Любовь и прочие неприятности 2. Дети и родители (джен)

— Привет, — улыбнувшись, склонилась надо мной мама.

Ответить не получилось, из горла вырвался только кашель. Я забеспокоился, мне хотелось спросить, почему я не могу двигаться, целые ли мои конечности и почему я ничего не чувствую. В панике начал воображать, что от моего тела осталась одна только голова.

— Тс-с... успокойся. Все в порядке. Руки, ноги на месте, чувствительность тоже вернется. Приготовься, будет не очень приятно. Потерпи, хорошо? Это ненадолго.

Я облегченно кивнул, вернее, попытался кивнуть.

— Как же ты меня напугал, — она качнула головой, — вы должны были остаться на корабле.

Представив такой вариант, я содрогнулся, костюм спасателя не выдержал бы такого удара, если уж меня разворотило... Я прокашлялся и с хрипом сумел выдавить:

— Хорошо, что я был рядом. Все правильно. Просто по-другому не успевал.

— Дети не должны воевать.

Прозвучало так горестно, что у меня сжалось сердце. Но я чувствовал свою правоту и искренне верил в то, о чем стал говорить дальше:

— Ты рассказывала, что прадед в нашем возрасте по лесам с автоматом партизанил, — говорить было тяжело, хрип постоянно сменялся кашлем и наоборот; тело потихоньку стало покалывать, — и дед тоже...

— Ваш дед был просто военным инженером, мосты наводил да дороги прокладывал, он даже не воевал, — ворчливо перебила мама.

— Все равно, офицерские внуки не должны прятаться, — упрямо продолжил я, — ты у нас одна.

— Вырастила на свою голову, — вздохнула мама, — что один, что второй, оба на рожон под пули лезут.

— Это были не пули, — я попытался улыбнуться, но вместо улыбки вышла гримаса — покалывание превратилось в тупую нарастающую боль.

— Ладно, героический ты мой, вижу, тебе совсем плохо. И это, как ни странно, хорошо, — она скосила взгляд в сторону и вниз, видимо, на дисплей медкапсулы, в которой я находился. — Значит, все у тебя в порядке. Восстановление идет полным ходом. Прохождение нервных импульсов замечательное. А теперь спи, в следующий раз будет гораздо легче.

Она набрала на пульте какую-то команду, крышка капсулы опустилась, и я начал погружаться в сон.

* * *

— Я хотел бы услышать объяснения, — недовольно начал Джонсон, но быстро успокоился и ровным голосом продолжил: — Согласно договору, вы обязаны были предоставить самую полную информацию об интересующих нас объектах. Разговор, невольными свидетелями которого мы с вами стали, заставляет сомневаться в вашей искренности. Мне казалось, ни одна из сторон не заинтересована в возникновении конфликта.

— Мы знаем не больше вашего, — развел руками Рик. — Услышанное — сюрприз и для нас. В конце концов, наш запрос о семье Вольф шел через вашу организацию. Не бросайтесь голословными обвинениями.

— Допустим, — Джонсон откинулся в кресле. — Я даже готов признать собственную некомпетентность. Мы довольствовались официальными данными и не потрудились тщательней изучить прошлое одинокой сироты. Но зреет у меня убеждение, что вы, — он указал на Хана, — что-то знаете. Вы не показались мне удивленным, скорее озадаченным. Как-никак, у вас было более чем близкое знакомство.

— Наше знакомство, — усмехнулся Хан, — было мимолетным и не предполагало откровенных бесед.

— Зато откровенно предполагало кое-что другое, — не удержался от пошловатой подколки Джонсон.

— Почему вы сами у нее не спросите? — полюбопытствовал Рик.

На что безопасник скривился и неохотно признался:

— У нас с ней был свой договор, я обещал не давить и не лезть в ее прошлое, и предполагал, что это было связано с вами да нежеланием подставлять доктора Маккоя. Наши психологи решили, что, вероятно, имели место какие-то детские травмирующие воспоминания. Теперь понятно, что за этим крылось что-то гораздо большее.

Ответить собеседникам было нечего, и разговор заглох сам собой.

* * *

— Офицерские внуки, надо же. Скажи, этот «молчи-молчи» прав, у тебя действительно есть какие-то догадки?

— Да, есть.

— А дальше?

— Догадки — не факты, не вижу смысла в бездоказательных предположениях.

— Какой ты трудный, Хан...

Джонсон ошибся. Хан не был озадачен, скорее, удовлетворен. При принятии решения присоединиться к миссии по доставке ценных пассажиров им двигало больше жгучее любопытство, давно не посещавшее его пусть и богатую на события, но довольно однообразную и, нет смысла себе врать, бесцельную жизнь; а также чувство ответственности за внезапно возникших и связанных с ним человечков, давших надежду маленькой кучке изгоев, созданных когда-то для службы и защиты, а теперь вынужденных подстраиваться и выживать в новом мире. Родительских чувств не было и в помине. Откуда бы им взяться? Он не знал, что значит быть родителем, его этому не учили. Зато научили пользоваться человеческой слабостью и манипулировать родственными чувствами для своей выгоды. Поразительно, но сейчас осознание родства не сделало его слабым. Наоборот. В нем затлел огонек гордости за хрупкое по возрасту, но сильное по духу существо, по причудливому велению Вселенной состоящее наполовину из его генов. Этой половиной он мог гордиться. И все шло к тому, что другую половину он начинал уважать.

Женщина и раньше не вызывала равнодушия. Он ее помнил. Помнил как непонятное яркое пятно в окружающей враждебной серой массе, своей неприкрытой и искренней симпатией сумевшее задеть какую-то струну в глубине его циничной и жесткой души да так там и остаться. Все эти годы этот образ не особо его тревожил, лишь иногда появлялся рядом, вызывая на лице чуть изогнутым уголком губ намек на улыбку, когда заходила речь о произошедших событиях прошлого. С некоторым удивлением Хан признал, что ощутил нечто похожее на ревность, когда увидел, как она окружает так похожих на него детенышей нежной и безмерной заботой или бесстрашно бросается на их защиту. Так же спокойно принял то, что сейчас его взгляд вылавливает ее из толпы все чаще, а улыбка становится настоящей и предвкушающей...

Стоило понять, что же так взбудоражило представителя СБ в разговоре, пусть интересном в плане новой информации, но, по сути, мало на что влияющем. Было ли это обычной досадой на непрофессионализм, или же за этим стояло что-то еще?

* * *

Следующее мое пробуждение было там же в медсекции. Но теперь меня не окружали бортики капсулы; я лежал на койке с приподнятым изголовьем.

— Идешь на поправку, — довольно сказал крестный и сунул мне закрытый пластиковый стакан с трубочкой.

Глотнув кисловато-сладковатой жидкости, понял, насколько же я голоден и как жутко у меня пересохло в горле.

— Скоро будешь есть нормальную еду, а пока подкормись-ка новой порцией крови, — схохмил он и кому-то кивнул.

Я проследил за его взглядом и во все глаза уставился на человека, чьей копией, по словам окружающих, я был. И правда копия, через несколько лет нас, наверное, можно будет принять за настоящих близнецов. Он с помощью Маккоя стал подключать систему для переливания крови.

— Твой брат был более разговорчив при встрече, — слегка усмехаясь, глубоким голосом произнес Хан.

Я немного растерялся. Потом, прочистив горло, спросил:

— А что вы хотите от меня услышать?

Рядом хохотнул Рик, которого я сразу не заметил. Рик весело произнес:

— Возможно, что-нибудь о сыновней любви или что-то в этом роде.

Выслушав этот бред, я недоуменно перевел взгляд с Рика на Хана и обратно. Это ведь не серьезно? Я же его совсем не знаю, а то, что знаю, сыновней любви вряд ли может способствовать. И выбрал, как мне показалось, нейтральный ответ:

— Пять минут знакомства маловато... э-э... чтобы сделать какие-то выводы.

— Скройся! — рявкнул Хан заржавшему конем Рику.

— Ухожу-ухожу, родственнички, — смеясь, сказал Рик и выскользнул из помещения.

Телу вдруг стало горячо, я глубоко задышал и разом покрылся потом. Встревоженный крестный посветил мне в глаза, потом лицо его расслабилось, что-то он там сделал, нацепил мне намордник дыхательной маски, и я опять уснул, услышав напоследок:

— Твоя кровь, Хан, творит чудеса.

* * *

— Я хотел спросить... — замялся Макс.

— Эти парни как-то вытащили нас из безнадежной передряги. Мне не за что их ненавидеть. Ты это хотел узнать?

Макс кивнул, а Томас продолжил:

— Что же, пора прощаться.

— Спасибо, сэр, без вас наше путешествие было бы не таким... комфортным.

— Не унывай, Макс. И удачи. Мне кажется, вам всем придется нелегко. Возможно, еще увидимся, — он похлопал своего воспитанника по плечу. — Тебя ждут.

— До свидания! — Макс схватил обеими руками широкую ладонь Йодля и крепко пожал, потом развернулся и поспешил вслед за своими. В горле внезапно образовался комок, и глаза предательски защипало. «Как так? — спрашивал себя Макс, думая о Томасе. — Вроде бы знаешь человека, а потом выясняется, что ничего ты о нем не знаешь».