Сумасшествие всем миром (часть III) (гет)

Я вновь узнал, что я сволочь,

Но почему-то ты помнишь,

Что в Каркассоне или в Альби

Может вспыхнуть костер поутру.

Хочешь — помни, хочешь — люби,

Значит, я никогда не умру.

М.В. Котовская

Мы её усыпили. Я и Лили. Натурально — подлили Живую Смерть в тыквенный сок. Не придумали ничего лучше. Так Волдеморт не сможет управлять ею. Так будет меньше разговоров про крестраж. Но мы-то знаем, что тьма никуда не делась и продолжает отращивать, как гидра, новые щупальца. И неизвестно, что снится Мэри. После пробуждения мы накладываем на неё Обливиэйт — чтобы не помнила кошмаров. Смотри, малышка, ты проснулась, а уже Рождество! Мама с папой сделали чудо.

Призрачный снег крупными хлопьями сыплется с зачарованного потолка Большого зала, с белого зимнего неба. Мэри носится вокруг высоченной ели с другими детьми — она очень редко видит сверстников. Но общий язык находит мгновенно. Тед Люпин уже придал своей шевелюре такой же огненный, как у неё, цвет, и ни на шаг не отходит.

Когда засыпает крестраж, в Мэри пробуждается солнечное, непреодолимое очарование Лили. Ещё не тронутое войной. Но я уже замечаю, что не все разрешают своим детям к ней приближаться. Не могу никого за это винить. Не бойтесь — завтра мы опять её усыпим.

И всё начнётся снова. Наше семейное сумасшествие. Но первой необратимо помешается не Мэри, а Лили. Даже в самом защищённом замке Магической Британии, в самой потайной комнате она боится отойти от дочери. Только поэтому мы обосновались в директорском кабинете.

Во-первых, это отдельная хорошо защищённая магией башня. Во-вторых, там, за портретом Дамблдора, есть секретная дверь, о которой, как уверена Лили, не знает, кроме неё, никто. С другой стороны двери — такой же портрет Дамблдора. Он тоже присматривает за нашей спящей принцессой. Но Лили не доверяет и Дамблдору — только Гарри. А ещё Кикимеру. Она даже на меня глядит пристально. Как будто я Волдеморт, и не сегодня, так завтра, вырву у неё из рук ребёнка и сожгу Адским Пламенем ради победы в войне.

Она не говорит этого прямо, и, вероятно, я сам всё выдумываю. Но будь с нею Снейп, ей было бы спокойнее. Он не так тяготел к общему благу — по Гриндевальду или по Поттеру. Ему на общее благо было плевать, и он скорее убил бы всех, чем позволил бы упасть волосу с головы Мэри. Как это было с Лили. И я не знаю, что противопоставить этому.

Я вообще смутно представляю себе, что делать с Волдемортом и его крестражами, а их наверняка уже семь. Сейчас я даю людям отдохнуть и отъесться. Мы предпринимаем крупные и мелкие вылазки против Пожирателей, но в основном копим силы. Пока Волдеморт со своими чёрными призраками, как чума, проходит по домам нечистокровных. Вспыхивает Морсмордре, трещат Фиделиусы… На этот раз он, кажется, решил оставить лишь тех, кто готов ему присягнуть. Если это будет десять человек, значит десять.

А мы… Мы готовим новый поход. Уже четвёртый поход на Министерство. Если он не удастся, вероятно, дальнейшие решения буду принимать уже не я. Но как говорит Дамблдор — главное, чтобы твой портрет не убрали с карточек в «Шоколадных лягушках». Меня уже и это не пугает. Последнюю «лягушку» съели давным-давно. А в Отдел Тайн обязательно надо попасть. И уничтожить Книгу. Меня, например, не оставляет подозрение, что именно она косит Уизли. За поголовную преданность нашему делу.

Тут ведь ещё какая сложность — призрак профессора Биннса уверяет, что уничтожить Книгу можно лишь тогда, когда будет похоронен последний, кто в ней писал. Вроде как наш бессменный историк где-то вычитал это незадолго до собственной смерти.

Такая новость надолго выбивает меня из колеи. Тема смертей и погребений вообще не из моих любимых. Сразу вспоминается безумная ночь, проведённая на кладбище в Годриковой впадине. И дикое ощущение — я жив, несмотря на то, что лежу в гробу. Эта мысль и поднимает меня с постели в одну из зимних ночей. Магия любит точность. Погребение не всегда означает смерть. Особенно, у волшебников. Самого Мерлина многие до сих пор считают в некотором роде живым. Это как с Бузинной палочкой — ею можно завладеть в поединке, но не обязательно при этом убивать.

Мало ли что имеет значение в случае с Книгой! Может, надо, чтобы тело всего-навсего оказалось с головой в земле. Не сказать, что это легко осуществить применительно к Волдеморту, но всё-таки проще, чем умертвить. Влиять на свою судьбу он будет не больше, чем труп. Если вдуматься, он умирал уже дважды, но похоронен не был ни разу.

Меня самого пробирает дрожь от этой идеи. Но никто не мешает Реддлу раскаяться и сдаться, ведь так? Нам-то он не оставляет выбора! Успокаивая себя таким образом, я отправляюсь искать Биннса и вытряхиваю из него душу. Хотя от старого профессора ничего, кроме души, и не осталось. Польщённый непривычным интересом к истории магии и своим исследованиям, он показывает мне свитки из личной подборки. Про Книгу сказано очень мало. Способ её уничтожения даже не называется, но условия прописаны ещё Мерлином.

Пару дней я маюсь со словарями, пытаясь разобраться в огамической кельтской тайнописи — тут важно учесть все значения слов. Ошибёшься в одной закорючке, и Реддл победит. Зачем, зачем, зачем я не ходил на занятия по древним рунам?! С другой стороны, уделяй я меньше времени полётам на метле, меня бы давно прикончили.

Нет, про смерть в текстах не упоминается. Мерлин говорит лишь о похоронах. Как он сказал, так мы и сделаем.

Сама затея всё больше привлекает меня по многим причинам. Даже если опыт с Книгой провалится. Я это вижу примерно так: поймать Реддла, усыпить, засунуть в какой-нибудь крепкий гроб и погрузить на дно Марианской впадины. Пока Мэри не умрёт своей смертью. А за это время уничтожить остальные семь крестражей. И тогда уже снова заняться Реддлом.

Но. Но. Но.

Но (и тут Персиваль прав) при этом погибнут многие, а попытка может оказаться безуспешной. Волдеморта не удастся поймать, он не заснёт, его не остановит гроб.

И, наконец, крестраж не перестанет мучить Мэри. А все её сны будут о том, как она лежит в гробу.

Впрочем, она и наяву в нём лежит. Только с мамой и с куклой. Но ребёнок не должен так расти! Подобная жизнь не лучше смерти. Так я решил бы для себя. Так решила бы для себя Лили. Но пока Мэри носится по Большому залу, ловя заколдованные снежинки, я не могу считать, что так лучше для неё. И только бы не настал этот день. День, когда крестраж поглотит её целиком. Когда я увижу перед собой только Тьму, наряженную в сшитое мамой платьице.

Лили права — ей надо меня опасаться. Не моих стратегических планов, а моего милосердия. Наверное, мне не стоило называться отцом её ребёнка. Потому что теперь я думаю — если это должен будет сделать кто-то, то я. Чужих я не подпущу. Значит, Лили следует бояться меня больше всех прочих.

Вывод один — надо заточить Волдеморта в гроб. Это на время отсрочит кошмар. До совершеннолетия Мэри. Мы все ждём семнадцати лет, когда она сама себя убьёт. Если не помешается раньше, как Ариана Дамблдор. Мы все лжецы и лицемеры — Перси прав. Растим её, как нормального ребёнка. Не даём пропустить праздник. Куклы, книжки… надежда умирает последней. Вдруг за эти годы найдётся способ? Будь такой способ, Дамблдор не рисковал бы Гарри. И всё же, сегодня ещё не крайний срок. Не время отчаиваться. Если мы все тут решим, что лучше пусть погибнет малышка, чем кто-то падёт в бою, нам останется только побрататься с Волдемортом. И тогда, конечно, войне конец.

Здесь нет решения. Нет победы. Но даже если нас преследуют неудачи, отступать нельзя. Даже если останется только погибнуть всем. Зато погибнуть людьми. Чтобы Мэри была последней.

Ты прав, Перси. Смысл в том, что мы не победим. И не выживем. Мы все уже призраки. Ты спорил с Гарри о жертве, но ты не понял главного. Того, что наше поражение — в победе. А победа — в поражении…

Н-да, так что же с Перси? Я снова нахожу глазами среднего из оставшихся братьев Уизли и пытаюсь понять, что он и кто он. Он извинился после той сцены в палатке. Мы поговорили. Я не стал принимать никаких мер, чтобы не добивать Молли и Артура. Персиваль с тех пор ведёт себя безупречно. Мне не к чему придраться, кроме нескольких запальчивых слов над отрубленной головой Чарли. Но почему мне так неспокойно?

Спроси меня кто раньше, я сказал бы, что в нашем стане полно всякого люда. Один Наземникус Флетчер чего стоит! Вечно тащит всё, что плохо лежит (да и хорошо тоже). Тот же Захария Смит казался мне менее надёжным, чем Перси. У Захарии были в прошлом… некоторые пятна. Не тёмные, но сомнительные. Захария никогда не блистал в бою. Всегда держался середины. Но предать, поднять мятеж, устроить раскол и хаос… нет. Он может разве что дезертировать. И мы потеряем одного плохого бойца. Но Перси с его амбициями и тягой к знаниям, с его опасными оговорками, с его умом и отчаянием… Перси опасен.

И что? Прикончить его?! Запереть в темнице с Забини и остальными? Убить уже заодно и Артура с Молли? Мы не наказываем за то, что ещё не сделано. Когда случится, будет поздно, я понимаю. Но, возможно, кто-нибудь опередит Перси. Перси был ослеплён горем, он лишь озвучил то, о чём другие молчат. Пока не погибнет ещё чей-нибудь брат.

Столы, накрытые ради праздника пышнее обычного, выстроены вдоль стен. Кругом венки из остролиста, яркие флажки, сверкающие гирлянды. Искусственные сугробы разноцветного снега, в которых барахтается малышня. Повезло им — раньше одиннадцати лет увидеть Хогвартс! А я думаю — кто из них доживёт до одиннадцати? И какая это будет жизнь?

Пивз с визгом швыряет во всех серпантин, эльфы таскают подносы, молодёжь пара за парой выбираются танцевать под ёлку. Всё это вызов Реддлу. Пир во время чёрной чумы.

Реддлу плевать на это. Он даже не поймёт такого вызова. Лучше бы мы растянули запасы на неделю.

И что за настроение у меня? Зал полон людей, а я стою, прислонившись к стенке, и вижу то голод, то трупы. И всё время думаю — кто предаст первым? Кто взорвёт изнутри наш хрупкий мирок, последний остров прежнего мира, Хогвартс?

— Ты мрачнее Снейпа, — подойдя ко мне, сообщает Нарцисса. — Выпей вина.

Я забираю у неё бокал и осушаю залпом. Я и есть Снейп. Во всяком случае, всё, что от него осталось. И от меня заодно. Ещё вопрос — от кого осталось больше?

— Что с тобой? — с тревогой говорит моя возлюбленная. — Не стой с таким лицом! Лучше пригласи её на танец. Это всех ободрит.

Я не сразу соображаю, про кого она. А! Про Лили. Лили сидит подле Минервы за столом по ту сторону зала, как всегда, в окружении большой компании. Все смеются и она смеётся. Губы улыбаются, а глаза нет. Глаза неотрывно и лихорадочно следят за Мэри. Если кто-то тронет девочку, Лили превратится в львицу. Совсем не в лань. Она очень сильная волшебница. Отчаянная. Бесстрашная. Опасная, как Адское Пламя. Она выучила это заклятие, я знаю. Выучила, чтобы обратить против себя. Она и на это способна. На что угодно. Ради своих детей точно. Лили опаснее Перси в десятки раз.

Мы все тут опасны. И всё больше походим на зверей. Только что не едим друг друга. Но когда опять кончатся запасы… Да что со мной сегодня! Или это действие крестража? Гарри предупреждал, что крестражи плохо влияют на разум всех, кто поблизости. А мы же всё время с Мэри!

Морок спадает. Лили в нарядной мантии, с золотыми нитями в медных волосах, с бокалом в изящной руке, снова становится просто одной из нас. Одной из лучших. Матерью моих детей. Моей женой — теперешней или бывшей — сейчас речь не об этом. Об этом! Снейп шагнул бы в пропасть за ней, впереди неё, а я? Неужели ей правда стоит меня бояться?

— Могу пригласить тебя, если желаешь, — говорю я Нарциссе, отправляя пустой бокал в небытие.

Нарцисса удивлённо вскидывает глаза. Тонкое бледное лицо, чёрные волосы, забранные так, что открывают дивную шею. Старинное серебро и арктический холод.

— Мне давно не семнадцать, — напоминает она. — А ты не смей падать. А то всё повалится. Люциус начинал так же.

Сказала гадость и отошла. Что я сделал? Позвал её на танец? Уже и это не разрешается? Наш разговор — всего пара фраз. Ровно столько, сколько положено приличиями. Нарцисса это чувствует безупречно. До чего надоело!

Гарри выводит в круг Джинни. Они кажутся такими юными и счастливыми, будто вообще не из этого мира. Невилл неловко кружит Луну в костюме хлопушки. Судя по их раскрасневшимся лицам и быстрому переглядыванию, объяснение только что состоялось. Перси — я по привычке слежу за ним — направляется наискосок через зал к хохочущему кружку Лили и пытается кого-то выцарапать оттуда. Кажется, Гермиону.

Гермиона оборачивается без удивления, словно они лишь ненадолго прервали разговор. Коротко, без всякого вызова качает головой, спокойно улыбается и отводит взгляд. Её улыбка чем-то похожа на улыбку Лили — выражение глаз при этом не меняется. Я бы сказал Перси, что это означает для нас с ним, но каждому своя юность. Моя, правда, куда-то запропала, но сейчас не об этом.

Перси стоит ещё не меньше минуты рядом с Гермионой, которая принимается что-то рассказывать сидящим рядом. Перси хорош собой и умён и чем-то похож на погибшего младшего брата. Даже Лили на секунду поднимает глаза, удивлённая его стоянием. Но не увлечённая разговором Гермиона. Послушав её голос, Перси разворачивается и уходит.

Чтобы попасть к двери, он, основательно покраснев, проскальзывает мимо меня. И даже не замечает этого. Но наверняка слышит реплику Джорджа, сидящего за ближним столом. Что-то о сотом обломе и о том, что Грейнджер не передаётся по наследству. Похоже, отношения между братьями не в лучшей фазе. Перси коротко запускает в насмешника Ступефаем и выходит из зала. Джордж ловко уворачивается, потирая своё единственное ухо, и недоумённо оглядывается на Билла, который, по-моему, вообще ничего не видел, так как болтал с Флёр. Молодость-молодость! Давно ли мы были такими же?

Я нахожу глазами Горация и направляюсь к нему. Гораций до последнего мужественно возглавлял общину в Малфой-мэноре, но был счастлив избавиться он противной его существу руководящей должности и перебраться в Хогвартс. В родной просторный кабинет, пусть и разорённый Пожирателями. К более привычным ему занятиям — чтению редких книг и общению с любимыми учениками. В данном случае, с юным Малфоем. Похоже что Слизнорт всё ещё видит в нём перспективу. Как-никак, Драко остаётся наследником древнего рода и далеко не беден, пусть и не в пример прежнему. Малфои приспособятся к чему угодно.

Несмотря на несколько немодный у нас акцент на чистоте крови, Драко упорно держится на людях, как истинный Малфой, и ни кнатом меньше. Наш лучший разведчик. Других-то нет. Её сын. В данный момент он в лёгкой и приятной манере беседует со старым учителем, помогая ему вешать шарик на ёлочку.

При моём появлении молодой человек резко отпускает ветку, и шарик к большому сожалению Горация разбивается об пол.

— Случилось что-то? — Малфой бледнеет, привычно хватаясь через рукав за левое предплечье. Без дела я, понятно, не подошёл бы.

Как только мы заняли Хогвартс, Волдеморт начал охотнее отпускать к нам Драко. Но и я стал больше донимать Малфоя поручениями. По-моему, он меня уже ненавидит. Тихо.

Малфой… Нет, этот, пожалуй, не предаст. Устал уже. И слишком боится Волдеморта. Они давно и хорошо знакомы.

— Я не за тобой, Драко. Мне нужно поговорить с Горацием.

Меня прерывает приглушённый голос из расколотого шарика. Белёсая расплывчатая фигура приземистого старичка вдруг вырастает рядом с бывшим деканом Слизерина и сообщает нам сухим преподавательским тоном:

— Род Блэков скоро прервётся. Последний волшебник, в ком будет течь их кровь, чистокровный до седьмого колена, уйдёт за врата смерти молодым и бездетным. Всем счастливого Рождества.

— Хм… — немного теряется Гораций, убирая осколки палочкой. — Фергус всегда был лаконичен в пророчествах. Жаль — красивая была вещица! Так о чём вы хотели переговорить, Джеймс?

Он прекрасно знает, о чём.

— Драко, можно тебя на пару минут, — Нарцисса предоставляет нам с Горацием возможность спокойно пообщаться, но инцедент уже привлёк общее внимание.

Приходится объяснять всем, что ничего не случилось — пророчество старое, и из шутки было спрятано в ёлочную игрушку.

На самом деле, конечно, не из шутки, а из вредности. Профессор Фоули, наш преподаватель прорицаний, к старости впал в забавную крайность — постоянно прочил победу Волдеморта и воцарение эры чистокровных. Дамблдор всё собирался взять кого-нибудь на его место, не из «списка двадцати восьми», но каждый кандидат получал шарик с жутким предсказанием прежде, чем успевал поговорить с директором. В результате Дамблдор объявил, что через год-другой вовсе уберёт этот предмет из программы. Большая часть студентов сразу перестала посещать прорицания. Меньшая и прежде не посещала.

В результате все получили к Рождеству по шарику. Я не знаю, что выпало остальным, но наша четвёрка из интереса прослушала каждое пророчество. Каждому предрекалась насильственная смерть в молодые годы, иногда с пометкой, что род на этом прервётся. Нам было по шестнадцать, мы были здоровы, как львы, поэтому просто поржали и покидали подарки в подмёрзшее озеро — кто дальше.

Кажется, дальше всех бросил я, потом Сириус, потом Питер и Ремус.

«А Регулус, наш аккуратист, приволок своё сокровище домой! Хорошо, что на ёлку не повесил. Брось, Джим! Всё давно случилось».

«Зато как они шмякнулись!».

Но Питера я не слушаю.

Что-то мне расхотелось обсуждать крестражи. Гораций сказал бы сам, если б накопал что-то. Не стоит портить старику праздник. Я дожидаюсь, пока все разойдутся, подгадываю удобный момент и выскальзываю из зала. Посижу лучше в библиотеке.

«Ты не заболел, друг?».

— Я и прежде иногда вспоминал туда дорогу, Рем.

«Но не в праздник же!».

«И не без карты!»

Они правы — толку от моих стараний немного. На предмет крестражей в школьной библиотеке уже копались. И не раз. Волдеморт в любом случае уничтожил бы все подсказки. Но иногда идея настигает в обход. Вдруг есть какое-нибудь малоизвестное заклятие или зелье?

«Ну, ты у нас, конечно, мастер зелий!»

— Поведай-ка мне про своего Хозяина, Хвост, — предлагаю я неожиданно для него.

«Что... поведать?..»

— Всё, что знаешь.

Он мнётся и косится по сторонам, но рассказывает. Неохотно и сбивчиво.

— Что ж ты, мерзавец, сразу не сознался, что припас кость старшего Реддла? — спрашиваю я, отворяя дверь в библиотеку.

Здесь горят всего несколько ламп. Порядок после Пожирателей навели, но библиотекарей у нас нет, понятное дело.

«Я… я забыл…».

— Достану тебя из Арки и спрошу по-другому.

Он так пугается, что пропадает. Видно, впрямь поверил! Скольких я хотел бы вернуть — уж не его точно. Лучше не думать про это. Арка Смерти — натуральный ящик Пандоры. Пример того, как наши достижения превосходят возможности наших душ и смертного разума. Открытие, которое лучше закрыть. Как крестражи и Книга Мерлина. За эту войну накопилось слишком много опасных вещей. Единственный способ уберечься — вообще к ним не прикасаться. Но, кажется, уже поздно.

Я набираю в Запретной секции кусачие, плюющиеся ядом книжки, в которые тоже лучше бы не лезть. Раскладываю их на столе и, обхватив голову, начинаю читать. Я теперь всё время читаю, если не воюю. Скоро опять понадобятся очки. Или маски — для моих людей. Так детально я проникну в тёмные искусства.

И шутки у меня стали странные.

Лёгкие руки ложатся сзади на мои плечи. Нарцисса тихо обнимает меня, зарывается лицом в мои волосы на затылке.

— Ты горячий, — сообщает она.

Да, похоже, начинается очередная простуда. Видимо, из-за них род Принцев пришёл в упадок. Прежде Нарцисса только посмеивалась над такими проблемами. Как и все мы. А теперь, когда не хватает компонентов к зельям, я жду, какие эпидемии сменят грипп. Холера? Оспа? Или чем там ещё болеют магглы? Надо будет озадачить целителей — пусть заранее подготовятся. И самому поискать ценные сведения. Где они могут быть — в маггловедении? Запишусь-ка я на должность библиотекаря.

— Так и знала, что найду тебя здесь, — сообщает Нарцисса, касаясь губами моего виска. — Я мешаю?

— Никогда.

В первый раз я поцеловал её вон у тех стеллажей. Без малейшего к тому повода. Ещё в нашу прошлую школьную зимовку. Два года-века назад. Нарцисса пришла взять что-нибудь для чтения на ночь. А я, как всегда, пытался подкопаться к крестражу. В результате с крестражами не продвинулись, но с одинокими вечерами было покончено.

— Я бы помогла, но Тёмный Лорд ни с кем секретами не делился.

— Я знаю.

— Почитаем вместе, если хочешь, — предлагает Нарцисса. — Я кое-что смыслю… в таких вещах.

Я делаю вид, что она не сказала ничего особенного. Пододвигаю ей стопку книг. Как будто у нас завтра урок. Разумеется, мы никогда не делали вместе уроков. Я вообще всё учил на бегу, в квиддичной раздевалке, на подоконнике…

Хлопает дверь, и мы замираем, как провинившиеся школьники. О Мерлин, какой бред! Нас отделяют от входа три ряда стеллажей, но книг теперь меньше, и сквозь прогалы прекрасно видно, что происходит. Нас увидеть сложнее. Особенно, если не до того.

Я, конечно, знал, что Гермиона обожает учиться, но не до такой же степени! Впрочем, к книгам она не приближается. Осторожно прикрывает за собой дверь, словно прячется тут от кого-то. Быстро отходит вглубь зала, к тёмному окну, за которым падает настоящий и холодный рождественский снег. Дверь отворяется снова, и если это Перси Уизли, лучше нам объявиться сразу. Мне, по крайней мере. Нарцисса пусть сидит. Но я определённо не хочу знать, до чего они договорятся.

Нет, это не Перси. Нарцисса стискивает моё запястье до синяков, забывая про Метку. Я притворяюсь, что продолжаю читать. Не могу притворяться. Драко произносит: «Ну сколько можно?» таким голосом, что я невольно отвлекаюсь от тёмных искусств. Похоже, я очень мало знаю своих людей. Не буду говорить за Нарциссу, но сам я не слышал от него подобных интонаций. Разве что мимолётно, когда мы выслеживали в горах драконов.

Гермиона молчит, Драко подходит. На секунду кажется, что он её поцелует, но нет — замирает, глядя в глаза, в дюйме от её лица. Не ближе — не дальше. Странная какая-то сцена. Гермиона, по-прежнему не говоря ни слова, пытается отодвинуться вбок, скользя вдоль подоконника. Драко упирается рукой в стекло, не давая ей отойти. Фамильный перстень прохладно звякает о прозрачную границу, за которой тьма, война, Рождество, метель. Гермиона смещается в другую сторону, продолжая смотреть ему в глаза, Драко выставляет вторую руку. Это, как танец. Правда, не для Большого зала.

— Пошёл вон, Малфой, — говорит она, наконец.

— Это что, твоя библиотека?

— Нравится находиться в одной комнате с грязнокровкой?

— Я всего раз и сказал.

— Зато сделал много.

— Да уж немало. Мне так и платить всю жизнь?

— Это ты сам решай.

Он неожиданно прижимается щекой к её щеке, к густым беспорядочным кудряшкам. Говорит ей на ухо, но не шёпотом, а глухим, совершенно не своим голосом:

— Моя жизнь ад, твоя жизнь ад. Я прошу тебя. Я… прошу.

Расстояния между ними сейчас нет.

— У меня всё прекрасно, — сухо отвечает Гермиона, глядя куда-то мимо.

Драко отстраняется, восстанавливая минимальную дистанцию.

— С чего вдруг? Из-за этого придурка Перси? Будешь примерять всех оставшихся Уизли — вдруг какой подойдёт?! К слову, я им тоже родня. Где конец очереди? Глядишь, кого и пораньше вышибет — вон смертность какая!

Гермиона обрывает этот монолог пощёчиной.

— В этот раз уже мягче, — отмечает Малфой.

Это скорее игра, чем столкновение. И почти уже не игра.

— Пошёл вон, Драко.

Только теперь он подчиняется.

— Спасибо. Пока достаточно.

— Чего тебе достаточно?

— Того, что назвала по имени, — отвечает он с полдороги. — Годам к сорока поцелуешь!

— Надеешься столько прожить? — спрашивает она надломившимся голосом.

— В том-то и дело, что нет, — признаётся он прежде, чем выйти.

Косая полоса света из коридора — почти до окна. Хлопок двери. Что это было?

Гермиона стоит какое-то время, прислонившись к подоконнику, смотрит ему вслед хмуро и рассерженно. Только глаза улыбаются. Через минуту и она уходит. Слава Мерлину!

— Что ты делаешь?! — спрашиваю я, вырывая руку у Нарциссы.

Даже слёзы на глазах выступили — больно же, чёрт!

— Бедный мой мальчик, — шёпотом произносит она, глядя на дверь.

Не заметил. Тогда уж бедная Грейнджер.

— Это девчонка его измучает, — сетует безутешная мать. — Но, по крайней мере, она не маггла.

Смотрит на меня, меняет формулировку.

— Я только хочу сказать, что с магглами появляются дополнительные сложности. А так мне давно уже всё равно. В следующий раз он приведёт невесту из гоблинов, — она напряженно ломает тонкие пальцы. — И чем ему не угодила Астория — не могу понять?

Почему она спрашивает меня, а не Драко? Я эту Асторию в глаза не видел! Какая-нибудь бледная слизеринская зануда, наверное. Конечно, Нарциссе не стоит поминать сыну это свидание, а я бы помянул. Если он так забывается, что никого не замечает кругом, это не шутки. Одна надежда — что Волдеморт не похож на Гермиону.

— Ты не спеши отчаиваться — мисс Грейнджер ещё не согласилась, — выдаю я опрометчиво, и в лице Нарциссы явственно проступают черты вейлы.

Со мной она не очень-то старается себя контролировать, как будто я уже привык. Но я на всякий случай отодвигаюсь на стуле. Сейчас клюнет. Хотя до клюва у неё никогда не доходит — так, лёгкое заострение линий.

— Читай лучше, — скупо предлагает она.

Молчит, скользит глазами по строчкам. А когда заговаривает вновь, слова падают, как льдинки:

— Пусть только попробует отказать.

* * *

Наш роман с Нарциссой заканчивается недели через две. Перед очередным походом на Министерство, уже глубоко за полночь, я стою в общей гостиной Слизерина и застёгиваю мантию, путаясь в крючках и пуговицах. Нарцисса продолжает лежать, разметав волосы по ковру, и не спешит одеваться, потому что это тоже аргумент.

Поэтому я стараюсь на неё не смотреть. Кроме Малфоев, никто не живёт в подземельях Слизерина, а Драко нет в замке. Иначе мы не вели бы себя так вольно.

— Обязательно было начинать этот разговор здесь и сейчас? — спрашиваю я раздражённо.

— Какая разница — когда и где? — она нарочно глядит на меня, не отрываясь. — Ты скажешь на мне то же, что на собрании Ордена.

Нарцисса не состоит в Ордене. И собрание тут ни при чём.

— Я думал, ты понимаешь, что возможно, а что нет. Забрать твоего сына от Реддла я не могу.

— Не хочешь, — поправляет она прохладным звенящим голосом.

— Не вижу смысла.

Она перекатывается на живот и теперь смотрит на меня с другого ракурса, опершись на локти. Из-за горящего позади камина кажется, что тело Нарциссы светится само по себе.

— Ты изменился за эти два года, — сообщает она с грустью.

— А не должен был?

Я не хочу уходить, но наш конфликт неразрешим. Я не осуждаю Нарциссу. Она слизеринка, а у них иначе устроена голова. Они приучены извлекать максимальную пользу из всего. Из плохого и из хорошего — «идеальный баланс взаимовыгоды». Нарцисса ведёт свою игру, только свою. Сложную, но вполне стоящую. И мы оба проиграем в этой игре.

— Я никогда не просила тебя за Драко, — напоминает она негромко. — Я смирилась с твоими гриффиндорскими принципами.

Это правда. А теперь она решила сразу всё поставить на карту.

Видимо, привычка к постоянному анализу никогда меня не отпустит. Вот если лечь с ней сейчас и вновь коснуться губами её припухших от поцелуев губ — тогда ещё может быть.

— Пожалуйста. По крайней мере, не толкай его к исполнению пророчества, — тихо просит Нарцисса.

Нет! Только не опять!

— Я устал повторять — пророчество не в силах убить! — говорю я, наконец разобравшись с застёжками. — Это лишь предостережение. Которое относилось к Сириусу — он был последним из Блэков… Будь добра, оденься. Если хочешь продолжать разговор.

Она приманивает халат резким движением палочки. К слову сказать, Нарцисса Малфой тоже не последняя волшебница. Но демонстрирует это редко. И в наших делах почти не участвует. Разве что в ловле драконов — магия вейл в этом случае незаменима. В остальном, роль Нарциссы не очень понятна. А, впрочем, вполне понятна применительно к Малфоям — налаживание связей и денежные вложения. Только теперь ей приходится укреплять своё положение без мужа. И она делает всё возможное. Невозможное тоже. В первую очередь, ради сына. Не станет его, и Нарцисса бросится с Астрономической башни.

— Как это может быть Сириус?! — она резко запахивает халат с длинными кистями — тоже из прошлой жизни, что-то изумрудное в серебряных змейках. — Сириус — не последний, в ком текла кровь Блэков! Последний — Драко.

— Последний, собственно, Тед Люпин, — припоминаю я, присаживаясь на край неработающего фонтана-кобры.

Нарцисса раздраженно отмахивается, как от любого упоминания о забытой сестре и её нечистом потомстве. Они с Андромедой до сих пор не здороваются, встретившись в коридоре.

— Джеймс, не притворяйся, что не понимаешь, про что я! Тед — нечистокровный. А в пророчестве сказано…

В пророчестве полоумного Фергуса Фоули!

Я начинаю больше ценить Сивиллу. Её предсказания объединяют, а не разводят.

— Я и правда никогда не увлекался вопросами крови, — отвечаю я хмуро. — И тебе бы не советовал опираться на это лицемерие. Кровь ничего не значит, и чистой не осталось ни в ком.

— Вот поэтому и не значит! — вырывается у Нарциссы. — А ты, стало быть, не лицемеришь?! Твой род восходит к Певереллам и даже сейчас владеет двумя из трёх Даров Смерти. Это что же, пустяк?

— Нет, это тяжёлая ответственность, — соглашаюсь я серьёзно. — Поэтому мне всегда больше нравилась другая ветвь предков. Та, к которой принадлежал изобретатель Костероста.

Мантия-невидимка мне тоже нравится, если честно. Правда, по логике Нарциссы на Дары я не имею никаких прав. Я, собственно, не Поттер. Я — Принц, и то наполовину, и даже не удосужился за все годы посмотреть, кто вообще эти Принцы. Я не ощутил при переходе снижения магических способностей и на этом успокоился. Но у меня нет желания спорить на эту бесконечную тему. Полностью избавить Нарциссу от предрассудков можно только Обливиэйтом. Она тоже устала, конечно, и тоже сходит с ума. Мы все скоро помешаемся от такой жизни. Но я не могу пообещать, что с её сыном ничего не случится. Даже без пророчеств.

— Если я не полный идиот, то Драко тоже не чистокровный Блэк.

Я пытаюсь к ней подойти, но Нарцисса демонстративно отодвигается.

— Там не сказано — Блэк! Там сказано — чистокровный до седьмого колена! В нём всего лишь должна течь кровь Блэков.

Да, я уже понял. Она больше не на той стороне — она теперь на этой. И здесь она не жена спятившего Пожирателя — она кузина моего погибшего друга. Всё-таки, в истории с Волдемортом Блэки вели себя лучше Малфоев. Поэтому Нарцисса снова Блэк и искренне переживает за сына. Хотя сам он, как мне кажется, предпочитает оставаться Малфоем, чего бы это ни стоило.

— Ты нарочно себя накручиваешь, — говорю я Нарциссе.

— Разве не очевидно?! — не отстаёт она, мечась передо мной, как хищная птица. — Врата смерти — это наверняка Арка из Отдела Тайн! А ты специально заставляешь Драко находиться там с Тёмным Лордом! Почему это так обязательно? Почему нельзя на несколько дней вернуть его в Хогвартс? Кто-то ведь останется охранять замок!

Потому что от Волдеморта не уйдёшь и потому, что Драко необходим мне там. Но бесполезно объяснять это напуганной матери.

— Мне не нужно, чтобы твой сын охранял замок. Его дело — сообщать в Орден о планах Реддла. Чтобы мы могли избежать ненужных жертв, — пытаюсь я разъяснить Нарциссе. — Драко это понимает. И ты пойми, очень прошу. Хватит ходить за ним! Он давно не ребёнок и в состоянии решить сам, что ему делать.

В конце концов, Молли Уизли не является ко мне просить за каждого из сыновей! Разве что в ночных кошмарах.

Нарцисса бледнеет, и её глаза вспыхивают тёмной яростью — просыпается та самая кровь Блэков.

— В таком случае, и я в состоянии решить сама, за кем мне ходить! И у кого валяться в ногах. А у кого в постели, — заявляет она, предусмотрительно отгородившись от меня креслом. — Да! Я такая! Я готова умолять каждого из вас. От Дамблдора до Реддла! Потому что вы все одинаковые! Будете вести свои игры, будете воевать до последнего… А я лишь хочу, чтобы этим последним был мой сын!

Она замолкает, тяжело переводя дыхание. Словно чего-то ждёт от меня. Наверное, что я её ударю или уберусь вон. Или соглашусь, наконец.

А я только отхожу к окну. У них интересное окно — как аквариум во всю стену. А за окном в магической зеленоватой подсветке время от времени проскальзывают глубинные обитатели Озера — гриндилоу и бледные слепые рыбы. Внезапно возникают из мрака и тут же исчезают во мрак. До нас им нет дела. Интересно, заплывают ли сюда русалки? Наверное, тоже глядят в аквариум и удивляются: «Какие смешные существа мелькают туда-сюда! Странно, что у них там целый мир!». Есть ли у русалок свой квиддич? Никогда об этом не думал. Если нет, их надо срочно спасать…

— Конечно, тебя не волнуют мои слова, — словно очнувшись, заключает Нарцисса. — Как и я сама.

— Почему это?! — удивляюсь я, обернувшись.

— А почему бы нет? — пожимает она плечами. — В этом замке все женщины, исключая Лили, согласятся занять моё место. Зачем тебе я?

— Не знаю. Я просто влюбился, — отвечаю я, несколько шокированный размерами своего гарема.

Нарцисса вздрагивает так, будто впервые это слышит. Будто я и впрямь ударил её.

— Ненавижу тебя, — произносит она дрожащим голосом.

Зачем она всякий раз говорит мне это?

— Мне нельзя влюбляться?

— Нет, Джеймс. Тебе — нельзя, — подтверждает она, как само собой разумеющееся. — Не на такой высоте полёта. Будем считать, что я нужна тебе для контроля за Драко, — она задумчиво хмурится и прибавляет с сожалением: — Но он больше слушает тебя, чем меня.

Да, легилименция даёт подобие родственной связи. Но на самом деле всё сложнее. Тут замешаны и война, и Люциус, и даже Гермиона. Впрочем, я забываю — мне же нет дела до её сына!

— А ты меня не слушаешь никогда, — с обидой договаривает Нарцисса, хотя это уже вовсе неправда.

— А как же приворот вейл? — подсказываю я с улыбкой.

Нарцисса теряется, словно не соображает, про что речь.

— Да, под приворотом я бы тебя заставила, — соглашается она, терзая ногтями спинку кресла, за которое спряталась. — Я бы так и сделала, можешь не сомневаться! Но приворот удаётся не всегда.

Иногда она бывает безумно милой.

— Не удаётся? — спрашиваю я с сочувствием. — Тебе не хватило чистоты крови?

— Нет-нет, — неохотно отвечает она, глядя в сторону и в огонь. — Достаточно быть вейлой на одну каплю. Но… такие вещи нельзя рассказывать. Тебе это кажется смешным, но здесь нет ничего смешного. Ведь теперь я не могу помочь Драко! И всё же, я должна была попытаться.

Любым способом, а как иначе?

— Посмотри на меня. Пожалуйста, — делаю я последнюю попытку. — Я не принадлежу себе, Нарцисса! Если будет выбор — умереть мне или Драко — пусть умру я, мне не привыкать. Но я не могу действовать в ущерб…

— Общему благу! — договаривает она ледяным голосом. — Но кому будет польза от смерти моего сына?! Ты велишь мне забыть о пророчестве, но прекрасно знаешь, что оно не лжёт! Или следует принимать во внимание только те пророчества, что касаются тебя и твоего избранного отпрыска?

Вот при чём тут Гарри?

— Мне приходится принимать во внимание много всего. Не только пророчества, — говорю я очень спокойно. — Мой избранный отпрыск будет рисковать жизнью, как и все.

По лицу Нарциссы проходит судорога:

— Это доказывает, что тебе не жаль даже Гарри, — произносит она с презрением.

Я думал, она скажет обратное. Например, что я должен забрать её сына от Волдеморта и послать туда своего. Я уже засунул руку в карман, но тут вздрагиваю и напрочь забываю, что хотел оттуда достать.

— Мне?! Не жаль Гарри?! — переспрашиваю я, не веря своим ушам.

— Разумеется, — пожимает плечами Нарцисса. — Ты взлетел высоко, как твой феникс. Оттуда людей не видно, поэтому тебе все безразличны. И я… ну, это само собой. И сын, которого ты не растил. И полоумная падчерица. И жена, которая связалась с ничтожеством… К слову сказать, Снейп согласился выручить Драко без всяких приворотов. И убил вместо него.

И эта туда же. Знал бы Снейп, сколько у него поклонниц!

— Он поступил так, как тогда было нужно для дела, — я постукиваю пальцем по стеклу, пытаясь подманить пугливую серебристую рыбку. — Но я счастлив, что ваши интересы совпали. Ради этого же дела Снейп чуть позже отправил Гарри на смерть.

— Он отправил, — тихим вибрирующим голосом соглашается Нарцисса. — Потому что так было надо. А я спасла твоего сына. Когда это никому уже не было нужно. Нужно было, чтоб Тёмный Лорд разрушил в нём крестраж. Выживет или нет твой мальчишка — кого это беспокоило? — на её лице проступают алые пятна, голос срывается, но Нарцисса продолжает со злостью: — Даже Дамблдор с его сказками о чуде самопожертвования прекрасно знал, что выжить после Авады — не самое лучшее для Гарри. Перед Тёмным Лордом и толпой Пожирателей! О нет, Джеймс! Дамблдор понимал, что за мнимой смертью последует настоящая. А между ними будут долгие и страшные пытки.

Я… В общем, я прячусь за окклюменцию. И лишь после этого произношу — медленно и осторожно:

— Всё это я знаю, Нарцисса. И я очень благодарен тебе. Но зачем ты вспоминаешь мне ту историю?

— Затем, что ты мне должен, Джеймс Поттер! — бросает она в ответ. — Я солгала Тёмному Лорду, сказав, что твой Гарри мёртв. Меня могли убить за это. Хуже, чем убить! Не скрою, у меня были свои резоны так поступить. Но тут тебе не надо быть щепетильным. Сочини себе любое оправдание, но верни мне сына. Иначе…

— Иначе? — спрашиваю я, взглядом открывая выход в коридор.

Нарцисса молчит пару секунд, впиваясь в меня глазами.

— Иначе я пойму, что у тебя нет сердца, — доканчивает она тихо.

Я не могу сдержать усмешку, от которой её передёргивает.

— Разумеется, нет. Оно сгнило много лет назад, — отвечаю я хрипло и ухожу, не простившись.

Нарцисса меня не удерживает.

Я возвращаюсь сам.

— Чёрт, ты совсем мне голову заморочила! Не хотел тебя расстраивать, но раз всё так серьёзно…

Нарцисса смотрит круглыми глазами. Она уже начала тут без меня плакать и вряд ли желает, чтоб её ещё чем-то расстраивали. Но я всё-таки достаю из кармана свиток — выдержку из книги — не более. Отдаю ей. Нарцисса разворачивает пергамент, но, похоже, не разбирает букв. Почерк у меня всегда был так себе. А у Снейпа и того хуже.

— Это истинная история рода Малфоев, — поясняю я на словах. — Выписал из справочника в Запретной секции. Более точного, чем «Книга чистокровных семей». В двух словах, Малфои всегда ставили выгоду выше чистоты крови. Даже бабка Драко была полукровкой. Просто всё это тщательно покрывалось позолотой. Серебрением, если хочешь. Таким же, какое было на твоих волосах. Так что успокойся и ложись спать.

Давний обман Люциуса её мало волнует. Нарциссу сейчас беспокоит только одно:

— Так Драко — нечистокровный?! — переспрашивает она, упав в кресло.

Вот уж не чаял её этим обрадовать!

— Сама суди. Я тебе сразу сказал, что пророчество относилось к Сириусу. Он и погиб в Арке смерти. И, видимо, являлся чистокровным до седьмого колена — Блэки всегда были на этом повёрнуты. Только Сириус плевал на всякую галиматью!

Здесь мой голос срывается, потому что у меня так мерзко на душе, что… Надо пойти поспать немного.

— Но почему ты сразу не рассказал? — Нарцисса поднимает бездонно голубые глаза, свиток скатывается с её колен.

— Я ведь объяснил — у тебя пунктик на чистокровности. Сегодня ты сходишь с ума из-за пророчества, а завтра отравишься из-за того, что твой сын — на осьмушку маггл.

— Идиот, — произносит она в отчаяние. — Даже родись он сквибом — мне это не важно!

Не думаю, но не стану спорить.

— Зато поговорили, — пожимаю я плечами. — Прости, если можешь, и спасибо за всё.

Вот теперь я ухожу. Надеюсь, родословная её немного утешит. Нарцисса прекрасно понимает — я не поменял бы решения, даже если бы пророчество относилось к Драко. И смерть Сириуса не обезопасила её сына. Но почему-то людям хочется верить, что стоит разрушить тёмное предопределение, и всё наладится само собой.

А я вот сомневаюсь, что даже уничтожив Книгу Мерлина, мы избавимся от проблем. Но по крайней мере, Волдеморту перестанет постоянно везти. Пусть попробует пожить, как все остальные. Когда один провал следует за другим, а удачи рассыпаются пеплом. Вот чёрт!

Огни настенных факелов неожиданно расплываются, и я раздражённо провожу рукой по глазам. В самом деле — как будто Эванс в сотый раз отказалась прогуляться со мной до Хогсмида! Да пошли они, эти бабы! Убью завтра Волдеморта к Мерлиновой матери. Надоел.

Когда бы это было так легко! Не один день я потратил на то, чтобы придумать, как изловить его. Буквально выписывал столбиком все подходящие заклятия. Проблема в том, что в Волдеморта редко попадают заклинания, и никто толком не знает, как срабатывает крестраж. Только на смерть или на любое повреждение?

Авада Кедавра его, допустим, не возьмёт. А Петрификус? Хотя бы теоретически. Чиркая пером по бумаге, я ломал над этим голову и распределял роли. Сколько человек понадобится, чтобы не мешали друг другу. Кто, в каком порядке и как будет колдовать, чтобы обойти самую изысканную защиту. Пытался составить приблизительный план действий на основании того, как Реддл вёл себя в предыдущих схватках. И всякий раз упирался в стену, признавая, что невозможно его переиграть.

Щитовые чары, прикидывал я, отражают не все заклятия. Что, если подлезть каким-нибудь редким небоевым? Но подходящих вариантов оказалось немного. И времени на сотворение таких чар уходило больше, чем у Волдеморта на три Авады.

Несколько дней мы просидели с портретом Альбуса, пытаясь сочинить что-нибудь новенькое и заковыристое. Тут очень помог Аластор Грюм, он иногда забредает к нам на огонёк волшебного кольца — поделиться бесценным опытом. А ещё пригодился Омут Памяти, в который мы сбрасывали воспоминания всех пленных Пожирателей. В общем, кое-что сочинили. Но поскольку на Волдеморте такую магию никто не испытывал, то сложно говорить о прорыве.

Иногда часа в два ночи на меня накатывают безумные озарения. Например, прихватить с собой отравленные стрелы. Кентавры — превосходные лучники! Напоить Реддла каким-нибудь вредным зельем не выйдет, но если оно попадёт в кровь… Есть ли у него кровь? Что сделать, чтобы стрела пробила щитовые чары? Заколдовать стрелу? А это не разрушит яд? И почему, собственно, стрела?

Начиная потихоньку сходить с ума, уже перед рассветом я тащусь к Артуру, который выходит ко мне сонный и в ночном колпаке.

— Джеймс, дружище, ну что тебе не терпится до утра?

— Маггловское оружие не подойдёт? Ты же занимался всю жизнь их изобретениями!

Артур вздыхает и озадаченно чешет голову под колпаком.

— Вообще-то, я оружием не занимался. Но у них в основном такое, знаешь… огнестрельное. Это когда предмет очень-очень быстро летит.

— Я понял про огнестрельное — я же не полный болван! — хотя стремлюсь. — Не годится. Щитовые чары остановят. Ещё что-нибудь есть?

— Джеймс, но мы же всё равно к ним не попадём! Ну, есть. Лазеры какие-то. Огненные лучи.

— Это и у нас есть. А самое мощное у них что?

Артур мнётся, но всё-таки отвечает осторожно:

— Атомная бомба. Вроде бы. Как катастрофически сильная Бомбарда. На много лет всё вокруг отравит.

Да, удовольствие сомнительное.

— А Реддла возьмёт — как думаешь?

Артур делает озабоченно лицо:

— Ступай спать, Джеймс.

— Если… теоретически мы пробьёмся к магглам, они нам дадут эту штуку?

— Нет.

— А если украсть? — предлагаю я, поколебавшись.

— Не знаю. Наверное, есть шанс. При серьёзной подготовке. Но это… вроде тёмных искусств. В нашем мире бомба может вообще не сработать. А может порушить все основы магии. Но Реддл уцелеет.

Зато магглы наверняка обидятся. Чёрт. Но в любом случае стоило спросить. Иду спать — что ещё делать?

Иду спать, но по дороге задумываюсь: куда я иду, собственно? Лили с малышкой давно легли, на двери — сигнальные чары. Возвращаться к Нарциссе — тоже не вариант. Но Хогвартс переполнен, не соваться же к кому-то на постой! Всё же я… верховный чародей. Н-да.

Машинально возвращаюсь в Подземелья — там места полно, и ноги сами находят дорогу. Замечательно, тут и отдохну в тишине. Заслоны давно поснимали Пожиратели, в кабинете всё разгромлено и разбито, но с дверью в спальню они, судя по всему, не совладали. А меня она слушается — ха!

Местечко как раз под настроение. Почти могила. Темнотища и лютый холод. Вызываю домовиков — пусть хотя бы камин растопят, постель сменят. Пять лет прошло, как-никак. Плетусь в ванную — где она тут? Как и ожидалось, краны и всё прочее — в форме змей. Вода — ледяная. Наверное, напрямую из Озера. Можно и подогреть, но как-то нет настроения.

Делаю взмах палочкой, загорается тусклый зеленоватый светильник. Смотрю на себя в зеркало и размышляю, не в последний ли раз. Столько боёв уже было, но так никогда не нервничал. Или это из-за Нарциссы? Что она теперь делает? Плачет? Спит?

Неужели, Поттер, тебе надоело драться?

Пора бы принять оборотное, но я медлю. На кой Годрик? Кто сюда придёт ночью? Да и днём. Если понадоблюсь, пришлют домовика. Интересно, как-то там поживает мой друг Локхарт? Мунго всё ещё за нами, но с медикаментами там беда. И с питанием туго.

За годы постоянного ношения чужой личины, я перестал различать, что в этом облике от меня, а что от Гилдероя. Бледное худое лицо, белые волосы до плеч. Синие глаза в синих тенях. Окклюменция давно незаметна, но мне самому тяжело выдерживать свой взгляд. Умываюсь обжигающе ледяной водой и снова обращаюсь к зеркалу. Преображающий эффект за эту минуту развеялся, но ничего особо не поменялось.

Только волосы и глаза стали чёрными.

Ты бы хоть предсмертную записку оставил, Снейп! Намекнул, какой во всём этом смысл. Иногда мне кажется, что всё неслучайно, что он лишь доделал свою часть работы и оставил мне мою. Иными словами, спихнул всё на меня и уполз. А предсмертная записка и правда есть, только запрятанная в головоломку. И Пожиратель в подвале Малфой-мэнора, и злобный домовик, приставленный к Лили, и ребёнок-крестраж ? всё это какой-то дикий и диковинный шифр. Интересно, он сам сознавал это до конца? Или только я это вижу? Или я не вижу, а брежу?

Ты бредишь, Поттер.

Ну-ну. Не нравится мне его взгляд. И мой не нравится. Хорошо же.

Возвращаюсь в комнату. Вода в принесённом домовиками стакане не покрылась льдом. Значит, ночевать можно. Камин потрескивает, огненные тени пляшут по каменным, без окон, стенам. Стягиваю мантию, прячу палочку под подушку, падаю на постель. Таращусь в потолок. Думаю про Волдеморта. Замкнутый круг какой-то! Как из него вырваться?

Останови метроном, Поттер.

Пытаюсь, да не могу. Это же гигантский маятник. Атомная бомба. Тикает и тикает.

Бесконечная череда событий, бесконечная череда лиц мелькает у меня в голове. Нарцисса, Гарри, Лили, Перси, Мэри, Август, Кикимер… ещё кто-то. Что их объединяет? То, что скоро никого не останется?

— Ради общего блага! Всё что угодно! Все вы одинаковые!

— Вы все одинаковые! Будете вести свои игры, будете воевать до последнего!

— Мы не выигрываем — мы дерёмся и дерёмся!

— Как будто все старания и потери ничего не значат!

— Пока наши планы совпадают…

Пока.

Я закрываю глаза и погружаюсь в сон, в котором кружат всё те же вихри из людей, событий, обрывков фраз, а ещё — немолчный шёпот мёртвых голосов из Воскрешающего камня. И лишь где-то на изломе сна, когда живые голоса сливаются с голосами мёртвых, метроном в ужасе застывает.