В мечту. Я (не) живу (джен)

Миц упорно казалось, что это бессмысленно. Зачем удалять свою копию из мира с живым Максимом? Ведь тогда брат не будет знать ее, воспоминания о сестре заменятся новыми, и он будет еще меньше походить на себя настоящего. Но фраза из сна упорно не выходила из головы. И что ей такого снилось…

— Я не понимаю свой мозг, — пробормотала Миц, рассеянно трепля по голове Чару. Собака довольно жмурилась и энергично виляла хвостом. — Он постоянно подкидывает мне странные идеи, Чара. Хоть я и знаю, что они дурацкие. Что это за странная логика?

Чара склонила голову набок, подставляя ухо для почесывания. Миц вздохнула.

— Марина? — В комнату заглянула мама. От неожиданности Миц вздрогнула: из-за размышлений она даже не услышала шагов. С немного боязливым и недоверчивым лицом мама взглянула на нее и осторожно спросила: — Будешь кушать?

Они первый раз разговаривали после неудачи с Максимом. Первый раз после того, как родители наконец-то увидели веселую дочь. Оживившись во время путешествий по мирам, Миц теперь понимала, насколько им тяжело было видеть ее в депрессии. Она чувствовала: мама боится, что дочь так же резко замкнется в себе, как резко она и стала почти прежней, до смерти брата. Миц не хотела снова сделать ей и папе больно, поэтому свое разочарование она выдавать не собиралась. Пока что. Насколько сил хватит.

Поэтому Миц улыбнулась и произнесла старательно беззаботным тоном:

— Да. Пошли на кухню.

Лицо мамы осветилось, и она облегченно улыбнулась в ответ.

— Пойдем.

Надо будет сказать ей и папе. О ПВМ. О том, что можно создать мир, где нет смерти. О том, что она способна переселить их в такой. Можно было сказать и сейчас, но Миц охватила нерешительность. Она пока была не готова начать этот разговор.

Да и мысли все крутились вокруг той чертовой фразы из сна…

Кухня встретила их солнечными лучами, яркими теплыми квадратиками лежащими на стенах и полу, и аппетитным запахом яичницы. Миц села на стул, начала наблюдать, как мама достает тарелки, лопаткой кладет в них белую массу с солнечно-желтым кругляшом посередине, достает вилки. Как давно она этого не видела… Потом мама поставила перед ней тарелку, села рядом, улыбнувшись дочери. Они начали есть. Кухня окутывала их уютом ярких красок, запаха еды, солнечных зайчиков на стенах. Вкус яичницы наполнял рот. Было так… хорошо. Будто бы не существовало полугода депрессии, будто бы не умер Максим. Будто все стало по-прежнему…

— Спасибо, — вдруг сказала мама.

От неожиданности Миц чуть не поперхнулась куском яичницы.

— З-за что? — недоуменно спросила она.

— За то… — Мама ненадолго замялась. — За то, что отпустила Максима. И что нашла в себе силы жить дальше.

Стараясь не встречаться с ней взглядом, Миц торопливо прожевала кусок и сделала вид, что отрезает новый. Уют кухни померк. Да уж, нашла…

— Прости, — услышала она виноватый голос мамы. Да, скрыть помрачневшее лицо, однако, не получилось. — Не надо было, наверное, этого говорить.

Миц мотнула головой. Даже нашла в себе силы поднять взгляд и посмотреть на маму.

— Все хорошо, — как можно беззаботнее сказала она. — Не волнуйся.

С трудноопределимым видом мама взглянула в тарелку. Промолчала. Видимо, все-таки расслышала фальшь в голосе Миц.

— А… — пробормотала Миц, лихорадочно стремясь найти тему для разговора. И неожиданно для себя произнесла: — А… что вы чувствовали, когда я… была в депрессии?

Отличная тема для разговора за завтраком. Молодец. Так держать.

Мама погрустнела. Прикрыла на миг глаза, потом посмотрела на Миц. Печально улыбнулась.

— Сильно переживали, — призналась она. — Тогда ведь еще не так много времени прошло с… — мама запнулась, — ну, ты понимаешь. Мы старались держаться ради тебя. Самим не оказаться в депрессии и тебя вытащить. Было… тяжело, да, — вздохнула она и поспешно добавила: — Мы тебя не виним, не волнуйся, мы все понимаем.

Она помолчала, снова опустив голову. Потом опять взглянула на Миц. Заговорила дальше. Казалось, ей хотелось выплеснуть то, что копилось в душе последние полгода.

— Знаешь, какое-то время мне тоже не хотелось жить. Казалось, что мир разрушен. Хотелось вернуть прошлое. Я его возвращала, смотря фотографии. Вспоминала. Плакала, потом снова вспоминала. Постепенно смирялась… — Мама вдруг оборвала себя на полуслове, и ее грустное выражение лица сменилось непонимающим.

— Что такое? — недоуменно спросила Миц, настроившаяся было слушать долгую исповедь.

— Странно, — пробормотала мама озадаченно. — Я никак не могу припомнить тебя маленькую. Максима помню хорошо, а тебя нет. Даже когда фотографии смотрела, не могла вспомнить. Может, потому, что я тогда больше о Максиме думала… Но сейчас тоже ничего не могу вспомнить… Старею, что ли. — Она неловко улыбнулась.

Металлическая нота прозвенела в воздухе, как с размаху поставленная жирная точка. Миц не сразу поняла, что уронила вилку. Тишина набросилась на кухню, сосредотачивая на мыслях, на прокручивании в голове недавних слов, снова, снова, вечный повторяющийся водоворот.

«Я никак не могу припомнить тебя маленькую».

Миц было холодно. Лед какого-то чувства сковал ей внутренности. Какого-то жуткого и сосущего чувства…

«Я никак не могу припомнить тебя маленькую».

«Попробуй удалить себя из того мира, что ты создала».

Грохот уничтожил тишину, ему вторил вскрик. Мамин. Миц рванулась к двери, не обратив внимание на собственный опрокинувшийся стул.

— Марина? Марина! — толкнул в спину испуганный зов мамы.

Миц было все равно. Она бежала, охваченная жутким предчувствием. Что-то… что-то было не так. Что-то. Было. Не так!

* * *

ПВМ, межмировое пространство, мир с живым Максимом…

И вот Миц стояла около своего подъезда, все еще ощущая отголосок того ледяного чувства.

За спиной с детской площадки доносились веселые крики детей и смех. Миц знала, что, если обернется, увидит яркие качели, разноцветные лазелки, турники, горку, песочницу — все под сенью деревьев, укрывающих малышей от солнца. И скамейки с сидящими на них мамами. И клумбы у подъезда — если повернет голову вбок. И еще скамейку, тоже у подъезда. Родной, знакомый двор. Точнее, копия знакомого двора.

Миц смотрела на дом — такую же копию в созданной ей вселенной. Смотрела и не понимала, что на нее нашло недавно. Ну забыла мама, какой дочь была в детстве, бывает. Странно, конечно. И обидно, наверное. Да, логичнее было бы обидеться, что мама помнит больше жизнь умершего сына. Но почему Миц испытала не это, а какой-то непонятный холодный ужас? И… почему он не прошел до конца?

«Будет забавно, если окажется, что я только себя накрутила. А так наверняка и окажется. Я точно зря сюда пришла. И зря решила все-таки проверить это…»

Сейчас на улице стоял полдень, хотя должно было быть часов десять утра — столько времени было в настоящем мире. Просто Миц кое-что проверяла, и эксперимент прошел успешно. Теперь можно делать то, зачем она сюда пришла.

Миц сосредоточилась.

Смех и голоса детей слились в неразборчивый гул, а скоро и пропали вовсе. По земле заскользили тени — это заметались по небу облака. Вокруг Миц замелькали фигуры людей, молниями мечась туда-сюда. Тень дома начала стремительно удлиняться, коснувшись сначала ног, а затем накрыв с головой и потянувшись дальше за спину. Свет солнца потускнел, в него примешались красноватые оттенки.

А потом так же резко время замедлилось до обычного хода.

Менять свой мир можно было не только написанием предложений в Ворде.

Хотя неприятное чувство по-прежнему не покидало Миц, она невольно улыбнулась. Все-таки, когда мир подчиняется твоим мыслям и изменяется по твоему приказу, это… захватывающе. Как будто ты бог. Да она, Миц, по сути, и была богиней здесь. В конце концов, это ее мир.

Но она пришла сюда не для того, чтобы проверить это. И ускоряла время не ради забавы.

В воздухе разлился монотонный писк домофона, и подъездная дверь скрипнула, отворяясь. Из-за нее выскользнула Чара, радостно высунув язык и бешено мотая хвостом, а за ней, держа за поводок, выбежал Максим.

— Собака, эй! Меня подожди! — со смехом выкрикнул он. Удерживаемая им, Чара притормозила, но продолжала натягивать поводок и приплясывать на месте. Она слишком любила гулять, чтобы чинно идти рядом с хозяином.

Естественная встреча. Парень идет выгулять собаку, встречает девушку, они могут познакомиться и поговорить, пока его питомец бегает и занимается своими делами. Главное, не выдать, что раньше этот парень был твоим братом и вообще мертв…

— Классная собака! — сказала Миц, постаравшись сделать восхищение в голосе как можно более естественным. Это было не очень трудно — все-таки Чара являлась и ее собакой, а своя собака всегда лучше остальных. — Можно погладить?

Устремившийся было мимо за радостно рванувшейся Чарой, Максим затормозил и крикнул ей: «Стой!». Чара неохотно остановилась, парень же удивленно взглянул на Миц. Впрочем, удивление в его взгляде продержалось лишь мгновение, после чего Максим улыбнулся.

— Да пожалуйста! — легко сказал он и сделал быстрый жест рукой в сторону Чары: подходи, мол, гладь.

И Миц ощутила, как ледяной комок с новой силой сдавливает ее внутренности.

В Максиме не ощущалась фальшь и неуловимая неправильность, как раньше. Он был… Максимом. Даже с учетом того, что разговаривал сейчас с незнакомой девушкой, а не сестрой. Он был. Чертовым. Максимом. Настоящим.

Но… так не может быть! Нет! Она… он ведь!..

— Эй! Можно же гладить! Ты чего? Нормально все? — как сквозь подушку услышала она недоуменный голос Максима. Брат смотрел на нее, озадаченно подняв бровь. Так знакомо и так… по-настоящему.

«Что происходит?..»

— А… да, — пробормотала Миц механически, изо всех сил стараясь не выдать бурю эмоций у нее внутри. Медленно она подошла к Чаре. Та опять высунула язык и завиляла хвостом — она вообще была дружелюбной собакой и встречала так почти всех незнакомых людей. Автоматически Миц протянула руку ладонью вверх, дала холодному носу обнюхать ее, затем почесала ей подбородок. Чарин хвост активнее замотался взад-вперед.

— Ты ей нравишься, — хмыкнул Максим. — Хотя ей все люди нравятся, она всех любит. Лабрадор же, дружелюбная порода и все такое.

— Да. — Слова по-прежнему как-то автоматически вылетали изо рта Миц. — Я знаю. У меня… тоже собака есть. Лабрадор.

— Круто! — восхитился Максим, заинтересованно взглянув на девушку. — Именно собака или пес? А как зовут?

— Эм… соба… девочка. Зовут… ну… Идиз, — выдала Миц первое имя, что пришло ей в голову. — Слушай, ты же на собачью площадку идешь? Пошли вместе. Пообщаемся…

На лице Максима отразилась растерянность, а потом он смущенно усмехнулся, чем вызвал смутную волну раздражения у Миц. Да, это неловко, когда собственный брат видит в тебе девушку…

— Ну давай, — с тем же легким смущением в голосе сказал он. — Эй, а может, свою Идиз тоже приведешь? Они вместе с Чаркой поиграют.

— С ней уже папа гуляет. В другом месте, — соврала Миц, все больше и больше ощущая нереальность происходящего. Голос, интонация, мимика, жесты, манера выражаться… все настоящее. Почему? Почему для этого нужно было удалить свою копию из этого мира? Почему?!

— А-а, — каким-то странным тоном протянул Максим. — Ну ладно. Пошли тогда. — Он снова улыбнулся. Резко Миц ощутила небольшое облегчение: в облике Максима вдруг проскользнула неправильность. На секунду. А затем он снова стал настоящим.

Они пошли. Миц шагала рядом с Максимом, впереди трусила Чара, то и дело порываясь что-то обнюхать и притормозить их маленькую компанию с огромным секретом у одного ее члена. В такие моменты Максим кричал ей грозное «фу!», то же самое едва машинально не делала Миц. По пути они разговаривали — спрашивали друг у друга имена, возраст, увлечения, говорили о собаках и уходе за ними. Максим нервно хихикнул на вопрос, чем он увлекается, ответил: «Засчитывается ответ «всем»?». Миц хихикнула в ответ и еле удержала руку, потянувшуюся дергать за мочку уха. Не хватало еще, чтобы Максим узнал собственный жест. Брат, постепенно увлекаясь, начал описывать роспись по стеклу, и Миц позволила ему погрузиться в «дурацкие магазины, не понимают, что ну срочно, ну надо мне краску цвета теплой сибирской ночи, у меня гениальная идея пропадает, у краски в наличии оттенок на полутон отличается же!» и «а потом я увидел фотоаппарат и пялился на него минут десять, понимая, что родители меня убьют».

Все-таки Максим был не таким настоящим, как ей показалось вначале. То и дело в нем проскальзывала фальшь, он начинал вести себя неуловимо неправильно, заставлял вспомнить, что он лишь копия того Максима, что уже давно мертв. Но именно что «то и дело». Большую часть времени он вел себя как настоящий. Как будто у Миц получилось. Как будто ее брат воскрес.

Вот только сейчас он не являлся ее братом. И эта мысль глодала Миц на протяжении всего их похода к собачьей площадке. То, что, казалось, должно было сделать копию Максима еще более несовершенной, приблизило ее почти к идеалу.

А что еще хуже, в голове Миц постоянно крутилась фраза мамы: «Я никак не могу припомнить тебя маленькую»,

«Но это же бред! — проносились в сознании лихорадочные мысли. — Это самый бредовый бред в моей жизни! Это все… все какая-то ошибка. Я просто чего-то не понимаю. Да, я наверняка чего-то не понимаю! Нужно спросить ПВМ, он все объяснит. Этому есть какое-то простое объяснение. В конце концов, это же… это бессмысленно! Я же… я ведь…»

Миц было страшно. Она ничего не понимала, и от смутных догадок ей было очень и очень страшно.

Удивительно, как она умудрялась поддерживать разговор, а Максим — не замечать, что его собеседница не очень настроена на непринужденную беседу. Может, собственный мир помогал ей? Сделал так, что недобрат отсюда не замечает ее фальшивого тона?

Наконец они пришли к собачьей площадке — окруженной оранжевой оградой и невысокими деревьями за ней, посыпанной песком, с четким строем собачьих тренажеров. Она располагалась около соседнего дома и являлась местом выгула для многих собачников. Обычно в это время здесь были люди, однако сейчас площадка пустовала. Максим это заметил.

— Странно, — удивленно сказал он. — Обычно тут всегда кто-нибудь да гуляет с собаками. А сейчас вообще никого. То ли мы так удачно пришли, то ли что…

— Да, странно, — согласилась с ним Миц. Как все-таки хорошо находиться в собственном мире. Можно делать с ним что угодно. Ускорять время, убирать собачников, что должны здесь гулять и мешать более откровенному разговору с Максимом…

У ограды Чара свернула в сторону и сделала свои нехитрые собачьи дела. После этого Миц и Максим прошли через калитку. Со словами: «Все, иди бегать!» Максим отцепил поводок и сделал Миц приглашающий жест в сторону скамейки. Механически девушка пошла за ним. Она вообще сейчас воспринимала мир немного… отчужденно.

И вот они на скамейке. Дул прохладный ветер, шелестели от него листья деревьев, свет солнца все больше тускнел и становился алым. Вокруг было безлюдно. Чара весело носилась по площадке, взрывая лапами песок. Вообще обычно Миц с Максимом играли с ней, кидая палочку или водя по тренажерам, да и Чара не особо любила гулять в одиночестве. Но, как уже говорилось, нахождение в собственном мире, подчиняющимся твоим приказам, давало свои преимущества.

Было так непривычно сидеть чуть поодаль от Максима. Не шутить на только им понятные темы, не хлопать дружески по плечу или спине. А Миц хотелось. Брат сидел так близко, живой и почти настоящий, и даже то, что его сознание по велению местной недобогини не обращало внимания на то, что обычно они с Чарой так не гуляли, не делало сейчас его менее настоящим. Но почему, чтобы достигнуть этой настоящести, нужно было удалить из его жизни сестру?..

— Расскажи о своей семье, — попросила Миц. Собственный голос показался ей чужим, слова со скрипом выдавливались из горла. — Про родителей. Вообще. У тебя есть братья или сестры? Или ты один?

Максим как-то настороженно взглянул на нее. Наконец-то услышал фальшь в ее тоне и ощутил, что что-то не так? Потом он все же улыбнулся и ответил:

— Да что тут рассказывать. Родители… классные, нет, на самом деле классные. Им можно что угодно рассказать, и они поймут и дадут совет. У нас с ними дружба и взаимопонимание. Мечта многих прям, — хмыкнул парень. — А братья-сестры…

Он вдруг погрустнел. Сжал губы, с усилием провел рукой по ноге от себя к колену. Пальцы другой коснулись мочки, стали дергать и крутить ее. С внезапной дрожью Миц следила за этой дурацкой мочкой. Она думала, что Максим просто скажет, что у он единственный ребенок в семье. Неужели он как-то умудрялся помнить, что у него есть сестра?..

— У меня была сестра, — вдруг вклинился в мысли Миц тихий голос Максима.

Сердце пропустило удар. Что… он сказал?..

— Сестра?!. — непроизвольно выдохнула она.

Внезапно Максим кинул на нее злой взгляд, и Миц вздрогнула.

— Да, была, — сердито произнес парень. — Была… — повторил он тише.

Снова Миц будто начинала утрачивать связь с реальностью. Слова Максима никак не укладывались в голове. «Была сестра… сестра… была». Явное нежелание говорить об этом, злость от ее вопроса… да оставь ты в покое долбаное ухо! Сознание Миц отрицало мысль, брезжащую где-то на его краю. И одновременно эта мысль разливала знакомый холодок по телу.

— Честно говоря, она мне не родная, — слышала она словно сквозь туман голос Максима. — Дочь друзей родителей, и мы с ней тоже… были близки. Ее родители разбились на машине. Из родственников были бабушки, но они не тянули по деньгам… И мои родители удочерили ее. Она была классной. Я так радовался, что она теперь моя сестра. А потом… — голос Максима зазвучал совсем тихо, — года три назад она погибла. Ночевала у друзей, у них произошел пожар, и она сгорела.

Миц слушала, и ей казалось, что эти слова доносятся с другой планеты. Разум отрицал их, сознание вопило, что все это чушь собачья. Какая еще приемная сестра? Какой еще пожар? Что он несет?! Что, черт побери, за хрень он говорит?!!

— Ее тоже Марина, кстати, звали, — добавил Максим, и отстраненно Миц уловила его слабую усмешку. — Я ей еще прозвище давал в шутку… Дурацкое такое. «Миц». Это перевернутое «цим», ей казалось, что с таким звуком сталкиваются мечи в мультиках. Мне казалось, что звучит круто, ей тоже нравилось…

— Заткнись, — словно со стороны услышала Миц свой голос. Тихий, прерывистый и дрожащий от едва сдерживаемого гнева.

— Ты... что-то сказала? — Максим удивленно взглянул на нее.

— Я сказала: «Заткнись», — повторила Миц громче. И гораздо, гораздо яростнее.

— Эй!.. — Растерянность в голосе Максима сменилась злостью, парень с негодованием уставился на Миц. — Если тебе неинтересно слушать, так и скажи! У тебя вообще чувство такта есть?! Ты хоть представляешь, каково это — терять брата или сестру?!.

— КАКАЯ ЕЩЕ СЕСТРА!!!

Вопль был такой силы, что сорвал Миц голос. Вспышка ярости подбросила ее на ноги, в порыве гнева она ярко представила, как копию ее брата сдирает со скамейки невидимая сила и хорошенько прикладывает о землю. И это произошло — двойника будто снесло в сторону мощным порывом ветра, воздух разорвал шорох песка, когда человеческое тело проехалось по нему.

— У тебя не должно быть сестры!!! — Миц нависала над распластавшимся по земле Максимом, и злоба, родившаяся из непонимания и отчаяния, сжирала ее изнутри. Сорванный голос восстановился — она хотела кричать так громко, как только могла. — Какая, нахрен, дочка друзей родителей?! Какая сестра?! Твоя сестра — я!!! Я!!!

До ушей донеслось рычание. Чара стояла и, скалясь, смотрела на Миц: собачье желание защитить хозяина… Еще одна идиотская копия! Одно желание — и Чара застыла с оскаленной пастью, глядя сквозь девушку остекленевшими глазами. Двойник Максима, не шевелясь, с ужасом смотрел на Миц, а Миц смотрела на него, и его образ расплывался от стоящих в глазах злых слез.

— Ты врешь! — продолжала кричать она. — Ты все выдумал! Не было у родителей никаких погибших друзей! И ни с какой другой Мариной ты не дружил! Я знаю! Потому что это я твоя сестра!

— Что за чушь ты несешь?.. — прошептал двойник. Его взгляд стал бессмысленным, будто Максим отключался от реального мира, не в силах понять, что происходит. — Что… что ты такое?..

Слова разорвались внутри головы атомной бомбой. Миц отшатнулась, в глазах поплыло, тело резко стало ватным и непослушным. Двойник Максима по-прежнему бессмысленно смотрел на нее.

Почему? Почему все так обернулось? Она просто хотела вернуть себе брата. Она просто…

— Исчезни, — тихо сказала Миц.

И двойник исчез. Просто пропал, оставив после себя взрытый песок. Невидяще Миц смотрела на мелкие борозды на нем и ощущала, как вновь крепнет в ней ощущение бессмысленности. Бесполезно. Все ее действия бесполезны. И жизнь тоже бесполезна.

Почему все пошло не так? Почему вообще все идет не так?

— Исчезни, — выдохнула Миц в воздух. Внутри звенела гулкая пустота.

Адресат на этот раз был обширнее. Но он все равно услышал ее.

Звуки умерли. По песку, по площадке, деревьям, домам, небу начали расползаться дыры. Стремительно они расширялись, и тянущийся за их краями шлейф из серебристых искр, пропадая, обнажал за собой черноту. Вскоре от мира вокруг осталась лишь разрозненная горсть островков, которые, постепенно уменьшаясь, исчезали в небытие. Миц стояла на одном из таких, тупо смотря в землю и краем глаза видя мельтешение серебристых искр. Расплывчатых и больше похожих на кляксы — зрение застилали слезы.

Почему все пошло не так?

Островок становился все меньше, чернота подступала все ближе. Мир исчезал, больше не нужный своей создательнице. И вряд ли когда-нибудь станет нужным вновь.

Почему, если удалить двойника Миц, у двойника Максима появляется другая сестра? Почему он становится почти настоящим? Почему мама не помнит маленькую Миц?

Уже лишь чернота наполняла пространство, и остался только маленький кружок песка под ногами Миц. Теперь этот мир станет лишь чернотой. Он, строго говоря, еще будет существовать, его сфера из межмирового пространства не исчезнет, но в нем будет лишь одна большая черная пустота. Миц медленно достала из кармана ПВМ и сжала его в руках.

«Что… что ты такое?..»

Миц надавила пальцами на голубые пятна. Оставаться здесь больше не имело смысла.

«Что… ты… такое?..»