Один вечер (гет)

Что же она натворила? Обидела Рона. Унизила ни за что ни про что.

Боже, как стыдно! Невыносимо стыдно!

Теперь он ушёл. В его глазах было столько ненависти и боли.

Ты бессердечная тварь, Грейнджер!

Виновата, виновата во всём.

Рон бросил её.

Обида, горечь, стыд сплелись в один жёсткий, колючий комок. Он рос внутри, разрывал лёгкие, пожирал сердце, прорывался наружу — тягостный, жаркий. Гермиона прикрыла рот ладонью, будто в том, что она готова заплакать, было что-то постыдное; будто ей надавали заслуженных пощёчин и сказали, чтобы не смела выть. Но на глазах вдруг выступила горячая влага, и бороться стало бесполезно, только спрятать, утаить эти преступные слёзы. Тело пробила дрожь, Гермиона в отчаянии сжалась, подобрав ноги, и зарыдала.

Гарри сел рядом и положил руку ей на плечо.

Гермиона отвернулась: зачем он здесь? Только не сейчас. Пусть исчезнет.

— Гермиона, — тихо позвал Гарри.

— Уйди, — едва сумела проговорить она сквозь плач.

Он посидел немного, потом встал. От этого почему-то стало ещё горше, и новые рыдания сотрясли тело.

Гарри вдруг опустился рядом и твёрдо сказал:

— Я не уйду.

— Уходи! — она снова отвернулась, уткнувшись в спинку дивана.

— Нет.

Что ему нужно? Стать свидетелем её позора? Её слабости и стыда? Боже, что теперь будет?

— Гермиона, — вновь позвал Гарри.

Да что?! Исчезни, растворись, уйди!

Рыдания не давали ей произнести ни слова, обжигали, рвали изнутри.

Гарри прикоснулся к её спине.

Это невыносимо, невыносимо! Бежать отсюда подальше!

Гермиона вскочила, Гарри тоже поднялся и схватил её за плечи. Она потянулась за палочкой, но Гарри поймал её руку и сжал в своей ладони.

— Отпусти! — потребовала она.

— Нет.

— Отпусти немедленно, дурак! — вырвалось у неё сквозь слёзы.

Он ослабил хватку, но руку не отпустил, лишь прижал к своей груди. Гермиона почувствовала быстрое биение его сердца.

— Не уходи, — тихо попросил Гарри.

Боже, почему всё так сложно и тяжело? Это просто сумасшествие какое-то! Внутри ломит, будто там что-то лопнуло и кровоточит, сделав её чертовски уязвимой.

Гарри обнял Гермиону и прижал к себе. Надо было оттолкнуть его, но мерзкая нарастающая слабость вдруг парализовала, и Гермиона смогла лишь приткнуться к его груди. Слёзы бессилия снова брызнули из глаз.

Гарри ласково погладил её по голове.

— Я с тобой, — прошептал он.

Нужно ли ей это?

Гермиона прерывисто вздохнула.

— Иди сюда. — Гарри сел и посадил её к себе на колени, приобняв за шею, как маленькую.

Когда-то давно Гермионе приснился необычный сон: она сидит на коленях у ангела, и тот утешает её, плачущую от каких-то своих детских обид, — большой, могучий, с белоснежными крыльями. После она позабыла его лицо, но ощущение теплоты и заботы осталось в памяти навсегда. Однако ей никогда не пришло бы в голову представить на его месте Гарри. Да уж, хорош ангел — всю ночь занимался с ней любовью.

Гарри прижал её к своей груди и стал мягко гладить по голове, словно Гермиона и впрямь была малышкой.

— Мы переживём, — сказал он.

Для чего все эти слова? Они нисколько не утешают.

— Мы всё переживём, — повторил Гарри.

Мы? Когда вдруг стало «мы», и кто это решил?

Гермиона хотела потребовать объяснений, но внезапно почувствовала, как отяжелели веки.

— Т-с-с, — услышала она и заметила, что Гарри взмахнул палочкой.

Это Сонные чары! Зачем? Она не… Спасительная дрёма окутала разум, стало вдруг спокойно и легко.

* * *

Гермиона проснулась в тёмной спальне. Снизу доносились странные звуки, словно двигали что-то тяжёлое.

Она вскочила и раздвинула портьеры — тусклое осеннее солнце набирало цвет. Похоже, она проспала всего каких-то полчаса, однако чувствовала себя гораздо лучше, если не считать душевных ран. При мысли о Роне на глаза навернулись слёзы. Что же она натворила?

Однако рыданиями горю не поможешь, надо жить дальше. Гермиона вытерла лицо и стала приводить в порядок волосы. На прикроватной тумбе стояло старинное зеркало. Гермиона поморщилась, глядя на своё отражение. Бесстыдница! — так сказала бы бабушка, если бы узнала про случившееся. Что ты делала этой ночью, а? Отдавалась чужому мужчине с упоением и страстью, в то время как твой любимый рисковал жизнью. Как посмела? Бесстыдница! Бесстыдница!

Внизу вновь раздался резкий звук, потом стук: видимо, забивали гвоздь. Надо уходить отсюда. Вернуться в Хогвартс и подумать, как всё исправить. Если, конечно, удастся хоть что-нибудь исправить.

Гермиона спустилась вниз и осмотрелась: в гостиной почти ничто не напоминало о погроме, учинённом Роном, кроме чёрной дыры, зияющей в диване. Гарри вешал карниз, стоя на подоконнике, и не заметил Гермиону. Она задержала на нём взгляд, вспоминая, какие мускулы скрываются под этой заношенной футболкой и лёгкими летними брюками, слегка обтрёпанными по краям. Став самостоятельным, Гарри сохранил верность своему старому гардеробу и, кажется, почти не изменился, остался всё тем же простым и понятным Гарри, но теперь в нём есть странная, необъяснимая притягательность и уверенность в себе.

Как она про него подумала? Чужой мужчина? Но разве Гарри ей чужой? Он никогда не был чужим, он был другом!

Другом, с которым она имела неосторожность переспать.

Глупая нерпа. Взяла и всё испортила.

Гарри обернулся на неё и радостно кивнул.

— Как себя чувствуешь? — спросил он, спрыгнув на пол.

— Нормально, — ответила она, едва справившись с желанием снова заплакать.

Ей-то нормально, а каково сейчас Рону?

Гарри подошёл и обхватил её за талию, глядя в глаза.

— Не надо, — вяло сказала Гермиона, пытаясь убрать его руки.

Но Гарри вдруг бесцеремонно стиснул её в объятиях и стал целовать так, что она чуть не задохнулась. Что же он вытворяет? Разве они не достаточно наворотили ошибок, чтобы немедленно прекратить это раз и навсегда? Гермиона попробовала сопротивляться, но Гарри был так настойчив, даже нахален, что пришлось с усилием оттолкнуть его.

— Что ты делаешь? — почти выкрикнула она в истерике.

— Целую тебя.

— Неужели ты не понимаешь, что нам нельзя, мы не должны!

— Это бред, Гермиона! Что нам мешает?

— Много чего, — упавшим голосом произнесла она.

— Вот что, — твёрдо начал Гарри, — хватит отталкивать меня. Если бы ты хотела остаться с Роном, то не спала бы со мной.

Он сказал абсолютную правду, но отчего-то эти слова показались обиднее, чем когда Рон швырнул в неё обручальное кольцо.

— Ты прав, — с трудом сдерживаясь, чтобы опять не разрыдаться, проговорила Гермиона. — Я сама виновата. Только я, больше никто.

С этими словами она ринулась к камину. Гарри шагнул ей наперерез.

— Куда ты?

— Я не могу здесь оставаться. Пусти.

— Никуда ты не пойдёшь в таком состоянии.

— Будешь удерживать меня силой?

— Да! — резко выкрикнул он.

Гермиона даже на миг оцепенела от этого властного «да».

— Что?

— Прости. Конечно, не буду, — опомнился Гарри. — Ты можешь уйти, когда пожелаешь. Но я прошу: останься. Не хочу, чтобы всё так закончилось.

— Не могу. Мне надо побыть одной. — Она потянулась к коробке с Летучим порохом.

— Хорошо. — Гарри забрал у неё коробку и спрятал за спину. — Только выслушай меня.

Гермиона посмотрела на него в ожидании.

— О’кей, — кивнул он, убедившись, что она готова слушать. — Эта ночь была лучшей в моей жизни. И вовсе не потому, что я впервые занимался сексом. Хотя это тоже не последняя причина, конечно; но я вдруг осознал, что ты — это самое удивительное, что когда-либо со мной случалось. Ты понимаешь меня как никто, ты не просто девушка, ты и друг и… необыкновенная, потрясающая… Не знаю, как я раньше этого не замечал.

Гермиона стояла, тупо глядя в камин, чувствуя себя пустой, как жестяная банка из-под печенья, из которой жадные руки вытащили всю снедь, — только крошки остались на дне. Слова Гарри проходили сквозь неё, почти не задевая. Что он сказал: необыкновенная, потрясающая? Это она-то? Возможно, была когда-то. Когда у неё был друг и возлюбленный. А теперь ни того, ни другого.

— Я не хочу, чтобы ты жалела о том, что мы с тобой переспали. Потому что я ни капли не жалею, — закончил Гарри.

— Всё сказал? — равнодушно спросила Гермиона.

— Да.

Она молча схватила горсть Летучего пороха и вошла в камин.

— Хогсмид. «Кабанья голова», — чётко проговорила Гермиона, и зелёное пламя унесло её с собой.

* * *

Воскресенье пролетело печально и незаметно, только ночью всё никак не удавалось уснуть: слишком много событий произошло, слишком много дум навалилось. К утру глаза опухли от слёз, пришлось прибегнуть к Успокаивающему лосьону, от которого, впрочем, было мало толку. На завтрак Гермиона пришла раньше всех, чтобы не светить заплаканным лицом. Глотнув согревающего чаю, открыла свежий выпуск «Ежедневного пророка» и похолодела от дурных предчувствий.

«Волдеморт в его голове»

Знаете ли вы, что такое хоркрукс? Я думаю, даже самые сильные и знаменитые маги вряд ли смогут похвастаться тем, что знакомы с этим отвратительным, противоречащим самой жизни явлением. Однако есть на свете волшебник, который не только знаком с ним, но и стал частью этого поистине наитемнейшего колдовства. Он молод, хорош собой, он предмет обожания многих людей, по наивности не подозревающих, какая сила кроется в его зловещем обаянии. Кто же он? — спросите вы. А я, верная вам Рита Скиттер, отвечу: Гарри Поттер.

В нашу редакцию обратился человек, которого все связывают с известной троицей Поттер-Уизли-Грейнджер. Рональд Уизли поведал об истинной подоплёке Хогвартской битвы и о событиях, предшествовавших её финалу. Вы скажете: мы всё о ней знаем; но, смею вас уверить, — далеко не всё.

Кто такой Гарри Поттер на самом деле? Действительно ли долгие годы в его голове находилась часть Того-кого-нельзя-называть, и никто ничего не замечал? А главное, есть ли гарантии, что Тёмный Лорд до сих пор не в нём? О Мальчике-который-выжил-и-может-стать-новым-Волдемортом читайте в специальном выпуске «Ежедневного пророка», который выйдет во вторник, тринадцатого октября 1998 года.

Постскриптум. Джинни Уизли. Что она готова поведать нам о своём бывшем возлюбленном?

Почти всю первую полосу занимала колдография Гарри в аврорской форме. Выражение лица было под стать анонсу: плотно сжатые губы, нахмуренные брови, подозрительно прищуренные глаза, в глубине которых искрился странный холодный огонёк — то ли отсвет вспышки, то ли отражение души.