Обыкновенное чудо (гет)

* * *

Первый год.

Гермионе Гарри нравится. Гермиона впервые человека из книжки вживую встречает, да еще — своего ровесника. А Гарри не заносчивый совсем, и, наоборот, скромный и очень вежливый. У Гермионы в школе таких мальчиков не было — все хулиганье сплошное, шумные, громкие, бесцеремонные.

Гермиона характером Гарри впечатлена и очарована. Ее удивляет, как он легко берет на себя роль лидера, как быстро принимает решения в критических ситуациях, как отважно бросается защищать то, во что верит. Гарри кажется Гермионе воплощением рыцарства: он не может пройти мимо зла и несправедливости, он никогда не скажет: «Это меня не касается». Если при Гарри творится что-то несправедливое — Гарри это касается непременно. Гермиону это восхищает; она в этом видит тот идеал, к которому сама стремится. Но ей, Гермионе, до Гарри далеко — она в критических ситуациях теряется и мнется, она не может решения быстро принимать, не взвесив все тщательно и не обдумав, что уж говорить о роли лидера — этого Гермиона не умеет совсем.

Если бы Гермиону спросили, кто ей нравится больше, Гарри или Рон, — она ответила бы, что Рон.

Гарри для Гермионы всегда как сквозь стену какую-то — недосягаем. Гарри в таких условиях детство провел, что с людьми сближаться не умеет; Гарри привык сам на себя полагаться, и даже с друзьями неосознанно дистанцию держит. Гермиона эту дистанцию своим чутким сердцем чувствует очень ясно; она чувствует, что Гарри от нее отгорожен чем-то, и принимает это как должное — ведь он герой, а она — всего лишь обычная девчонка. Гермиона восхищается Гарри, как восхищается книжными героями и историческими личностями; но не как живым человеком.

Рон же — парень веселый и открытый, у него все чувства и эмоции — на лице написаны. Он на язык скор и зол, и его слова Гермиону ранят порой; но она всерьез на него злиться не может, знает, что он не со зла болтает, просто характер такой, порывистый. Рон Гермионе нравится; в нем чувства много, в нем жизни много — и никаких стен.

Гарри о Гермионе не думает; она для него часть его команды, надежная и важная часть, у которой есть свои, четко определенные функции. Гарри за Гермиону умрет без раздумий, если это нужно будет для ее спасения; но для Гарри такой выбор естественен, как дыхание.

* * *

Второй год.

Гермиона за Гарри переживает сильно. То, что Гарри всегда попадает в неприятности, ей уже привычно; но общешкольная травля — это страшно. Гермиона знает, каково это, когда тебя всей школой травят; Гермиона в своей маггловской школе этого хлебнула с избытком. Гермиона за Гарри переживает сильно, но и восхищается им пуще прежнего — как он непринужденно, шутя, с этой травлей справляется!

Гермионе хочется быть к Гарри ближе, хочется его поддержать в эти времена, хочется как-то за его обычную стену пробиться.

Гермиона — девочка умная. Она знает, за что ее старые одноклассники не любили. Она понимает, почему и сейчас к ней отношение прохладное. Гермиона книжек много прочла, она знает, что тихие хорошие девочки, соблюдающие все правила, — героини неприятные. Гермиона такой быть не хочет; она к Гарри тянется, она учится правила нарушать — и со свойственным ей размахом нарушает их сразу по-крупному, чтобы никому мало не показалось!

Гермиона от собственного авантюризма дрожит в страхе; Гермиона боится из школы вылететь. Но горящие глаза Гарри ей награда, но его одобрение ей важнее правил.

Гермиона совсем не героиня; ей от опасности страшно, у нее коленки дрожат и пальцы не слушаются. Гермиона василиска в зеркальце не от храбрости выглядывает — от желания Гарри защитить, от желания всей школе доказать, что Гарри невиновен. И неважно, какую цену за эту платить придется.

Если бы Гермиону спросили, кто ей нравится больше, Гарри или Рон, — она ответила бы, что Рон.

Гарри для Гермионы еще более недоступен стал, на еще больший пьедестал в ее воображении поднялся. Гарри без нее и без ее помощи со страшенным василиском справился; Гермиона отчаянно внутри своей души понимает, что она ему — не нужна. Гарри без нее герой; Гарри ее помощь — капля в море. Он самодостаточен, ему всякие глупые девчонки не нужны. Да и чем бы она ему помогла там, в Тайной комнате? Гермиона не героиня. Она меч держать не обучена, у нее коленки подгибаются и руки дрожат. Она бы только мешала — обуза докучливая.

А вот Рону она нужна очень. Он без нее в учебе тонет, у него без нее силы духа на эту учебу не хватает. Рон парень неглупый, но дисциплины ему не хватает; помощь Гермионы для него необходима как воздух. Гермиона чувствует себя нужной и радуется.

Гарри о Гермионе почти не думает; у него только сердце ноет, что она под удар попала — не уберег, не справился, не защитил. Гарри себя виноватым чувствует; но и перед Колином, и перед Джастином, и даже перед миссис Норрис и Филчем — он чувствует себя не менее виноватым. Не уберег. Гарри за Гермиону умер бы без сомнений; но не только за Гермиону.

* * *

Третий год.

Гермионе за Гарри страшно всерьез, до холодеющих пальцев, до дрожи, до бессонницы. За Гарри настоящий маньяк охоту ведет — и Гермионе с ее привычной картиной мира привычный маньяк-убийца кажется опаснее и страшнее чокнутого черного мага с манией бессмертия. Гермиона магглорожденная, у нее привычки бояться Волдеморта нет; а вот Сириус Блэк — опасность явственная и понятная.

У Гермионы нервы накручиваются с каждым днем все туже. Гермиона из-за хроноворота и так истощена психологически и умственно — а тут еще страх за Гарри ей нервы выкручивает. С каждым появлением Блэка Гермионе все страшнее и страшнее — ужасный маньяк даже в гриффиндорскую башню пробрался!

Гермиона отчетливо, беспомощно осознает, что Гарри уже мог быть мертв. Что Гарри мог бы быть мертв, а она, Гермиона, — ничего не сделала. Что она мирно спала в своей кровати, когда его убивали.

Гермиона больше спать спокойно не может; постоянно по ночам просыпается в страхе — а вдруг прямо сейчас Блэк над Гарри нависает?

У Гермионы нервы измучены в край; у нее истерики постоянно на ровном месте случаются. И, когда Гарри получает в подарок неизвестно от кого «Молнию» — Гермиону прорывает. Ей так безумно, невыносимо страшно за Гарри, что она готова эту метлу из его рук вырвать и на клочки порвать.

Гермиона знает, что Гарри ее не поймет. Гермиона знает, что Гарри ее не простит.

Гермиона в своем решение не сомневается ни секундочки.

Пусть не поймет. Пусть не простит. Пусть больше никогда не заговорит с ней, не взглянет на нее без презрения.

Но пусть — живой останется.

Гермиона про «Молнию» декану говорит — как сама себе смертный приговор произносит. Гермиона понимает, что вся жизнь ее в этот момент рушится; что она Гарри — навсегда потеряет.

Но пусть только живет.

…все происходит, как Гермиона и ожидает. Он не понял и не простил — а Гермиона никогда себе не признается, что в глубине души все-таки отчаянно надеялась, что поймет и простит.

Гермиона Гарри потеряла необратимо; но он жив, жив, а это — главное.

Конец года для Гермионы напряженным выдается — будто мало ей непрестанной учебы и борьбы за Клювокрыла! Отчуждение друзей ей сердце каждый день режет лезвием острейшим. Но Гермиона зубы стискивает и терпит. Лишь бы жил. Лишь бы жил!

…и как же ей горько делается, когда она понимает, что никакие ее жертвы его от опасности уберечь не в силах. Маньяки, Пожиратели, оборотни, дементоры — его убить могут сотнями разных способов в любой момент.

Гермиона не справится со всем этим. Гермиона Гарри защитить никогда не сможет. Что бы она ни делала, как бы ни старалась — все бесполезно. Он умрет однажды, умрет; а она даже пошевелиться не сможет, как тогда, перед сотней страшенных дементоров.

…Если бы Гермиону спросили, кто ей нравится больше, Гарри или Рон, — она ответила бы, что Рон.

Рону она помочь может по-настоящему; сломанную ногу зафиксировать, домашние задания в лазарете объяснять. У Рона проблемы вполне по силам Гермионы, решаемые. Не то что у Гарри — неподъемная глыба проблем, в которых Гермиона не помощница, а очередная обуза — еще одна обуза, которую ему защитить нужно.

Гарри о Гермионе думает редко; он удивлен тем, что у подруги от него секрет был; он удивлен тем, что она дружбой с ним пожертвовала, чтобы его защитить попытаться; он удивлен тем, что она в критической ситуации, перед лицом дементоров, пыталась впервые в жизни патронуса наколдовать.

У Гарри никогда такого не было, чтобы его задевало, что у кого-то секреты завелись; у Гарри никогда такого друга не было, который дружбой бы рискнул, чтобы защитить его; Гарри таких храбрых девочек, как Гермиона, никогда в жизни не видел.

* * *

Четвертый год.

Гермиона отчетливо видит, что Гарри нравится Чжоу, и ей обидно.

Когда Гарри просто никаких девчонок не замечал, все было справедливо. Он герой, он над всеми ними так высоко, ему и спутница нужна высоты запредельной, его геройству соответствующая.

Но Гарри не в героиню какую-нибудь необычайной высоты духовной влюбился — Гарри, как обычный подросток, смотрит сахарными глазами на смазливую девочку. Гарри краснеет, Гарри дар речи теряет, Гарри выглядит, как любой, совершенно обычный влюбленный мальчишка.

Гермионе обидно до глубины сердца. Гермиона не заносчива, и самооценка у нее невысокая; но Гермионе обидно ужасно — чем эта Чжоу лучше нее?

У Гермионы самооценка не то что невысокая — в этом году и вообще ниже пола упавшая. Гермиона на Чжоу смотрит взглядом ревнивым, и тысячу совершенств в ней находит: какая она бойкая, какая смелая, как на метле держится восхитительно, и умница при этом, с учебой шутя справляющаяся. А еще Чжоу хорошенькая. И не просто от природы хорошенькая — она за собой следить умеет, это Гермиона как девушка сразу соображает. У Чжоу прическа всегда простая, естественная, — кажется, она с такими волосами родилась и живет. А Гермиона знает, что нужно за волосами долго ухаживать, чтобы они такие гладкие, блестящие, длинные и послушные стали. Чжоу косметикой не пользуется, но личико у нее чистое, кожа оттенка красивого, — Гермиона знает, что в их возрасте такая кожа — плод многочасовых усилий, различных масок и протираний. У Чжоу одежда простая, но подобрана со вкусом, она то брошкой мантию украсит, то блузку с воланчиками наденет — совсем взрослой сформировавшейся девушкой кажется.

Гермиона за Чжоу наблюдает и приходит в отчаяние, Гермиона видит высоту недосягаемую — ей такой никогда не стать.

Гермиона иногда мечтала, что Гарри в нее однажды влюбится; теперь ей горько и холодно в сердце, она понимает — не влюбиться. Она, Гермиона, для Гарри слишком простенькая, слишком обычная. Что бы она ни делала — у нее его внимание привлечь не получится.

Гермиона знает, что ни Гарри, ни Рон в ней девушку не видят. Гермиона знает, что в этом и ее вина есть — она не ведет себя, как девушка, она за собой не следит почти. Когда ей? У нее все мысли учебой заняты, она не хочет, как Чжоу, по два часа со своими волосами возиться.

Гермионе на душе горько и больно; она понимает, что такой, как Чжоу, — никогда не станет.

Гермионе внимание Виктора — как бальзам на истерзанное сердце. Гермиона в Виктора не влюблена, но она всей душой тянется к его вниманию, впитывает его с благодарностью, расцветает ему навстречу улыбками. Виктор в ней девушку увидел — первый, кто в ней девушку увидел! Для Гермионы значения не имеет, что он спортсмен с мировым именем, что он гость иностранной школы, что он почти уже взрослый мужчина; Гермиона всего этого не видит, ей это неважно — и Виктор это чувствует, потому она ему и нравится.

Гермиона для Виктора на бал наряжается полдня; ей хочется ему показать, что она достойна его внимания. Она ему благодарна, что он ее выбрал и разглядел; она хочет его выбор оправдать, показать, что она — тоже может быть хорошенькой.

У нее это получается; Гермиона — девочка умная.

Но как же ей немыслимо больно, что Виктор, чужой незнакомый Виктор разглядел ее в библиотечной повседневности, с немытыми волосами, собранными в небрежный хвост, с чернильными пятнами на руках, — а Гарри, близкий и родной Гарри, увидел ее только расфуфыренной, в нарядном платье, парадно уложенной.

Гермионе восхищение мальчишек не льстит; ей больно, что они ее только теперь увидели, а раньше — не замечали.

Гермиона до глубины души отчаялась; она страстно не желает, чтобы ее любили за уложенные локоны, подведенные глаза, нарядные платья и туфельки на каблучке.

Гермиона думает, что хочет, чтобы ее любили за ее ум, за ее характер, за внутреннее содержание.

Гермиона не знает, что на самом деле хочет, чтобы ее просто любили — ни за что.

…Если бы Гермиону спросили, кто ей нравится больше, Гарри или Рон, — она ответила бы, что Рон.

Рон, во всяком случае, девушку в ней разглядел — пусть его реакции и грубыми оказались, пусть ее и ранило, что он ее совсем не замечал раньше, пусть ему и потребовалась вся эта история с балом и ее нарядным платьем.

Но Рон — заметил.

А для Гарри она так и осталась просто другом — существом бесполым.

Гарри о Гермионе думает иногда; она ему очень красивой показалась в том ее платье. Гарри не понимает, почему Гермиона не хочет быть такой всегда — ему было бы приятно видеть ее такой — но к ее выбору относится с уважением. Для Гарри не имеет значения, как Гермиона выглядит, ведь она его друг, ведь она единственная в его невиновность поверила, единственная, кто его в самую трудную минуту поддержал. Гарри знает, что на Гермиону положиться можно — она смелая, она надежная, она сильная.

Здорово, правда, было бы, если бы она чаще платья носила бы!

* * *

Пятый год.

Гермиона гнев Гарри понимает и принимает со смирением. Под его упреками ей и самой неясно, зачем она профессора Дамблдора послушала, почему указание директора выше чувств друга поставила.

Гермионе за Гарри страшно; она знает про его странную связь с Волдемортом, но за себя не боится — за него боится.

Гермиона видит, как против него все ополчились, как Министерство его чернить пытается; Гермиона наблюдает, как от него многие шарахаются, и как Гарри это тяжело; Гермиона знает, что Гарри кошмары о Седрике преследуют, что он себе простить его смерти не может.

И Гермиона делает то единственное, что ей доступно — пытается его поддержать и отвлечь. Придумывает всю эту затею с ОД. Лишь бы Гарри почувствовал себя нужным и любимым, лишь бы его мысли отвлеклись от проблем и тяжестей. Лишь бы его пыл в конфликте с мерзкой Амбридж чуть погасить, чтобы не нарывался.

Гермиона Гарри восхищается непритворно; из Гарри учитель получился замечательный, за ним наблюдать — одно удовольствие. В своем маленьком классе по занятиям защитой Гарри настолько Гарри, что даже больше становится самим собой, чем в полете.

Год настолько паршивым получается, что и вообразить страшно. Гермиона привыкла, что легких лет в Хогвартсе не случается; но теперь — это что-то запредельное. И дело вовсе не в СОВ, хотя и их забывать не стоит. И дело не в нагрузке старост, хотя и это фактором стало важным.

Уж на что год выдался тяжелым, а конец его — и того хуже. Гермиона смерть Сириуса сквозь призму гарриных чувств переживает; для нее это боль невыносимая, немыслимая. Ей и представить страшно, как Гарри теперь тяжело — она пытается его поддержать, как умеет, но, как и всегда, чувствует себя бесполезной и беспомощной.

Если бы Гермиону спросили, кто ей нравится больше, Гарри или Рон, — она соврала бы, что Рон. Потому что признать, что ей нравится Гарри, было бы слишком больно.

Гарри о Гермионе думает время от времени; для него важна ее поддержка. Для Гарри роднее Рона и Гермионы людей нет, это — его семья. Для Гарри Рон и Гермиона — это что-то цельное, неразрывное, он их в своем сознании не разделяет.

Но все же о тяжести, которая у него на сердце, он предпочел бы говорить с Гермионой — почему-то от разговора— с ней становится легче.

* * *

Шестой год.

Гермиона в своих чувствах запуталась окончательно и бесповоротно. Она пытается себя убедить, что влюблена в Рона, — ведь безопаснее считать, что она влюблена в него, тем более, что он с Лавандой встречается. А значит, можно спокойно верить, что тяжесть на сердце — от Лаванды.

Гермиона себя пытается убедить в своей любви к Рону последовательно и логически. Она дневники ведет, в которых пишет, что любит его; она старательно ищет его взглядом; она сама себе рассказывает, что в Рона влюблена сильно.

Гермиона ни за что сама с собой не признает, что в дневниках она пишет про Гарри, просто называет его Роном, что в толпе она ищет Гарри, просто рыжую макушку его вечного спутника найти быстрее, что мысли ее — Гарри заняты.

Ей это признать невозможно, немыслимо.

Совершенно очевидно, что она Гарри не нужна. За все годы их дружбы Гермиона совершенно уверилась в собственной бесполезности, а красивые, яркие девчонки, которые так и вьются вокруг Гарри, убедили ее, что ей — серой мышке и скучному ботанику — ничего не светит.

Гермиона свои чувства к Гарри похоронила глубоко и прочно; Гермиона сама себя обманывает и твердит себе о том, что влюблена в Рона. Она не думает в этот момент, что не очень хорошо поступает по отношению к Рону — ей бы только от самой себя убежать, от своих собственных чувств избавиться.

Гермиона видит, как Джинни на Гарри настоящую охоту устроила; у Гермионы от их поцелуя сердце разрывается, а еще она думает, что — никогда бы не осмелилась, не решилась.

Поэтому, — говорит она себе, — Гарри и влюблен в Джинни, а не в тебя. Джинни смелая, Джинни яркая, Джинни своих чувств не стесняется, любит открыто и искреннее — как на ее чувство не ответить?

Она, Гермиона, нипочем бы так не смогла.

Она только и может, что вздыхать беззвучно, да убеждать себя, что Гарри ей не интересен.

Если бы Гермиону спросили, кто ей нравится больше, Гарри или Рон, — она соврала бы, что Рон. Впрочем, это была бы не столько ложь, сколько игра словами и понятиями — потому что отношение Гермионы к Гарри словом «нравится» уж никак описать невозможно.

Гарри о Гермионе думает часто. Он в этом году о ней тревожится сильно. Гарри искренне считает, что Гермионе нравится Рон — и совсем не понимает, почему ему от этого горько. Гарри убеждает себя, что просто боится стать третьим лишним. Гарри думает, что влюблен в Джинни — но, возможно, он думает так только от того, что Джинни все уверенно устроила так, будто он и в самом деле в нее влюблен. Гарри в таких делах ничего не смыслит, и больше доверяет мнению Джинни. Раз она говорит, что у них любовь, значит — любовь.

Гарри не может объяснить, почему на похоронах Дамблдора он обнимает Гермиону. Просто так получилось. Просто они стояли рядом. Вот и все.

* * *

Седьмой год.

Гермионе ее решение, на самом деле, дается просто. Даже удивительно просто — впору задуматься о собственной бездушности.

Бросить школу, отказаться от родителей, стать преступницей — кто бы сказал умнице-Гермионе, что однажды она все это сделает безо всякого сожаления?

А Гермиона не сожалеет; Гермиона для себя все решила давным-давно.

Оглядываясь назад, она поняла, что все началось с такого замученного взгляда несчастного парнишки в поезде, который не знал, как отреагировать на ее беспардонную фразу: «Конечно, я все о тебе знаю».

А потом, когда он спас ее от тролля, она все для себя решила однажды и навсегда.

Если Гарри когда-нибудь понадобится ее жизнь — она просто сразу отдаст ее.

Она умрет за Гарри без раздумий.

Странное решение для умной девочки, и странное тем более, что обычно такие решения живут не долго, и уж точно никогда не доживают до того дня, когда можно было бы их осуществить.

Решение Гермионы — дожило.

Настал тот час, когда она может отдать жизнь за Гарри — поэтому все ей так легко дается. Она для себя давно все решила, и не сомневается в своем выборе.

Для Гермионы неважно, что они с Гарри никогда вместе не будут, что он ее не полюбит никогда. Гермиона уже с этой мыслью свыклась, сжилась.

Гермиона уже себя не обманывает: она знает твердо, что любит Гарри. От реальности не бежит, за фальшивкой не прячется.

Теперь Гермионе спокойно и просто: сбылось то, для чего она жила. Она теперь нужна Гарри; ее жертвы теперь нужны Гарри; она может что-то сделать для Гарри настоящее, правильное.

Перед Гермионой вопрос, кто ей больше нравится, Рон или Гарри, уже не стоит. Гермиона себя Гарри отдала всецело, до конца. И трижды глуп тот, кто считает, что отдаться для женщины — это отдаться в постели. Постель здесь дело двадцать пятое, неважное. Гермиона Гарри отдалась вся; она теперь его, даже если он об этом не знает, даже если они в жизни и не поцелуют друг друга ни разу, и за руки не возьмутся. Гермиона Гарри принадлежит полностью и всецело; она его женой стала, хоть ни он, ни она об этом не подозревают даже.

А вот Рон ревнивым взглядом — не подозревает, а знает.

Рон знает и бесится.

Рон знает, что друзья его ни в чем не виноваты, что они никакие амуры за его спиной не крутят. В честности Гермионы и в простодушии Гарри Рон уверен незыблемо; но Рон, хоть и кажется иногда глуповатым, хоть у него эмоциональный диапазон «как у чайной ложки» — главное понимает верно. Это неважно, что Гарри и Гермиона не пара еще; они уже вместе, они уже одно целое — он это чувствует в каждом разговоре, в каждой перекличке взглядов, в каждом движении.

Нельзя сказать, чтобы Рон был в Гермиону сильно влюблен; Рону скорее досадно чувствовать себя третьим лишним. Рон осознает, что, пока он рядом — они друг друга понять не смогут, так и будут на него оглядываться и друг друга сторониться. Рону досадно и горько, а крестраж эти чувства еще и усиливает; и поэтому он однажды уходит. Не от досады уходит; крестраж ему нашептал, что так благородно будет, что он им мешать не станет. Рон не осознает, что он их своим уходом ранит непоправимо; он думает только о том, какой он герой и как благородно собой жертвует.

Это потом, без крестража, у Рона мысли прояснятся. А пока — вышло как вышло.

Когда Рон уходит, на ребят боль обрушивается беспримерная. Они поверить случившемуся не могут.

Но Гарри сквозь эту боль одно понимает, и озвучивает бесхитростно:

— А если бы ушла ты — я бы просто пошел и сдался.

Гарри только сейчас это понимает; без Рона он — может, хотя и больно, и горько, и трудно.

А без Гермионы — нет. Без Гермионы ему бы не за что было бороться.

Гермиона в ответ на Гарри смотрит так, что и без слов все понятно.

Это очень, очень долгий взгляд.

Они друг другу в глаза глядят, наверно, час, и ничего не говорят.

Они разговор на потом отложили.

На «после войны» — если это «после» для них будет.

…когда Хагрид несет на руках мертвого Гарри, многие кричат; но и груди Гермионы ни звука не вырывается. Гермиона молчит страшно и бессмысленно, как будто ничего ужасного не произошло.

В голове Гермионы сейчас слишком сложное математическое вычисление идет: она одновременно считает секунды, которые требуются на произнесение «Авада Кедавра», вымеряет взглядом расстояние до Пожирателей, делит его на размер своего шага, высчитывает скорость бега, соотносит его со скоростью произнесения заклинания и прикидывает, успеет ли она убить Нагайну и Волдеморта до того, как убьют ее.

Хорошо, что Гермиона слишком долго считала, и осуществить свое намерение не успела. Та черта, которой в себе Гермиона стыдилась — неспособность в критической ситуации принять быстрое решение — сейчас ей жизнь спасла. Гермиона побежать навстречу Пожирателям не успела; Гермиона узнала, что Гарри — жив, а значит — и ей есть, ради чего выжить.

…после битвы сил на слова не остается. Она просто подходит к нему и обнимает.

Они ничего не говорят, только стоят так, вцепившись друг в друга, и не верят, что — выжили.

Но Гарри щекой чувствует, как пульс на шее Гермионы бьется; Гермиона щекой чувствует, как пульс на шее Гарри бьется, — а это жизнь, жизнь, жизнь.

Гарри о Гермионе не думает — он ею живет.

Сегодня день, когда все кончилось; сегодня день, когда все — начинается.