Томас (джен)

С самого первого дня в школе мне его не хватало — волшебства. Такого, чтобы дух захватывало. Сложно вспомнить без омута даже распределение, настолько его заглушало чавканье, звон столовых приборов и бесконечные споры о мантиях. У кого она была новее и ярче — тот и выходил из него победителем.

Я просто сидел на скамье и пялился на всех подряд, пытаясь не зарыдать на людях, тем самым провалив свой гениальный план о завоевании уважения у всех, кого вижу.

Единственная магия, которую увидел я, войдя в замок — живые пыльные портреты на стенах и призрак без головы. К тому же в зал, куда все поднялись, он залететь не смог точно так же, как и я не мог зайти в купе пятым пассажиром. Он просто стукнулся о пустое междверное пространство, пробормотал что-то обидное о чьем-то там беззаконии, и растворился, толком не успев никого напугать.

Поэтому, не считая самопоявляющейся еды, подозрительно яркой и ничем на напоминающей привычное мне варево из овсянки, и чего-то светящегося под потолком, этот школьный мир поразил меня своей серостью и убогостью.

Чуть позже я признаю, что потолок все же красив, а магия может создавать много прекрасного. Но, скажем так, мои первые впечатления в корне разнились с впечатлениями младшего Поттера.

Люди на помосте, приглашающие детей на видавший вида стул и напяливающие им на голову грязную шляпу, были одеты даже хуже, чем миссис Коулл после празднования вымышленного праздника у себя в кабинете, длившегося не меньше двух дней. Несуразные одежды, стоптанные башмаки, немодные прически, отсутствие красок и жизни. В густой каштановой бороде у директора я так и вообще заприметил остатки съестного, о чем сразу же пожалел и поморщился. Казалось, Хогвартс делает бесцветными и неопрятными всех, кому позволяет в себя заглянуть.

К тому же меня постоянно пихали и передвигали, словно я пешка на шахматной доске, мешающая дотянуться до короля — скамьи и столы принадлежали сразу всем факультетам. Все сидели, где хотели и не обращали внимания на преподавателей. Последние беседовали не тише, чем ученики, разглядывали толстые журналы и то и дело подгоняли вспотевшего Диппета, и без того спешившего пропустить через стул побольше детей.

— Директор, а сами то вы отобедали? — спросил кто-то очень тощий в настолько высокой остроконечной шляпе, что было удивительно, как она вообще держится на его голове.

Тот, чей обед якобы интересовал "конус", разогнулся, прежде усадив первокурсника перед собой.

— Профессор Биннс, вы сами поддержали профессора Дамблдора и эту его идею о... ней! — он ткнул пальцем в живую шапку и скривился еще сильнее, чем я от вида еды в его бороде. — Хотите занять моё место?!

Толстяк в синем камзоле, словно из настоящего средневековья, захихикал и сипло прошептал, чтобы все услышали:

— О нет, для этого у нас есть Альбус...

— Профессор Кеттлберн, оставьте ваши шуточки. Я имел в ввиду здесь, на помосте!

— Ну вы, конечно же, да. А вот Альбус...

Все, кто сидел за учительским столом — содрогнулись от смеха. Не в последнюю очередь потому, что Дамблдор как раз стоял за стулом и исполнял роль вешалки для беззубой шляпы, по всей видимости раздражавшей всех, кроме него. Директор беззлобно махнул рукой на разговорчивого наглеца, смахнул со лба пот и посмотрел на багрового от злости Альбуса.

— Зови следующего.

Прокашлявшись, ненавистный мне преподаватель сверился с парящим у его носа свитком и выкрикнул:

— Томас Руддл!

— Сам ты Руддл... — пробубнел я неслышно, затем со вздохом перелез через скамью и медленно поплелся вперед, словно овца на заклание. В моих снах об этом моменте всё было не так прозаично, и совсем не напоминало приют, где тоже надо было спешить занять свой же стул, чтобы выбивать его из под меня было труднее.

— Ребенок, шевелись, а то отдам тебя на съедение моим огнедышащим крошкам! — снова подал голос толстяк в камзоле и засмеялся.

От такой вольности я не то что не зашевелился, а вообще стал как вкопанный. Спустя пару мгновений чьи-то ракрытые ладони дотронулись до моей спины, а в ухо зашептали:

— Давай к нам, в Слизерин!

Подтолкнув меня к помосту и получив за то немало благодарных смешков, Альф удалился к дальней скамье у стены, где сидели почти все, с кем я успел познакомиться. И рыжий, уверяющий меня, что Хогвартс всех примет. И бесцветная Валли, различить облик которой на фоне тех самых стен было непросто.

Приободрившись и ускорившись, через пару секунд я уже сидел на табурете и готовился быстро ретироваться, чтобы по окончании процедуры не дать директору меня с него стряхнуть, как уже случалось с другими.

Но Диппет, на удивление, не торопился. Он положил руку мне на плечо и наклонился поближе.

— Томас, профессор в синих одеждах — это Сильваниус Кеттлберн. Он ухаживает за магическими существами и некоторые из них огнедышащие, — его обеспокоенный голос заставил меня вспомнить что я, вообще-то, ребенок. — Но они не едят детей, и тебя никто есть не будет. И пообещай мне, что шутки Сильваниуса не заставят тебя бояться его предмета.. до смерти! — последние слова он почти выкрикнул в сторону учительского стола и оттуда раздалась парочка вздохов, призванных означать извинение.

— Обещаю, — твердо ответил я и обещание выполнил.

Конечно, сейчас, здесь, после долгих лет мытарств и страшных испытаний ненавистью, я не могу вот так запросто взять и похвалить Диппета. Его политика единения неокрепших умов, обратная политике Дамблдора, это банальный и действенный педагогический метод. К тому же он очень простой. Те не менее, зажмурившись и прислушавшись к треску свечи, с досадой и обидой, но я понимаю — Диппет был во сто крат хитрее своего преемника, и лучше. Пусть это понятие мне и претит. Он никогда не произнес непонятного слова. Стоило ему только начать говорить — и суть сказанного понимал даже Пивз.

Водрузив шляпу мне на голову, директор где-то в который раз за несколько часов задал привычный вопрос:

— Знаешь, где хочешь учиться? Или спросим эту кхм... мудрейшую шляпу?

Дамблдор за моей спиной фыркнул в ответ на нескрываемое презрение Армандо к аксессуару.

— Многоуважаемый директор Диппет, я призываю вас дать шляпе полномочия и возможность сделать выбор вместо ученика!

Сердце ухнуло от радости, а в животе пронесся холодный вихрь, или затрепетали бабочки, или пробежала стая шакалов. В общем, ощущения от осознания своей важности были неописуемыми и жизнь снова заиграла яркими красками. Дамблдор запомнил меня, запомнил опасность!

— Тридцать шестой, — директор ответил Альбусу после паузы. — Ровно.

За спиной послышался хруст пергамента, а за ним скрип пера и неуверенный голос:

— Вы ошиблись, Руддл... то есть Риддл, он тридцать восьмой.

Диппет от злости скрипнул зубами, напрочь позабыв о своем добродушии:

— Нет, ты призываешь меня дать полномочия уже тридцать шестой раз! Альбус, скажи честно, ты издеваешься? Я в тридцать шестой раз отвечаю — этому не бывать!

Бабочки превратились в противных гусениц, шакалы сбежали, не зря же они шакалы, и я вновь загрустил. Дамблдору было плевать на всех, кроме себя. Если бы я рассказал ему при встрече в приюте, что планирую уничтожить мир, он бы и это забыл. Альбус слыл молодым, по меркам чародеев, интриганом и... всё. Впоследствии он станет еще и довольно сильным магом, сможет напускать туман в свои витиеватые речи, выделится среди других. И надо особо отметить, что последнее удастся ему с огромным трудом.

Мир Диппета не ограничивался одной школой, он распространял свои идеи сплоченности по всей стране и был гораздо более значимой персоной, чем думает нынешнее поколение. Старик буквально в ноги кланялся темным магам, при появлении которых в округе дохли все птицы. А уж представителям света готов был лобызать руки, уверяя в своей преданности. И пусть меня такая его всеядность раздражала и веселила одновременно, и именно я начну раскачивать чаши этих скучных весов, недооценить и замолчать вклад Диппета в историю мог только Дамблдор.

Как результат такого вклада — все считали себя важными, ссориться было немодно, и на фоне такого благополучия совсем не добряк Альбус просто терялся. Ведь когда нет проблемы тот, кто может её решить — просто не нужен. Я пытался узнать, действительно ли только Грин-де-Вальд развязал войну, охватившую мир. Или его близкий друг, еще до дуэли, приложил к ней свою хитрую руку? Однозначного ответа — нет до сих пор.

Однако много лет назад, ответ Диппету о моих предпочтениях в обучении был очень конкретным.

— Слизерин! — громко выпалил я.

Шляпа зевнула, явно разбуженная моим воплем. Директор хлопнул в ладоши, умиляясь моей решительности, и еще более радостно стряхнул меня со стула, отчего я чуть не упал. Дамблдор же всецело был поглощен поимкой пергамента, улетевшего дальше, чем было положено.

Но уже сделав шаг вперед, в своё безумное будущее, я не совладал с любопытством.

— А есть и другие?

Директор с трудом сфокусировал на мне взгляд, поскольку мыслями был далеко. Вероятно, представлял себе тыквенный пирог, или же авадил Дамблдора, утратившего со своенравным свитком всякую связь.

— Кто?

— Факультеты.

— Есть, — ответил он. — Еще три.

— Они разные?

Старик медленно кивнул, отчего его недлинная борода зашевелилась сильнее обычного. И с некоторой осторожностью перечислил:

— Пуффендуй, Гриффиндор, Когтевран...

— Они точно разные?

— Дитя, разумеется, я же ответил — Пуффендуй, Гриффиндор, Когтевран!

Я остался доволен столь исчерпывающим ответом и своим факультетом. Действительно, Слизерин — звучит куда более таинственно, чем какой-то там Пуффендуй. Еще я сомневался, что Билли и Кларк не начнут надо мной издеваться, интересуясь, не пуфики ли — главный предмет изучения в месте со столь необычным названием. Но еще я был уверен, что всё равно не выбрал бы ничего другого, поскольку очень хотел учиться с Альфом, Вальпургой и немножечко — с Малфоем.

* * *

— Сволочь! — я бегал от стены к стене своей новой спальни и орал. — Ну какая же сволочь!

Да, поскольку я был жив не меньше, чем любимые подопытные Альбуса из ненаступившего будущего, я тоже мог выходить из себя. И, надо сказать, на первом году обучения истерики у меня случались нередко.

— Точно брошюр нет? Совсем? Никаких?!

Из-под одеяла донеслось возмущенное фырканье.

— Да зачем мне тебе врать?!

Я тоже неслабо фыркнул, поскольку за пару часов знакомства мой сосед по спальне — некий отпрыск аристократов по имени Адольф Лейстрейндж — солгал ровно три раза, а потом я уже не считал.

Сначала первокурснице о том, что третьекурсник, еще и щелчком по носу её наградил, на правах более старшего. Затем мне, сказав что шестая спальня — не моя, и вообще мне надо пройти к декану и у него спросить, где бедняжке, то есть мне, предстоит спать. Разумеется я не пошел — не хотел прослыть идиотом. В третий раз он соврал совсем некрасиво, но гораздо более качественно — преподавателю со списками новых жильцов факультета. Мальчишка уверил её, что нас тут точно трое, третий просто вышел, а списки — ну так себе, полны ужасных неточностей.

Та только повела худыми плечами, согласно тряхнула копной рыжих волос и сгорбилась. По виду — женщина больше напоминала никем не любимую девочку, экстерном закончившую обучение. Она только смотрела на вруна большими зелеными глазами и молча хлопала густыми ресницами. Из под длинной мантии выглядывала серая юбка в пол со стертым о землю подолом. Такая бледная, такая бедная, такая худая. Была бы у меня с собой булочка, я бы задумался — не поделиться ли с нею? Это вам не матроны из церкви, проходя мимо которых можно услышать, как трещат шелка на их пухлых боках.

Больше всего меня подмывало спросить, где она провела свою жизнь до момента знакомства со мной? В плену замка Иф?! Нет, на юную профессоршу мне было плевать. Меня интересовали вещи сложнее. Например, почему там, где магия может якобы всё, у некоторых людей нет... ничего? И что же это за волшебный мир такой, где волшебство настолько беспомощно? Сказки Марты, и те могли похвастаться гораздо более магической магией. Мои же мечты разбивались о каждого встречного, о каждый потрепанный чемодан.

Пока я размышлял, Адольф продолжал издеваться, отвоевывая нам третью кровать:

— Да-да, обязательно перепроверьте, и только потом приходите! — надрывался он рыжей вслед. — Сплошные ошибки-и-и!

Я чуть было сам ему не поверил, настолько убедительной была ложь. И только заливистый смех соседа, переходящий в икоту, привел меня в чувство.

— Ну что за неверие в мои силы? Не придет она, не боись!

Хмуриться я не перестал, но это скорее было связано с нервным перенапряжением, чем с верой или неверием в чьи бы то ни было силы, включая небесные. Однако решил переспросить, чтобы дать себе минутку снова включиться в игру и стать наимилейшим ребенком на свете. Честно говоря, уже несколько часов как эта роль мне абсолютно не удавалась.

— Почему? Перепроверит и придет! — сказал я уверенно. — И если нас по твоей вине лишат ужина, я лишу тебя завтрака, понял меня?

В ту же секунду я мысленно хлопнул себя по лбу и пожалел, что оставил витамины в приюте.

Адольф как раз выкладывал в тумбочку у огромной кровати под балдахином носки, и услышав "страшную угрозу", так и застыл с ними в обеих руках. Челюсть его немного отвисла, а взгляд блуждал по мне с особой тщательностью. Словно он ухажер, оценивающий со стороны предмет своего обожания.

— Дурак или магл?

Вопрос был задан очень серьезно и даже я признавал что тут действительно — только два варианта.

— Дурак... — прошептал я в стенку, прежде присев на краешек "лишней" кровати и пригорюнившись.

Мальчишка подошел, пригладил рукой короткие колючие волосы цвета пыли, не нуждавшиеся ни в уходе ни в приглаживании, и присел рядом. Какой-то невзрачный, обычный, невысокий. Похожий одновременно на булочника, посыльного и парня, которого ты уже где-то видел. В коричневом пиджаке с отделанным кружевом воротником, таких же бриджах по колено и плотных чулках. Он тоже не был богат, да он вообще — словно и не был. Только большие черные глаза выделялись на светлой коже, не избалованной солнцем. Пройдут годы и он станет боготворить меня. Мы создадим свою магию и расширим горизонты возможного. Мы будем мечтать так, как не мечтал еще никто на земле. Но Мерлин и Моргана, может я и научился управлять смертью, но без ошибок распознавать лицо Лестрейнджа в толпе — так и не смог!

— Если кто-то признается, что он дурак, лишь бы не признаться, что он магл... понимаешь? — спросил он меня.

Конечно же я понимал, не для того ведь зубрил приютские учебники сутками напролет, чтоб не уловить наипростейшую логику. Но вслух произносить не хотелось. Слова застревали в горле, как те сладкие жабы, от мыслей о которых начинало тошнить.

— Ты магл, — грустно изрек мальчишка. — Все знают, что в Хогвартсе учеников не лишают еды.

— А учителей?

— Чего?! — собеседник посмотрел на меня, как на умалишенного. — Аааа... я понял, ты о той рыжей?

Я согласно кивнул.

— Это Галатея, дочь маминой прачки. Не у всех есть эльфы или деньги на них, знаешь ли. Но ты не переживай, сердобольный. Малохольная теперь преподает Защиту от Темных Искусств, — хохотнул он. — Отъестся еще!

Если бы вдруг и переживал, то в ту же секунду прекратил бы это занятие. В голове не укладывалось, как кто-то подобный может обучать предмету со столь важным названием.

Но отогнав мысли о деньгах, еде, и одежде, которую магия явно не могла предоставить, я собрался с мыслями и поведал Адольфу историю о себе. Повествование о сироте-волшебнике, а вовсе не магле, сером и холодном приюте, пьянчужке директоре и умершей матери вышло очень гладким и окончилось за пару минут, поскольку было идеально отрепетировано жизнью.

— Ну-у... — протянул сосед, внимательно меня выслушав. — Ты только не расстраивайся, хорошо?

— А я.. должен?

— Понимаешь, Том, — начал он острожно. — Ты скорее всего наполовину волшебник. Это когда не мама и папа у тебя волшебники, а кто-то один, или еще хуже — ты ребенок далекого сквиба. Чистокровные маги обычно не оставляют своих детей где ни попадя, как газету на скамейке. А если случайно оставляют, то другие маги их возвращают домой, для этого даже служба есть — "Магический контроль за несовершеннолетними магами". Маман вот постоянно боится, что я в кондитерской потеряюсь, а ей выпишут штраф. Да и Дамблдор только маглами занимается, если честно, его тема.

Спустя полчаса уже не только Адольф знал обо мне всё. Последнее, кстати, было несложно, учитывая, что моя история не была тайной и легко поместилась бы в парочку строчек. И уже спустя неделю другую её будет знать вся школа, по крайней мере та часть детей, сумевших дослушать её до конца. С единственным уточнением — я попросил Адольфа оставить его размышления о "наполовину волшебнике" при себе и рассказывать всем, что я — чистокровен. И, вот тут действительно магия, мальчишка послушался. Однако не потому, что был хорошо воспитан или просто хорош. Быть маглом в волшебном мире? Это был настоящий моветон, последнее веяние моды, совсем не модной среди всех чистокровных магов, и почти преступление.

Люди и волшебники — два разных мира, никак не связанные между собой. Зачем магам учиться водить автомобиль, если они могут перемещаться с помошью магии. А людям — летать на автомобиле, если придуманы самолеты? Ни Годрику ни Салазару и мыслей о маглах в голову не приходило, они всегда жили и дышали своим миром, а не чужим. Они построили школу для волшебников не потому, что ненавидели маглов. Им было плевать на них, как людям плевать на жилищные условия муравьев, лишь бы только те не улучшали их на территории человеческих кухонь, спален и других обжитых помещений. И хотя маглы, обладающие сильными способностями, время от времени обучались магии в разных школах планеты, поставить их обучение на поток? Такой вопрос не поднимался.

И вот за несколько десятков лет до моего первого дня в Хогвартсе — порог другого уважаемого заведения — Дурмстранга — перешагнул особенный полукровка. Его имя — Геллерт Грин-де-Вальд. В отличии от меня — выросший в магическом мире, точно знающий, как обращаться с волшебной палочкой и не переживающий о наличии галеонов в карманах для покупки последней. Он никогда не скрывал свою сущность и с младых ногтей делал больно всем, до кого могла дотянуться его палочка. И обожали его только такие же — сумасшедшие в своей бездумной жестокости маги. Трудно стать исключенным за темное искусство в школе, где она — главный предмет, но Геллерт сумел.

И крепкая дружба между ним и Дамблдором, родившаяся в Годриковой впадине — как Поттер младший и компания его таких же бездумных детей себе её представляет?

Перед тем, как я уничтожу наглеца, я узнаю очень много и о нём самом, и о Дамблдоре, и о его прошлом. Сейчас, здесь, в темноте собственных мыслей, я жалею, что не дал Геллерту во всеуслышание рассказать его историю. Меня бы позабавило выражение лица Поттера младшего узнай он, до какой степени сам Альбус ненавидел маглов, и что ненависть эта родилась задолго до истории с Арианой. А потом, после того как отец Альбуса умер в заточении за заслуженное убийство двоих, стала сильнее. И что после ссоры с Геллертом и смерти сестры, ненависть уступила.. тщеславию.

Популярность бывшего друга подтолкнула Альбуса к выбору другого пути — он стал закидывать министерство постановлениями о разрешении всем маглам с любыми маломальскими способностями получать образование в магической Англии. Сколотил вокруг себя группку "светлых" активистов, стал ратовать за права людей, кричал о раскаянии за якшанее с Грин-де-Вальдом.

Это всё быстро подняло его на пьедестал борцов с несправедливостью и именно так Альбус Дамблдор, сын Кендры и Персиваля Дамблдора, сколотил себе имя и стал уважаемым магом. Если бы мы взглянули в глаза друг другу прямо сейчас — мы бы кивнули, всё понимая. И то, насколько судьба младшего Поттера — пыль для всех нас, и то, как до боли трудно порою оставаться на пьедестале и то, что смешение крови магла и волшебника слишком часто дает такой результат, от которого стонет земля.

Но пока эти и другие события еще даже не вырисовывались на горизонте наших судеб, я раскладывал нехитрые пожитки по полкам уже моего шифоньера. Думал, куда бы засунуть потертый телескоп так, чтобы в глаза никому не бросался. Пытался не обращать внимания на сновавших по темному коридору мимо нашей двери "личных эльфов", как их назвал Адольф, с тряпками, щетками и чемоданами на перевес. И переминался с ноги на ногу, пытаясь не околеть от холода, пробирающего ступни ног через потертые подошвы видавших виды ботинок.

— Адольф?

— Чего тебе? — ответил он мне с кровати, где укрылся от сырости под толстым одеялом. — И прекращай давай телескоп тасовать. Вижу я, что он старее, чем моя родословная, и все увидят. Шуршишь, как летучая мышь, голова от тебя болит..

Но обидная констатация моей бедности и в сравнение не шла с ужасом от холода и влаги, которыми была наполнена комната.

— Ты можешь затопить камин? — я кивнул на каменную громадину у стены. — Холодно.

— Ну да, именно потому, что я могу затопить камин, я и лежу тут под двумя одеялами, — мальчишка хихикнул. — Камин затопят вечером эльфы, дрова с небес тоже не падают. А ты чего, холод не любишь?

— Обожаю с рождения, потому и спрашиваю про камин... — я в долгу не остался.

Мы посмеялись — он от души, а я осторожно, пытаясь сильно не стучать зубами, чтобы не разрушить эмаль. От холода дрожала даже челюсть.

— Ну тогда чего в Слизерин приперся? У меня две сестры тут учились — семейная традиция простуд в крови. А ты?!

Вот тут я запаниковал, почувствовав неладное. С грохотом захлопнул шкаф и подошел к кровати Адольфа.

— Так... а другие факультеты, они что, расположены не в подземельях?! — озвучив вопрос, я почувствовал, что уже знаю ответ.

— Нет конечно! Пуффендуй у теплой кухни. Гриффиндор в высокой башне, у солнышка. Когтевран тоже не в болоте, как мы. А ты не знал? — он хмыкнул. — Тяжела судьба маглов, тяжела...

Всю жизнь я дрожал, но не от страха, а пробирающей до костей сырости, отсутствия теплых одежд и человеческой доброты. В приюте это всё заменял, например, картофель. Его покупали редко — в дни особо крупных пожертвований. И под аплодисменты голодных детей заносился в кладовую, где и мышам поживиться было то нечем. Выбрал бы я Гриффиндор, зная, что он находится "у солнышка", а мой факультет — в сырых подземельях под озером? Да без сомнения!

— Что, Годрик потерял верного последователя? — сосед потешался, прочитав все эмоции у меня на лице. — Замерз, бедняжка, да?

Я почувствовал себя обманутым, как самый простой недотепа, и принялся мерять шагами спальню, руки сцепив за спиной.

— Что, и брошюр никаких не раздают? Ну там о факультетах? О их... м е с т о р а с п о л о ж е н и и?! — я просто рычал.

Лестрейндж от такой ярости даже растерялся.

— Ну нет, вроде нет...

— Вы тут в этом вашем мире и бумагу экономите? Для клозета?!

— Клозе.. чего? — удивился сосед. — Ты магловскими словечками не разбрасывайся, не любят их тут...

— Сволочь! — я бегал от стены к стене своей новой спальни и орал. — Ну какая же сволочь!

Диппет скрывал от детей всё, что можно было узнать о факультетах и магах, их основавших. За её пределами и в семьях волшебников, конечно же, можно было найти и книги, и легенды, и всё, что душа пожелает. Но у меня среди магов не было добрых знакомых, и старательность Диппета сыграла мне на руку.

С огромным удовольствием я бы окончил Гриффиндор и кто знает, возможно не узнал бы многого из того, что привело меня в сегодняшний день. Не узнал бы безграничную силу, не открыл Тайную комнату, не отыскал Дары Смерти, не разделил свою никому и так не нужную душу и не почувствовал, наконец, насколько могучей может быть магия. Но пройдя через всё это, я сижу во тьме и готовлюсь к решающей битве с тем, кто не понял в жизни самого главного — нет никакой судьбы, и что кому предопределено решает не она, пророчество, шляпа или какой-то профессор, решает — случайность. Только тсс! Это моя огромная тайна...