Империя прилагается (гет)

Артур.

Я молча следовал за Марком. По дороге он быстро отдал ряд распоряжений охране. Суть их сводилась к одному: никто не должен покинуть дворец до конца расследования. Еще двоих охранников Марк попросил сопровождать нас. Куда? Я не питал иллюзий — естественно, в допросную. Ничего личного, это его работа. Ведь вино наливал я.

По дороге мы молчали. И это тоже верно — у стен бывают уши, а вот в допросной такое просто исключено. Наконец мы спустились в подвальный уровень и довольно быстро достигли нужного нам помещения. Марк плотно прикрыл двери и повернулся ко мне:

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Марк, это не я.

— Почему я должен тебе верить?

— Она моя avanta-mou. Ты же должен понимать.

Он недолго помолчал, а потом отрицательно покачал головой.

— Этого мало. Я слишком хорошо помню, как ты хотел ее убить, там — на дороге.

— У меня было достаточно возможностей сделать это иначе.

— Но вино разливал ты. И налил ей последней. И в другой бокал. Да и идея с тостом была твоей.

О, Солнце. Когда он успел все это заметить и запомнить? Марк молча ждал ответа.

— Мне нечего сказать, кроме того, что уже сказано, — твердо ответил я.

Он скрипнул зубами, на скулах обозначились желваки.

— Раздевайся.

Сердце пропустило удар. Значит, мои ответы были не убедительны. Хотя действительно было бы странно, если он поверит кому бы то ни было на слово. Я неторопливо снял и положил на стол рубашку.

— Дальше.

Вот теперь мне действительно не по себе. Если дальше, значит, или средний или высокий круг боли. Это уже серьезно. Хотя, не буду спорить, и происшествие достаточно серьезно для того, чтобы предоставить начальнику службы безопасности почти неограниченные полномочия. Молча расстегиваю ремень и стаскиваю брюки. Стараясь, чтобы голос звучал ровно, спрашиваю:

— Дальше — снимать?

Марк отрицательно качает головой, а я вздыхаю с облегчением: значит все же средний круг. Есть шанс выжить.

— Артур, — Марк подходит ко мне вплотную. — У меня нет выбора.

— Я понимаю, делай, что должен.

— Начинайте!

Двое охранников защелкивают на запястьях и щиколотках стальные браслеты и быстро растягивают меня на решетке. От холода металла рефлекторно передергиваюсь.

— Где ты взял лорха? — спрашивает Марк.

— Я этого не делал.

— Начинайте.

И меня накрывает первая волна боли. Теряю счет времени, потому не могу сказать, сколько все продолжается. Иногда звучит один и тот же вопрос, на который у меня нет ответа. Когда боль сменила свою интенсивность, меня стошнило. Охранники отцепили браслеты от решетки и я, не имея сил стоять, падаю тут же рядом. Пара ведер холодной воды смывает в сетчатые люки пола остатки моего обеда и немного освежает, приводя мысли в относительный порядок.

— Где ты взял лорха? — снова спокойно и ровно спрашивает Марк.

— Нигде, — чуть слышно шепчу я.

— Продолжайте. Первая ступень Высшего круга.

Сердце и желудок смерзаются в общий ледяной ком страха и помимо своей воли я тихо прошу:

— Не надо.

Марк опускается рядом, аккуратно, не причиняя боли, переворачивает меня к себе лицом. Теперь я вижу его глаза — в них сожаление. Но он снова спрашивает твердым голосом:

— Так, где ты взял его, Артур? Скажи, и все закончится.

— Это не я, пожалуйста.

Марк осторожно опускает меня на пол.

— Продолжайте.

Я вижу, как откуда-то сбоку один из охранников подносит добела раскаленный на конце прут. Жар опаляет кожу справа у верхнего ребра, а потом резкая невыносимая боль по нарастающей вгрызается под ребра. Кричу и теряю сознание...

Прихожу в себя медленно, какими-то рывками. Сперва боль и ощущение, что лежу на животе на твердой, но не холодной поверхности. Потом, спустя несколько ударов сердца, появляются звуки. Разговаривают двое — мужчина и женщина. Их голоса кажутся мне странно знакомыми, но измученный постоянной болью мозг отказывается вспоминать, кому они принадлежат.

— Я тебе этого никогда не прощу, так и знай! — со слезами в голосе тихо говорит женщина.

— Avanta-mou, это моя работа, — твердо возражает мужчина.

— Быть палачом? Заправлять пытками друзей?! Хорошая работа — достойная. А если завтра я сделаю что-нибудь не так, или, если меня сместят с трона и скажут: «Давай, докажи, что она самозванка!» — что ты выберешь для меня? Лучше сейчас расскажи, чтобы я успела приготовиться!

В словах женщины слышится гнев и горечь. А в памяти с трудом всплывает имя \"Эльга\" — императрица. Вот только никак не вспомню ее лицо.

— Avanta, — в голосе мужчины нотки обиды, — я просто обязан вас защищать.

— Не такими способами, Марк!

Да, точно, мужчину зовут Марк. И мне он, как человек, нравится. Я даже помню, как он выглядит.

— Я не знаю других.

— Это ничего не меняет и не извиняет тебя. Артур сказал, что не имеет к этому отношения?

— Да.

— Разве этого мало?

— Да, мало.

— Черти тебя подери, Марк! Если ты не веришь друзьям, то кому ты вообще веришь?

Пожалуй, попробую открыть глаза, может, это хоть немного прояснит обстановку. Неяркий свет вызывает волну головной боли, но неожиданно проясняет память. О Солнце! Лорх в бокале, допросная...

Но сейчас я в своей комнате. Одно хорошо — допрос окончен. И раз я все еще жив, значит оправдан. Есть повод для радости. А вот то, что я успел услышать, настораживает — между Эльгой и Марком пробежал эскадрон черных кошек вражды. Если из-за меня, а, похоже, что так оно и есть, нужно срочно исправлять ситуацию. Плохо, когда императрица не доверяет начальнику службы безопасности. Интересно, я могу говорить? Язык вроде бы на месте, значит, можно попробовать. С трудом поворачиваю голову в сторону голосов. По спине прокатывается волна боли. Да, судя по ощущениям, отлеживаться мне не меньше семи дней. Лучше пока вообще воздержаться от движения. Собираю остатки сил:

— Эля, Марк...

Плохо, почти шепот. Но они услышали. Вижу, как полыхнули радостью и облегчением глаза Марка. Я тоже рад видеть тебя, дружище. Эльга осторожно присаживается на край моей кровати.

— Слава Богу, пришел в себя, — вздыхает она. — Как ты?

— Бывало лучше, — я пытаюсь улыбнуться.— Главное, все живы.

У нее в глазах стоят слезы.

— А вот плакать не надо, девочка, — прошу ласково.

— Я не плачу, — всхлипывает она и тихонько гладит меня по голове.

— Я тут кое-что услышал. Могу просить тебя об одолжении?

Она с поспешностью соглашается, улыбаюсь про себя: как же легко ее просчитать.

— Пожалуйста, не сердись на Марка. Он прав.

— Вот еще!

— Прав! — настаиваю я. — Если бы он был в моей ситуации, допрос вел бы я. Вел бы по тем же правилам.

— Да вы здесь все параноики, — недовольно ворчит она и убирает руку.

Не могу сдержать стон, боль возвращается с новой силой. Только сейчас я осознаю, что какое-то время ее не было. Она закусывает нижнюю губу и кладет прохладную ладонь мне на лоб, вытирая выступившую испарину. Как только ее рука касается кожи, боль снова сворачивает кольца и едва заметным комочком затихает в глубине мозга.

— Эльга, — прошу я тихонько, — Не удивляйся. Ты сейчас убери руку. Только не пугайся, если я дернусь или что-нибудь еще.

Она послушно убирает ладонь. На этот раз я готов и только стискиваю руками край простыни. Сквозь зубы прошу:

— Положи обратно.

Она возвращает руку на прежнее место. Пара секунд — и боли снова нет.

— Не убирай, — прошу я. И кратко рассказываю о своих ощущениях. Марк заинтересованно слушает. А вот Эльга, похоже, не удивлена.

— Ну и прекрасно! — заявляет она. — Значит, сколько смогу — буду рядом. Пока тебе не станет легче.

— Спасибо, конечно,— улыбаюсь в ответ, — но не стоит давать невыполнимых обещаний. Из-за меня никто не станет отменять приемов, и документы не следует запускать.

Она скептически хмыкает. Но в глазах уже танцуют бесенята — что-то задумала.

— Знаешь, — тянет она, — я тоже хочу поэкспериментировать. Отчего-то мне кажется, что получится. Только, если будут очень неприятные ощущения, предупреди.

Я соглашаюсь. Эльга прикрывает глаза, сокращает частоту дыхания. Одну руку оставляет на лбу, а вторую, откинув простынь, прикладывает к глубокому ожогу на ребрах. Боли почти не ощущается, но по-инерции я замираю.

— Как дела? — замечает она.

— Нормально.

Ее ладонь начинает ощутимо нагреваться, а через пару десятков секунд — светиться мягким голубым светом. Я чувствую острые покалывания в месте ожога, постепенно они сливаются в очень неприятное ощущение — словно в ране что-то переползает, передвигается. Не больно, но очень противно. Терплю. Вместо ползания чувствую странное натяжение, и тепло руки avanta-mou резко возрастает, становится почти непереносимым. А потом постепенно температура и все неприятные ощущения угасают. Эльга с облегчением выдыхает воздух и убирает ладонь с ожога. Впрочем, его больше нет! Такое впечатление, что оставшемуся на его месте шраму минимум пара недель. Эльга довольно оглядывает результат и, лукаво улыбаясь, спрашивает:

— Ну-с, больной, где будем лечить дальше?

Марк опускается перед кроватью на пол, осматривает шрам, потом берет в руки ее ладонь и внимательно разглядывает ее.

— Как это?

— Ловкость рук и никакого мошенства! — отшучивается Эльга. — Ну ладно, ладно! — сдается она под нашими вопрошающими взглядами. И рассказывает какую-то невероятную историю со своим сном.

— Конечно, я понимаю, что это звучит не серьезно. Но другого объяснения у меня нет.

— Ладно, — соглашается Марк. — Только рассказывайте мне, если опять приснится что-то необычное. Я вас пока оставлю — дела.

И коротко поклонившись, уходит.

— Что дальше лечить? — уточняет Эльга.

И уже через час я делаю робкую попытку встать. Голова, конечно, кружится, но в целом — я в полном порядке.

— Спасибо! — с чувством говорю радостно улыбающейся несносной девчонке, на секунду обнимаю ее и от души целую в макушку. Ну, вот нравится мне, когда она краснеет!