Лис (гет)

Я остался там, в прошлом, в этих мгновениях, а сейчас здесь находится только моё тело. И так хочешь уже вернуть свою душу из прошлого. Но, к сожалению, ни прошлое не отпускает, ни душа не хочет возвращаться, и, видимо, ей там лучше.

Н. Гулиева.

Нельзя было уверенно сказать, что Медоуз резко почувствовала себя лучше, а на следующий день волшебным образом излечилась, совсем нет. Ей стало лишь чуть легче, а болезнь, несмотря на бывшую уверенность Доркас, пока отступать не собиралась. Мышцы всё также неприятно ныли, в голове будто плавало что-то склизкое, неприятное и делающее её в тысячу раз тяжелее. Наверное, Доркас так и не вышла бы из комнаты, если бы не Лестрейндж, взявший всё в свои руки. Амикус ушёл ещё около полуночи, а утром, как сказал всё тот же Лестрейндж, вызвался на очередное задание, несмотря на свой отпуск. Рудольфус буквально процитировал: «Я не могу остаться в стороне». Это было так в духе Кэрроу. Вот ещё одна черта в Амикусе Кэрроу, которая До жутко раздражала. Амикус постоянно лез на поле боя, рисковал жизнью и делал всё, чтобы найти себе приключений, будто жить без этого не мог. Порой он переходил грани разумного. Может, Амикус и считал это геройством или чем-то подобным, но Медоуз смело называла это абсолютной тупостью.

Руди заявился ещё ранним утром с таким видом, будто вытаскивал её из постели уже не первый день. Дождавшись, пока Доркас наконец прекратит упираться и злиться, он, с победным выражением лица, направился на кухню, проговорив, что у него для Медоуз есть важное поручение. От этого тона Доркас не знала, радоваться ей или плакать.

Всё оказалось более чем просто — видимо, Медоуз выглядела настолько плохо, что Руди решил — с неё хватит заваривания чая. Основной его целью было вытащить её из комнаты, а не заставлять работать. На кухне было пусто: половина Пожирателей смерти покинула дом, а другая побрела в свои комнаты, чтобы собраться с мыслями. Доркас так было даже проще, свободнее. Она могла беспрепятственно бродить по кухне, попутно переговариваясь с Лестрейджем и усаживаясь на невысокую столешницу, отодвинув в сторону чью-то чашку с остатками кофе.

— Как себя чувствуешь, Доркас? — Руди помешивал сахар в стакане, наблюдая за действиями Медоуз.

— Всё почти нормально. В этот раз всё не так, как обычно, но я буду в норме через пару дней. — Доркас открыла ящик, чуть наклонила голову, чтобы не удариться о дверцу и достала банку с мёдом, больше похожим скорее на древесную смолу, чем на что-то съедобное. Несколько ложек содержимого отправились в чашку.

— Ты тоже самое говорила вчера, повторяешься.

— Хэй, я не виновата в том, что мой организм не справляется с этим, ясно?

— Тогда помогай ему, а не отсиживайся в комнате, думая, что всё пройдет само по себе. Это как если тебе всадили нож в спину, а ты решила помолиться, предполагая, что этого достаточно.

Кто кому вбивал эти мысли в голову? Доркас искренне удивлялась тому, что и Амикус, и Руди порой говорили абсолютно то же самое, будто передразнивая или цитируя друг друга. И это не было случайностью, брошенной в ответ на любое высказывание. Это конкретное мнение о конкретной ситуации, отчего начинало казаться, будто у них один мозг на двоих. Но, к счастью, это не касалось исключительно всего.

Чёрт знает, сколько они вот так сидели и бросались друг в друга короткими фразами, не говоря о чём-то конкретном, и лишь когда вода в чайнике окончательно закончилась, Рудольф решил, что пора ему наконец заняться чем-то полезным. Дверь в коридоре еле слышно распахнулась и тут же захлопнулась, несколько пар ног шумно прошли внутрь, издавая шаркающие звуки, будто один из них был ранен, и его тащили на себе все остальные. До за время войны уже успела привыкнуть к крови, до тошноты ужасным ранениям и смертям, но всё ещё не могла относиться к этому с холодным равнодушием, и вряд ли когда-нибудь у неё это получилось бы. Она повернула голову в сторону дверного прохода, готовясь рассмотреть Пожирателей и оценить для себя, понадобится ли вообще её помощь.

Их было пятеро: двое шли впереди целые и невредимые, не считая нескольких безвредных царапин и кровоподтёков, а остальные были чуть позади, действительно чуть ли не волоча одного из них, крайне потрёпанного. Медоуз показалось, что у неё на мгновение остановилось сердце. Этих лиц она ещё ни разу не видела, но вот одно из них узнавала с болезненной точностью, но к Пожирателям смерти он никак не был причастен.

Уинкетт, так его все называли в Ордене Феникса, так как мало кто знал его имя. Он был на несколько лет старше Доркас, часто попадал в передряги, и его уж точно нельзя было назвать везунчиком, наоборот, ему совершенно не везло. Но этот раз списать на обыкновенное невезение даже язык не поворачивался. До эту пару секунд, за которые смогла уловить его силуэт, рассматривала его с головы до ног, а после даже не приходилось представлять, эта картина и так стояла перед глазами: все руки и грудь в крови, рукав у рубашки вообще отсутствовал, глаза закрыты, но даже в бессознательном состоянии мышцы иногда непроизвольно сокращались после долгих пыточных заклинаний. Лучше бы ему не приходить в себя, иначе он перенесёт их ещё больше. Медоуз затрясло, она встала на ноги и на секунду потеряла равновесие, а ведь до этого момента действительно зарождались мысли, что Доркас уже лучше, сейчас ей так совсем не казалось. Настолько быстро, насколько позволяли ноги, вмиг ставшие ватными, она направилась к лестнице, лишь бы не видеть ничего происходящего. Она-то знала, что будет дальше: крики из подземелий, болезненные вопли, смешанные с раздражёнными приказами, а затем гробовая тишина, от которой мурашки бегут по коже. Это лучше переждать у себя, замотаться в одеяло с головой и спрятаться от всего мира, так просто будет проще.

Рудольф было дёрнулся следом, видимо, определённо подумав, что она хочет вмешаться, но недооценил её. Остался лишь растерянно наблюдать за тем, как Медоуз поднялась по лестнице и скрылась наверху, не решился пойти следом, так как, наверное и сам знал причину столь резкой перемены настроения.

До казалось, что она вот-вот потеряет контроль над собой, погрузится во тьму, перед этим сильно приложившись затылком. Сердце бешено колотилось, голова шла кругом, а всё вокруг плыло, словно Доркас действительно сильно ударилась и ещё не успела прийти в себя. Будто что-то неподъёмное неожиданно свалилось ей на голову и давило, давило, не позволяя прийти в себя. От этого чувства заболела голова, ноги подкашивались, Медоуз уселась на пол возле кровати, прислонившись к ней спиной. Прохладный пол чуть отрезвлял, но в ушах всё также звенело, а веки казались непосильно тяжёлыми, горячими, словно к глазам поднесли горящие спички. Воспоминания не позволяли спокойно вдохнуть. Она не могла никак не реагировать на то, как одного из её хороших знакомых вели на верную смерть. Доркас помнила, как всего пару недель назад эти глаза светились энергией, а сейчас потухли, и эта темнота пугала своей непроницаемостью.

И снова часы проходили в одиночестве, Медоуз была просто не в состоянии сдвинуться с места, она пыталась отстраниться от происходящего, лишь бы не слышать этих громких и полных боли криков из подземелья. Сейчас она как никогда ненавидела тонкие стены Штаб-квартиры, которые практически не заглушали шум вокруг, а будто наоборот — усиливали его. Вопли замолкли практически сразу, но после Доркас начала думать, что это было определённо лучше, чем гробовая тишина и лишь гулкие, практически неслышимые звуки шагов внизу. Молчание не могло заглушить весь поток спутанных мыслей, что был у неё в голове, теперь совершенно ничего не мешало думать о мрачных и печальных вещах, Медоуз просто не могла себя остановить, словно кто-то стоял у неё за спиной и нашёптывал на ухо каждое слово. От этого она чувствовала себя ещё хуже.

Она не видела, как садилось солнце, даже не слышала звон посуды на кухне, а по звукам там действительно что-то разбилось. Не сразу заметила, что открылась дверь. Амикус Кэрроу даже не удосужился постучать.

Лицо у него было крайне довольным, как у уличного кота, которому несколько прохожих уделили немного внимания. Амикус снова был в обыкновенной рубашке, что не могло не радовать — Доркас до отвращения ненавидела мантии, и Кэрроу, кажется, тоже их недолюбливал.

— Всё нормально, сладкая? — Амикус хотел начать разговор совершенно не с этого, это было заметно: он резко изменился в лице, настороженно нахмурился, а усмешка сползла с лица. Пожиратель подошёл чуть ближе и присел на пол перед Доркас, вглядываясь в её лицо. В его глазах было… беспокойство? Да, определённо оно там было, но До не могла понять, о чём он больше всего беспокоился: о её здоровье или о новой смерти на своей совести.

— Я почти в норме. Руди поднял меня утром, поэтому я немного устала, — пробормотала Доркас, только вот прозвучало это несколько неубедительно. Амикус тоже на одни её слова опираться не стал, лишь ещё больше нахмурился. До не хотела делиться с ним тем, что у неё просто сдали нервы.

— Ты настолько бледная, что больше похожа на труп, чем на уставшего человека. — Кэрроу больше не реагировал на её вялые попытки спровадить его куда подальше, лишь пододвинулся чуть ближе, приподнялся на коленях и коснулся пальцами её щеки, медленно приподнимая голову. Он вгляделся в её глаза и аккуратно коснулся ладонью её лба. Медоуз будто ударило током. — У тебя жар, Медоуз, а ты тут отсиживаешься, — даже будто с недовольством пробормотал Амикус, взял её за предплечье и поднялся на ноги, потянув Доркас за собой.

Она покачнулась от столь резкого движения, но сопротивляться не стала, так как у неё просто не было на это сил. До села на кровать, двигаясь ближе к подушке, и укрылась, зябко натянула одеяло до подбородка, даже не заметила, как Амикус исчез, будто его тут и не было. На самом деле, она не думала, что он вернётся, но Амикус Кэрроу снова перевернул всё представление о себе: принёс чай и пару таблеток. Даже чёртов чай без сахара, не придерёшься.

Всё то время, когда Доркас небольшими глотками осушала чашку, Кэрроу не промолвил ни слова, лишь присел на край кровати и молча наблюдал за тем, как Медоуз проглотила таблетки и протянула ему чашку. Теперь До не покидало чувство, что её желудок сейчас вывернет наизнанку, даже вкус обыкновенного чая казался ей таким до тошноты отвратительным. Она поморщилась и улеглась на подушку, не в состоянии устроиться полулёжа, чтобы было проще наблюдать за Амикусом.

— Ты не можешь без приключений, да?

Кэрроу говорил тише, чем обычно. Он шумно выдохнул, чуть удобнее уселся, подвинувшись чуть ближе к ней, и склонил голову набок. На мгновение задумался, затем протянул руку и аккуратно взял её ладонь, чуть вздрогнул оттого, насколько холодными были её пальцы, словно у неживой. Доркас прикрыла глаза и лишь уже по чистой привычке сплела их пальцы.

— Знаешь, Алекто до лет пятнадцати постоянно болела. И каждый раз я точно также сидел с ней до самого утра. — Амикуса сегодня явно тянуло на разговор. — У нее была температура под сорок каждый вечер, и она, также как и ты, абсолютно отказывалась лечиться. Всё упиралась, говорила, что всё нормально, пока у неё не оставалось эмоций даже на это и она не поддавалась напору, не глотала очередную горсть таблеток.

До поёрзала на кровати, чуть нахмурилась и всё же открыла глаза, переводя взгляд на Амикуса, тем самым показывая, что она слушала настолько внимательно, насколько вообще могла в данной ситуации. Кэрроу лишь еле заметно усмехнулся.

— Я просто уверен, что она одна бы не справилась, хотя никогда и не просила меня быть с ней. Мать делала то, что считала нужным, чтобы сбить температуру, а затем ускользала, полагаясь на более-менее крепкий организм. И Алекто каждый раз хватало этого, но я боялся оставить её в таком состоянии, хотя я даже не был её старше. — Кэрроу медленно перешёл на шёпот, будто воспоминания вслух его успокаивали, усыпляли. Он легко улыбался, пристроив голову на спинке кровати.

— Пользуешься тем, что я и половины этого завтра не вспомню, и изливаешь душу, колючка? — Медоуз хотелось вложить в эти слова долю яда, но сил совершенно не было, к тому же она говорила это скорее ради приличия, нежели из-за неудобства. Она-то была совершенно не против.

— Я пользуюсь тем, что тебя это усыпляет, — фыркнул Амикус и покачал головой. У него сейчас, кажется, было совсем не то настроение, чтобы злиться. — Но тебе стоит знать, что надолго меня не хватит.

Он аккуратно положил свободную ладонь ей на лоб, а Доркас снова вздрогнула, почувствовав болезненный холод на коже. Но через пару секунд прохлада уже не причиняла боли, лишь небольшое облегчение. Это всё, что он мог для неё сделать, но Медоуз больше и не надо было. Её организм дальше сам справится, ему и так достаточно помогли.

— Можешь не утруждать себя, я и так спокойно усну, — уверила его До и в подтверждение своих слов закрыла глаза. Слышала, как Кэрроу лишь шумно выдохнул, а затем провалилась в беспокойный и какой-то поверхностный сон.

Ей совершенно ничего не снилось, лишь темнота, будто Доркас уткнулась в стену посреди ночи. Несколько раз она просыпалась, но это давалось тяжело, будто она тащила саму себя по лестнице вверх. До толком ничего не помнила, лишь отдельные отрывки, скомканные фразы и движения Амикуса, который всё не уходил, или же Доркас всё это только приснилось. Она вытащила из своей памяти то, как он снова и снова касался её лба, как бормотал что-то неразборчивое неузнаваемо-обеспокоенным голосом, как медленно усаживал на кровати и заставлял что-то выпить. Всё это было как в тумане, До даже не могла разобрать свои мысли в те моменты, если она была вообще в состоянии думать. Она лишь отчётливо помнила голос Амикуса Кэрроу где-то у себя в мозгу, глубоко в подсознании, который говорил одни и те же слова.

— Не смей умирать, Доркас. Я тебя из-под земли достану, но даже не думай так глупо умирать, слышишь? Ты не можешь просто уйти, больше нет.