Сбрасывая шкуру (гет)

Упырь — удивительно спокойный человек. Серо-седая шевелюра и борода небрежно острижены. Тускло-серые глаза будто присыпаны пылью. У серо-бежевого пальто оборваны пуговицы, но Упырь продел в дыры на их месте обрывки шнурков и завязал в петлях. Он хладнокровно выслушивает мою пламенную просьбу и невозмутимо отказывает — команда набрана, да к тому же он не работает с женщинами. Поганые сексисты, в гетто то же самое, что в Бесстрашии! Я настаиваю, прошу посмотреть меня в деле, придумать испытание. Упырь проявляет слабое подобие раздражения — ему некогда, сталкерам уже пора уходить, вот только дождутся Грозу Помоек. Ещё двое изгоев тихонько болтают в глубине комнаты и косятся на меня. Не решаюсь больше злить потенциального начальника и выкатываюсь на улицу. Упырь живёт в бывшей больнице. На первый взгляд она кажется такой же разоренной, как и остальные развалины, но на крыше видны солнечные батареи.

А вот, похоже, тот, из-за кого я здесь задержалась. По улице тяжёлой походкой приближается здоровый амбал в растянутом красно-желтом свитере и выцветших джинсах. Удивительно крепкий для изгоя, я ещё не видела таких на улицах. Он окидывает меня презрительным взглядом и собирается пройти мимо, ко входу.

— Привет. Ты — Гроза?

— Чего тебе? — рычит амбал. Голос — и правда как громовые раскаты.

— Можно я пойду с Упырем вместо тебя? — Знаю, что он откажет, но ведь надо с чего-то начать!

Гроза Помоек (блин, ну и прозвище) — человек действия. Он не поливает меня матом, не спрашивает, с какой стати ему уступать мне или что я хочу предложить взамен. Он попросту заносит кулак, целясь мне в челюсть.

В душе я понимаю, что поступаю подло, но другого выхода не вижу. Я одновременно выхватываю ставший любимым нож — тот, что ношу на поясе, больший — и пригибаюсь, уходя от удара Грозы, бью ножом в бедро, стараясь попасть подальше от сосудисто-нервного пучка на передневнутренней стороне, кажется, пробила мышцы до самой кости, он орет от боли и неожиданности, его секундная растерянность даёт мне возможность сделать подсечку, Гроза валится на землю, и я наношу второй удар — носком берца в висок.

Все же я поступила по-свински, место-то было его по справедливости. А я — с ножом на безоружного, фу, самой противно… Но в честном поединке у меня не было бы шансов. До сих пор воспоминания о спаррингах с крупными и злыми противниками — Питером, Эриком и даже Молли — отзываются болью во всем теле. Рана моего противника слабо кровит. Я отрываю рукава от своей рубашки, один плотно складываю и кладу на рану, второй разрезаю ножом вдоль и перевязываю изгою ногу. Гроза Помоек стонет, но в сознание не приходит.

Вваливаюсь обратно в больницу. Бо́льшая часть оборудования давно растащена, но следы прошлого кое-где сохранились — снаружи табличка «только для машин скорой помощи», внутри — «только для персонала», «дежурная медсестра», «огнеопасно!»… Упырь и его команда сидят в приемном отделении, что-то обсуждают уже втроём. На фоне белого кафеля их грязная одежда выглядит особенно неряшливо.

— Гроза не придет, — громко объявляю я. — Он очень занят.

Изгои таращатся на меня, переглядываются, бросаются к окну. Тип со сломанным носом матерится сквозь зубы и несётся наружу. Вскоре он возвращается, пыхтя от натуги и с трудом таща за ноги Грозу Помоек. От такого обращения тот приходит в сознание. Перед дверью приемника порыв сталкера сходит на нет, и он оставляет многострадального Грозу в коридоре у стенки. Упырь и второй изгой, со странными глазами янтарного цвета, выходят посмотреть на пострадавшего. Я тоже подхожу ближе.

— Прости, — нахально извиняюсь я. — Ты ещё найдешь где заработать, а мне деваться некуда.

В ответ Гроза сотрясает воздух грязными угрозами, самая приличная — повесить меня на моих же кишках.

— Ты не можешь работать в ничейных землях с такой раной. Но если ты ещё что-то недопонял, могу порезать ещё и руку. Или обе. Хочешь? — наклоняюсь ближе, поигрываю ножом и пытаюсь симулировать проникновенный взгляд Эрика.

Гроза Помоек пытается вскочить, потом хотя бы встать — и не может, поэтому затыкается. Вместо него начинает возникать изгой со сломанным носом — я, мол, ебанутая, да ещё и дрищ (на себя бы посмотрел!), он лучше приведет кореша или соседа, вот только сбегает до Саутсайда. К моему облегчению, Упыря это не устраивает. Изображая оскорблённое достоинство, он слабым голосом тянет, что мы теряем время — он собирается выехать завтра на рассвете, и ни секундой позже. И сейчас все пойдут загружать машину, вот только условия обсудим. Упырь заявляет, что у него нет бабской одежды, поэтому вместо зимней куртки я получу стёганое одеяло. А вместо двух мешков картошки — один, потому что я ему не нравлюсь. Остальное — как всем. Понимаю, что Упырь здорово уменьшил мой гонорар по сравнению с другими членами команды, но торговаться не решаюсь, я здесь на птичьих правах. Упырь приказывает всем двигать к заднему входу и грузить вещи. Сталкеры торопятся за Упырем, Гроза остаётся в коридоре.

У заднего входа припаркован небольшой грузовик со ржавыми бортами и дверями. Упырь выдаёт мне насос и велит подкачать колеса. Получается плохо, насос травит. На улице похолодало, и тем не менее к концу работы я взмокаю с ног до головы. Остальные изгои тем временем грузят в машину фонари, веревочную лестницу, топор, ещё какое-то барахло. К нам подъезжает потёртый мужичок на велосипеде с грузовым прицепом. Пока он с важным видом тихо переговаривается с Упырем, остальные перетаскивают в грузовик Упыря бочонок с питьевой водой и канистры с этанолом. Две канистры желтоглазый с помощью шланга переливает в бак грузовика. Потёртый дядька, который привез нам припасы, внимательно меня разглядывает. Маленькие глаза так и сверкают поверх острого носа.

— Идите жрите, и сразу отбой, — умирающим голосом велит Упырь. — Ещё хоть один срач, хоть намек на драку — и я отменю рейд.

Упырь остаётся снаружи с «поставщиком», они негромко переговариваются. При их лохмотьях серьезные «тёрки» смотрятся забавно. Желтоглазый и тип со сломанным носом идут в одно из подсобных помещений, я — за ними. На электрической плитке (ого, да Упырь купается в роскоши!) в котелке что-то тихо булькает на слабом огне. Желтоглазый снимает котелок с плитки и ставит посреди стола, изгой со сломанным носом кладет рядом буханку серого хлеба, оба достают ложки и приступают к еде.

Ложки у меня нет. Не подумала взять с собой, когда убегала из Бесстрашия. Изгои ехидно наблюдают за мной. Придвигаю себе табуретку, плюхаюсь за стол, достаю из ботинка меньший нож. Он чуточку более чистый, чем больший — я его мыла пару дней назад и с тех пор ни на кого с ним не нападала. Ножом подцепляю картофелину из котелка. С нее капает бульон, и я подставляю под капли кусок хлеба. Потом вынимаю из кармана фляжку, отвинчиваю крышку-стаканчик и внаглую зачерпываю им бульон прямо из котелка. Он слегка горчит, но вкус, пожалуй, приятный. А может, мне кажется с голодухи. Желтоглазый хмурится.

— Смотреть противно, — кривится мужик со сломанным носом.

Я как ни в чем не бывало выуживаю ножом жилистый кусок мяса. Вроде курятина, а может, утка? Да какая разница, даже если это чайка или ворона! Хотя чайка, кажется, должна рыбой пахнуть? До чего же давно я не ела мяса! Изгои перестают обращать на меня внимание и неспешно разговаривают — гадают, в какое место «на западе» мы едем и что там найдем. Типа со сломанным носом зовут Зак, желтоглазого — Райан. Я слушаю их вполуха — думаю о сегодняшней драке. Как бы я хотела сказать спасибо Фору, который ставил мне удар. Но ещё больше я благодарна ужасному типу, который раз за разом выставлял меня на ринг против более сильных противников, выжимал из меня все соки, упорно добивался невозможного — и я смогла! Я-то думала, что он издевается над новичками, оказывается, именно этому и надо было нас учить!

Подцепляю из котелка следующую вкусность — ножку. Толстенькая, мясистая… м-м-м… что-то не похожа она на куриную, сразу после голени вместо цевки — тонкие пальцы с когтями… Зак тем временем достает из котелка крылышко. Тощее крылышко, покрытое жёлтой чешуей.

— Это что… это кто?.. Ящерица? А почему крылья???

— Это кайманоптер*, — раздражённо объясняет Упырь, вернувшийся со двора. — Не хочешь — не жри!

Есть резко расхотелось, но надо хоть что-то в себя запихать. Неизвестно, когда удастся поесть в следующий раз. Сую ножку загадочного животного обратно в котелок, достаю вместо нее морковку. Хорошо бы подцепить ещё несколько стручков фасоли, но ножом никак. Отламываю большой шмат хлеба и встаю из-за стола.

— Ну хоть что-то в ней хорошее, — комментирует Райан. — Гроза бы уже половину похлёбки слопал!

Упырь и Зак дружно чавкают и одобрительно хихикают.

* * *

Упырь, как и обещал, поднимает нас затемно. Он зачем-то выряжается в долгополую размахайку с капюшоном. Она закрывает его до кончиков пальцев и явно сковывает движения. Сверху эта штука покрыта толстым полиэтиленом, в дырках просвечивает какая-то плотная ткань. Зак спрашивает, зачем это, Упырь объясняет, что он в команде главный и должен выделяться. До чего же мужчины любят выпендриваться!

В кабине грузовика только три сиденья, и Упырь велит мне сесть в кузов. Остальные забираются в кабину. Не очень-то и хотелось, тем более что Упырь выдает всем по горсти сухарей — завтракать будем по пути.

Дорога через ничейные земли меня разочаровала. Какие только сплетни не ходили в городе о том, что за Стеной! Ходячие мертвецы, дикие звери, киборги-убийцы, сумасшедшие учёные, для которых Чикаго и система фракций — только жестокий эксперимент… На самом деле там нет ничего. Неказистые сухие заросли, которые окружают город, сменяются бесконечной вялой травой. Сегодня ещё прохладнее, чем вчера, уже понятно, что лето кончилось. Если бы не манера вождения Упыря, я бы умерла от скуки. Но Упырь бойко жмёт на газ, и я подскакиваю на каждой кочке. Когда вместо травы начинается пересохшая, растрескавшаяся земля, Упырь останавливает грузовик и предлагает всем хлебнуть спирта из канистры. Райан и Зак охотно соглашаются, я, естественно, отказываюсь. Кажется, все трое слегка нервничают. Я бы тоже встревожилась, но пока не вижу, чего бояться. По дороге то и дело встречаются развалины больших поселков и маленьких городков. Кое-где здания почти целые, другие разрушены под ноль. Местами унылый пейзаж сдобрен покореженными остатками машин.

Людей не видно. А также нету ворон, голубей, бродячих собак — никого.

Упырь по одному ему известным признакам находит место, где нужно свернуть. По разбитой дороге мы въезжаем в небольшой город, петляем между разрушающимися домами и останавливаемся у небольшой постройки. Что здесь было раньше, непонятно — изнутри все покрыто густой копотью.

— Здесь же все выгорело! — разочарованно говорит Райан. — Стоило переться в такую даль!..

— Ты позволяешь себе сомневаться? — устало-высокомерно тянет Упырь из-под глубоко натянутого капюшона. Он идет к двери в глубине помещения и распахивает ее. Райан и Зак одновременно суют внутрь головы.

— Ого!

Я пытаюсь подпрыгнуть и посмотреть поверх их голов, но вижу только непроглядную темень. Наконец изгои отлипают от входа, я заглядываю внутрь и чуть не срываюсь в черный провал. Внутри ничего нет — пустота. Я крепко держусь за дверной косяк, осторожно сую в дверной проем ногу и пытаюсь нащупать пол. Пола нет.

— А что там в глубине?

Упырь вяло улыбается.

— Скоро узнаешь. Хватит валять дурака, бери фонарь и помоги с лестницей.

Зак уже принес из машины фонари. Упырь забирает себе самый удобный, с налобным креплением. Райан забивает обухом топора несколько толстых металлических штырей у порога, и мы крепко привязываем к ним веревочную лестницу. Перед спуском все, кроме меня, снова делают по глотку спирта. Традиция у них, что ли, такая? Упырь спускается первым. Сверху нам видно, как его фонарь шарит по стенкам не то колодца, не то шахты. Это квадратный в сечении тоннель, стенки тоже покрыты черным налетом. Опустившись метров на пятнадцать, луч фонаря двигается в сторону, слабеет, и Упырь командует: «Шуруйте сюда!»

Один за другим мы тоже спускаемся. Внизу шахты мы через кривой люк с рваными краями пролезаем в крохотную комнатушку с зеркальными, кажется, закопченными стенами и непонятными кнопками.

— Что за фигня? — удивляется Райан.

— Это лифт, — снисходительно, как умственно отсталому, объясняет Упырь. — Ездить вверх-вниз. Не видел никогда?

Изгои молчат. Ясное дело — лифты есть только в Эрудиции.

— Он больше не работает — подъемный механизм сдох.

Мои напарники кивают с умным видом, улыбаются. Я тоже довольна — будь здесь исправный лифт, Упырь мог бы обойтись и без команды.

— Хватит пиздеть, пошевеливайтесь!

И мы разбегаемся по помещениям бункера. Есть и столовая, и конференц-зал, и спальни, рабочие кабинеты, помещения для охраны… В подземелье тяжёлый, затхлый воздух. Бывшие хозяева бункера были важными шишками — в кухне огромный сверкающий холодильник, на стенах конференц-зала — картины… Я сую нос в кладовую и ухожу оттуда горько разочарованная — срок годности консервов истек десятки лет назад.

Упыря интересует прежде всего электроника. У него при себе тестер, но Упырь пользуется им через раз, бормоча под нос: «Они и неисправное возьмут». К счастью, в темноте не видно, как у меня глаза лезут на лоб. Я знаю в городе только одно место, в котором играючи справляются с неисправным оборудованием. Это Эрудиция! Неужели наши высокомерные чистоплюи торгуют с изгоями?.. Упырь тяжёлой рысью пробегается по всем помещениям, ноет, что система регенерации воздуха испорчена, хлопотливо даёт указания — Райану демонтировать систему наружного наблюдения, мне — перетащить к лестнице компьютеры, Заку — разобрать какой-то невзрачный стол… Сам он прижимает к груди нелепую штуку, похожую на детскую игрушку — пропеллер, сдобренный стеклянным объективом. Его спокойствие как ветром сдуло, Упырь все время нервно повторяет — «быстрее», «шевелите задницами», «время, время, время!»

— Не спеши так, Упырёк, — заявляет вдруг Зак. — Надо кое-что перетереть.

— Ну что ещё? — изображая мученика, выдыхает Упырь. Он как раз закрепляет на моей спине системник с помощью широких ремней, превращая их в лямки грузчика.

— Не пытайся нас наколоть. Это барахло стоит больше, чем ты нам обещал. Гораздо больше.

— С чего ты взял?

У Упыря такой скучный голос, что я понимаю — Зак совершенно прав.

— Это дрон-наблюдатель, так? А эта штука, — Зак показывает на стол, — выдает голографическую карту местности по его данным. Наши гонорары надо удвоить!

Упырь ноет, возражает, торгуется. Он явно торопится слинять из бункера как можно быстрее. Но объяснить, куда он так спешит, не желает — здесь, мол, опасно, и всё. Поэтому Зак целенаправленно тянет время — и побеждает! Выторговывает для всех нас капусту, солонину, сгущёнку! По банке спирта и по пачке анальгетика! Молча восхищаюсь его торгашескими навыками. А ведь Упырь и с Дружелюбием мутит какие-то дела, взять эти продукты больше неоткуда…

Сдавшись, Упырь бурчит, что лучше бы мы делом занялись, и гоняет нас ещё активнее. Начинается бесконечная погрузка — вверх-вниз, вверх-вниз, по верёвочной лестнице, с мониторами, камерами, мотками проводов, светильниками, пультами… Неужели это я когда-то считала Эрика садюгой? Нет, вот по-настоящему изматывающая работа! Упырь трясется над каждой мелочью и лично приматывает к нашим спинам каждую вещь. Обещает придушить того, кто посмеет уронить хоть один из драгоценных приборов. Грузовичок не загружен даже наполовину, когда Упырь объявляет — сворачиваемся, пора спешить обратно, вот только выполним его последнее задание. Нужно осмотреть стены и мебель на предмет тайников. Довоенные деньги мы можем оставить себе на подтирку, а вот драгоценные камни берём! Особенно Упыря интересуют алмазы. Кто первый найдет заначку хозяев бункера, получит кусок мыла. Мы азартно разбегаемся по разным помещениям, принимаемся потрошить истлевшие диваны и стулья, простукивать полы и стены.

Вдруг, выглянув в коридор, я обнаруживаю, что по комнатам шарят только три фонаря, включая меня.

— Эй, народ, кого не хватает? — громко зову я. — Что случилось? Где четвертый?

— Я здесь, — хором отвечают Райан и Зак из конференц-зала и столовой.

— Упырь?

— Здесь я, истеричка, — откликается Упырь из темноты у лифта. — Посрать приспичило. Я могу сесть посрать, чтобы вы, уроды, за мной не подсматривали?!

В подтверждение слов Упыря раздается громкий отвратительный звук. Райан стебется над начальником — кому он нужен, старый хрен, чтоб за ним подсматривать! Мне становится противно, и я ухожу искать тайник подальше от входа. Вдруг на фоне тихой возни раздается яростный звериный рык:

— Сука-а-а!

Я бросаю отвёртку и бегу на голос. Впереди меня топает Райан. Зак беснуется у лифта, вернее, на крыше кабины.

— Он свалил, падла, свалил!!!

В дыре на крыше кабины больше нет никакой верёвочной лестницы. Мы с Райаном по очереди подтягиваемся и встаём рядом с Заком. В шахте пусто, катастрофически пусто. Мои напарники хором зовут Упыря — чтобы в ответ услышать шум мотора.

Сверху льется слабый свет. Слишком высоко, чтобы забросить верёвку или что-нибудь такое. Слишком широко, чтобы подняться враспорку. Мужчины кроют Упыря жестоким матом, потом Райан обвиняет Зака, что не стоило так нагло торговаться с Упырем, тот зло огрызается. Стенки шахты довольно гладкие, а каковы они на прочность? Я ощупываю стену, ковыряю пальцем, потом ножом, потом ударяю им в стену и отламываю кончик. Ну что за день сегодня! Зак проклинает тех, кто строил лифт — мол, неужели нельзя было проложить лестницу в шахте на всякий случай!

— Им было не нужно, — задумчиво комментирую я.

— Оно и видно!

— У них был другой выход.

— С чего ты взяла? Думаешь, самая умная?!

— Ну смотри, лифт внизу и не работает — а в бункере никого нет! Даже трупов нет! А в нем точно жили — кровати не заправлены, и в столовой тарелки немытые!

— А ведь я видел, где может быть запасной выход, — вдруг говорит Райан. — В самом дальнем кабинете — запертая дверь.

Мы прыгаем обратно в дыру на крыше кабины и несёмся в дальний кабинет. Фонари в наших руках истерически прыгают. Таинственная дверь находится моментально. И не открывается. На металлической поверхности нет винтов, которые мы могли бы открутить, к петлям тоже не подобраться, взламывать замки никто из нас не умеет.

Зак отправляется в кладовую — «поискать пожрать», заодно, насколько я понимаю, оценить перспективы. Мы уныло плетемся за ним. Зак вскрывает банку рыбных консервов, но содержимое давно разложилось и превратилось в жидкую гниль. То же самое — во второй, третьей, четвертой банке… Из питьевой воды у каждого из нас при себе по маленькой фляжке, остальная вода была в баке в машине Упыря…

И вот теперь будущее встаёт перед нами во всей красе. Райан устало кладет фонарь на стол и опускается прямо на пол. Зак плюхается в кресло и закуривает. Я бессильно прислоняюсь к стене. Что же получается — я спасла Грозу Помоек от этого рейда, чтобы умереть в подземелье вместо него? Это даже забавно, но мне не до смеха. А если Гроза истек кровью или получил заражение, мог и умереть, изгоям ведь не положено медицинской помощи! Тогда получается, я довела человека до смерти, чтобы бесславно погибнуть на следующий же день. Мало того, что поступила мерзко — так ещё и глупо, без всякой пользы…

Зак пытается вызвать Райана в коридор «на разговор», тот вяло отмахивается — «лень». В итоге Зак пересаживается к нему на пол и что-то втолковывает яростным шепотом.

А ведь шайка Вана поступила со мной на порядок лучше, чем Упырь! Они оставили меня в замечательном месте, полном зелени и свежего воздуха, я могла добраться до любой из рек, раздобыть еды! Они не бросали меня на верную смерть! Какие добрые, благородные ребята! Я звонко смеюсь, но мое веселье не встречает понимания. Зак утихомиривает меня хлесткой пощечиной.

— Сдурел?

— Как ты со мной разговариваешь?! — шипит Зак… и вынимает нож.

Это так несправедливо и не вовремя, что действует почти парализующе. У нас ведь общая беда, что на него нашло?! Я тоже выхватываю нож, пытаюсь отскочить на безопасное расстояние, но Зак уже наносит удар, еле успеваю закрыться, подставив левое предплечье, его нож вспарывает рукав моей куртки и глубоко режет руку, пытаюсь перехватить его руку с ножом, но мой захват слишком слаб, Зак ловко выворачивается и пытается ударить меня снова. Помощь приходит с неожиданной стороны — Райан захватывает его сзади за шею, и мне наконец удается достать Зака.

Райан разжимает руки, и труп Зака падает на пол.

— Он спятил? — спрашиваю я.

Райан криво улыбается.

— Это как посмотреть. Он предлагал мне тебя убить. Есть нечего, пить — тоже, а в тебе все же килограмм двадцать мяса будет, и крови литра четыре…

Я живу в каком-то диком сюре, и он все больше похож на ночной кошмар. Само собой, мое окружение не отличается особой нежностью, но… мясо?.. Я?..

— Этого не может быть, — убеждённо заявляю я. — Ты, наверно, не так его понял.

Райан как-то по-стариковски усмехается — безрадостно, вполсилы.

— Конечно, не может быть. Только в гетто есть народная мудрость — «Умри ты сегодня, а я завтра». В неурожайные годы, знаешь… когда нам урезают пайки… людям всякие мысли в голову приходят.

— А ты? — спрашиваю с замиранием сердца. — Ты хоть раз?..

— Неа.

Не хочу об этом думать. Мотаю головой и пытаюсь забыть, что я только что услышала.

* * *

Почему-то я неважно себя чувствую. Подташнивает, и какая-то непонятная слабость. Я же ела совсем недавно, утром, и не выпивала, и рана худо-бедно перевязана, что за фигня со мной творится? Райан тоже неважно выглядит, но ни на что не жалуется. Мы то судорожно пытаемся выбраться, то скатываемся в чёрное отчаяние. Счёт времени мы давно потеряли. Райана искать некому. Тот, кто, возможно, ищет меня — лучше бы никогда не нашел. Это было бы, что называется, из огня да в полымя. Эрик всегда выполняет свои угрозы. Других сталкеров, кроме Упыря, в Чикаго нет. Вернее, желающих полно, нет знающих эти места. Райан уверен в этом на все сто — как-никак провел тридцать лет в гетто, он потомственный изгой. Сколько ни появлялось в Чикаго храбрецов, которые отправлялись в ничейные земли — все или пропадали без вести, или умирали вскоре после возвращения. Только вот Упырь будто заговоренный, ничего ему не делается. Так что никто не появится в этом мертвом городишке даже случайно.

Сколько мы ещё здесь продержимся? Один из фонарей решено погасить, чтобы их аккумуляторы продержались подольше.

— Когда мы выберемся отсюда, я угощу тебя печёной свеклой, — мечтательно говорит Райан. Его желтоватые глаза при тусклом свете фонаря кажутся светло-карими.

Я вздыхаю. В Отречении я недолюбливала все эти вегетарианские радости. Вернее, не любила, но не знала об этом — выбирать-то было не из чего. В Бесстрашии я бы и смотреть не стала на печёные овощи. Но сейчас я бы с удовольствием поела и печёной свеклы, и огурчиков, и салата, можно даже без соли… Но нам с Райаном это не светит. Нас ждёт мучительный многодневный голод в этом бункере. Голод, от которого уже сейчас режет в желудке.

— Райан, прекрати про еду, имей совесть!

— Я серьезно! Это совсем несложно! Мы с тобой засядем на крыше Уиллис-тауэра, оттуда такой вид на город…

Я прекрасно понимаю, что он врёт — просто хочет меня подбодрить. Да и себя заодно. И надо бы поддержать его игру. Но почему-то отвечаю всерьёз.

— Дружище, я к тебе очень хорошо отношусь. Я никогда не забуду, что ты сегодня для меня сделал. Но я не могу… Угощение — это… Я, короче, замужем.

— Ты не поняла! — оскорбляется Райан. — Я не в этом смысле! Я вообще импотент!

Унизительное признание он выговаривает с таким достоинством, с каким члены фракций рассказывают о себе — «я судья», или «я член правительства», или «я бактериолог». Я перевариваю эту информацию и молча радуюсь, что перед смертью меня уж точно не будут насиловать. Прекрасная компания, чтобы провести последние дни.

И вдруг со стороны лифта доносится слабый шум.