Сэр Медолюб и его скакун (джен)

Ещё солнце не встало, когда процессия всадников выдвинулась из Левбурга по пустынному спящему тракту. Медведи-медоеды тихонько переговаривались друг с другом. Медолюб пока держался особняком, искоса поглядывая на своего скакуна. Фердинанд плёлся вперёд, мрачно сопя, также не участвуя в разговорах лосей. Его уши были плотно прижаты к голове, а взгляд — мрачнее тучи.

Медолюб вздохнул. Вчера, конечно, была буря. И вовсе не природного характера.

Во-первых, Фердинанд, проснувшийся неожиданно рано и отправившийся на пастбище в одиночку, засёк Медолюба, когда тот покупал снаряжение в рыцарской лавке, и после устроил ему разнос.

— Вы что же, друг мой расточительный, потратили ВСЕ наши заработанные веды на столь сомнительное мероприятие?! Да вы... вы... Знаете, кто вы?

— Кто? — буркнул тогда медведь, чтобы заставить заикающегося от возмущения лося замолчать хотя бы на мгновение, но тотчас пожалел об этом: разошедшийся Фердинанд обозвал его такими словами, каких Медолюб отродясь не слышал.

Заткнулся лось лишь тогда, когда во двор кузницы заехал друг Докела, местный резчик по кости. Он потрепал "милого лосёночка" по макушке и отправился пропустить стаканчик с кузнецом. А Медолюб позорно сбежал в свой сарай, чтобы Фердинанд вновь не начал свои, в общем-то, справедливые упрёки.

"Ничо, отработаю ещё, — подумал он, начищая доспехи до блеска — в лавке они стояли долго, ибо через Левбург редко проходили неэкипированные всадники, и малость запылились. — У нас энтих ведов будет ещё... А это, можно сказать, событие событий! Я, как медведь, просто обязан поучаствовать. А Фердинандик... — он на миг замер, размышляя, потом вздохнул и вновь склонился над доспехом. — Перебесится, укуси его пчала!"

Во-вторых, копыта. Увидев, что Медолюб тоже собирался на Турнир, Докел неожиданно поддержал его.

— Честь для медведя — в Турнире победить, — заметил он, усмехнувшись. Посмотрел на Фердинанда, который хмуро сидел на пороге, подслушивая их разговоры, и добавил: — Надобно малыша подготовить. Ты ж на нём поедешь?

— А на ком ещё? Мы с Фердинандиком не разлей вода, — заметил Медолюб, и лось фыркнул, но скорее польщённо, чем обиженно.

— Тогда тащи его сюда, — распорядился Докел.

Фердинанд, ещё помнивший, как долго заживало клеймо, вскочил и попытался раствориться во дворе, но Медолюб успел навалиться на него и схватить за изрядно похудевшие бока.

— Не лягайся, дурень рогатый, — пропыхтел Медолюб, затаскивая упирающегося лося в кузницу. — Не боись, жечь не будем... Ведь да?

— Нет, конечно. — Докел странно посмотрел на него, замерев над своими инструментами. — Ты чего же, рыжий, никогда свою лосину... не подковывал?

— Да я и не упомню, дружище, — пробормотал медведь смущённо. — Значица, нет.

Взгляд, которым его наградил кузнец, говорил сам за себя. Он сдвинул кустистые брови, после чего подошёл к лосю и, приподняв его почти как пушинку — Фердинанд от неожиданности замер, испуганно поджав хвост, — осмотрел его копыта. Брови перестали хмуриться, а, напротив, поползли вверх.

— Так малыш ещё и не подкован был... — пробормотал он себе под нос и, подумав о чём-то, аккуратно опустил лося на пол. — Хорошо. Обычно это платная процедура, но своему подмастерью я подсоблю. Главное, рыжий, не забывай о моей доброте.

— Да ни в жизнь не забуду, дружище!

Так Фердинанд обзавёлся двумя аккуратными подковами на задних копытах. Процедура эта была не болезненной, но Фердинанд всё же обиделся. Видимо, подобное тоже попадало в его "унизительный" список. И никакие слова о том, что, вообще-то лосей подковывают с самого детства — и это нормально, помогает скакать и спасает от травм, не помогали.

— Да ладно, Фердинандик, — тихо произнёс Медолюб, когда процессия остановилась передохнуть перед дальнейшим походом. Вытащив морковь из сумки, медведь разделил её надвое и протянул хмурому лосю. Тот шевельнул ухом в его сторону и недовольно поморщился, а Медолюб добавил: — Мы уже ш вышли, шо ты теперь, ещё до Турнира, значица, кипятиться будешь?

— У меня плохое предчувствие, — пробормотал лось, со вздохом забрав морковь и рассеянно захрустев ею.

— Эт потому, шо ты никак не расслабишься, дурень. Вдохни, чуешь? Ромашка, — медведь приподнял палец с важностью заядлого садовода.

Фердинанд послушно понюхал воздух, и шерсть его довольно распушилась. Он очень любил ромашки — и особенно садящихся на красивые белые цветы бабочек. Разноцветных насекомых он вообще обожал тихой счастливой любовью, к вящему недоумению медведя, который не понимал, откуда могла взяться эта любовь.

— Вкусно, друг мой знающий, — тихо произнёс лось, вздохнув. И, тотчас скинув сентиментальность, вновь сухим и деловым голосом продолжил: — Итак, по какой тактике собираетесь брать ваш... мёд?

— Э-э-э... — Медолюб подумал, а потом махнул лапой. — А-а, как попрёт, укуси меня пчала!

— Поаккуратней с пожеланиями, любезнейший, — усмехнулся лось, выуживая из его отросшей рыжей шерсти запутавшуюся маленькую пчёлку. Насекомое, аккуратно извлечённое на свободу, прошлось по копыту, шевеля крыльями, после чего улетело. — Как я понимаю, тактикой вы не обремены. Что ж, в таком случае, я тут немного набросал...

Когда отряд вновь отправился в путь, голова Медолюба была полностью забита всевозможными стратегиями, планами и предположениями, которые его Фердинанд сделал, всего-лишь вызнав у уже не раз участвующих в Турнирах лосей нужную информацию. Голова! Сам бы медведь такой объём информации вряд ли запомнил. Но он ничего не сказал, лишь покивал с задумчивым видом. Он был рад, что Фердинанд перестал дуться на него — и это было самое главное.

* * *

Столица встретила отряд жарой, пылью и бесконечным множеством самых разных зверей, прибывших поглазеть на Турнир. Город просто кишел торговцами, уличными артистами, попрошайками всех мастей и видов, и жужжал, как огромный каменный улей.

Фердинанд потрясённо мотнул головой, когда сотни запахов и звуков оглушили его. Медолюб успокаивающе зашикал, поглаживая его по голове.

— Ну-ну, т-с-с, ну ты чаво, дурашка? — пробормотал он, сам чувствуя себя неуверенно. — Это ш просто город. Да, шумно здеся, но...

— Поберегись! — раздался сзади рявк.

Фердинанд взвился, как будто его цапнула блоха, и рванул в сторону. Взмыленный извозчик, щёлкая кнутом, пронёсся мимо на запыленной упряжке, в которую был запряжён жующий что-то прямо на ходу лось. Клубы пыли и песка столбом пролетели следом, заставив непривычных к такому грязному воздуху Медолюба и Фердинанда закашляться.

— Не хотел бы, кхе-кхе, тут жить, — признался медведь через время, когда они, поплутав немного, вышли на площадь, на которой, кажется, собралось больше зверей, чем вообще мог вместить этот город.

Фердинанд промолчал. Он вообще не произнёс ни слово с тех пор, как они вошли в город. Сжавшись, он неуверенно оглядывался, нервно подёргивая носом. Он был столь маленьким лосём, что прохожие то и дело оглядывались и улыбались, глядя на него. Пробегавшая мимо маленькая мышка даже воскликнула, подёргивая свою, видимо, мать за подол:

— Ма! Смотри! Карликовый лось!

Вокруг все болтали, смеялись, носились туда-сюда, занимая лучшие обозревательные места. То тут, то там слышались зазывания торгашей, которые, пользуясь случаем, вывезли на продажу все свои товары. Нестерпимо воняло разогретой кожаной упряжью, потом, грязной шерстью и прочими малоприятными ароматами большой толпы.

Освальд заметил Медолюба и, пробившись сквозь толпу, поманил его лапой.

— Куда пропал, брат? Иди сюда, записываться тут!

Маленький пузатый воробей, подпрыгивая на каждом шагу, скакал от медведя к медведю, чиркая что-то на своём замызганном пергаменте. В качестве писчего материала он использовал собственные перья из хвоста, обмакивая их в чернильницу, закреплённую на поясе.

— Как звать-величать? — угодливо пропищал он, подскакивая к Медолюбу и смеряя его оценивающим взглядом. Потом он спустился ниже и скользнул безразлично по Фердинанду, дрожащему то ли от страха, то ли от нервов.

— Я... энтот... сэр Медолюб, да, — невнятно произнёс медведь, поглаживая основания лосиных рогов. — Так и запиши, чирикалка.

Воробей кивнул и, поставив на пергаменте закорючку, упрыгал дальше. Медолюб слез с лося и, подхватив поводья, повёл его к группе ожидающих Турнира медведей.

— Не боись, Фердинандик, — тихо шепнул он. — Усё хорошо.

Рядом с медведями вертелся рыжий лис в традиционной одежде глашатая. Его длинный нос так и ходил ходуном, на хитрые зеленоватые глаза щурились, когда в них били лучики проникающего меж стен домов солнечного света.

— Ойез, Ойез, Ойез! Уважаемые всадники, участники Турнира! — возвестил он, дунув в трубу, которую носил с собой. Громкий протяжный гул привлёк к нему внимание, и медведи с лосями подошли ближе, сомкнувшись возле глашатая. Тот продолжал, убедившись, что его слушали: — Остались считанные минуты до самого великого момента в этом году — момента, который определит, кто из вас поедет домой с почестями! — он перевёл дух и раскрыл длинный пергамент. — Ну а пока поговорим о правилах. К участию, как всегда, допускаются экипированные медведи с личным транспортом в виде лося. Лось обязательно должен быть подкован. Запрещается участие лосям, которые негативно реагируют на толпу и атакуют всё, что движется. Запрещено пересекать пределы, установленные милордом. Запрещено выкрикивание оскорблений, показывание неприличных жестов, попытка иначе разгневать соперника, нежели сойтись с ним в честном поединке. — Глашатай вновь перевёл дух и снова продолжил: — Победитель получит сто ведов и бочку настоящего элисейского мёда, славу, почёт, а также доспехи, оружие и личный транспорт проигравшего. Проигравший не получает ничего. Всё ясно?

Отовсюду раздались одобрительные медвежьи выкрики.

— Славно. Удачной битвы! — Глашатай махнул хвостом, схватив список у подпрыгавшего к нему воробья, бросился к комментаторской башне.

Медведи стали расходиться по углам, усаживаясь на лосей и делая последние проверки экипировки. Медолюб направился было к группе знакомых всадников, но был остановлен натянувшимися поводьями — Фердинанд встал, как вскопанный, и его широко раскрытые глаза были полны ужасающего осознания.

— Ну ты чаво? — спросил медведь, подёргав за поводья.

Фердинанд шмыгнул носом, а потом кинул на него испепеляющий, испуганно-возмущённый взгляд.

— Что это значит? — прошипел лось не хуже заправской гадюки, понизив голос, чтобы другие участники Турнира его не услышали. — Мы на такое не договаривались!

— Да ладно те, дурашка, — прошептал Медолюб, мгновенно всё поняв и успокаивающе поглаживая его меж прижатых к затылку ушей. — Никто тебя не заберёт.

— Вы говорите не сильно убедительно!

— Выбрось, значица, чушь из головы, — проворчал Медолюб, — и думай не о том, шо будет, а о том, шо есть.

— Легко вам говорить! Не вас же отдадут в рабство какому-то заплесневелому медведю, когда мы проиграем!

— Так, отставить истерику! — сурово шикнул медведь, услышав в голосе лося визгливые нотки. Фердинанд замолчал, тяжело сопя, и Медолюб добавил: — Усё будет хорошо, ну шо ты завёлся, чертяка пугливый?

— Ба! Ты что, говоришь с лосём? — ближайший к ним всадник услышал его бормотание и широко ухмыльнулся.

Медолюб прохладно посмотрел на него.

— Да. А шо, нельзя?

Всадник не нашёлся, что сказать. Лишь глянул насмешливо и, тронув своего лося за уздцы, отъехал в сторону. Фердинанд повёл ушами в его сторону и вздохнул.

— Он только что назвал вас помешанным, любезнейший.

— Да пофиг! Мотал я мнение таких, как он, на лопух! — Медолюб заскочил на лося, и Фердинанд охнул, прогнувшись под его весом. — Усё, будь покоен, дружище, и не дрожи!

— Легко вам, — пробурчал лось, но послушно потрусил к знакомой компании.

А потом начались турниры. Медведи выходили на разные концы площади парами, встречаемые свистом, криками и рукоплесканиями толпы. Глашатай называл претендентов на главный приз — и начинался поединок. Чаще всего он не шёл и минуты — просто два всадника, как следует разогнавшись, сталкивались копьями, и всё решала простая грубая сила. Ставки росли, толпа участников редела, и Медолюб, вертя головой, пытался сообразить, кто будет их соперником.

— Наш следующий участник — многообещающий рыцарь неведомо-откуда сэр Медолюб! — раздался слегка охрипший от криков голос глашатая-лиса.

Медолюб сглотнул. Горло пересохло от волнения, но внутри уже поднималась дрожь предвкушения. Чего, кстати нельзя было сказать о Фердинанде — если тот и дрожал, то явно не от нетерпения. Путаясь в копытах, он занял указанное распорядителем место и напряжённо уставился на противоположный конец площади, глядя на то, что станет их судьбой.

— Этого не может быть! Чёрный Верзила... — прошептал лось, неосознанно отступая на шаг, и Медолюб недоуменно нахмурился.

— Ну шо ты, бормоталка? — спросил он, разглядывая своего соперника. — Глаза боятся, значица, а лапы делают.

Глашатай сипло каркнул:

— Противник сэра Медолюба — непобедимый Черный рыцарь из северных земель, сэр Калигари!

На противоположном конце площади верхом на здоровенном лосе, покрытом татуировками, сидел не менее здоровый рыцарь в чёрных доспехах. Его голубые глаза сквозь прорези топхельма блестели злобным ожиданием. Увидев противника, он пренебрежительно шевельнул носом и склонился над своим лосём. Тот дёрнул ухом, будто слушал своего хозяина, после чего смерил Фердинанда хмурым взглядом.

Фердинанд нервно улыбнулся в ответ.

"Нам конец", — подумал он упаднически. Ноги предательски задрожали.

Медолюб надвинул шлем на голову и перехватил копьё покрепче.

— Скачи як ветер, Фердинандик, — хриплым и низким от предвкушения голосом произнёс он.

Фердинанд кивнул — а что ещё оставалось? И, под громоподобный звук трубы, возвещавшей о начале поединка, зажмурившись, сорвался с места.

Всё или ничего.

Жаль, что он так и не узнал своего предназначения...