Ends and Means: Everybody lies (гет)

15 апреля 1998 года

Судьба, оскалив зубы, улыбнулась.

Майя Четвертова

— Да, конечно, я подожду.

Она и правда пришла на несколько минут раньше указанного в записке времени. Стрельнув дежурной улыбкой в спину старенькой аккуратной домовихе, Рита пересекла холл и осторожно присела на один из удобных обитых гобеленом стульев, стоящих вдоль стены. По-другому вести себя в этом доме не получалось. Пришлось даже стереть с ногтей яркий лак и облачиться в строгое платье и темную мантию, хотя в таком виде она чувствовала себя непривычно. Вообще с того момента, как красивая небольшая сова принесла ей приглашение, ее не оставляло чувство беспокойства.

Все-таки в старухе было что-то странное. Хотя досье выглядело до невозможности правильным и скучным — чистокровная волшебница, окончила — правда, без особого блеска — Хогвартс, естественно, слизеринка, затем правильное замужество. Работа в Министерстве, хорошая — но опять-таки не блестящая — карьера. К пятидесяти годам — глава небольшого отдела и член Визенгамота. Один сын, один внук. Вроде и зацепиться не за что, но есть одна странность — слишком уж все чисто. Ни разу ни одного скандала, ссоры, вражды, участия в интригах. Если уж Ноттиха голосовала за какое-то решение, то оно оказывалось правильным, в ином случае ее каким-то чудом просто не оказывалось на заседании. Даже если в Министерстве случался какой-то скандал, она каким-то таинственным образом оказывалась в него не замешанной.

Ее все обожали, и каждое воскресенье в пять часов все чистокровное респектабельное дамское общество собиралось на ее знаменитые чаепития. Причем ничего не изменилось, даже когда выяснилось, что мистер Нотт является Пожирателем смерти. Правда, ему удалось вывернуться, но хотя его карьере пришел конец, Элеонора опять оказалась чистой как стеклышко и невинной как младенец. Особенно впечатлил момент ее ухода с работы сразу после Турнира Трех Волшебников, когда перед всеми встал выбор, на чью сторону встать — Дамблдора или Фаджа. Хитрая старуха просто заболела, притом диагноз был поставлен в больнице святого Мунго, и ей действительно требовалась длительная поездка на воды. Ну разве так бывает?

И вот теперь она вернулась — интересно, правда же? И вместо того, чтобы засесть в своей уютной норке, почему-то начала развивать странную активность. Притом не просто странную — непривычную. Разослать всей старой гвардии приглашение на чай. Ну и как это понять? Какой чай в такое время? Все нос на улицу высунуть боятся. Тут надо быть или полной дурой, а она кто угодно, но не дура, или… Ее, Риту, конечно, не пригласили — рылом не вышла, ну да ладно, переживем. Но зачем она ей сегодня? Что старухе нужно: информация, сплетни? Да мы с превеликим удовольствием, но неужели ей больше некого расспросить? С внуком тоже все непонятно. С чего это он бродит по городу с таким отребьем, с которым раньше и поздороваться было зазорно? Что он, что Забини… Да, что-то ребята мутят. А в мутной водичке рыбка ловится неплохо — правда, как бы самой ногу не откусили!

Размышления были прерваны внезапно возникшей на пороге хозяйкой — ишь как подкралась, сколопендра! Хорошо, что привычная милая улыбочка сидит на лице как приклеенная — мы ж профессионалы. Вообще она умница: ножки элегантно скрещены в лодыжках, прямая спина не касается спинки стула, ручки изящно лежат на маленькой сумочке. Вот смотри на меня и жалей, что на чай не звала!

— Рита, дорогая! — сухие губы касаются щеки, от волос приятно пахнет вербеной. Глаза просто лучатся добротой и радостью от встречи — прям еще чуть-чуть, и можно поверить, что бабка вся извелась, где же пропадала журналистка. — Вы выглядите просто прелестно! Как же я рада, что вы нашли время навестить меня в моем уединении…

Радостно бормоча дежурный набор фраз о том, какая это для нее честь и радость, Рита проследовала за хозяйкой в малую гостиную — или это у нее называется будуар? Домовиха, уже накрывшая столик, поправляла безукоризненно ровно разложенные белые льняные салфеточки, преданно ловя взгляд хозяйки.

— Я думаю, мы сможем сами разлить чай? — на все еще красивом и свежем лице — искреннее беспокойство. Еще бы — такая проблема!

— Конечно, миссис Нотт! — домовиха прямо-таки растворилась в воздухе. Вот она, старая школа. А чай и вправду невероятный. А пироги — что воздушный яблочный, что тыквенный, с пристроившимся рядышком шариком мороженого… Меренги, печенье, кексы, тостики, одного джема сорта три… Красиво живет, и это — просто так, для нее, Риты… Можно представить, как ломится стол по воскресеньям! Все-таки могла бы и ее пригласить, обидно же! И беседа под стать — о ранней весне, птичках, цветочках. Мило так, уютно, если хоть на минуту забыть о том, что пригласили ее вовсе не потому, что соскучились. Попробовать вернуть бабку на грешную землю? Нет, не стоит. В конце концов, это она ее пригласила, значит, разговор нужен ей, вот пусть и начинает сама. А мы будем улыбаться… и съедим еще вот эту печеньку.

— Трудное время нам выпало, Рита… Мы-то, старики, свое отжили, а вам тяжко приходится. Хотя по-своему интересно! Главное — понять, что происходит, и сделать правильный выбор. Мне кажется, именно сейчас, когда в стране все так нестабильно, нам, честным людям, просто нельзя отсиживаться в стороне. Я уже встречалась кое с кем из своих знакомых — люди обеспокоены, все стараются разобраться, кто же виноват в случившемся и как все можно исправить. А газеты только подливают масло в огонь, сеют панику…

Вот оно! Наконец-то! Похоже, заказ у нее есть! Статеечку на тему «не бойтесь, бабушки, Министерство с вами!» Да легко!

— Элеонора, я с радостью, это же моя работа! Скажите, что именно вы хотите, и я мигом напишу для вас статью!

Она еще не успела договорить, как поняла, что сморозила что-то не то. Хотя выражение лица у собеседницы совсем не изменилось, между ними выросла стена. Высоченная, каменная, с бойницами для прицельной стрельбы. И колючей проволокой сверху. Она дура… полная, совершенная дура! Обожралась сладенького на халяву, расслабилась, чуть не задремала и уж точно потеряла нюх! Какую статеечку для Элеоноры? Да зачем ей статеечка? Такие удавы не вылезают из норы, чтобы попросить о такой ерунде! Да тут должна быть не просто дичь… тут должны открыться какие-то невероятные перспективы, и бабка их отлично почуяла. Притом придумала, как подползти, слопать и не получить по носу, потому как иначе сидела бы она на своих водах подальше от всего этого бреда. А ты… вот так упустить свой звездный час? Ну, прости меня… ну, пожалуйста! Господь Всемогущий, Великий Мерлин, ну, кто там есть, услышьте меня, спасите! Я для вас буду землю жрать, прыгну в любое горящее кольцо, только подскажите — какое? Вы его сами подожжете, или мне самой? Я же с радостью…

Ложка с омерзительным дребезжащим звуком упала на блюдечко. Пальцы — чужие, холодные, неловкие — слепо шарили по скатерти. Жалкая улыбка сползала с побледневшего лица куда-то вбок.

— Рита! Я старая женщина и давно отошла от дел. Зачем мне статья? Я просто хочу дожить остаток своих дней в тишине и покое… Попробуйте шоколадный кекс, он сегодня особенно удачен! Еще чая?

Нет, звук молотка, вбивающего гвозди в крышку твоего гроба, — это не страшно. Страшно именно это — уютная комната, золотой, напоенный ароматом сирени, воздух льется в окно вместе с птичьими трелями. Ты здесь в первый и последний раз. Сейчас остается только поблагодарить хозяйку за теплый прием, гордо выйти из этого чертова дома, доползти до своей спальни и повеситься на собственной люстре. Потому что такой дуре не место в этом мире. Потому что жить дальше, зная, что ты виновата во всем сама, просто невыносимо. А эта старая акула, лениво взмахнув хвостом, отгрызет свой громадный шмат свежего мяса и заляжет на дно с привычным невинным выражением на лице. И кто-то другой подберет милостиво оставленные крошки, и хватит их ему на всю оставшуюся жизнь.

— Миссис Нотт, простите меня! Я совсем не это хотела сказать. Конечно, вам не нужная моя помощь! Вы… вы всегда были для меня идеалом… ваш ум, знания, опыт… Я вами всегда восхищалась! Я просто хотела вас попросить… Может быть, вы будете так любезны и подскажите мне какую-нибудь тему, которая, на ваш взгляд, покажется интересной читателям и которая могла бы принести пользу? А я приложу все усилия… — Рита не сразу поняла, что это жалкое блеяние издает она.

И вдруг как во сне она почувствовала, как ее дрожащие пальцы сжала теплая ухоженная рука.

— Моя дорогая, что же ты так разволновалась? Все хорошо, ты меня ничем не обидела. Я рада, что мы поняли друг друга. Ну, успокойся… — белоснежный носовой платок, явно не ее, оказался рядом с чашкой, и она схватила его, как утопающий — спасательный круг.

— Может, тебе стоит пойти освежиться? А потом мы пройдем в кабинет и вместе подумаем, что написать…

Похоже, что тот, кто сидит наверху и решает, кому дать шанс, а кого небрежно уронить в пропасть, в этот раз услышал ее молитвы. Кто бы ты ни был — спасибо!

* * *

Светло-зеленый лист, тихо кружась, опустился в траву в паре шагов от нее. Красивое сердечко с ярко-желтыми краями, непривычно осеннее и грустное. Поднять его почему-то было очень важно, но Гермиона не смогла заставить себя встать. Вчера она из последних сил наломала веток — или это было позавчера? — и теперь лежала на них, укутавшись в обрывки мантии. Раз куда бы она ни шла, все равно выходит сюда, значит, идти нет смысла. Надо было придумывать новые теории, проверять их, бороться, но почему-то ей стало все равно. Мысли текли вяло, это были даже не мысли, а ряд образов, сменяющих друг друга. Воспоминания, грезы, мечты, сожаления. Гермиона понимала, что умирает, и это было грустно, но не более. Быть лучшей ученицей школы, подругой Избранного, пройти столько испытаний только для того, чтобы так бесславно умереть. Как нищенка под чужим забором, но такова жизнь. Жаль, что она больше не поможет Гарри, не увидит Рона, не убедится, что Луна смогла спастись. Хорошо, что хоть с родителями попрощалась. И еще обидно, что она так и не узнает, был ли у нее шанс спастись.

А мир вокруг сходил с ума. Или это сходит с ума она? Пространство вокруг распадалось на отдельные окна, в которых отражались незнакомые комнаты, коридоры, люди. Они двигались, разговаривали, смеялись, жили обычной жизнью, и никому из них не было дела до нее.

Гермиона перевела взгляд на свое окно — так она теперь в мыслях называла место, куда ее привела тропа. Эту комнату она уже изучила в мельчайших деталях. Почему-то ей было приятно узнать, что ее хозяин не магл, а настоящий волшебник. Лет тридцати, симпатичный, высокий, широкоплечий, с коротко стриженными темно-русыми волосами. Наверняка он помог бы, если бы узнал, что она здесь, но он не может ее увидеть. Гермиона не винила его за это, наоборот, испытывала странную благодарность, что он здесь, рядом, и ни разу не попытался ее обмануть, прикинувшись, что видит и может спасти. Почти все время он проводил за письменным столом: читал какие-то рукописи, иногда взмахом волшебной палочки доставал из шкафа книги, делал выписки. Интересно, над чем он работает? Как же ей хотелось очутиться за таким же столом, заваленным пыльными фолиантами, и читать, читать… У нее появилась привычка здороваться с ним по утрам и подолгу говорить, особенно вечером, когда пламя свечей на его столе рисовало колеблющийся полукруг на поляне.

Но сегодня он почему-то не зажег свечи, а, поставив на стол огромную уродливую кружку, пропал. Ее это возмутило — кто же наливает чай в такое безобразие? Хотя там мог быть и не чай, но кто же будет пить что-то другое, если можно пить чай? Сладкий, со сливками… Ей самой стало смешно от этих мыслей. Удивительно, ведь раньше она была к чаю равнодушна. Свернувшись калачиком, Гермиона ждала. А вокруг кривлялись разной формы окна, некоторые — яркие, слепящие глаза, другие — мутные, искаженные или какие-то грязные. Они болтали, смеялись и действовали на нервы. Если бы у нее были силы, она бы просто ушла куда-нибудь в тишину, но покинуть друга не было ни возможности, ни желания.

— Эй вы, помолчите хоть минуту! Не хотите помочь, так хоть не бесите! — она понимала, что говорить с ними бесполезно, но раздражение требовало выхода.

— Слышать голоса — дурной знак даже в волшебном мире, — звонкий детский голос показался странно знакомым. Ей стало страшно, как тогда, на поляне в сосновом лесу. Горло перехватило, девушка не могла даже крикнуть. Непонятно откуда возникла уверенность, что голос вышел не из окон. Это сказал кто-то здесь, рядом, на поляне, прямо за ее спиной. И эту фразу она слышала раньше.

…Она вспомнила все, как будто увидела отражение в окне, — коридор, Гарри, Рона и себя. И надпись на стене, сделанную кровью, и Рона, говорящего Гарри именно эти слова. С ней играет не этот мир, а ее собственный разум.

— Кто ты? — голос вернулся, сиплый, придушенный, чужой.

— Дорогая, иди-ка ты спать, пока не ввязалась в такое, из-за чего умрешь, или, еще хуже, вылетишь из школы!

Лес, поляна, ветер — все хохотало злыми, безумными голосами, выкрикивая что-то ей в след. Гермиона бежала так, как не бегала еще никогда. Темный лес пытался схватить ее корявыми ветками, ноги путались в траве и подгибались, сердце рвалось на части. Но она прорывалась через какие-то заросли, не думая ни о чем, подгоняемая то ли страхом, то ли безумием. Внезапно впереди она увидела свет. Или ей опять мерещится? Нет, это, наверное, друг зажег, наконец, свечи. Она же не может уйти с этой поляны, но вдвоем будет не так страшно. Огонь разгонит призраков, она сядет рядом с ним, и все будет хорошо. На подгибающихся от невероятной усталости ногах Гермиона продиралась сквозь бурелом к спасительному свету. Но что это? Свечи так не горят, это явно отблески костра.

Лес внезапно закончился поляной, и эта поляна была совсем не пуста. Уцепившись за толстую ветку, Гермиона смотрела в глаза очередному своему бреду. Этого не могло быть, но она видела все совершенно ясно. Грубо сколоченный стол, простые скамейки выступали из темноты, освещаемые жарким пламенем костра. Людей на поляне не было, но от двух тонких чашек — не чета глиняному безобразию друга — поднимался пар, и Гермиона нерешительно шагнула в круг света. Это было глупо, но она ничего не могла с собой поделать — ведь там был чай, там обязан быть чай!

— И чего тебе здесь надо? — знакомый, но странно холодный голос заставил вздрогнуть. На другом краю поляны стоял Гарри, вот только на себя он похож совсем не был. С каким-то презрительным любопытством на лице, элегантно одетый, он смотрелся здесь неуместно. Наверно, именно так всегда и хотел выглядеть Малфой, когда не шел красными пятнами, но Гарри… Гермиона замерла, не в силах пошевелиться, а нереальное видение меж тем хмыкнуло и, одернув брюки, присело на край скамейки.

— З-здравствуйте, — сама мысль обращаться на ты к этому Гарри казалась нелепой, — а можно чаю?

— Девочка, а ты сказки читала? Вроде маглорожденная, тебе положено, — этот голос она не узнала, и слава Богу! Очередного бреда из ее прошлой жизни Гермиона бы не выдержала. Две девушки, появившиеся из ниоткуда, были ей совершенно незнакомы, но мысль, что теперь три из шести приборов на столе заняты, как-то отстраненно нервировала. — Алисе никто и никогда не предложит чаю, так уж жизнь устроена. А ты, к тому же, не Алиса, она приедет позже. Вернее, не совсем она, но это же только пока!

Девушки засмеялись, Гарри, вставший при их появлении, подхватил. И что она сказала смешного? Хотя ее кошмарам, похоже, и не надо причин, чтобы очередной раз ее же унизить.

— А вот подстричься тебе действительно не помешает, — добавила вторая незнакомка, разливая горячий красноватый чай себе и своей спутнице. Гермиона сделала несколько шагов к столу. Да, это определенно бред, но погреться у костра он ей не помешает! Она устроилась у огня, с тоской наблюдая за чаевничающими. Пламя было теплым и казалось абсолютно реальным, может, и чай существует на самом деле?

— Что ты хочешь этим сказать? Тебе не нравятся мои волосы? Ей нужно всего лишь расчесаться, — голос звучал преувеличено оскорбленно, каштановая волна волос сидящей напротив девушки упала за спину, открыв лицо. Такое знакомое, Гермиона не раз видела его… в зеркале. В голове помутилось, на лбу выступила испарина, и близость костра была в этом не повинна. Это уже чересчур! У любой жестокости есть пределы, она ведь и так умирает, так почему мир не дает ей сделать это спокойно, у своего окна, где никто над ней не издевается? Где над ней не смеется она же, а разум не играет свои злые шутки?

Из темноты появился Малфой — конечно, она ведь недавно его вспоминала. Окинул ее неопределенным взглядом, поставил на стол корзинку для пикника, из которой девушки, что-то щебеча, извлекали тарелочки с пирожными, сандвичами и пирогами. У них же праздник, у этого безумного мира праздник, ему удалось загнать ее в угол!

— Это вы ее сюда привели? Зачем? — поинтересовался Драко, принимая у Гарри чашку с чаем. Четыре из шести.

— Нет, она сама нас нашла. Мио, передай, пожалуйста, кекс. И, кстати, попросила чаю, — девушка никогда, никогда не видела у друга такой мерзкой улыбки. Тихо всхлипнув, Гермиона продолжала наблюдать за играми своего воображения. Нет, не мог же Малфой, которого знала она, вскинуться после этих слов?!

— Она умирает, а вам жалко для нее чаю? Это жестоко!

— Ну, ты же видишь, ей ничто уже не поможет, — тон Гарри смягчился, рука примирительно легла на плечо слизеринца. В жесте не было ничего непристойного, но Гермиону передернуло от отвращения. Значит, в этом мире лучший друг холоден только с ней, а со злейшим врагом любезничает?

— Я с этой грязнулей за стол не сяду, поможет ей это или нет! — критиковавшая ее внешность минутой ранее блондинка скорчила гримаску и подчеркнуто медленно долила себе чаю, пристально глядя на Гермиону. И как не разлила только? Гермионе показалось, что в ответный взгляд она вложила всю ненависть к этому чокнутому миру, но в ледяных синих глазах ничего не дрогнуло. — К тому же она слабая… я ждала от нее большего!

— Это не ее вина, она все делала правильно! — скинув руку Гарри, Малфой схватил одну из чистых чашек, плеснул туда молока и потянулся за чайником. Гарри и та, другая Гермиона воззрились на него с искренним недоумением, блондинка лишь презрительно скривила губы. — Вы как хотите, но она выпьет чая, с сахаром и сливками! Прямо у костра.

— Большое спасибо, но я не голодна, — вложив в голос все остатки гордости, Гермиона встала и направилась к лесу. — Приятного аппетита!

Потом она будет об этом жалеть, но принять чай из рук Малфоя, даже этого — ни за что! Пусть Гарри гладит его по плечику, да хоть за коленки хватает, но она даже в бреду не примет подачки.

Освещенная костром поляна таяла за спиной. Никто не попытался ее вернуть, и добрый Малфой не погнался за ней в надежде напоить чаем, на что она в тайне надеялась. Зря она так, но презирать себя потом всю оставшуюся жизнь за паршивую чашку чая… Хотя сколько ей осталось?

Она не услышала никакого шума, все случилось слишком внезапно. Вылетевший из-за деревьев черный ураган почти сбил ее с ног, и, задохнувшись от ужаса, она метнулась в сторону. Всадник резко натянул поводья, вздернув гигантского коня на дыбы. Копыта, огромные, как десертные тарелки, замолотили воздух, изо рта валили хлопья пены. Изогнув шею и визгливо заржав, злобная тварь косила на Гермиону дьявольским глазом, но, подчинившись воле наездника, опустилась на четыре ноги и отпрыгнула в сторону.

— Кто здесь? Ты сошла с ума, ненормальная?

Мало того, что грязнуля нечесаная, так еще и ненормальная? Сам наскочил на нее на своем монстре, а она еще и виновата? Должны же быть какие-то правила движения на этих…

Отвечать грубияну она сочла ниже своего достоинства. Еще и с собственным бредом ругаться? Спасибо, не надо, она просто пойдет на свою поляну, сядет рядом с другом, будет смотреть на свечи и жаловаться на свою несчастную жизнь. Замерев за кустами, девушка наблюдала, как незнакомец, привстав на стременах, оглядывает окрестность.

— Осторожнее, здесь кто-то бродит, думаю, это та девчонка. Бросилась под копыта…

Угу, она еще и неудавшаяся самоубийца. Собственному бреду мешает жить и устраивать ночные гонки. Хоть бы шею себе свернул.

По тропинке прогарцевало еще одно чудище, но поменьше, с какой-то ненормальной, торчавшей на спине. И после этого они еще говорят, что это она сумасшедшая? Что-то тихо и ласково промурлыкав, девица пристроила свою зверюгу рядом с вороным, и парочка удалилась в сторону поляны. Подождав еще несколько минут, не появятся ли еще экстремалы, Гермиона, ворча под нос, направилась "к себе". Хорошо, когда не важно, куда идти — все равно придешь туда, куда надо. Правда, в прошлый раз она выбрела совсем в другое место, но на этот раз ей повезло.

Он сидел за столом и читал, свечи горели. Гермионе сразу стало спокойно.

— Как хорошо, что ты пришел, — тихо проведя ладонью по стеклу, Гермиона прижалась к ней щекой. — Я тебя ждала, а они… За что? Сами бы месяц побегали по лесу — я бы посмотрела, на кого они бы стали похожи с их прическами и каблучками. А я не неряха, просто так получилось, ты же понимаешь... И чаю не дали, только Малфой предложил, но я отказалась. И там был Гарри — я тебе про него говорила. Но это был не он. Гарри добрый, он мой лучший друг, и он так не одевается. А Малфой противный, вот он бы для меня чаю пожалел точно. Не этот Малфой, а настоящий. А Гермиона смеялась, и звали ее Мио. А меня друзья зовут Гермионой, а Мио можно звать только кошку. Но это не была я…

Слезы текли из глаз. Она сама понимала, что даже если бы друг ее слышал, то не понял бы ни слова. Да и было ли это на самом деле? Или опять морок?

— Прости, наверное, у меня бред. Или я сошла с ума окончательно, — незнакомец поднял глаза. Как будто услышал и посочувствовал, и Гермиона была ему за это благодарна. — Я тебя отвлекаю? Извини, я буду молчать, а ты работай спокойно. А я прилягу и попытаюсь уснуть. Все-таки я не могу понять — за что? — дойдя до своего гнездышка, Гермиона подняла останки мантии. Влажная ткань расползалась в руках. Надо было оставить ее на солнышке, а она забыла. — Спокойной ночи!

Но волшебник почему-то резко отодвинул кресло, встал из-за стола и направился прямо к ней. Нет, только не это, только не он! Бросившись к окну, она встретилась с ним взглядом.

Мужчина внимательно и задумчиво смотрел ей в глаза, потом поднял руку и прижал к стеклу. Задрожав, Гермиона коснулась пальцами широкой ладони, вернее — стекла между ними.

— Пожалуйста, не надо. Ты не можешь меня видеть! Я не смогу, если еще и ты… Я же смирилась, я ничего не прошу, просто мне так страшно быть совсем одной, когда я буду…

Он услышал и вернулся к столу. Гермиона, устало махнув рукой, легла на свое неудобное ложе и набросила на ноги мантию. Теперь можно и уснуть. Подняв глаза на окно, она тихо улыбнулась свечам. Темный силуэт перед окном, подсвеченный лишь сзади, она заметила не сразу. Но увидев, мгновенно узнала.

Обиды не было — была только ярость: дикая, захлестнувшая, словно адское пламя. Разбить окно, чтобы не позволить… Она даже не могла понять, что именно, хотелось просто убить всех призраков, изгадивших все в ее душе. Руки шарили по земле — где-то там был камень, она точно помнит.

Булыжник не стал прятаться. Зажав его в ладони, Гермиона, захлебываясь слезами и бормоча проклятия, поковыляла к предательскому прямоугольнику. Но мужчина молча шагнул навстречу — огромный, с бычьей шеей и могучими руками. Почему она решила, что он ей друг?

— Я тебя ненавижу, я же просила, а ты… Ты меня предал! — разбить его, потом — окно. Пусть оба разлетятся осколками и сгинут без следа! Камень выскочил из пальцев и упал в траву. Упав на четвереньки, она слепо шарила по черной траве. Скорее, он все ближе! Размахнувшись, она метнула булыжник туда, где было это лицо, доброе, понимающее, оказавшееся таким подлым. Но сил не хватило. Камень, не долетев, упал на землю. Трава неожиданно метнулась вверх, больно ударила по лицу, и наступила темнота.

* * *

Даже странно, что не так давно сидеть в этом кабинете — на первом этаже, всего через комнату от приемной Министра магии — казалось несбыточной мечтой. Младший помощник министра! Мало кому удавалось так быстро взлететь вверх по карьерной лестнице. Как же он гордился собой, когда на золотой табличке появилась надпись «Персиваль Уизли»!

Огромный кабинет, темные шторы, целых два окна, невероятный стол, за которым он будет вносить свой посильный вклад… Кожаный диван, на котором просители или сослуживцы будут замирать, внимая ему… Он оправдает доверие! Никто не знает протоколы, циркуляры, акты, решения и постановления так хорошо, как он, и ни для кого за этими сухими строками не слышится музыка — строгая, совершенная, безупречная. Родители не понимают, как это важно, что иначе все погрузится в хаос.

«За незнание законов оправданий нет». Эти слова он велел написать на куске пергамента и вставить в рамку, и они висели над его столом под портретом Министра. Только есть ли в таком случае оправдания для самого Министра? Хаос, которого так боялся Перси, накрыл Министерство как мутная волна. С виду работа кипела — каждый час секретарша открывала дверь, и в кабинет влетала стайка “самолетиков”. Покружившись над столом, они падали на ковер и лежали там, пока Венди не собирала их и не складывала на угол стола стопочкой, медленно собирающей пыль. Их можно было прочитать и убить время на рассылку таких же по отделам, но Перси понимал, что их ждет такая же участь. Его мнение, знания, энергия не имели никакой ценности. Все решали двое — Пий Толстоватый и Долорес Амбридж. Если кто и знал законы лучше Перси, так это она. И никто, как она, не умел их игнорировать, притом всякий раз находя оправдания. Бредовые, но всех почему-то устраивающие.

Тяжко вздохнув, Перси притянул к себе отвратительную розовую папку с завязочками. Странно, что не украшенную кружавчиками и котятами. Там были документы, игнорировать существование которых у него не было права. Их нужно было согласовать с начальниками отделов, поставить печати Министерства, все три: большую, среднюю и малую, и печать Визенгамота. С последней давно была проблема — ей распоряжался действительный Глава, а после смерти Дамблдора он так и не был избран. Вернее, был, но на Совет смогли собрать менее трети состава, остальные или погибли, или бежали, так что вновь избранного главу Печать признать не пожелала и гордо растворилась в воздухе. Перси ее за это глубоко уважал — ему бы тоже было противно участвовать во всем этом.

Словно почувствовав, что, наконец, нужна начальнику, секретарша просунула в дверь хорошенькую мордашку.

— Зайдите к Яксли и Салливану и скажите, что мне нужно согласовать с ними ряд документов. Определитесь со временем, которое будет удобно для обоих, и сообщите мне. На завтрашнее утро назначьте совещание с руководителями отделов и можете быть свободны на сегодня.

— А может, их тоже пригласить на совещание?

— Венди, я сказал вам, что делать. Если вы не поняли, впредь я буду передавать распоряжения в письменном виде.

Девочка покраснела почти до слез. Стало стыдно — нельзя срывать злость на подчиненных. А она так старается… Какой цветник разбила у него на подоконнике! Прическу сделала, как у Пенни, и улыбаться старается так же. Дурочка, ну куда тебе до нее!

В дверь постучали — требовательно, но не нагло.

— Гавейн, заходи!

— Хоть бы раз ошибся! Как ты меня чувствуешь? Прошлый раз я стукнул три раза, сейчас — два.

Перси улыбнулся. Робардс был одним из немногих оставшихся работников, кто был ему симпатичен. Старше его лет на десять, умен, прекрасно образован, честолюбив, но по трупам ходить не любит. Хотя может… Жаль, что нынешней власти такие люди не нужны.

— Что у нас нового? И где наша милая Венди? Побежала тебе за супчиком? — откинувшись на спинку дивана, Гавейн откровенно веселился.

— Пошла к твоему Яксли, завтра надо подписать новые постановления Амбридж.

— Дай посмеяться! А Яксли не придет, его сегодня нет, и завтра тоже не будет. Так что согласовывать будешь со мной.

— Не смогу, там согласовывать ничего не надо — без нас решили уже все. Надо шлепнуть печати отделов, а ты не сможешь.

— Угу, не смогу! — приятель скорчил такую несчастную рожу, что Перси не смог сдержать улыбку. — Так что Долорес придется не заметить отсутствия еще одной печати. И тебе, мальчик мой, быть биту…

— Биту мне быть все равно. Печати Визенгамота как не было, так и нет. И каждый раз она так удивляется, словно первый раз об этом слышит. А виноват как всегда я.

— Ну, кто-то же должен. Ладно, не переживай, я подпишу, печать не поставим, подпись есть, печать у Яксли, Яксли нет. Так что ты чист, как кальмар.

— Это как?

— Дурашка, он же водяной. Вся грязь давно отмылась.

Гибким движением поднявшись с дивана, Робардс направился к двери.

— Перси, — неожиданно он открыл дверь в приемную, выглянул и вернулся обратно. Улыбки на лице уже не было. — Хочешь совет друга? Папку свою спрячь подальше. Я понимаю, дело хорошее, благородное и даже не противозаконное, да время не то. Я ж не говорю — уничтожь, но сейчас не стоит. Уже разговоры идут…

Веселье словно смыло ледяной водой. Про папку он говорил только двоим — Пию и Робардсу. Пий выразился настолько резко и однозначно, что осталось только убрать ее в стол. Гавейн про нее знал с самого начала, энтузиазма не испытывал, но и бросить это дело не советовал.

И что теперь делать? Слухи летят быстрее фестралов, и люди поверили, что к нему можно прийти со своей бедой. Правда, он никому не смог пока помочь, но, как сказала вчера пожилая волшебница — хоть не прогнал, выслушал. Получается, что теперь он и этого не сможет сделать?

В дверь влетела очередная стайка самолетиков. Первые дни он честно пытался их читать, но потом подсчитал, что на них в день должно уходить порядка двенадцати часов. А рабочий день — восемь. Тем более что действительно важные документы ему присылают с секретарями или заносят сами. Сердито смахнув со стола копошащиеся служебные записки, Перси решительно протер очки, взял портфель и, накинув мантию, вышел из кабинета.

Вечер был чудесный. Он как-то даже не заметил, что весна уже в самом разгаре. В воздухе пахло сиренью и почему-то пирожками, и захотелось пройтись по улице. Хоть немного. Перекинув мантию через плечо, молодой волшебник сразу превратился в преуспевающего магла — очки в дорогой оправе, хороший костюм, отличные ботинки. Никто больше не оборачивался ему вслед, так что можно было расслабиться и получать удовольствие. А может, зайти в булочную и купить Пенни пирожных?

Шаги за спиной он услышал не сразу. Вернее — не обратил на них внимание. Мало ли кто, как и он, идет по своим делам теплым весенним вечером по тихой улице? Но, замерев на секунду у ярко освещенной витрины, понял, что неизвестный замер тоже. Притом в темноте, не желая показаться на глаза. Стало неспокойно. Кто это может быть? Какой-нибудь магловский бандит, надеющийся на поживу? Или за ним послали шпиона? Незаметно вынув волшебную палочку, он прикрыл ее мантией. Но легче не стало. А может, ну ее, эту прогулку? Аппарировать домой?

— Мистер Уизли! — это явно не магл. — Прошу меня простить, но не затруднит ли вас уделить мне несколько минут? Я понимаю, что вы торопитесь домой, но кроме вас мне никто не сможет помочь…

Выступившего из тени человека он знал, правда, не помнил имени. Да, стоило купить пирожные, но у Пенни наверняка найдется что-нибудь вкусненькое к чаю. На работе принять он его теперь не сможет, но сегодня в синей папке явно прибавится еще одно дело.

Конец первой части