После победы: Год первый. Хогвартс (джен)

Когда Гарри вернулся в спальню той ночью, Рон уже давно храпел. Пока они мчались в больницу, потом в Хогвартс и обратно, пока Гарри был в ужасе от болезни Тедди, пока они обсуждали нежелание Рона появляться на карточках из «Волшебных лягушек», пока они шептались с Джинни в тишине её спальни, этого чувства не было. Но теперь оно появилось, откуда ни возьмись, совершенно не званное, и навалилось на Гарри. Он со вздохом сел на свою кровать и уставился в темноту. Это была беспомощность.

Итак, кто-то дал им понять, что они находятся у него в кулаке. Этому человеку достаточно лишь сжать пальцы, и все люди, которых Гарри любил, будут мертвы. Или ещё хуже… И ничего нельзя было сделать, совершенно ничего. Гарри поёжился. Он ненавидел это больше всего — чувствовать себя беспомощным и ждать. Он всегда предпочитал действовать, пусть даже и бессмысленно, но это создавало видимость того, что он мог контролировать ситуацию. По большому счёту, он редко что-то контролировал. Скорее, действовал по обстоятельствам. Но раньше было не так, раньше они знали, откуда идёт опасность, знали, что есть способы противостоять ей, что есть мизерные шансы на победу. Раньше был Дамблдор, который в решающий момент всегда доставал из рукава помогавший выстоять козырь. Теперь Гарри мог полагаться только на Кингсли, но, всем это было очевидно, Министр магии не имел ни малейшего представления, что же делать дальше. И от этого было страшно. Может быть, Сайпрес чем-то поможет, но ненадёжный же он союзник, с такой-то психикой.

Гарри устало лёг, закинув руки за голову. Раздеться сил уже не было. Но и сон не шёл. Через некоторое время Гарри впал в одно из самых ненавистных состояний, когда ты вроде бы спишь, но продолжаешь думать о чём-то снова и снова, одна и та же мысль прокручивается в голове без остановки, не давая отвлечься, не позволяя переключиться на что-то другое, и постепенно грань между сном и явью стирается. Выход в этой ситуации всегда один: постараться вынырнуть из этого мутного забытья и не спать. Гарри собрал все силы в кулак и сел на кровати, с силой потерев глаза. В голове немного прояснилось, но неприятное чувство никак не проходило. Гарри с силой ущипнул себя за руку и свесил ноги с кровати. Чем так мучиться, лучше уж совсем не ложиться. Жуткое состояние, похоже на кому, о которой вспоминать не хотелось. Нужно было подумать о чём-то другом, приятном.

Но, видимо, в таком состоянии мысли в голову приходили априори препротивные. Годовщина победы… Конечно, магическое сообщество не могло проигнорировать День победы, Гарри это понимал, но для них, для всех них, это была годовщина битвы за Хогвартс. Никогда они не будут радоваться в этот день, это невозможно. И рассчитывать на их участие, даже присутствие… Кингсли должен понимать, насколько некомфортно, насколько ужасно это было бы для всех, кто принимал участие в сражении. Да ему самому должно быть не лучше, он тоже многих потерял. Гарри вдруг стало стыдно. Наверное, это эгоистично с его стороны. Сотни людей будут ждать от него речи, слов о погибших родственниках и друзьях, а он собирается трусливо спрятаться, лишь бы не ворошить в душе более или менее переставшие мучить воспоминания. Гарри знал, что ему хватит небольшого толчка, и весь ужас послевоенных дней вернётся. Конечно, он этого не хотел. Но имел ли он право остаться в стороне? Хотя, какая разница, он всё равно не станет в этом участвовать. Пусть его осуждают, если хотят, ему всё равно.

Наверное, родителям Колина было бы приятно услышать что-нибудь о своём сыне именно от Гарри… Он всегда был так предан, так мало требовал взамен. Или Демельза, её родители тоже… И все, все… Его слова что-то значат для людей… Интересно, как Кингсли собирается пригласить магглов на церемонию? Он не может не позвать тех же родителей Колина, это было бы… Ещё Люпин, кто-то должен сказать о нём… Это важно для Тедди, ему расскажут… Решится ли Сайпрес пойти? Гарри вот не решается… И вообще…

— Эй, Гарри, ты чего?

Громкий голос Рона вонзился в мозг, как острое сверло, и Гарри поморщился от сильной боли под левым глазом. Он с трудом разлепил глаза и с удивлением понял, что уже утро и, похоже, даже не раннее, потому что в каникулы Рон никогда не вставал раньше десяти.

— Что тебе? — простонал Гарри, осторожно снимая очки, оправа которых здорово врезалась в кожу.

— Ты чего не лёг нормально? — Рон смотрел подозрительно.

— Не думал, что засну, — Гарри помассировал кончиками пальцев кожу под глазами. — Чёрт, больно.

Рон хихикнул.

— У тебя вокруг глаз круги, — сообщил он. — Смешно выглядит.

— Рад, что повеселил тебя, — буркнул Гарри, распрямляя затёкшую спину. В голове шумело. — Сколько времени?

— Половина одиннадцатого, — Рон стянул с тумбочки свои часы и надел их на запястье. — Какие планы?

— Я подозреваю, что нас никуда не выпустят, — Гарри закинул ноги на кровать и с наслаждением пошевелил пальцами. — И ещё, боюсь, Гермиона вспомнит, что у нас скоро экзамены.

Рон на секунду зажмурился.

— Ну, вы там встали уже? — раздался из-за двери громкий голос Джинни. — Я захожу.

Гарри повернул голову в её сторону. Джинни выглядела отдохнувшей, и он порадовался, что семья Уизли отличается более крепкими нервами.

— Гарри, что у тебя с лицом? — Джинни вгляделась в него, потом заметила так и не разобранную кровать и помрачнела. — Ты не ложился?

— Что-то не спалось, — Гарри пожал плечами. — А потом заснул сидя.

— Ну и видок у тебя, конечно, — Джинни покачала головой. — И с волосами сделай что-нибудь.

— Вы что оба критикуете меня с утра пораньше? — обозлился Гарри.

— С утра пораньше? — фыркнула Джинни. — Я уже часа три как не сплю вообще-то, так что кому как. Гермиона уже полтора часа ждёт внизу.

— Гермиона здесь? — Рон подскочил как ужаленный. — Чёрт, Джинни, выйди, пожалуйста, мне надо переодеться.

— Я отвернусь, — Джинни уселась на кровать Гарри и попыталась пригладить ему волосы. Гарри со злорадством подумал, что его волосы и в лучшие времена не собирались лежать аккуратно, а теперь у Джинни просто не было шансов. Но её лёгкие прикосновения были приятны, и он не стал возражать.

— Наверное, их надо намочить, — она сдалась через несколько секунд.

— Слушай, с чего ты так озаботилась моим внешним видом? — поинтересовался Гарри, пока Рон скакал на одной ноге, пытаясь просунуть другую в штанину. По звуку это напоминало занимающегося гимнастикой слона.

— Ходи так, мне не жалко, но ты похож на ежа, — Джинни прислушалась. — Рон, от тебя столько шума, что мне прямо хочется оглянуться.

— Он просто не знает, что можно надевать штаны сидя, — пояснил Гарри, сдерживая усмешку. Рон всегда так переодевался, сколько его знал Гарри.

— Так быстрее, — огрызнулся Рон, натягивая футболку.

— И без разницы, что с потолка при этом штукатурка сыплется, — мирно добавила Джинни.

— Всё, я пошёл, счастливо оставаться, — Рон с восхитительной невозмутимостью проигнорировал её выпад и вышел, прикрыв за собой дверь.

— Гермиона решила напомнить нам, что скоро экзамены, да? — безнадёжно надеясь на лучшее, спросил Гарри.

— Что-то вроде того, — Джинни постаралась изобразить сочувствие. — Кингсли всё-таки считает, что нам лучше пока не высовываться, я слышала, как папа говорил маме. И Гермиона, видимо, пришла к этому же выводу.

— Но ведь мы все согласились, что нет никакой разницы…

— Я знаю, Гарри, но если так всем будет спокойнее, давай немножко посидим дома, — с нажимом попросила Джинни. — Куда ты так рвёшься пойти?

— Да никуда, просто, — пробурчал Гарри, зашнуровывая ботинки. — И так всё время дома сидим.

— Ну, ты-то уж сидишь, конечно, — Джинни закатила глаза. — В прошлом году обошёл чуть ли не всю Англию, в этом году слетал в Австралию, летом во Францию поедешь. Мало тебе?

— Далеко ещё до лета, — посетовал Гарри. — Ещё экзамены надо сдать.

— Что ты ноешь сегодня, а? — рассердилась Джинни. — Не с той ноги встал?

— Я не знаю, что делать с этой церемонией в честь победы! — выпалил Гарри, не успев подумать, и глаза Джинни чуть расширились.

— Мне казалось, ты уверен, что не хочешь идти, — спокойно напомнила она. — Ты довольно ясно выразился вчера. И Рон тоже.

— Я всё ещё не хочу, — кивнул Гарри, потом обречённо вздохнул. — Но это немного эгоистично с моей стороны, ты так не думаешь?

— Что ты имеешь в виду? — Джинни смотрела внимательно и очень серьёзно.

— Не будет это выглядеть, как будто мне всё равно на тех, кто погиб? — Гарри произнёс это почти шёпотом. — Как будто у меня не нашлось времени почтить их память?

— А почему ты заговорил про эгоизм сначала? — Джинни хмурилась, и Гарри стало неуютно под её взглядом. Ему померещилось в нём осуждение.

— Потому что я не хочу идти, чтобы не возвращаться в то время… Ну, ты понимаешь, — Гарри махнул рукой. — Короче, пекусь о собственном спокойствии. Эгоистично.

— Не думаю, что у кого-то язык повернётся обвинить тебя в эгоизме, — возразила Джинни, и Гарри слегка расслабился. — Ты пожертвовал собой ради магического мира, кому-то нужны другие доказательства?

— Я боюсь, что это неуважение к павшим, — Гарри опустил голову и стал смотреть на сцепленные на коленях руки. — Может быть, стоит пожертвовать своими чувствами ещё один раз и почтить их память? Я не уверен, что даже твои родители поймут…

Джинни молчала долго, потом заговорила с видимым трудом.

— Фред… — она перевела дыхание, — он… он всё знает, Гарри. Как и остальные. Ты сам говорил, помнишь? Не имеет никакого значения, придёшь ты на эту церемонию или нет. Главное то, что ты испытываешь внутри, а я знаю, что ты не забыл никого, ни одного человека. И никогда не забудешь. Ты не обязан выставлять свои чувства напоказ.

Гарри затопила волна благодарности.

— И потом, даже если бы это было эгоистично, — продолжила Джинни, — ты заслужил право на этот эгоизм. Ты заслужил нормальную жизнь. Если так будет лучше для тебя, мне наплевать, что про тебя подумают, мне наплевать, если Кингсли будет недоволен, ты просто не пойдёшь туда и всё. И не смей опять винить себя в чём-то. Это твоя жизнь, и ты сам принимаешь решения.

— Джинни, я просто подумал, что ведь Кингсли ничуть не легче, — Гарри беспомощно взглянул на неё. — Но он Министр магии, у него нет выбора, он обязан присутствовать. А мы все оставим его там совсем одного?

— Гарри, не нужно спасать Кингсли, я тебя умоляю! — Джинни закатила глаза. — Он знал, на что шёл. И мы оба тоже знаем, что ты не хочешь идти. Просто не ходи.

— А ты? Ты пойдёшь? — Гарри испытующе посмотрел на неё. Джинни его взгляда не выдержала.

— Пока не решила, — она уклонилась от ответа. — Я знаю, что мама не хочет. Папа с Биллом и Перси точно пойдут. Может быть, я тоже. Не знаю.

— Если ты пойдёшь, я с тобой, — решил Гарри.

— Нет, Гарри, не надо никаких жертв. Мне они точно не нужны, — Джинни положила руку ему на плечо. — Я буду не одна. Вы с Роном можете провести этот день где-нибудь в другом месте.

В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и в комнату влетел красный, как помидор, Рон. За ним с испуганным видом, но довольно решительным выражением лица вошла Гермиона.

— Гарри, знаешь что? — драматично начал Рон, и Гарри с Джинни синхронно перевели взгляд с Гермионы на него. — Она собирается идти на эту церемонию!

— Отлично, теперь ты будешь говорить обо мне «она»? — Гермиона холодно вскинула брови и сложила руки на груди, но Рон не обратил на неё внимания.

— Нет, ты представляешь? — он смотрел на Гарри. Наверное, ждал поддержки. Но Гарри молчал.

— Это право каждого, Рон, — тихо сказала Джинни, когда стало понятно, что Гарри комментировать ситуацию не собирается.

— Ничего подобного! — Рон просто взвился от возмущения. — Понятно же, что если она пойдёт, то придётся идти и мне! А я не хочу!

— Мне не нужна нянька, Рон! — Гермиона тоже начала закипать. — Я в состоянии побыть одна. Нет, я даже хочу побыть одна, ясно?

— Одна, в смысле без меня? — теперь Рон насторожился. — Это с чего бы?

— Есть личные вещи, которые я хочу пережить одна, наедине с собой, — отрезала Гермиона. — Так что ты никуда не идёшь, успокойся.

— Гермиона права, — вставила Джинни. — Я тоже иду, а Гарри нет.

— Что? — в унисон вырвалось у Гарри и Рона.

— И ты пойдёшь? — переспросил Рон, сверля сестру взглядом.

— Ты же пять минут назад сказала, что ещё не решила точно! — выпалил Гарри, который вдруг понял, насколько же праведным было возмущение Рона.

— Если Гермиона идёт, то и я пойду, — Джинни пожала плечами, и Гермиона улыбнулась в ответ.

— А как же та часть, где ты бы хотела побыть одна? — Рон обозлился на неё пуще прежнего. — Мне, значит, нельзя пойти, а Джинни можно?

— Рон, но ты же не хочешь идти!

— Зачем вы, мальчики, делаете из этого проблему?

— Прекратите, пожалуйста! — громко сказал Гарри, и все замолчали, наверное, почувствовав, как он напряжён. — Это не праздник, чтобы так бурно обсуждать, кто пойдёт, а кто нет.

— Гарри, мы и…

— Ты просто не всё знаешь, — Рон ткнул в него пальцем. — Папа сказал, что он вообще против церемонии, потому что у Министерства есть основания подозревать нападения или чего-то в этом роде.

— Какие основания? — Гарри моментально подобрался. — Нападения со стороны кого?

— Я ничего не знаю, папа отказывается говорить, — быстро пояснил Рон. — Но сам факт, да? Неизвестно, что может случиться, а они идти собрались.

Гарри уже открыл рот, но наткнулся на предостерегающий взгляд Джинни. С одной стороны, её раздражает излишняя опека с его стороны, она не хочет её. С другой — это не излишняя опека, это вполне реальные опасения.

— Если бы опасность была настолько реальна, — Гермиона словно подслушала его мысли, — Кингсли бы всё отменил. Он не стал бы рисковать.

— А что вообще намечается? — Гарри сделал героическую попытку не комментировать происходящее. Пока что. Долго он так, конечно, не протянет.

— Что-то масштабное, — буркнул Рон, пожав плечами. — Папа сказал, то Кингсли пришлось разговаривать с маггловским премьер-министром.

— Ничего себе, — только и сказал Гарри. — Наверное, будет много народу.

— Наверное, Гарри, — раздраженно бросила Джинни. Могла бы и отметить его феноменальную выдержку. Он вообще-то мог тоже, как и Рон, носиться по комнате, выпучив глаза, и орать. Но он же этого не делает. Опять же, пока что.

— Мне кажется, ещё очень рано это обсуждать, — попыталась погасить ссору на корню Гермиона. — Давайте поговорим ближе к делу? Мы даже не знаем, что Кингсли планирует устроить. Может быть, мы с Джинни ещё и не захотим пойти!

— Согласен, — твёрдо сообщил Гарри, бросая на Рона предупреждающий взгляд. — Давайте не будем ссориться в первый же день каникул. Можно провести время куда более приятным способом.

— Например, за подготовкой к экзаменам, — сдавленным голосом добавила Джинни, — которые, попрошу заметить, у вас уже всего через пару месяцев!

Рон сразу как-то сдулся и бросил затравленный взгляд на Гермиону.

— Ну, поскольку нам пока лучше не высовываться, то это вполне себе хороший способ с пользой провести время, — та пожала плечами, но Гарри мог бы поклясться, что видел скользнувшую по её губам улыбку. — Я, правда, чувствую себя полностью готовой, но повторение ещё никому не приносило вреда. Да и вам двоим есть, что подтянуть. Особенно тебе, Гарри. Меня всё ещё беспокоят твои знания по Зельеварению.

— Да, и меня, — снова ввернула Джинни, стараясь не засмеяться.

— Меня и самого они волнуют, должен признаться, — Гарри не хотел сейчас спорить. Он ещё даже не завтракал! — Надо бы позаниматься по максимуму, это последняя передышка перед экзаменами. А сейчас ещё и квиддич начнётся. Тоже время будет отнимать.

Гермиона смотрела на него широко открытыми глазами, но в её взгляде то и дело мелькало недоверие. У Рона просто отвисла челюсть. И только Джинни отчаянно кусала губы, явно разгадав его хитрость.

— Отлично, — Гермиона, наконец, отмерла. — Тогда завтракайте быстрее, и приступим.

— Да, нельзя терять ни минуты! — воскликнул Гарри, изображая крайнюю степень энтузиазма, но, видимо, перестарался, потому что Джинни всё-таки не выдержала и расхохоталась. Гермиона строго поджала губы и снова скрестила руки на груди, а Рон, кажется, выдохнул с облегчением.

— Не обижайся, Гермиона, — Гарри примиряюще потрепал её по плечу. — Я буду заниматься, правда. Я знаю, что мне это не помешает. Но ты всегда так серьёзно к этому относишься, я решил немного разрядить обстановку.

— Я не обижаюсь, — Гермиона передёрнула плечами и направилась к двери. — Завтракайте уже, мы с Джинни и так ждём вас ужасно долго.

Когда за девушками закрылась дверь, Рон со стоном опустился на свою кровать.

— Как будто ты не знал, что так будет, — усмехнулся Гарри.

— Знал, но я надеялся, что мы хотя бы иногда будем выходить из дома, — с мукой в голосе пояснил Рон. — Чёрт, этого урода можно убить только за то, что он обрёк нас на бесконечные страдания!

— Смотри на это по-другому, — посоветовал Гарри, пытаясь всё-таки как-то пригладить волосы. Вид и правда был диковатый. — Это наши последние школьные каникулы. Мы будем учиться ещё каких-то жалких два месяца, а потом всё.

— А в Аврорате мы, по-твоему, чем будем заниматься? — насмешливо уточнил Рон.

— Именно! — Гарри отбросил расчёску, это было бесполезно. — Ты потом будешь эти моменты вспоминать с такой ностальгией, поверь мне.

— Не уверен, — буркнул Рон. — Ну да ладно, придётся потерпеть. Деваться-то нам некуда.

— Вернёмся в школу — там уже и квиддич, — напомнил Гарри, ощущая прилив энергии от одной только мысли о предстоящем матче. — Мы не можем упустить кубок, ты же понимаешь, это наш последний год.

— Естественно! — Рон чуть воодушевился. — Я не переживу, если в последний год кубок попадёт в гостиную Слизерина. Нет уж!

— Нам, кстати, уже надо начинать тренироваться, надо донести это до Гермионы, — заметил Гарри. — Нам нужно свободное от учёбы время.

— Она понимает, Гарри, я уверен, — вступился за Гермиону Рон. — Ей это тоже немножечко важно, хотя она никогда этого и не признает.

Гермиона и правда понимала, потому что выделила им целых три вечера в неделю для тренировок. Гарри был этому безусловно рад, но ему хотелось большего, он бы тренировался каждый вечер, без выходных, в любую погоду. Чёрт, как же несправедливо он в своё время злился на Вуда за его неуёмный энтузиазм! Но до квиддича ещё нужно было дожить, а пока было не особо-то весело. Как назло, погода стояла просто великолепная для апреля, хотелось гулять, бродить по Косому переулку или даже по маггловской части Лондона, держать Джинни за руку, устроить пикник в Гайд-парке, сходить в театр, он давно собирался сводить Джинни куда-нибудь. Но им нужно было заниматься. Гермиона, конечно, была права: лучше потерпеть пару месяцев, чем потом всю жизнь расплачиваться за собственную лень. Джинни всё понимала и не жаловалась на отсутствие внимания. Лучше бы она немного поскандалила, тогда Гарри имел бы полное право заявить Гермионе, что учёба учёбой, это очень важно и дальше по списку, но Джинни важнее. Но нет, Джинни прекрасно обходилась без него и его внимания. По крайней мере, внешне.

Дни тянулись долго. Гарри каждое утро навещал Андромеду и совершенно выздоровевшего Тедди, это право не оспаривал никто, даже Гермиона. Малыш уже совсем забыл про свою болезнь, но в напоминание о ней у него на щеках остались крохотные, но довольно заметные шрамики. Андромеда уже перепробовала все мази и зелья, но ничего не помогало. Это было не смертельно, особенно учитывая, что Тедди был мальчиком, но хотелось бы избавиться от следов болезни. Гарри собирался поговорить об этом с Сайпресом.

Ужин у Дурслей, который был запланирован заранее, и никто не потрудился его отменить, начался не слишком приятно. Дядя Вернон разругался с тётушкой Мардж и не поехал к ней на Пасху, поэтому Гарри и Джинни пришлось терпеть его общество в течение почти целого вечера. Было совершенно очевидно, что тётя Петунья перед их приходом провела с мужем разъяснительную беседу и посоветовала как можно реже открывать рот, но дядя Вернон был способен высказать своё неодобрение множеством самых различных молчаливых способов. Он хмыкал, поджимал губы, неодобрительно качал головой, багровел, тянул себя то за один, то за другой ус, пока тётя Петунья не поинтересовалась, не хочет ли дядя Вернон съездить на рынок за продуктами. И, хотя дядя Вернон очень явно не хотел, его мнение уже не учитывалось.

— Совершенно не знаю, что с ним делать, — вздохнула тётя Петунья, когда за мужем закрылась дверь. — Это уже упрямство в чистом виде, Гарри, можешь мне поверить. Ему очень любопытно, он задаёт вопросы о вашей жизни, но всегда с таким видом, как будто он считает волшебство отвратительным, как и раньше. Ему нужно немного времени. В глубине души я вообще не верю, что тут можно что-то исправить.

— Не обижайтесь, но я переживу, если дядя Вернон никогда не переборет своего упрямства, — хмыкнул Гарри, и тётя Петунья, явно немного расстроившаяся, развела руками.

Чтобы разрядить обстановку, Джинни вдруг спросила Дадли, есть ли у него девушка, и Дадли залился краской под её лукавым взглядом.

— Почему нет, Дадли? — Джинни положила в рот виноградинку, и Гарри с лёгким раздражением заметил, как Дадли слегка отупевшим взглядом проследил за движением её руки. — Тебе никто не нравится?

Тётя Петунья вся превратилась в слух, даже немного от Гарри отвернулась. Видимо, для неё это была больная тема.

— Ну, так… — Дадли начал заикаться, и Гарри уже хотел сменить тему, когда кузен выдал: — Мне нравится одна девчонка в колледже, но она…

— Что она? — Джинни как будто и правда было интересно. Тётя Петунья и вовсе затаила дыхание. Гарри, похоже, был единственным человеком в комнате, который не питал ни малейшего интереса к личной жизни Дадли.

— Она слишком красивая! — выпалил Дадли и покраснел ещё сильнее. — И очень популярная, все парни хотели бы с ней встречаться.

— Ну и что? — Джинни пожала плечами. — Все девушки Хогвартса хотели встречаться с Гарри, но получила-то его я.

— Ну, уж не все, — пробормотал Гарри, почувствовавший себя каким-то трофеем. Получила она, как будто его мнение и желания вообще не учитывались.

— И кто не хотел? — Джинни картинно изогнула бровь. — Гермиона?

Гарри только рукой махнул.

— Ну, ты красивая, конечно, ты его получила, — брякнул вдруг Дадли и сразу же с его лица медленно начала сползать краска. — Ну, то есть… я хотел сказать…

— Всё нормально, — Джинни похлопала его по руке. — Спасибо. Ты должен сказать это ей, той девушке. Мы любим слышать комплименты.

— Не могу, — промямлил Дадли. — Мы с ней… ну типа… не знакомы.

— Ну, так подойди к ней, — улыбнулась Джинни, и тётя Петунья активно закивала. — В этом нет ничего такого.

— Ага! — хором сказали Дадли и Гарри с абсолютно одинаковой насмешливой интонацией, ошалело переглянулись, и все четверо расхохотались.

— А ты-то чего боялся? — непонимающе спросил Дадли. — Ты же там типа герой, в своей школе.

— Ну, я себя не считаю героем, — попытался объяснить Гарри. — И, кстати, единственный раз, когда я пытался пригласить девушку на бал, она мне как раз и отказала.

— Да ладно? — Дадли даже рот открыл. — А почему?

— Она уже согласилась пойти с другим, — пояснил Гарри, вспоминая неприятное чувство, охватившее его после отказа Чжоу. — Удар по самолюбию, конечно. И по уверенности в себе.

— Вот и я том же, — Дадли понурился. — Я даже представлять не хочу, что она мне ответит.

— Ты никогда этого не узнаешь, если так и не подойдёшь к ней, — немного резковато бросила Джинни, и у Гарри мелькнула мысль, уж не расстроилась ли она из-за упоминания Чжоу.

— Джинни права, — вставила тётя Петунья, делая вид, что рассматривает кружевную салфетку. — Просто подойди к ней. Я уверена, у вас обязательно найдётся общая тема для разговора. Вы всё-таки учитесь в одном колледже. К тому же, ты очень хорошо выглядишь и много читаешь в последнее время.

— Мама! — нетерпеливо перебил её Дадли, снова покраснев, и тётя Петунья тут же захлопнула рот.

— Твоя мама абсолютно права, зря ты так, — Джинни откинулась на спинку стула и смерила Дадли оценивающим взглядом. — Ну-ка, встань.

У Дадли даже уши запылали от смущения. Он неловко вылез из-за стола, одёрнул огромную футболку, явно ему большую, и встал перед Джинни, переминаясь с ноги на ногу. Она пару секунд смотрела на него оценивающим взглядом, потом выскользнула из-за стола и встала прямо перед Дадли. На его фоне она выглядела совсем крошечной. Гарри снова почувствовал раздражение. Господи, ну не станет же он ревновать к Дадли, в самом деле! Он же не Рон, в конце концов.

— Ты всегда так одеваешься? — придирчиво спросила Джинни. — И в колледже тоже?

— Ну, не прямо так, но что-то вроде этого, — Дадли с подозрением оглядел свою растянутую футболку и широкие джинсы. — Ну, это типа старая одежда. В колледж ношу новую, но тоже джинсы и футболки всегда.

— Попробуй сменить стиль, — Джинни отошла на пару шагов назад. — Мне кажется, тебе пойдёт какой-нибудь свитер. И какие-нибудь прямые брюки. Эта одежда тебя полнит.

— Да нет, это я просто ещё… — Дадли поспешил усесться обратно на своё место.

— Ты будь поувереннее в себе, — продолжала советовать Джинни. — Знаешь, я когда-то тоже рот боялась открыть в присутствии Гарри. И что? Он меня даже не замечал.

— Всё я замечал, — вставил Гарри, но Джинни только отмахнулась.

— Ничего он не замечал, я была всего лишь младшей сестрёнкой его лучшего друга, которая только пялилась на него, всё роняла и краснела, — со смехом возразила она.

— А Гестия нам рассказывала, что Гарри чуть не умер на втором курсе, когда спасал тебя из… эээ… секретной комнаты? — немного неуверенно спросил Дадли.

— Да, но просто потому, что я была…

— Джинни, перестань, пожалуйста! — не выдержал Гарри, который чувствовал себя, мягко говоря, не в своей тарелке.

— А что я такого сказала? — Джинни спокойно встретила его взгляд. — Мы оба знаем, что до шестого курса ты меня не замечал. Какая разница, что было раньше?

— Я тебя замечал, — Гарри и сам не знал, зачем ввязывается в этот спор. — Я просто сам этого не понимал.

— Без разницы, не придирайся к словам, — Джинни примирительно взяла его за руку. — Я просто хочу сказать, что Дадли надо быть самим собой, вот и всё.

— Я не сильно хочу быть самим собой, — выдал вдруг Дадли, и лицо тёти Петуньи болезненно исказилось. — Я себе не очень-то нравлюсь.

Джинни молчала. Гарри даже хотелось позлорадствовать, чтобы больше у неё не возникало желания ковыряться в переживаниях его кузена, но она вдруг чуть наклонилась вперёд и заговорила чуть тише.

— Ты не должен всё время думать о том, что было раньше. Это было раньше. Это прошло. Ты изменился, сейчас ты другой человек. Ты нашёл в себе силы взглянуть на себя со стороны и понять, что тебе нужно что-то делать. Мне не кажется, что все так могут.

— Но я… — Дадли бросил виноватый взгляд на Гарри, — я так вёл себя всегда… просто ужасно вёл…

— Всё нормально, Большой Дэ, — быстро сказал Гарри, пытаясь разрядить обстановку. — Все мы в детстве были идиотами.

— Видишь? Гарри тебя простил, — Джинни одобрительно посмотрела на Гарри. — Ты тоже должен простить себя и перестать думать о прошлом. Ты можешь стать лучше, всё в твоих руках.

— Ну, это как-то само вспоминается, — Дадли смотрел на свои ладони. У тёти Петуньи был такой вид, будто она собиралась расплакаться.

— На самом деле, я тебя очень хорошо понимаю, — Джинни тоже уставилась в свою тарелку. — Ты, наверное, знаешь, что мы все прошли через войну? Конечно, Гарри было тяжелее нас всех, но и мы тоже не в игрушки играли в Хогвартсе, знаешь ли. И я тоже часто вспоминаю какие-то моменты и думаю, что могла бы поступить по-другому. Может, тогда что-нибудь изменилось бы. А во время битвы за Хогвартс, кто его знает, если бы я была попроворнее, или если бы я оказалась в нужном месте чуть быстрее, может, кто-то из моих друзей не погиб бы…

Дадли потрясённо уставился на неё, открыв рот. На глаза тёти Петуньи всё-таки навернулись слёзы, она даже перестала разглядывать Дадли. А Гарри чувствовал себя уязвлённым. Почему-то наедине с ним Джинни не торопилась делиться своими переживаниями. А тут, пожалуйста, слушайте. Да ещё и с кем, с Дадли решила поделиться. Но это быстро прошло, и Гарри взял Джинни за руку, стараясь поддержать её своим присутствием рядом, напоминанием о том, что, как она сама сказала, это было в прошлом, не надо об этом думать.

— Да, мои проблемы какие-то мелкие по сравнению… — Дадли громко сглотнул. — Я что-то не подумал даже сравнить.

— И не надо сравнивать, — буркнул Гарри.

— Просто, это нормально — переживать, — Джинни устало пожала плечами. — Мой брат, Рон, тоже любит заниматься самоедством. На самом деле, он настоящий профессионал в этой сфере. Тебе бы с ним пообщаться, твои проблемы моментально бы растворились.

Дадли изобразил кривую усмешку. В гостиной повисла неловкая тишина. Джинни по-прежнему смотрела в стол. Гарри легонько сжал её пальцы. Недовольство недовольством, но она поделилась своими переживаниями, и теперь ей нужна была поддержка.

— Я слышала, что планируется большая церемония в годовщину победы, — вдруг сказала тётя Петунья, и Гарри изумлённо уставился на неё. — Я всё ещё переписываюсь с Гестией.

— Да, что-то планируется, — подтвердила Джинни. — Что-то масштабное, насколько мы знаем.

Снова повисло молчание.

— Это, вроде, праздник, но, наверное, никто ещё не готов праздновать, да? — очень тихо уточнила тётя Петунья.

— Это точно, — кивнул Гарри. Везде, везде всплывала эта церемония.

— Никто из тех, кто участвовал в такой войне, не будет отмечать день победы как праздник, — пробормотала Джинни. — Тем более, в нашем случае день победы совпал с днём, когда мы понесли самые большие потери.

— А вы собираетесь…

Но вопрос тёти Петуньи так и не прозвучал, потому что в этот момент с оглушительным грохотом распахнулась входная дверь, и в холл ввалился злой дядя Вернон, нагруженный покупками. Дадли поспешил взять у отца грозивший вывалиться пакет с морковью. Гарри предпочёл сделать вид, что допивает чай.

— Мы, пожалуй, пойдём, — Джинни встала и расправила подол легкомысленного платья в цветочек, которое, на взгляд Гарри, было ещё совершенно не по погоде, хотя апрель и стоял довольно тёплый. — Не хочу, чтобы мама лишний раз волновалась. Да и Гарри надо готовиться к экзаменам.

— Конечно, конечно, — засуетилась тётя Петунья. — Передавайте Молли большой привет от меня.

— Пока, — махнул Дадли, стоя на пороге гостиной. — И… ну, спасибо.

Джинни успела послать ему ослепительную улыбку перед тем, как Гарри захлопнул дверь.

— Ты прямо-таки заинтересована в личном счастье Дадли, — заметил он, пока они шли по дорожке.

— Почему не помочь человеку? — Джинни беззаботно пожала плечами. — Он старается, и ему сейчас важна поддержка. Я-то точно знаю.

Гарри вспомнил некоторые её разговоры с Гермионой, которые видел в Омуте памяти, и растерял всякое желание выяснять мотивы Джинни в отношении Дадли.

Больше ничего примечательного в каникулы не случилось. Они занимались, повторяли пройденный материал, и Гарри старался уделять как можно больше внимания Зельеварению. Прогресс, несомненно, был, даже Гермиона это подтверждала, и в глубине души Гарри всякий раз испытывал гордость за свою силу воли и усидчивость. Наконец-то у него появилась какая-никакая уверенность, что он нормально сдаст экзамены, даже Зельеварение.

Про нависшую над всеми опасность предпочитали не говорить. Думать — думали, это безусловно, но не говорили вслух, чтобы не впускать в дом страх, подкарауливавший в каждом тёмном углу, просыпавшийся после каждого громкого звука. Гарри с Роном по вечерам иногда обсуждали планы на будущее, стараясь говорить как можно тише. Но их разговоры всегда заходили в тупик: новой информации не появлялось, они ни на миллиметр не приблизились к решению загадки. Конечно, оба надеялись, что этого сумасшедшего поймают до того, как они окончат школу, но Рон не раз начинал мечтать вслух, что, если поймать его доведётся именно им, когда они начнут обучение в Аврорате. Гарри такой сценарий пришёлся бы по душе, но для всех было лучше, чтобы психа поймали как можно раньше.

Гарри пару раз за каникулы писал Сайпресу, но во второй раз тот в обратном письме дал понять, что до окончания школы такое общение не совсем уместно. Гарри и сам это понимал, но после всего, что они узнали про профессора, ему казалось просто невежливым бросить его в каникулы в полном одиночестве. К тому же, он спас Тедди.

И каждый день перед ним вставал призрак приближающейся церемонии. Гарри никуда не мог деться от этих мыслей. Как же всё-таки поступить? Остаться дома? Пойти? Что будет в итоге хуже? Гарри понимал, что этот день, годовщина битвы за Хогвартс, он упорно отказывался называть это победой, будет тяжёлым в любом случае. Если он пойдёт, то окажется в толпе плачущих людей, там будет много слёз. Ему придётся слушать речи, способные выжать слезу из камня, и держать себя в руках, потому что его слёз больше никто не увидит, это личное, это то, что не выставляют напоказ. Ему, наверное, придётся тоже что-то говорить, пожимать руки, выражать соболезнования. Опять.

Или он мог остаться дома. И тогда на него накинутся воспоминания, со всех сторон, теперь — даже не только его собственные… Он будет сидеть в звенящей тишине опустевшей Норы, прислушиваться, не рыдает ли на кухне миссис Уизли, и вспоминать, и гнать от себя мысли, и снова думать, и видеть их лица, и ощущать свою вину, тяжёлую, как будто обвивающую его за плечи. И сбежать будет некуда. И ещё рядом будет Рон, который будет думать о Фреде, и Гарри придётся как-то смотреть ему в лицо. Они, скорее всего, возьмут бутылку огневиски и напьются до беспамятства, а потом начнут говорить, делиться переживаниями, чтобы утром ничего не помнить… Да, они смогут пережить этот день, всего один день, а потом снова станет легче.

Но церемония, церемония… Гарри не мог отпустить Джинни и Гермиону одних, времена были очень уж неспокойные. Но пойти… Кингсли всё ещё не обращался к ним с официальным приглашением, и Гарри чувствовал себя в подвешенном состоянии. Лучше бы уже что-то окончательно решилось.

И оно решилось в первый же день после возвращения в школу.

— О Господи… — выдохнула Гермиона, открыв свежий номер «Ежедневного пророка», и Рон тут же склонился к её плечу. Гарри и Джинни, оба, затаив дыхание, вглядывались в лицо Гермионы, стараясь разгадать застывшее на нём выражение. Гарри ставил на то, что она была удивлена, даже поражена, но ничего плохого не случилось. Точно. Не такое лицо бывает у Гермионы, когда случается что-то плохое.

— Это, конечно, грандиозно, но… — Гермиона через стол посмотрела сначала на Гарри, потом на Джинни. — Я не уверена, что… Это… это…

— Да, — подтвердил Рон, и Джинни, не сдержавшись, фыркнула.

— Может, вы поделитесь? — уточнил Гарри, стараясь не выдать охватившего его раздражения. Он ненавидел ситуации, когда он владел меньшим объёмом информации, чем остальные.

Гермиона молча протянула ему газету. Гарри склонился над газетой, с удовольствием вдыхая свой любимый цветочный аромат, исходивший от волос Джинни.

— Ну и ничего себе! — было единственное, что он смог сказать, поняв, о чём идёт речь. — Да Кингсли, должно быть, с ума сошёл.

Джинни только с изумление рассматривала газетный разворот.

— Это ведь и правда опасно, — шёпотом посетовала Гермиона, и Рон бросил на неё многозначительный взгляд, словно хотел сказать: «Вот именно». — И потребовало столько усилий, представить страшно.

— Нет, это, конечно, здорово, — Джинни сглотнула и отвернулась, на секунду бросив взгляд на миниатюрную фотографию Фреда. — Представляете, Трафальгарская площадь, самое сердце маггловского Лондона… Есть в этом что-то бунтарское, да?

— Как они собираются это устроить? — покачал головой Рон. — А как же магглы?

— Думаю, скроют площадь на денёк, как скрывают Хогвартс, — Гермиона задумчиво потёрла переносицу. — Хотя, я думаю, магглы всё-таки что-то заметят. Ну, нельзя же скрыть от них часть их города. Но как они собираются пригласить родственников-магглов, интересно знать? Они не могут просто вычеркнуть из списка приглашённых родителей Колина Криви, никогда не поверю, что Кингсли способен поступить подобным образом. Наверное, есть какое-то решение.

— Конечно, есть. Маггловский Премьер-министр в курсе дела, он наверняка помогает, — напомнила Джинни. — Но всё равно, это как-то… это грандиозно, но…

Гарри понимал, что она хочет сказать, но тоже не представлял, как выразить это словами. Да, это будет грандиозно, с размахом, торжественно, но…

— Немного не хватает душевности, — раздался за его спиной голос Полумны, бесстрастно взиравшей на страницу из-за его плеча. — Наверняка всем хотелось бы вспомнить погибших друзей несколько по-другому, правда?

— Я согласен, — присоединился к разговору сидевший рядом с Роном Невилл. — Это их день, и мы должны говорить о них. Я не представляю, что мне захочется, перед целой площадью народа-то.

— Но нас ведь никто и не заставляет туда идти, — Полумна пожала плечами и обвела всех взглядом своих светлых глаз. — Мы находимся на месте событий, я всегда думала, что здесь и должна пройти наша церемония.

Разговоры за столом моментально стихли, и все уставились на Полумну с озадаченными выражениями на лицах. И Гарри вдруг почувствовал, как растворяется напряжение последних недель. Наконец-то это было правильно: они должны быть в Хогвартсе в этот день. Они должны быть здесь все вместе. Никто не поймёт их лучше друг друга.

— Мне кажется, это потрясающая идея, — первой отмерла Джинни. — Битва была здесь, в Хогвартсе. Здесь они погибли. Мы будем вспоминать здесь.

— Я поговорю с профессором МакГонагалл, — тихо проговорила Гермиона. — Я уверена, она не станет возражать. Это просто отличная идея.

— Молодчина, Полумна! — Дин ласково потрепал её по плечу. — Очень удачно придумала.

Гарри смотрел на просветлевшие лица друзей и знал, что все они чувствуют себя сейчас одинаково.

— Я ничего не придумывала, — Полумна слегка покраснела. — Это ведь так очевидно. Места лучше Хогвартса не найти. Мы все были здесь.

— Как мы это устроим? — спросил Гарри. Он с облегчением почувствовал, как тает чувство вины. Он не останется в стороне и почтит память павших, но сделает это в окружении близких людей, которые понимают и чувствуют то же самое.

— Я думаю, для начала стоит всё же обсудить идею с профессором МакГонагалл, чем я сейчас и займусь, — Гермиона тут же вскочила на ноги и умчалась к преподавательскому столу. Гарри, вытянув шею, наблюдал, как она что-то тихо сказала профессору МакГонагалл, и та медленно поставила свой кубок на стол, а потом поднялась и, обойдя стол, приблизилась к Гермионе.

Рон покачал головой, встретившись взглядом с Гарри. Даже с такого расстояния было видно недоумение, написанное на лице МакГонагалл. Она пару раз поправила очки и внимательно посмотрела на Гермиону, словно пытаясь убедиться, что с той всё в порядке. Гарри сник. Если МакГонагалл не даст им разрешения, он снова окажется перед нелёгким выбором. Он перевёл взгляд чуть правее и тут же наткнулся на стоявшего неподалёку от тихо переговаривавшихся МакГонагалл и Гермионы Сайпреса. Гарри начал выбираться из-за стола, стремясь прийти Гермионе на помощь, и в эту же секунду Сайпрес тоже шагнул вперёд.

— Профессор…

— Избавьте меня от повторения этой безумной идеи, Поттер! — сердито прервала его директор. — Я не понимаю… Министр устраивает грандиозную церемонию, чтобы память наших героев могли почтить все желающие. Чего вам не хватает?

— Душевности? — повторил Гарри аргумент Полумны. — Профессор, я не собираюсь идти на эту церемонию. Я не хочу, чтобы на меня пялились. Я не буду произносить никакую речь или делать что-то подобное. Все эти переживания, они же очень личные, как вы не понимаете?

— Я всё прекрасно понимаю, Гарри, — голос МакГонагалл смягчился. — И я бы с удовольствием пошла вам навстречу. Но я должна присутствовать на церемонии, и я уверена, что практически все преподаватели тоже захотят быть там. А оставить школьное мероприятие совершенно без присмотра преподавателей я не могу. Я понимаю, что на церемонию пошли бы не все, и в школе обязательно остались бы пара взрослых, но если речь идёт о чём-то масштабном, я не уверена…

— Я останусь, профессор, — невозмутимо предложил Сайпрес. — Я тоже не собираюсь на церемонию Министерства. Мне кажется, я справлюсь с мероприятием один. Не волнуйтесь.

МакГонагалл смерила его встревоженным взглядом.

— Я очень надеялась, что вы пойдёте со мной, Симон, — она поджала губы, но Гарри видел, что она вовсе не сердится. Это скорее был страх. Или неуверенность. Профессор МакГонагалл не хотела оставлять Сайпреса одного в этот день.

— Вам нет нужды присматривать за мной, профессор, — Сайпрес с горечью покачал головой. — К тому же, я уверен, тут за мной присмотрят не хуже. Вернее, мы присмотрим друг за другом. И да, Гарри, Рон, Гермиона и Джинни в курсе дела, я им всё рассказал, — добавил он, когда профессор МакГонагалл едва не уронила очки на пол.

— О, в таком случае… — МакГонагалл растерянно оглядела длинный стол, из-за которого за ней с напряжённым ожиданием наблюдали гриффиндорцы. — В таком случае, я даю своё разрешение, но только для совершеннолетних студентов.

— Что будут делать все остальные в этот день? — уточнила Гермиона, переминаясь с ноги на ногу. — Занятий не будет.

— Я подумаю, как всё это можно будет устроить, — МакГонагалл немного пожевала нижнюю губу. — Думаю, мы найдём решение, которое всех устроит. Естественно, все желающие отправятся на церемонию.

— Я понимаю, что всё это очень не вовремя, профессор, — тоненьким голосом сказала Гермиона, чуть покраснев. — Но это очень важно для всех нас.

— Какие тут могут быть разговоры, мисс Грейнджер? — МакГонагалл сверкнула глазами. — Я знаю, насколько это важно. И вы не должны делить свои переживания со всем населением магической Британии.

— Только… — Сайпрес смотрела через плечо Гарри на кого-то за гриффиндорским столом, — я не согласен, что прийти могут только совершеннолетние студенты.

— Несовершеннолетние…

— Несовершеннолетние тоже участвовали в битве, видели смерть и теряли друзей, — Сайпрес спокойно выдержал взгляд директора. — Я считаю, было бы неправильно не позвать их. Возраст ничего не определяет.

— Но…

— Профессор, Рикардо Катрони через две недели исполнится пятнадцать, но он принимал участие в битве и… и терял друзей, — тихо проговорила Гермиона.

МакГонагалл молчала. Она медленно перевела взгляд на гриффиндорский стол, и Гарри заметил, как увлажнились её глаза при виде черноволосой макушки Катрони.

— Мы не можем так поступить с ним, — добавила Гермиона, и МакГонагалл кивнула.

— Ну, вот и отлично, — Сайпрес чуть приподнял уголки губ. — Дайте мне знать, если понадобится помощь с организацией.

Гарри смотрел, как он шёл по проходу, вежливо отвечая на обращённые к нему вопросы гриффиндорцев. Отвернувшись, он сразу же наткнулся на пронизывающий взгляд МакГонагалл.

— Я так понимаю, Симон поделился с вами деталями своей биографии, — негромко произнесла она. Гарри и Гермиона кивнули. — Тогда не забывайте, что для него этот день будет означать годовщину смерти всех любимых людей.

Гермиона поёжилась. Гарри снова кивнул, не зная, что на это ответить.

— Возможно, действительно будет лучше, если вы присмотрите друг за другом, — МакГонагалл смерила их внимательным взглядом и отвернулась, вступив в оживлённую беседу с профессором Слизнортом.

— Как бы не получилась какая-нибудь… — Гарри замолчал. — Гермиона, ты уверена, что это хорошая идея? Мне перестало так казаться. Это будет страшно тяжело.

— Ну, выбор-то у нас не так уж и велик, — Гермиона развела руками. — Если не здесь, то остаётся церемония на Трафальгарской площади.

— Нет, это не вариант, — Гарри засунул сжатые кулаки в карманы мантии. — Здесь будет правильнее, я знаю это, но…

— Гарри, ты опять переживаешь за всех, кроме себя, — мягко укорила его Гермиона. — Все взрослые люди. Они сами решат, стоит ли им идти.

— Да, ты права, — Гарри выдавил кривую улыбку. — В этот день ведь ничего не изменится, да? Всё уже произошло.

— Просто символично, — прошептала Гермиона. — Мы будем вспоминать, хотим мы того или нет.

— Это так странно, — Гарри потёр лоб. — Это просто день.

— Ты сам знаешь, что нет, — покачала головой Гермиона и, не дождавшись ответа, направилась к поджидавшему её Рону.

* * *

Это был не просто день. Гарри понимал это, но полностью прочувствовал, только проснувшись утром, гораздо раньше, чем было нужно, с отчаянно колотящимся сердцем. С кровати напротив на него смотрел Рон, сидевший, подтянув колени к груди. Они не желали друг другу доброго утра, никто не торопился на завтрак, никто не надевал мантии, не заталкивал с лихорадочной поспешностью учебники в сумку, не приглаживал волосы и не завязывал галстук. Сегодня не было уроков. Они никуда не спешили.

В общей гостиной стояла непривычная и оттого мрачная тишина. Никто не переговаривался, не перебрасывался шуточками, не метался в поисках оставленного с вечера пергамента с недописанным эссе. Младшие ученики старались как можно незаметнее покинуть комнату, глядя на старших с опасением и сочувствием. На церемонию собиралась абсолютно вся школа, профессор МакГонагалл вчера сообщила им, что провести день в Хогвартсе решились от силы человек пятнадцать, чему Гарри был только рад. Перебрав по очереди несколько вариантов размещения их собрания, в конце концов, они остановились на гостиной Гриффиндора, потому что тринадцать из пятнадцати решивших остаться студентов были именно гриффиндорцами. Из гостей намечались только Полумна и Падма Патил, чувствовавшие себя среди гриффиндорцев как дома.

Гарри сидел на диване, провожал взглядом покидавших гостиную учеников, обнимал одной рукой притихшую Джинни и задавал себе вопрос: не сошли ли они все с ума, задумать такое? Ему совершенно не хотелось говорить. Он не представлял, что они сейчас усядутся в кружок и начнут вспоминать погибших друзей. Это было невозможно, просто из разряда фантастики. Никто не станет делиться своими переживаниями, идея была бредовая изначально.

Наконец, в гостиной не осталось никого, кроме тех, кто собирался присутствовать на альтернативной церемонии. В гостиной висело тяжёлое молчание. Полумна забралась с ногами в большое кресло и с отсутствующим видом кусала ноготь на большом пальце правой руки. Дин и Симус сидели по обе стороны от бледного Рика Катрони, как будто боялись, что тот сбежит. Невилл стоял у камина и смотрел на пляшущие языки пламени. Ханна решила отправиться на Трафальгарскую площадь, и Гарри так и не смог определить, рад Невилл этому обстоятельству или не очень. Рон с Гермионой сидели на диване напротив, и Гарри видел на лице Гермионы отражение собственных сомнений. Рону просто было ужасно не по себе.

Портрет открылся, впуская в гостиную нагруженного сверх всякой меры Сайпреса, за которым стройными рядами вышагивали домовые эльфы с подносами, заставленными едой, со стопками тарелок и устрашающими башнями из стаканов. Все замерли в полном изумлении.

— Хоть бы кто-то помог, — пропыхтел Сайпрес, выглядывая из-за бумажного пакета, в котором что-то характерно позвякивало. Невилл, стоявший ближе всех к выходу, поспешил на помощь, и по его округлившимся глазам, когда тот заглянул в пакет, Гарри понял, что не ошибся в своей догадке.

— Так, — Сайпрес достал палочку и деловито осмотрелся по сторонам. — Ну-ка, разойдитесь все.

Гарри поднялся с дивана и вместе с остальными отошёл к стене, оставляя центр гостиной в распоряжении Сайпреса. Профессор выглядел на удивление жизнерадостным, это было по меньшей мере странно, и Гарри, чуть приподняв брови, посмотрел на Джинни. Та в ответ только пожала плечами.

Сайпрес тем временем заставил огромный круглый стол встать посередине комнаты, а диваны и кресла трансфигурировал в удобные стулья с высокими спинками и мягкими сиденьями.

— Девушки, помогите, пожалуйста, — Сайпрес махнул в сторону столпившихся возле стола домовиков. — Не будем злоупотреблять желанием наших маленьких друзей помочь.

Гермиона первой откликнулась на его просьбу. Гарри подошёл к Рону, и они обменялись изумлёнными взглядами. Настроение в гостиной совершенно поменялось. То и дело слышался чей-то смех, все начали разговаривать, как будто готовились к чем-то радостному. Сайпрес весело поблёскивал глазами, и Гарри с упорством вглядывался в его лицо, стараясь уловить следы фальши. Кроме них четверых, кто был в курсе истории профессора, ещё двое не сводили с Сайпреса глаз. Невилл выглядел удивлённым и несколько озадаченным поведением декана. Гарри с самого утра видел, что Невилл чувствует себя не в своей тарелке и тоже задаётся вопросом, не зря ли они это придумали. Приподнятое настроение Сайпреса теперь действовало ему на нервы.

Полумна, опёршаяся спиной о стену и зябко кутавшаяся в тёплый розовый платок с блёстками, смотрела на Сайпреса по-другому: с тревогой и сочувствием. Если кто-то в этой комнате и мог почувствовать фальш в поведении профессора, это была она.

— Прошу к столу! — Сайпрес окинул взглядом притихшую компанию и широким жестом окинул стол. — Давайте, не стесняйтесь.

— По-вашему, мы тут праздновать собрались? — дрожащим от ярости голосом спросил Катрони, сверкнув чёрными глазами.

— Рик! — тут же одёрнул его Симус, но парень не обратил на него ни малейшего внимания.

— Конечно, нет, — Сайпрес чуть нахмурился. — Я нервничаю и веду себя немного неестественно, я думал, это понятно.

— Ни капельки, — Катрони упрямо смотрел в лицо Сайпреса. — Мы справимся тут и без вас.

— Я просто хочу помочь, — Сайпрес развёл руками. — Это будет очень тяжело.

— Что, правда? — бросил Катрони, с грохотом отодвинув стул и усевшись на него, закинув ногу за ногу.

Симус взирал на него, как смотрит разъярённый родитель на любимого ребёнка, только что поставившего его в крайне неловкое положение. Лицо Сайпреса медленно окаменело, и в душе Гарри зашевелилось возмущение.

— Ты считаешь, ты один пострадал? — вдруг резко бросила Джинни, и Гарри увидел, что её лицо покраснело от возмущения. — Может быть, тебе тут тяжелее всех?

Катрони молча смотрел на неё с непроницаемым выражением.

— Что молчишь? — не успокаивалась Джинни. — Ты представления не имеешь, через что прошли другие. Мы тут собрались поддержать друг друга и вспомнить наших друзей, если ты не знал. Если ты не в состоянии этого понять, то тебе не нужно было оставаться.

— Могу уйти, — Катрони встал, уронив стул и быстрым шагом направился к выходу из комнаты. Джинни смотрела ему вслед.

— Рик! — крикнул ему в спину Симус. — Не глупи!

Катрони и не подумал обернуться.

— Вы ничего не добьётесь таким поведением, мистер Катрони, — негромко обронил Сайпрес. — Вам не станет легче.

Катрони остановился, но не повернулся.

— Побудьте с нами, мы все тут друзья, — голос Сайпреса звучал на удивление мягко. — За вас просили у профессора МакГонагалл, думали, что вам хотелось бы присутствовать.

Катрони медленно повернулся. Это был уже совсем другой человек. Несчастный, раздавленный подросток.

— Простите, — выдавил он, поднимая свой стул и снова усаживаясь на него. Симус покровительственно положил ладонь ему на плечо. — Я тоже нервничаю.

— Я не хотела… — примирительно добавила Джинни с довольно-таки виноватым видом, и Катрони слегка кивнул ей.

— Садитесь, — Сайпрес уселся на ближайший стул и оглядел расставленные на столе блюда. — Я предлагаю для начала поесть. Я никого из вас не видел сегодня за завтраком.

— Не хочется есть, — пробормотал Дин, брезгливо глядя на куриную ножку. Даже Рон не горел энтузиазмом, хотя прямо у него под носом стоял огромный пирог с почками.

— Надо, иначе будет не очень приятно, — Сайпрес помахал в воздухе бутылкой огневиски. — Я не могу позволить вам пить на голодный желудок.

— Вы нам вообще не должны позволять пить, — с лёгким намёком на укор вставила Гермиона.

— Это правда, — Сайпрес слегка улыбнулся. — Но я подумал, что иначе вы не станете говорить. Один хороший человек показал мне, что нет ничего плохого в том, чтобы выговариваться под воздействием алкоголя. Это полезно, это позволяет расслабиться и сказать так много, как вам хочется. Главное, чтобы вы доверяли людям, которые находятся рядом с вами в этот момент. И не стоит заниматься этим на постоянной основе. Но сегодня случай особый, я думаю, вы со мной согласитесь.

Гарри был согласен. Когда-нибудь они научатся говорить без огневиски, но для этого нужно время. Сегодня иначе не получится. Он наблюдал, как Сайпрес разливает огневиски по стаканам, как морщится, поднеся свой стакан к губам, Гермиона, как быстро делает большой глоток алкоголя Джинни, как почти привычным движением опрокидывает свой кубок Невилл, как незаметно отодвигает нетронутый стакан Полумна… Всё-таки нужно было съесть чего-нибудь посущественнее…

— … потому что я не успел, понимаете? Просто потому что я не успел.

Гарри поморгал, а потом сфокусировался на Дине, сидевшем, обхватив голову руками.

— По крайней мере, это не из-за тебя, — Катрони был бледен как смерть. — По крайней мере, никто не жертвовал своей жизнью ради тебя.

— Ради меня жертвовали, — вырвалось у Гарри. — Ужасное чувство.

Он не понимал, говорили ли они все разом или по очереди. В ушах нестерпимо звенело, комната медленно вращалась перед глазами, и Гарри ухватился за край стола.

— Это был выбор того человека, который пошёл на такую жертву, — раздельно сказал Сайпрес. — Они свой выбор делали сами, вы не просили их.

— Я мог бы не оставаться в замке, — выдавил Катрони и скрипнул зубами. — Мне все говорили, чтобы я уходил, все. А мне не хотелось, чтобы меня посчитали трусом, не хотелось оставлять друзей и оставаться в стороне.

— Вполне понятное желание, — тихо пробормотала Гермиона.

— Да, только ради этого погибла Демельза! — голос Катрони зазвенел. На секунду Гарри показалось, что он сейчас расплачется, но Рик ещё держался.

— Ты не имел никакого представления, что так будет, — заплетающимся языков проговорил Симус. — Знал бы — не пришёл.

— Но ты предупреждал меня, что из-за меня кто-нибудь может пострадать.

Гарри знал это чувство.

— Демельза погибла, потому что пыталась спасти тебя, — безжалостно сказал он, перегибаясь через стол, чтобы заглянуть в глаза Катрони. — Она отдала за тебя свою жизнь.

Рик задохнулся. В гостиной висела мёртвая тишина.

— Если бы ты не вернулся в замок той ночью, Демельза была бы жива, и ты это знаешь.

— Гарри! — Джинни дёрнула его за рукав.

Глаза Катрони расширились до невероятных размеров, но он всё ещё не произнёс ни слова в своё оправдание.

— Если бы я в своё время чуть больше прислушивался к тому, что мне говорят, мой крёстный был бы жив, — Гарри смотрел только на мальчишку. — Он погиб из-за меня. Просто потому, что любил меня.

Лицо Катрони искривилось, подбородок задрожал.

— Но Сириус, мой крёстный, он не мог по-другому, он бы не простил себе… — Гарри помотал головой. — Демельза могла не приходить. Но она пришла. Не из-за тебя, а потому что сама так решила.

— Но почему? — голос Рика надломился. — Мы ведь только… Мы даже не говорили о своих чувствах… А если… если…

— Если что? — подтолкнул Гарри.

— Если это даже и не любовь была? — выпалил Катрони и со злостью вытер покатившиеся по лицу слёзы. — Тогда вообще всё напрасно.

— Даже если это была не любовь на всю жизнь, в тот момент ты значил для Демельзы достаточно, чтобы пожертвовать ради тебя жизнью, — твёрдо заявил Сайпрес, и Гарри с благодарностью перевёл на него взгляд, зайдя в своих рассуждениях в тупик. — Любовь тоже разная бывает.

— Я не могу с этим жить, — Катрони промокал глаза рукавом рубашки. — Всё катится к чертям собачьим. Всё не так. Это я должен был умереть, я чувствую. Меня не должно быть.

— Я считаю, это эгоизм, — Симус покачал головой. — Ты, Рик, сосредоточен на том, как тебе плохо из-за смерти Демельзы. А всё потому, что тебе стыдно жить дальше.

— И стыдно, да! — с вызовом отозвался Катрони. — И всегда будет стыдно. Я был влюблён в неё, очень сильно, я был уверен, что это навсегда. Но вот её нет, а я… я же живу. Если бы я её любил, я бы обязательно умер тоже.

— Не обязательно, — медленно сказал Сайпрес, глядя прямо перед собой. Гарри знал, о чём он думает.

— Ты не просил Демельзу умирать за тебя, — вступил в разговор Невилл. — Просто будь благодарен за то, что живёшь. И помни её.

— Но без неё плохо, — простонал Катрони и уронил голову на стол. Симус взял его кубок и поставил подальше, чтобы Рик не мог больше до него дотянуться.

— Я вот думаю, как много в наших чувствах эгоизма, — вдруг сказала Гермиона. — Мы большую часть времени думаем, как нам плохо без дорогих людей, и это неправильно.

Сайпрес внимательно посмотрел на неё, и Гермиона моментально стушевалась.

— Ничего подобного, — Джинни резко покачала головой. — Я не думаю, как плохо мне. Я скучаю по Фреду, до боли скучаю, но если бы он просто уехал, и я точно так же никогда бы его не увидела, я бы была просто счастлива. Потому что он бы тоже жил, у него была бы жизнь, понимаете?

— А так у него уже ничего не будет, — добавил Рон, глядя на свои сцепленные в замок руки. — Помните, на свадьбе Билла и Флер он говорил, что обездвижит маму, когда будет жениться сам? Я никак не могу перестать думать об этом. Не будет у него свадьбы. И детей. И мои дети уже не познакомятся с дядей Фредом. Никогда.

Джинни всхлипнула, и Гарри обнял её.

А Тедди никогда не узнает своих родителей. А Люпин никогда не насладится таким заслуженным, выстраданным счастьем. А Колин никогда не закончит школу.

— Но их объединяет то, что они все боролись за победу, за нас, — слегка дрожащим голосом проговорила Полумна. — Они умерли не просто так, не за что-то неосязаемое, а за нас. За то, чтобы мы могли спокойно ходить по улицам, чтобы могли вернуться в родную школу, чтобы могли жить, чтобы не боялись за будущее наших детей. Мы все готовы были умереть за это, вспомните. Просто нам повезло больше.

Гарри смотрел на неё и чувствовал, как развязывается тугой узел в груди. Он не мог заставить их убежать и спрятаться, они не были бы теми, кем были, если бы поступили так.

— Мне кажется, им бы не понравилось, что сегодня мы сидим и оплакиваем их, — продолжила Полумна. — Они сражались и умирали не для того, чтобы мы плакали. Мы помним их всегда, каждый день, не только в годовщину битвы за Хогвартс. Сегодня день, в который мы одержали победу, и я уверена, они хотели бы, чтобы мы радовались этому событию. И мы научимся, со временем. Может быть, не мы, а наши дети, но через пятьдесят, шестьдесят, семьдесят лет этот день будет праздником. Мы должны помнить и передать память дальше, это всё, что мы можем для них сделать. Я всегда так считала. Всё, что я могу сделать для своей мамы — это любить её и помнить, рассказать о ней своим детям, чтобы они тоже полюбили её. Больше ничего.

Гарри откинулся на спинку своего стула. Впервые перед ним раскрылся в полной мере этот долгий путь искупления и благодарности. Он должен будет рассказать Тедди о родителях, он должен будет рассказать собственным детям о Джеймсе и Лили, о Сириусе и Римусе, о Фреде, о стольких людях. Он должен на собственном примере доказать, что все они сражались и погибали не напрасно, что этот мир стоит того, чтобы за него умереть. Будет страшно, если однажды, оглянувшись по сторонам, он поймёт, что этот мир, эти люди, потерявшие представление о настоящих ценностях, забывшие о морали, о чести, совести, о таких словах как долг, мужество, честность и смелость, что эти люди, их мир не стоили стольких жертв. Но он, Гарри, может сделать всё от него зависящее, чтобы такого никогда не произошло. Даже поступки одного отдельного человека способны менять мир, поворачивать ход истории. И если всё, чем Гарри может отблагодарить погибших за него людей, — это жить и стараться сделать мир лучше, то это и будет его жизненным путём. Война осталась в прошлом, которое нельзя изменить, но можно изменить будущее, ради которого эта война затевалась. Бессмысленная жестокость войны только усугубится, если победившие откажутся принять великий дар павших — жизнь.

Гарри поднял голову, оторвавшись от своих размышлений. Он посмотрел на Рона, и друг кивнул в ответ, словно говоря: «Будем жить». Гарри казалось, что все его сокровенные мысли сейчас написаны у него на лице. Он поймал взгляд Сайпреса и чуть подался вперёд, требуя ответа на единственный интересующий его сейчас вопрос. Сайпрес, не мигая, смотрел на него несколько секунд, потом сделал глубокий вдох и медленно кивнул. По его щеке медленно поползла одинокая слезинка. Гарри откинулся на спинку стула, чувствуя себя так, будто только что родился заново.

Сайпрес только что без слов сказал: «Будем».