Повелитель Смерти (джен)

Ведьма оскалилась, обернулась к Сириусу и раскинула руки, будто пытаясь обнять небо.

— Мне не придётся ничего делать, мальчик, — довольно сказала она. — Мои верные слуги сделают всё за меня.

Души закрутились над площадкой чернильной воронкой, словно торнадо, и созданный ими вихрь развевал одежды и поднимал в воздух песок, отчасти заглушая их тонкий протяжный вопль. Гарри, скрытый множеством чар, прищурился, чтобы что-то разглядеть, так как они совершенно не защищали его от пылевой бури.

Среди воя ветра и духов послышался радостный женский возглас, затем мужской крик, и над площадкой вспыхнуло, свиваясь в кольцо, огненное лассо. Оно прошлось по краю торнадо и сжалось в кулак, освещая окрестности алым заревом, и духи взмыли вверх, словно пробка из бутылки, стремительно спасаясь из пламенного плена. Гарри зажал уши руками, боясь, как бы от этого визга на одной ноте не лопнули барабанные перепонки.

Когда небо разяснилось, а пыль осела, Сириус спросил:

— Это всё, на что твои слуги способны?

— Кое на что они сгодились, — захохотала ведьма.

Гарри почувствовал, как неведомая сила поднимает его в воздух. Мир несколько раз перевернулся, и Гарри с силой приложился о землю, так что вышибло дух. Глядя в небо и пытаясь вдохнуть, он краем глаза различил, как ведьма скинула Сириуса, растратившего все силы и вернувшего своё обличие, за край площадки, и дёрнулся, надеясь поймать, защитить, спасти, но лишь хриплый вздох вырвался из груди.

— Неужели ты думал, мальчик, — задумчиво спросила ведьма, подходя ближе, — что я не почую свою вещь? Что меня можно обмануть маскарадом?

Она сделала шаг вперёд, и Гарри изо всех сил рванул за откатившейся в сторону Бузинной палочкой. Ведьма наступила ему на ногу, раздался хруст, но Гарри сквозь вспышку боли всё равно тянулся к палочке. Это был последний шанс предотвратить непоправимое, и он не имел права его упустить.

— Палочка, что победу дарует. Камень, что над смертью торжествует. Мантия, что от глаз замаскирует, — восторженно произнесла ведьма, поднимая палочку и глядя на неё с вожделением, как на бесценное сокровище. А потом посмотрела на Гарри, и её сморщенное лицо перекосилось в гневе. — Воры!

Гарри, не сдержавшись, вскрикнул, опалённый проклятьем, и отлетел в сторону на несколько метров.

— Забрали то, что по праву принадлежит мне! — воскликнула ведьма. — Надругались, изувечили, извратили!

Глаза её бешено вращались в орбитах, а голова дёргалась вверх-вниз словно в припадке.

— Но я исправлю... — забормотала она, прижимая палочку к груди. — Я всё исправлю.

Ведьма шагнула к Арке, и Гарри усилием воли поднялся на ноги, с трудом опираясь на одну. Завеса трепетала, как лист на ветру, и тянулась к ведьме, которая как ребёнок радовалась этому мгновению, словно приветствовала в ней родную. Всего один шаг, одно заклинание, снимающее завесу, отделяло её от мира, в котором осталось всё, что было дорого Гарри, всё, что с таким трудом они отстояли, победив в войне с Волдемортом, остались те, кто заслуживал жизни без вечной борьбы.

Миг растянулся, словно плёнка с кадрами, которые прокручивались перед глазами. Ведьма приблизилась к Арке и подняла палочку. Гарри нащупал в кармане свою — верную спутницу из остролиста, которую однажды сломал и сумел починить и с которой никогда не расставался. Где-то сбоку Сириус воскликнул: «Нет, Гарри!..» Ведьма от неожиданности оглянулась. Гарри не думал — только молился, чтобы его предположения не оказались ошибочными.

— Бомбарда максима!

Вспыхнуло, грохнуло, и на один краткий миг каменная кладка Арки взмыла в воздух и замерла, а потом брызнула в стороны фонтаном камней. Ведьма завыла не своим голосом, словно насквозь пронзённая копьём. Завеса всколыхнулась, поплыла дымкой, будто пытаясь вновь зацепиться за что-то и удержать проход, и Гарри почувствовал, как что-то большое, тяжёлое и шерстяное врезалось ему в бок, а затем влетел прямо в рассеивающуюся дымку.

Гарри прошило холодом, заставив подавиться воздухом, и в следующую секунду он рухнул на груду камней. Спину и ногу тут же пронзило болью, перед глазами заплясали разноцветные круги, и Гарри потребовалось сделать несколько вдохов, прежде чем он сумел осмотреться.

Он лежал на дне глубокой ямы на груде кирпичей, рассыпанных на платформе, — всё, что осталось от Арки смерти. Не было завесы, не было ведьмы, не было Сириуса — только палочка из остролиста лежала в руке, переломленная пополам. Палочка, некогда починенная Старшей и впитавшая в себя кроху её силы.

Гарри лежал в полнейшей тишине, глядя, как пылинки кружатся в воздухе в свете, идущем откуда-то от стен, не в силах пошевелиться. Он был потерян, опустошён и раздавлен. Случившееся выдуло из головы каждую мысль, вымыло из души каждую эмоцию, оставив там только воцарившуюся пустоту.

Гарри ждал, когда распахнутся двери, когда нагрянут невыразимцы и авроры — или целители, — утаскивая его наверх, на допросы, во власть давящих каменных стен и грубых требовательных голосов. Но это не беспокоило его — не так, как навалившееся осознание: он уничтожил проход в тот мир, и души его отныне потеряны навсегда. Участь, что хуже смерти. Участь, которую он должен был разделить.

* * *

Вопреки ожиданиям Гарри, большого шума не случилось: дело, касающееся Отдела Тайн, быстро классифицировали как совершенно секретное и закрыли к нему доступ всем, кроме заинтересованных лиц. А таких было немного: глава невыразимцев, глава Аврората и министр.

Кингсли, выслушав полный рассказ Гарри, только головой покачал и отправил его в бессрочный отпуск — до выяснения всех обстоятельств. Гарри спорить не стал и отчасти даже обрадовался возможности отдохнуть в тишине и покое родного дома: после всех приключений, выпавших на его долю, он больше всего желал простого человеческого счастья в виде пирога с вишней. Ногу Гарри подлатали прямо в Министерстве, и домой он вернулся следующим утром, лишь слегка прихрамывая, уставший и голодный.

— Хоть бы записку оставил! — воскликнула Джинни, едва не набрасываясь с кулаками, стоило Гарри переступить порог. — Хорошо, что Кингсли прислал сову.

Джинни явно не спала всю ночь: вчерашняя одежда, волосы нечёсаные, под глазами круги.

— Прости, — сказал Гарри, осторожно заключая её в объятия, не то боясь ранить, не то боясь пораниться. — Всё хорошо. Теперь точно всё хорошо. Всё закончилось.

Джинни вцепилась в него тонкими хрупкими пальцами и разрыдалась в голос, вздрагивая всем телом. Гарри тоже хотел бы поплакать, но не мог позволить себе такой роскоши и только тихонько вздохнул, прикрывая глаза. Перед внутренним взором калейдоскопом носились события прошлого дня: ведьма, Дары, Сириус, духи. Он никак не мог отпустить произошедшее, не мог смириться, что всё закончилось вот так — непоправимо. Он знал, что невыразимцы в Отделе Тайн продолжат изучать комнату с Аркой и, возможно, искать иной путь в параллельный мир, но не думал, что им удастся помочь тем, кто там сгинул.

Потерять Сириуса во второй раз оказалось неожиданно больно, куда сильнее, чем можно было ожидать. На какой-то миг Гарри поверил, что это возможно — вместе вернуться домой. Поверил, что сумеет хоть кого-то вытащить, хоть что-то исправить. Тем горьче оказалась реальность.

— Я беременна, — невнятно всхлипнула Джинни.

Гарри замер, оглушённый её признанием, неуверенный, правильно ли расслышал, погружённый в свои думы, и вместо ожидаемой радости на него навалилась тоска, а потом стыд: ведь он ничего не сказал, уходя.

Гарри взял лицо Джинни в ладони и стёр слёзы пальцами.

— Ты уверена?

Джинни кивнула и улыбнулась, и Гарри постарался улыбнуться в ответ.

— Целители говорят, мальчик, — сообщила она, вхлипнув.

— Джеймс Сириус, — не задумываясь выдал Гарри, надеясь, что Джинни не станет возражать. Он не знал, чем ещё может отблагодарить двух людей, один из которых подарил ему жизнь, а второй — спас.

— Джеймс Сириус, — повторила Джинни. — А звучит.

Гарри притянул её к себе, зарываясь носом в яркие рыжие волосы, которые так любил. Он знал, что у него всё впереди — и радость новой жизни, и счастье быть отцом, и дни, наполненные любовью родных и близких. Но часть него, оставшуюся по ту сторону завесы, настигла маленькая смерть, и это нужно было пережить.​