смотреть.

Б. Джонсон

Амикус Кэрроу — самая главная цель на этот долгий день. Целый вечер раздумий придал Доркас больше сил для борьбы, теперь она серьёзно решилась выпытать хоть какую-то информацию от подозреваемых лиц. Так получилось, что первым под руку подвернулся именно Кэрроу. А если говорить честно, то ни к кому другому Медоуз пока подойти не осмелилась: Малфой был чёрт знает где, Лестрейндж сегодня был явно не в очень хорошем расположении духа, так что если его побеспокоить, то можно лишиться спокойного дня без убийств и пыток, а один взгляд Мальсибера тут же заставил До развернуться и пойти прочь. На деле всё оказалось не так просто, как Медоуз воображала в своей голове, но отступать и от Кэрроу она не собиралась. На данный момент он был наименее опасным вариантом, в конце концов, он же не убьёт её, верно?

С самого утра лил сильный и холодный дождь — Доркас даже не захотелось открывать окно. Небо заволокло тучами, а ветер постепенно набирал силу. Медоуз называла это чисто Лондонской погодой, так как она гостила в Великобритании почти всю осень и зиму, но в этом году пока было довольно солнечно и тепло для лёгких осенних пальто, а сейчас зима уже начинала заявлять о себе.

Если на улице было довольно прохладно, то в Штаб-квартире было до дрожи холодно. Дом был просто огромный, оттого он очень быстро охлаждался, а через пару часов уже начинало казаться, что деревянный пол покрылся скользкой и крепкой ледяной коркой, а окна и зеркала кто-то изрисовал паутинками инея. Постоянная прохлада медленно усыпляла бдительность Пожирателей смерти: все ходили, словно сонные мухи, скрывались на кухне, выпивали чашку чего-то горячего, оживали на пару часов, а затем снова тонули в собственной сонливости. Доркас Медоуз совершенно не нравилось такое состояние: первую половину дня она только и делала, что шла за новой чашкой горячего чая и возвращалась в свою комнату, погружаясь в чтение, но при этом не забывая прислушиваться к звукам снаружи, в попытках уловить знакомый скрип двери. Амикус с самого раннего утра не выходил из своей комнаты, и До уже не была уверена, что он вообще там. Входить в святилище Кэрроу она не решалась, хотя и сама не знала почему, просто не хотела и всё тут, будто постоянно упиралась в бетонную стену. Ей казалось, будто комната, насквозь пропитанная его эмоциями, энергией и запахом, тут же сожжёт её заживо, не оставив следа. Это словно черта, через которую Медоуз не переступила бы без серьёзной причины, или если бы её не затащили внутрь силой. Пока ни того, ни другого не произошло, а значит Доркас могла спокойно бездельничать.

Дверь комнаты Амикуса Кэрроу распахнулась лишь после полудня, около двух часов дня, когда До только-только приняла удобную позу на кровати. Прежней сонливости как не бывало. Доркас встала на ноги и быстрым шагом направилась к двери, как можно тише приоткрыла её и выглянула наружу. Амикус медленно и неторопливо вышел, а затем поплёлся к лестнице. Он явно куда-то собрался, но уж точно не на задание Лестрейнджа, это было видно по его одежде — Кэрроу ненавидел марать свои вещи в крови и абсолютно всегда надевал мантию, а сейчас лишь бережно поправлял манжеты чёрной рубашки. Медоуз вышла следом, уже начиная подталкивать себя к разговору о родителях, а не о чём-то отстранённом и совершенно ненужном.

Даже если Амикус и заметил своего неумелого преследователя, то виду не подал, лишь спокойно спустился на первый этаж. Доркас искренне хотелось завыть, когда Кэрроу обошёл стороной кухню и прямым ходом направился в сторону прихожей и снял с вешалки плащ. Чего-чего, а выходить в такую погоду на улицу Медоуз совсем не хотелось, и она совсем не понимала, как Амикус с такой решительностью собирался покинуть это более-менее тёплое место. До показалось это странным, однако пинком, заставившим её решиться на такое, послужило скорее любопытство, чем тяга к разговору о семье. Для себя она решила, что сначала узнает, куда же Амикуса так тянуло даже в жуткую непогоду, а только потом начнёт расспрашивать его о своём. Доркас даже видела, как она появляется из-за дерева после загадочного разговора Кэрроу с каким-то незнакомцем, выпытывает у него подробности, в крайнем случае, возвращаясь к старому доброму шантажу, а затем узнаёт всё о родителях и брате. И миссия выполнена. Если бы всё так удачно сложилось, последующая работа в окружении Пожирателей смерти казалась бы не такой тягостной.

Амикус, кажется, настолько углубился в свои размышления, что преследования совершенно не замечал, как и ничего вокруг: постоянно задевал плечом движущихся навстречу прохожих, совсем никак не реагировал на недовольные высказывания в его сторону и косые взгляды. От маглов сейчас он ничем не отличался, но для них относился к тому типу людей, которым было на всех и всё наплевать. Доркас даже не могла с уверенностью подтвердить это: она больше не была ни в чём настолько уверена. Если бы не дождь, который заканчиваться, кажется, не собирался, то для Медоуз это казалось бы обыкновенной прогулкой в тёплый весенний вечер: она неторопливо, принимая непринуждённый вид, плелась следом за Пожирателем, улыбаясь прохожим и пряча ладони в карманы куртки. Из-за отсутствия капюшона волосы До постепенно начинали походить на спутанный клубок шерстяных нитей: прилипали друг к другу и начинали завиваться от влажности.

Первое время До не понимала, куда Кэрроу так упорно и долго шёл. Они шествовали по неизвестной Доркас части города, а пару раз Медоуз и вовсе теряла Амикуса из виду, начиная паниковать в такие моменты. Иногда ей хотелось бросить всё и схватить упрямого Пожирателя за рукав или же просто вернуться в свою тёплую комнату, заползти под одеяло и не вылезать оттуда до конца дня, но До терпела, продолжала двигаться следом ровно на такой дистанции, чтобы идти достаточно далеко, но и не упускать Кэрроу из виду. Далее она уже начинала считать шаги: тридцать два, тридцать три, обойти лужу, тридцать четыре, тридцать пять, врезаться в чью-то спину, извиниться, идти дальше, тридцать шесть.

Медоуз дошла до восьмидесяти семи, когда начала замечать знакомые места. Тогда осознание происходящего резко ударило в голову и чуть не сбило с ног. Доркас резко затормозила и уже решительно захотела развернуться и пойти прочь, куда угодно, но подальше от Кэрроу. Что-то не пускало её. До как заворожённая продолжала шагать, будто не в состоянии остановиться. Она так и шла следом за Амикусом до хорошо известного ей поворота с огромным деревом, в тени которого жаркими летними днями отдыхали прохожие, а затем и до металлических скрипучих ворот, ведущих прямо на городское кладбище. Не нужно было спрашивать и раздумывать над тем, что привело сюда Амикуса: это было понятно даже ребёнку.

Дождь ослабевал, кажется, решил смиловаться над двумя фигурами, торчащими под ливнем уже около часа. Одна из фигур ещё более замедлила шаг, неторопливо шла по тропинке, не оглядываясь вокруг, лишь повернув голову в одну сторону, высматривая единственную нужную надпись. Наконец Кэрроу замирает. Медоуз остановилась у одной из могил, мысленно извиняясь перед неким Клаусом Роем, чуть наклонилась, поправляя практически засохшие цветы — этого беднягу давно никто не навещал. До могла спокойно наблюдать за Амикусом: его лицо было хорошо видно даже на таком расстоянии. От его взгляда Доркас захотелось разбить что-нибудь.

Амикус несколько мгновений неподвижно стоял неподалёку от могилы, затем, кажется, собрался с мыслями, прошёл по дорожке и приблизился к плите вплотную. Он как никогда бережно протянул руку и положил ладонь на холодный камень. Возможно, Доркас показалось, но его пальцы снова нестерпимо дрожали, но от холода ли? Затем Кэрроу вынул волшебную палочку, даже не оглядываясь вокруг, наколдовал несколько белых лилий, таких ярких на фоне тёмных туч и серого камня. Амикус обошёл могилу вокруг, вставая лицом к плите с надписью: «Алекто Ванесса Кэрроу», и чуть ниже виднелась приписка: «И небо над твоей головой стало светлее». Он чуть присел, аккуратно смахивая капли дождя с нежных белоснежных лепестков.

— Хэй, я снова пришёл. — Доркас вздрогнула от одного его голоса, такого неестественно хриплого. Создавалось ощущение, будто он обдумывал каждое слово, прежде чем произнести его. — Прости, что меня так долго не было. Ты же не обижаешься, правда? На мою голову свалилась ещё одна новенькая, о фамилии которой тебе лучше не знать. — Амикус улыбнулся чуть заметно, но искренне. — Как тебе может нравиться дождь? Погода слишком отвратительная, я думаю, даже для тебя.

От ощущения, будто он разговаривал с живым человеком, у До сжималось сердце. Создавалось ощущение, будто что-то тяжёлое свалилось на неё непосильной ношей, с каждой секундой причиняя всё больше и больше боли. Уже в тысячный раз к ней пришло осознание, что не у одной Доркас Медоуз могли быть проблемы. Медоуз медленно начинала замерзать, а кончики пальцев она, кажется, уже не чувствовала вовсе. Она боролась с желанием подойти ближе, дать знать о себе, ведь ни один человек не должен переживать неприятности в одиночестве, не так ли? Но До не знала, будет ли это правильным. Они с Кэрроу не находились в близких отношениях, да и общались не так часто, чтобы Доркас вот так просто, без колебаний позволила себе подойти к нему в такой момент. Медоуз не хватало смелости и решимости. До решила поставить себя на его место. Вывод — ей бы совсем не понравилось, если бы кто-то посторонний обратился к ней, когда она, пусть и мысленно, общалась со своей семьёй. Она как никто другой знала, что первое время после смерти это общение просто необходимо: ни один человек не способен вот так скоро забыть о ком-то на всю оставшуюся жизнь.

— Я не буду тебе ничего рассказывать. Я серьёзно, это такие ненужные и неприятные вещи, что от них станет лишь ещё более паршиво. У меня другой повод. Знаю, ты ненавидишь, когда я начинаю извиняться, но я не могу по-другому. Всё произошедшее гложет меня изнутри, а твоё молчание лишь усугубляет ситуацию. Нет, я не виню тебя. Наоборот, я хочу знать, считаешь ли ты меня виновным. Чёрт возьми, меня действительно так гложет это, Лекта.

Медоуз больше не могла это слушать, ей просто нельзя было это слушать и слышать. Складывалось ощущение, будто она подслушивала чей-то сугубо личный разговор, а это чувство было до ужаса горьким. Доркас поднялась, снова спрятала замерзшие ладони в карманы куртки, развернулась и пошла прочь. Ей уже давно стоило быть в Штабе, а не сидеть и подслушивать подробности чужой жизни: Кэрроу был бы совсем недоволен, если бы узнал. А знать ему было совершенно необязательно, ведь До не хотелось, чтобы огонёк, греющий её душу, потухал так скоро.