Поттер - ученик Беллы (джен)

Белла неподвижно сидела на полу, уперев невидящий взгляд в стену напротив. Холод пронизывал её изможденное тело, проникая в каждую клетку, от чего она непроизвольно содрогалась время от времени. Несмотря на столь длительное заточение, волшебница до сих пор не могла к этому привыкнуть.

Беллатриса любила тепло: ласковые прикосновения солнца, жар огня, горячку боя. Любила нежиться в объятиях своего мужчины, хотя не призналась бы в этом даже самому Руди. В аристократических семьях не принято было показывать свои чувства, любые, ведь другие могли использовать их как твою слабость. Она усвоила этот урок ещё в детстве, когда была жестоко осмеяна сверстниками и унижена взрослыми за общение со сквибом. И чем старше становилась Белла, тем отчётливее прорастала в ней та холодная отчуждённость, что со временем переросла в родовое безумие. Именно в нём она нашла свою отраду, возможность показать свои эмоции. И было абсолютно неважно, как воспринимали это окружающие.

Что интересно, наследие предков одолевало не всех — лишь сильнейших представителей древнейшего рода Блэк. Вероятно, именно с этим связана ранняя гибель многих амбициознейших членов их семьи. Белла усмехнулась. Нет, уж она-то точно не позволит никакому безумию встать у неё на пути! Почти четырнадцать лет она терзала свою память, отыскивая самые счастливые свои воспоминания, дабы окончательно не сойти с ума от жаждущих жизненной силы дементоров. Почти четырнадцать лет Беллатриса убеждала себя в том, что её ожидания не напрасны, что Тёмный Лорд вернётся, и тогда... А что будет тогда, она запрещала себе думать. Испытывать разочарование от несбывшихся надежд не хотелось вовсе. Однако твёрдо была уверена, что господин вернётся и продолжит своё дело.

Её вера в это была настолько сильна, что не позволяла скатиться в пучину отчаяния и сумасшествия остальным, кто сидел в соседних камерах — Руди, Рабастану, Руквуду, Долохову и Мальсибьеру. Пусть они не способны были видеть друг друга, это не отнимало у них возможности хоть как-то общаться между собой. Первое время после заточения они дружно выражали своё отношение к прошедшим судам и самим судьям, в последующем от мрачных мыслей отвлекали фривольные шутки Долохова, но чем больше проходило дней, тем сильнее они замыкались в себе. Белла чувствовала, что отчаяние, а за ним и смирение проникают в души соратников, всё сильнее одолевают сомнения в возвращении их лидера, сомнения в том, что им удастся покинуть это место живыми. Возможно, поэтому она неустанно твердила, что Тёмный Лорд обязательно вернётся к ним, освободит их, и с новыми силами они продолжат начатое. Магам в таких обстоятельствах оставалось лишь стиснуть зубы и терпеливо ждать, тем более что аргументы фанатичной последовательницы их господина были на удивление разумны.

* * *

Рудольфус привычно стиснул зубы, пытаясь сдержать болезненный стон. Он ненавидел, когда дементоры патрулировали замок в этой его части. У заключённых не было ни единой возможности оградить себя от их нападок, за исключением того, что защита тюрьмы препятствовала проникновению незримых существ внутрь. Но даже это не мешало им тянуть такие манящие эмоции, оставляя после себя лишь боль и безнадёжность.

Сколько они здесь? Августус сказал, прошло уже тринадцать с лишним лет. Тринадцать лет... Так много. Так долго. Ему казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он в последний раз видел солнце и небо, свободное от росчерков решётки. Тяжело поднявшись с пола, он с трудом облокотился о стену камеры. «К этому времени наш ребёнок мог бы уже пойти в Хогвартс», — с горечью и внезапной ненавистью непонятно к кому подумал Руди. И в очередной раз поймал себя на мысли, что именно это чувство — ненависть — не позволяет ему опустить руки, упиваться собственной никчёмностью и смириться с текущим положением дел. Вероятно, они всё же повредились психикой, это неизбежно в данных условиях, но благодаря его супруге надежда о спасении беспрестанно тлела в их сердцах.

Белла... Его маленькая девочка, его личное безумие. Он ни за что бы не признался, как на самом деле дорога ему эта женщина. Пусть она и сама не подозревает об этом. Беллатриса как огонь — свирепый, неукротимый, свободный. Ещё до суда и так дерзкий её характер преломился в сторону необузданного безумия Блэков. Лишь ему и Тёмному Лорду удавалось сдерживать импульсивные и зачастую смертельно опасные для окружающих выходки молодой Лестрейндж. Отец не раз вызывал Рудольфуса к себе в кабинет, где за бокалом-другим огневиски старался донести до сына мысль, что удел женщины — воспитывать в родовом гнезде наследников, а не гоняться за неугодными магами по всей Британии. И каждый раз Руди кивал, соглашаясь с отцом, обещал ему повлиять на супругу, но никогда не поднимал эту тему в разговоре с ней позднее. Он знал, что Белла не та, кто позволит диктовать ей условия, она не станет сидеть за безопасными стенами мэнора, и тем более очень сложно было представить, как та управляется с детьми. Хотя чего таить, Рудольфус не раз воображал себе это, лаская взглядом расслабленное лицо спящей любимой.

К сожалению, до начала активного противостояния со «светлыми» им не довелось обзавестись наследником, а потом об этом не могло быть и речи. Они не видели друг друга с тех самых пор, как их схватили авроры, и после суда им было отказано даже в мимолетном свидании. У него оставался лишь её образ — кудрявой черноволосой взбалмошной девчонки — и голос, изредка доносившийся через две разделяющие их камеры. Спустя столько времени пленительная, смертельно опасная красота Беллы, вероятно, померкла, но глаза... Лестрейндж как наяву представил чёрные омуты, в которых не было и тени страха. Нет, даже спустя столько лет внутренний огонь пылал в тёмной бездне её взгляда. Ему не нужно было подтверждения, он знал это по тому, как старательно Беллатриса втолковывала им, что Тёмный Лорд обязательно за ними вернётся. В её уверенном голосе не было ни капли сомнения, и это на какое-то время наполняло сердца других Пожирателей надеждой на лучший исход.

* * *

— Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять, тридцать!.. — выдохнул Тони и поднялся с пола, разминая плечи. Сегодня был один из тех дней, когда дементоры патрулировали замок значительно ниже уровня их камер. Ничего, эти твари ещё возьмут своё, но это будет уже завтра, а сейчас можно немного расслабиться.

Долохов подошёл к окну, слегка подпрыгнул, чтобы поудобнее ухватиться за прутья решётки, и начал неспешно подтягиваться. Открывшийся пейзаж не радовал разнообразием: серое море, серое небо, ни единого намёка на просвет. За всё то время, что он здесь находится, ещё ни разу эта картина не изменилась, а вид отсюда открывался на много миль вперёд.

— Хуу... — выдохнул он, спрыгивая на пол и смахивая со лба пот. Жаль, конечно, что нет возможности помыться после такой тренировки, зато физические нагрузки отлично помогают справляться с хандрой. Благо, по подсчётам Руквуда, как раз послезавтра их должны проверить стражи. О да, возможно, пока они будут выполнять свою работу, удастся вытянуть из них хоть толику новостей из внешнего мира. Ведь, несмотря на то, что эти маги месяцами безвылазно находятся на острове, почту они получают регулярно. Это ему удалось узнать ещё в первый год, разговорив молоденького аврора, уже успевшего где-то налажать, потому и отправленного в назидание в злосчастный Азкабан.

Стражники приходили к ним раз в две недели: проверяли их здоровье (хотя, вероятно, не сдох ли кто-нибудь на радость «светлым»), применяли очищающие заклинания (спасибо, что не ушат ледяной воды при помощи Агуаменти), иногда даже использовали косметические чары — убирали бороды у мужчин и укорачивали волосы на голове. Страшно представить, что сейчас творится с кудряшками Беллы, ведь ей даже гребень не разрешили использовать.

Стоит ли говорить, что в отсутствие посторонних каждый из них любыми способами пытался не свихнуться? Взять, допустим, его, Долохова. Ещё до переезда из России он увлекался спортом, много времени уделяя своему физическому здоровью. Ведь не зря же ещё прабабка говорила: в здоровом теле — здоровый дух. Да и само это занятие отлично отвлекало от глупых мыслей. Наоборот, после хорошей тренировки и день ярче, и жизнь веселее. А если добавить к месту хорошую шутку, то и другим настроение поднять, и самому улыбнуться. Вот только даже такому оптимисту как он всё труднее было сохранять веру в лучшее. Белла неустанно твердила, что это ещё не конец, Тёмный Лорд сумеет преодолеть то, что мешает ему сейчас вернуться, и обязательно вытащит нас отсюда. Тем не менее прошло почти четырнадцать лет, и нет ни единого намёка в подтверждение её слов. Она говорит, нужно просто потерпеть, подождать... Что ж, на этом этаже сидят лишь те, кто приговорён к пожизненному сроку. Нам некуда торопиться. Мы подождём.

* * *

Грудь сотрясал глубокий кашель, что уже почти месяц не желал оставить его в покое. Слабость волнами то накатывала, то отступала, будто сама собиралась с силами, чтобы ударить сильнее, сломить, наконец, это непокорное тело.

Ирвин Мальсибьер тяжело привалился спиной к ледяной стене, пытаясь вернуть ускользающие крупицы воспалённого сознания. Первые мгновения камень приятно холодил голову, впрочем тут же вызвая новый приступ кашля. Он тяжело болен. Хотя этого и следовало ожидать — его камера находилась в самом дальнем углу коридора, отлично продуваемая через небольшое зарешёченное окно беспощадными ветрами Северного моря. Ирвин знал, что его время уже на исходе, хотя он ещё достаточно молод для волшебника — ему всего 68 лет. В других обстоятельствах его болезнь легко можно было вылечить, но только не здесь. Никто и никогда не будет тратить зелья и магию на преступника, приговорённого к пожизненному заключению. Он смертник. Именно так называют их здешние стражи, презрительно сплёвывая при любом упоминании о них. Смертники, у которых нет будущего, которых нет смысла лечить, ведь их удел — умереть. Просто никто не захотел взваливать на себя такой груз ответственности, отдавать дементорам приказ о поцелуе, фактически лишающем человека жизни. Хотя, вероятно, желания отомстить «мерзким Пожирателям Смерти» было не меньше. Тем не менее заходившие две недели назад стражи лишь злорадно оскалились его состоянию, вслух делая ставки на то, как долго он ещё протянет.

— Ирвин, ты как? — отрешённо спросила Белла, единственная женщина среди них. Её камера была ближе остальных — по другую сторону коридора, чуть левее.

Мальсибьер прикрыл глаза и постарался выровнять дыхание. Несмотря на плачевность своего состояния, как и любой другой здесь сидящий он изо всех сил цеплялся за жизнь. Потомственный аристократ, бывший глава рода и просто упрямый волевой человек.

— Я в порядке, — вырвалось хриплым голосом прежде, чем он успел осознать заданный вопрос.

«Никогда и ни перед кем нельзя показывать слабость!» — так говорил ему отец, так Мальсибьер воспитывал и собственного сына. Хотя сейчас это уже не имело никакого значения. Все они находились в одинаковых условиях, не было смысла держать уже привычную маску человека, у которого всё под контролем. Наоборот, они утратили этот контроль задолго до той ночи. Не то чтобы он не хотел верить словам Лестрейндж о том, что Тёмный Лорд вернётся, скорее так же хватался за эту соломинку, но... Ирвин всегда был реалистом. О Волдеморте не было слышно вот уже четырнадцать лет и, честно говоря, мысль о его возвращении внушала определённые опасения. Он знал Тома ещё со школы, и то, что с ним произошло многим позже, заставляло его сердце сжиматься от боли. Но всё же, если есть хоть малейший шанс, что тот жив, Мальсибьер был бы счастлив увидеть своего давнего друга.

* * *

Леденящий душу холод ознаменовал приближение чёрных стражей. Августус прикрыл глаза и привычно освободил сознание от мыслей, как учил его наставник. Постепенно погружаясь в глубокую медитацию, он уже не слышал болезненных стонов других заключённых.

Старая добрая окклюменция была достаточно эффективным способом борьбы с влиянием дементоров. Это знание было не ново, по крайней мере, для него, ведь контролировались эти существа специалистами Отдела Тайн. Сложно было предугадать, сколько бы он протянул здесь, не обладая таким умением. Хотя живой тому пример находился прямо перед ним — его соратники, также просидевшие здесь уже четырнадцать лет.

Последнее время Руквуд часто задумывался над сложностью человеческого сознания. Что движет людьми? Но что движет теми, кто точно знает, что тюрьма — его последнее пристанище? Проще уж умереть и избавить себя от страданий, от медленной и мучительной гибели или же сумасшествия. Наверное. Однако, несмотря на логичность этого умозаключения, сам Августус иррационально продолжал ждать... чего? Вероятно, он и сам не смог бы дать ответ на этот вопрос. Вполне возможно, непоколебимая вера Беллатрисы и банальный человеческий инстинкт самосохранения не позволили им потеряться в пучине отчаяния, заставляя цепляться за жизнь. Будучи Невыразимцем Руквуд мог легко оборвать свою связь с этим миром, однако... ему было интересно. Лестрейндж подкинула занимательную мысль о том, что их Лорд действительно мог быть всё ещё жив, поскольку метка хоть и потускнела, но не растворилась вовсе.

В отличие от остальных Пожирателей он не имел метки и был лишён возможности её исследовать. К слову, руководство Невыразимцев даже не посчитало необходимым лишать его воспоминаний о работе в Отделе Тайн, справедливо полагая, что из Азкабана ему прямая дорога лишь на кладбище. Их связь с Тёмным Лордом осуществлялась посредством несколько видоизменённых Протеевых чар, наложенных на медальон, что он носил на шее. В самом деле, если бы господин окончательно покинул этот мир, то метка Пожирателей также исчезла, не оставив и следа. Лорд как-то обмолвился, что метка являлась его собственным изобретением, сочетающим в себе как элементы лёгкой магической клятвы, так и всё те же Протеевы чары. И то, и другое имело одну магическую основу — привязку к создателю, в случае смерти которого такие чары банально рассеялись бы.

К таким мыслям Руквуд пришёл уже давно, однако в нынешнем положении как-либо повлиять на события он, к сожалению, не мог. Оставалось лишь ждать, что может произойти в будущем, и наблюдать, собирать информацию, которая, с большой долей вероятности, ему ещё понадобится.

Августус медленно открыл глаза и втянул носом прохладный воздух. Интуиция подсказывала, что это ожидание продлится недолго.

* * *

Лёгкие шаги едва слышно раздавались в стенах крохотной камеры. Рабастан Лестрейндж пребывал в волнении.

Сумерки давно сгустились над морем, погружая во тьму одиноко возвышающийся среди волн замок. Последнее время Рабастан нередко испытывал некое смятение. Сны стали беспокойнее, пропал аппетит, а воздух вокруг словно начал твердеть и давить, грозя уничтожить, растоптать и развеять в прах бренное тело. С чем это было связано, он так и не понял.

Сегодня приходили стражи. Они тоже были мрачными и нервными, это заметили все, но отвечать на какие-либо вопросы не стали. Это и удивило. Обычно кто-нибудь из них да проговорится о последних событиях магического мира, особенно за болтовнёй Долохова. Что же всё-таки произошло?

В очередной раз глухой болью отозвалась мысль об отце. Всё ли с ним в порядке? Возможно, его давно уже нет в живых. В любом случае здесь об этом сообщать не принято. Впрочем, как говорили древние, пока мы живы — лучше надеяться на лучшее. Но тревога терзала сознание, не давая забыться. Рабастан был младшим ребёнком в семье, с Рудольфусом их разделяло восемь лет, но это не мешало ему испытывать небывалую привязанность к старшему брату. Во многом это было связано с тем, что в детстве им удавалось проводить друг с другом лишь пару летних месяцев, пока остальное время то один, то другой пропадал в Хогвартсе. Отец постоянно был занят делами рода и практически не вмешивался в их жизнь, но тем ценнее становились минуты, проведённые в его обществе. Что бы ни говорили, но у аристократов тоже есть свои чувства.

А ещё младший Лестрейндж был отмечен Магией. Так считал отец, связывая его, Рабастана, повышенную чувствительность к последней. Всё же, как посмеивался порой Руди, отец перестарался, исполняя долг перед родом, зарождая новую жизнь прямиком на алтарном камне. Правда, тогда было не до шуток, род Лестрейнджей странным образом мельчал и грозил оставить от себя лишь воспоминания. А сейчас...

Рабастан тяжело вздохнул, чувствуя тяжесть навалившейся вины. Он не считал ошибкой своё присоединение к борьбе Тёмного Лорда с теми, кто сознательно уничтожал старые Законы и ограничивал Магию. Это было неправильно и губительно для будущих поколений волшебников, чей магический потенциал ослабевал с каждым новым потомком всё больше. Сильнее прочего его тяготила вина перед родом в том, что ни он, ни Руди не обзавелись наследниками до того, как оказались в Азкабане. Шансов выбраться у них не было, оставалась лишь крохотная надежда, что отец жив, и со смертью его сыновей род не оборвётся. Ведь старые семьи ещё помнят, чем может грозить ответственность за гибель рода как для последних его представителей, так и их вассалов.

Очередной порыв ледяного ветра слегка отвлёк от мрачных мыслей. Рабастан заставил себя лечь и закрыть глаза. Укороченные заклинением волосы больше не щекотали лицо, мешая заснуть. Дыхание постепенно выравнивалось, стук сердца становился всё тише. Но прежде, чем он смог окончательно провалиться в беспокойный сон, тело обдало неимоверной болью. Всего несколько секунд, но их хватило, чтобы на мгновение отпустить сознание.

Боль исчезла так же стремительно, как пришла. Остался лишь неприятный зуд в левом предплечье. Рабастан слышал шум, доносившийся из других камер — ругательства, стоны — прекратившиеся столь же быстро. Лестрейндж с удивлением и неверием разглядывал контуры заметно потемневшей даже в полумраке метки.

— Я ведь не брежу? — прохрипел Ирвин.

— Я же говорил, чёрта с два мы здесь сдохнем! — весело крикнул Долохов.

— Белла, ты оказалась права? — спокойно вопросил Руквуд.

— Он вернулся... — счастливо выдохнула Лестрейндж.