Все псы попадают в рай (джен)

Хогвартс был отвратительно непростым замком. Анфилады коридоров скрывали за собой многочисленные сюрпризы, исчезающие комнаты вызывали раздражение, а внезапно появляющиеся то тут, то там ответвления, ведущие неизвестно куда, вообще не радовали. Короче говоря, Псовский благополучно заблудился.

Предыдущие дни были тем еще испытанием: полеты на метле, блуждание по Запретному лесу, встреча с акромантулами, вызов на следующее утро представителя аврората в лице рыжего и очень недовольного Скримджера, попытки объяснить ему, как же так вышло, что в непосредственной близости от школы оказалась гигантская колония особо опасных пауков, короткая беседа с обеспокоенным представителем власти (коим являлся уже знакомый министр Фадж), размещение в замке на время проведения зачистки Леса пары отрядов бравых вояк — все это дало понять Алексею Игнатьевичу, что просто явно не будет.

Были, конечно, и положительные моменты.

Во-первых, Хагридовы монстрики оказались зверушками ценными, а потому Псовский вступил в бойкую торговлю с Корнелиусом Фаджем и Руфусом Скримджером относительно той доли прибыли от продаж, которая должна достаться школе. Руфус стремился все отжать то ли Аврорату вообще, то ли себе в частности, Корнелиус ратовал за то, что все доходы должны отойти в казну Министерства (которое, разумеется, самое справедливое на свете, а потому самостоятельно выделит деньги всем нуждающимся как-нибудь потом), ну а Псовский просто понимал, что ему потребуется очень много средств, чтобы восстановить тут нормальный процесс обучения. Свою лепту в затянувшийся спор внесла присутствующая тут же госпожа заместительница директора Минерва Макгонагалл, своевременно или не очень напомнив, что у Хогвартса особый статус, а статус Запретного леса не установлен вовсе, и обсуждение зашло на второй круг.

Спор, надо сказать, получился жаркий.

— Я не понимаю, в чем вы вообще видите сложность, — с совершенно искренним недоумением разводил руками Корнелиус Фадж. — Лес, как ни крути, находится в ведении Министерства. Следовательно, и ресурсы в нем — достояние магического сообщества. А значит, все поступления — в казну. А уже оттуда, как положено, они распределяются… ну, куда нужно.

— Да-да, «куда нужно» — это мы уже проходили, — фыркнула Минерва, не глядя на него, и стряхнула с мантии невидимую соринку. — И позвольте-ка: с каких это пор Запретный лес находится в ведении Министерства?

— Я повторю, — с нажимом произнес Псовский, который, кажется, о принадлежности Леса, школы и пауков узнал уже больше настоящего Дамблдора, — колонию акромантулов обнаружили мы. На землях, которые, как бы вам ни хотелось думать иначе, фактически примыкают к школе и никак ни за кем не закреплены. Мы предоставили информацию, мы вас вызвали, мы же и приняли первый удар этой пакости на себя. Вернее, мы были вторыми, конечно же. Самыми первыми пострадали все же кентавры.

Все участники беседы синхронно поморщились: кентавров тут ни во что не ставили, и в учет жертвы с их стороны не принимались.

— Так! Моих людей чуть не съели во время предварительной разведки, — стукнул кулаком по столу Руфус Скримджер, грозно глядя на всю честную компанию из-под кустистых рыжих бровей. — Если уж и говорить о том, кто взял на себя удар, то начнем с того, что в лесу будет моя группа, и рисковать жизнями будут они. Ну и я, конечно, поскольку в отличие от некоторых, не прячусь за чужими мантиями, а сам выхожу в бой. Так что если кто-то хочет свою долю, пусть берет в руки палочку и идет с нами — в чащу.

Минерва сдвинула очки на кончик носа.

— Руфус, мы преподаватели, а не бравые авроры, — проговорила она холодно.

— Ну так и мы, как вы верно заметили, — авроры, а не борцы с чудовищами класса «5Х». Наше дело маленькое: преступники, темные маги и прочая аналогичная дрянь.

Фадж хлопнул в ладони.

— Господа, господа! Ну что вы, как дети… Случай не рядовой, конечно, но в целом его можно подвести под задачи Аврората. А насчет продажи ингредиентов… Давайте посмотрим правде в глаза: у Министерства есть опыт, логистика, доступ к рынкам. Мы обеспечим реализацию этих… кхм… компонентов. Вырученные средства поступят в казну. А оттуда…

— …оттуда они чудесным образом растворятся в воздухе, как и бюджет на образование, — перебил Псовский. — Предлагаю альтернативу: доход делится на три части. Одна — Министерству, вторая — Аврорату, за исполнение, а третья — Хогвартсу. Мы, повторюсь, первые узнали и сообщили, и, если быть до конца честными, могли бы вообще никому ничего не говорить. Истребляли бы их своими силами потихоньку.

Фадж открыл было рот, но Скримджер махнул рукой.

— Ладно, делить шкуру неубитого паука — сомнительное удовольствие. Но, полагаю, мы не разойдемся, пока не поделим. Давайте и правда по-простому, на три части.

Все переглянулись, и Фадж кивнул:

— Хорошо. Только без самодеятельности. Все, что касается обращения с трофеями, под протокол и под наблюдением Министерства.

— Естественно, — с притворным уважением проговорил Алексей. — У нас же цивилизованное общество, как же может быть иначе?

Шкура неубитого медведя — или паука — была, как водится, благополучно попилена.

Вторым положительным моментом последних дней было то, что Алексей Псовский решил еще одну свою проблему, о которой узнал недавно и совершенно случайно — проблему отсутствия волшебной палочки. Как выяснилось, колдуют тут при помощи этих самых приспособлений, но Алексей при разборе покоев Дамблдора и обследовании его личного кабинета ничего подобного не обнаружил. Куда запропастилась палочка почившего директора — вопрос, конечно, интересный, но был и поинтереснее: где и как раздобыть новую палку, чтобы не вызывать подозрений.

Разговор с Руфусом и Корнелиусом уже подходил к концу, стороны ударили по рукам, Фадж с облегчением сделал шаг к камину и даже успел сказать «ну-с, до связи», приготовившись погрузиться в зеленое пламя, как Скримджер, повернулся к Псовскому и, словно между прочим, спросил:

— Кстати, Альбус… А вы уверены, что не хотите присоединиться к охоте?

В комнате повисла тишина.

— Мы бы не отказались от такого подкрепления. Слухи-то ходят, что вы до сих пор — ого-го… Нам бы такая палочка — простите, помощь, — не помешала.

Фадж, уже стоявший одной ногой внутри камина, так быстро обернулся назад, что чуть не упал. Минерва, замерев у стола, приподняла брови. Алексей Игнатьевич выдержал паузу, а потом развел руками:

— Увы, Руфус, я бы рад… да только без палочки сейчас. Моя, похоже, была сломана во время того злополучного полета на метле, в результате которого я и оказался в Запретном лесу, где, как вы знаете, меня встретили не самые дружественные формы жизни.

— Мерлин милосердный, — выдохнула Минерва, оседая обратно в кресло. — Так вот почему вы не отправили нам патронуса! Альбус, вы… вы же были совершенно беззащитны перед акромантулами! Как вы вообще выжили?!

— С трудом, — спокойно ответил Алексей. — Но, как видите, выжил.

Корнелиус Фадж молча моргнул, а Скримджер присвистнул:

— Это вы без палочки троих — в пепел? Ха. Ну вы и зверь, Альбус. В хорошем смысле, конечно. Уважаю.

— Я предпочел бы формулировку «изобретательный», — отозвался Псовский. — Но спасибо.

Макгонагалл пришла в себя быстрее всех.

— Я сегодня все равно по делам в Косой переулок собиралась, заскочу к Олливандеру, приглашу его в замок. Сейчас, пока не отправлены письма, заказов у него, вероятно, немного, а у вас, очевидно, выбраться к мастеру в ближайшее время не получится. А новая палочка… — она бросила выразительный взгляд на Алексея, — вам явно нужна. Срочно.

Псовский едва не прослезился от благодарности. Действительно, выбираться к мастеру самому — самоубийство при текущем графике. Особенно если понятия не имеешь, как, куда и к кому именно нужно перемещаться.

— Минерва, вы — ангел, — вздохнул он.

Фадж, приняв во внимание новые сведения, снова зашагал к камину.

— Ну, в таком случае, — сказал он, — остается лишь пожелать удачи во всех ваших начинаниях.

Скримджер коротко кивнул и тоже покинул кабинет — разбираться со своим командным составом и составлять план будущего сафари.

В общем, дел у Псовского в последнее время было до ужаса много. А казалось бы: лето! Рай для всей школьной администрации — отдыхай не хочу! Но тут, как и в его прежнем мире, лето было жаркой порой отнюдь не в плане погоды. Алексей Игнатьевич прекрасно помнил, как раньше ждал наступления осени, поскольку летом РОНО зверствовало особо люто, придумывая внезапные и очень срочные задания, выполнить которые было достаточно проблематично. Здесь функции Комитета по образованию тоже кто-то выполнял, но пока не давал о себе знать. Зато проявился некто мистер Спарк, вопрошавший, будет ли Хогвартс забирать причитающуюся ему часть от сбыта трофеев исключительно галлеонами или ингредиенты тоже будут нужны. Ответ требовался срочно, а потому Псовский, помахивая собственной палочкой, направился на поиски человека, отлично разбирающегося в вопросе насущной необходимости частей убитых пауков — Северуса Снейпа.

Да, с Гарриком Олливандером Алексей встретился, мерки с него сняли и новую палочку оперативно изготовили. Псовский даже смог уже выучить несколько заклинаний, которые демонстративно применял, когда его кто-то видел, а надо сказать — видели. Авроры все еще сновали по школе, так как хоть основная зачистка акромантулов и была произведена, единичные особи все еще прятались где-то в лесу. А пауки — пакость редкостная, если оставить в живых хоть парочку разнополых монстров, и первые зимы будут теплыми, спустя всего какой-то десяток лет у школы разрастется новая колония. Уповать же на лютые морозы, которые погубят теплолюбивых хищников не стоило: это первые дети Арагога и Мосаг гибли, не сумев приспособиться к климату, а новые поколения, увы, были уже более морозоустойчивы. Впрочем, несколько особей было решено отлавливать для организации питомника и дальнейшего разведения. Конечно, не при Хогвартсе — здесь как-никак детишки учатся, а их безопасность превыше всего!

Так и вышло, что ранним утром Алексей Игнатьевич шел к Снейпу посовещаться. Он знал, что Северус обитает где-то в подземельях замка и почему-то был убежден, что с легкостью сможет того отыскать. Подземелья — они ведь под землей. Что тут искать? Полчаса спустя он уже не был в этом так уверен.

Хогвартс был отвратительно непростым замком. Эта мысль — уже не раз возникшая за последние дни — снова настигла Псовского, когда он в третий раз прошел мимо одной и той же каменной статуи. Подземелья, куда он так самонадеянно направился, оказались гораздо более коварными, чем предполагалось. Он-то думал, что спустится по главной лестнице, повернет куда надо, откроет пару дверей — и вуаля, попадет в логово местного гения зельеварения. Ага, сейчас. Оказалось, подземных уровней тут несколько, и они петляли, ветвились и, кажется, иногда вообще меняли свое расположение в зависимости от настроения замка.

— Северус, блин, — пробормотал Алексей себе под нос, отмахиваясь от свисающей сверху паутины. — Не кабинет, а штаб-квартира Бэтмена. Еще бы летучих мышей по потолку развесил…

Раздраженно обернувшись, он остановился у одной из картин. На ней была изображена груша. Обычная желтая груша, висящая на ветке. Мясистая, пузатенькая, нарисованная с пугающей любовью к деталям, она казалась такой настоящей, что Псовский, не удержавшись, погладил ее по румяному бочку.

Груша вдруг… хихикнула.

— П-простите? — растерянно сказал Алексей Игнатьевич, отдергивая руку.

Картина задрожала и внезапно отъехала в сторону, открывая взору удивленного мужчины скрывавшийся за ней проход.

— Ну ничего себе! Почти как нарисованный очаг в каморке у Папы Карло. Тот вел в театр, а этот куда?

Оказалось, проход вел на кухню. Помещение, в котором очутился Псовский, впечатляло размерами и было подстать Большому залу. Здесь кипели котлы, летали ложки, что-то шипело, булькало, подрумянивалось. Воздух был пропитан ароматами хлеба, запеченного мяса, карамели, шоколада и свежесваренного кофе. Алексей непроизвольно сглотнул.

И по всей этой кухне туда-сюда сновали… они.

Существа были ростом по пояс взрослому человеку, жилистые, одетые во что-то, завязанное на манер древнеримских тог, с нелепо большими, лопухообразными ушами, и глазами — огромными, как блюдца. Глаза были живые, внимательные, немного испуганные и ужасно наивные.

Вся огромная и разномастная толпа была занята делом. Они что-то рубили, подливали, жарили, носили, чистили, мыли и вытирали. Наконец, один из них — с особенно огромными ушами — заметил застывшего на пороге Псовского. Его глаза округлились, и он вопреки всем законам физики моментально оказался перед Алексеем. Вот только что он стоял с добром десятке метров от входа, а теперь — рраз! — и уже тут. Магия, да и только!

— Директор Дамблдор! О, какова честь! Хрумпи рад видеть вас! Простите, директор, чем домовики могут помочь директору? Может, Хрумпи сможет чем-то помочь?

«Вот это — и есть те самые домовики?» — изумился Алексей Игнатьевич, но виду не подал.

— Кажется, да, — вместо этого ответил он вслух, — я шел к Северусу Снейпу, но… похоже, замок решил, что мне пора завтракать.

— Замок мудр, сэр! — уверенно заявил домовик. — И вы как раз к завтраку! Вон, и булочки уже подходят! А после Хрумпи проводит вас к профессору Снейпу. Или он может принести вам его, если пожелаете, — добавил он, и глаза у него подозрительно заблестели.

— Нет-нет, пусть Северус остается там, где есть. Не хватало еще, чтобы вытащили его из ванны или чего похуже, — махнул рукой Псовский.

Алексей Игнатьевич, действительно решив наскоро перекусить, а заодно и пообщаться с мифическими домовыми эльфами, аккуратно присел за стоящий неподалеку стол. И совершенно незаметно для себя потерялся на хогвартской кухне на весь день.

Первоначальный план потерпел сокрушительное фиаско в тот момент, когда еще один домовик, не дожидаясь вопросов, вывалил на него подробный рецепт «пудинга мистера Флитвика, в котором должно быть обязательно три зерна настоящей ванили, иначе у него чешется левая нога, и он сердится».

Домовики оказались крайне… странными. Иначе и не скажешь. Они говорили о себе в третьем лице, будто персонажи какой-то истории, страдающие раздвоением личности.

— Мимпи считает, что сливки должны быть слегка подкисшими, чтобы сэр Северус улыбался!

Или:

— Глопи не любит лука. Но Глопи знает, что профессор Спраут кладет его в суп. Поэтому Глопи плачет. Но варит.

Домовики были невероятно могущественны в плане магических способностей и при этом не могли совершать никаких действий без четких указаний извне. Алексей впервые видел существ, которым настолько сильно не подходили бы их сверхспособности, существ, которые не знали, не понимали и не хотели применять их иначе, чем для организации быта людей. Вернее — магов. Домовые эльфы были несвободны, и потому — счастливы. Эта идея — идея услужения и, по сути, рабства — была основой их личности. Псовский, рожденный свободным и всю свою жизнь желавший свободы, такого подхода не разделял. Впрочем, еще Алексей считал, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят, а потому рассказывать странным созданиям о прелестях свободы не стал — не поймут. Сам же мужчина мысленно перекрестился: как же ему повезло попасть после собственной смерти в тело Дамблдора. Ведь мог бы — и в домовика!

Они вываливали на него потоки информации, Псовский не успевал задать и половины вопросов — эльфы сами спешили поделиться. Причем всем подряд: кто когда встал, кто что ел, как называет свою любимую метлу мадам Хуч и сколько порций малинового варенья съел лично «мистер директор, сэр» за последние десять лет.

«Ничего себе, сколько сахара. Хрен с ним, с метаболизмом, а зубы? Или тут волшебство и на кариес действует?»

Они были повсюду. В буквальном смысле. Маленькие, незаметные, неприметные — всевидящие. Не мешающие, но вездесущие. Алексей Игнатьевич все больше убеждался: эти существа — не просто кухонные духи, как можно было бы подумать. Это был совершенно необычный народец, вроде разумный, но при этом — абсолютно наивный и имеющий странную систему собственных ценностей. Такое всемогущество в руках созданий, совсем не приспособленных к нормальной жизнедеятельности, повергало в ужас и наводило на весьма интересные мысли. Они знали практически все, что происходило в школе, а и иногда и за ее пределами, они не видели ничего странного в любых вопросах директора, их никто и никогда ни о чем не расспрашивал, их не принимали во внимание, они были готовы делиться информацией и при этом никогда не рассказали бы кому бы то ни было, о чем они беседовали с директором, потому как: «если директор, сэр, запрещает говорить — мы не можем сказать».

Особое внимание Алексей уделил одному домовику — старенькому эльфу с очень морщинистым лбом. Его звали Скоби. Он был не таким раболепным, как прочие, не стремился упасть ниц при каждом слове, говорил осознанно и вдумчиво. Староста, как выяснилось. Ответственный за смены, порядок, внутреннюю дисциплину, обучение молодых. Разговор с ним получился особенно продуктивным.

— Скоби служит в школе очень долго, — сказал домовик, отдуваясь. — Скоби помнит, как еще директор Диппет только начинал быть директором.

— Так ты все видел? Всех знал?

— Скоби знает все, что нужно. А что не нужно — тоже случайно слышал. Скоби ведь тише мышки. И быстрее тени. Если Скоби чего не видел — этого и не было.

И тут понеслось.

От Скоби Псовский узнал какие преподаватели встают с рассветом, а кто появляется только к обеду, сколько именно кружек чая выпивает Минерва за день, и что она тайно подкармливает школьных кошек сливками, что мадам Помфри считает «отвары профессора Снейпа» сомнительными, но виду не подает, что сам Снейп держит в шкафу две бутылки «огневиски для экспериментов», которые давно используются не по назначению.

— А вот, — сказал Скоби, выставляя на стол два пирога и пододвигая поближе к Алексею чашечку чая, — профессор Снейп не любит, когда мы кладем гвоздику в тыквенное пюре. Он говорит: «Пошлость. Гвоздика — для имбирного печенья и трупов». Но мадам Помона Спраут наоборот просит: «Гвоздики — побольше!»

Псовский оперся локтем о край стола, устало потирая висок. Информации было так много, что он уже устал отделять зерна от плевел, то есть важное от незначительного. Конечно, помимо вот такой вот шуточной информации всплывали и различные факты относительно школьных проблем. Причем многое из того, о чем директору рассказывали эльфы, повторяло или дополняло факты из записей Филча.

Когда речь зашла об учениках и факультетах, Скоби замялся, перебирая баночки на полке, и тут же выдал с искренним сожалением:

— Иногда преподаватели слишком… любят своих. Каждый своих. Вот профессор Макгонагалл — она за гриффиндорцев будет стоять горой. Даже если студент сломал или сжег что-нибудь. Даже если пнул слизеринца… извините, сэр…

— Продолжай, — кивнул Псовский, с любопытством глядя на эльфа.

— А профессор Снейп… он говорит, что гриффиндорцы — шумные идиоты. Простите! Это его слова. И если слизеринец кому-то подложил жабу — это «эксперимент», а если гриффиндорец — «деградация». Каждый хвалит своих. Ругает чужих. Мы, эльфы, думаем, это… нехорошо. Дети дерутся. Очень много дерутся. Иногда с магией. Иногда — просто.

— А кто-то из преподавателей замечает?

— Профессор Флитвик шутит, — ответил Скоби. — Профессор Спраут пытается всех подружить, но у нее теплицы. Профессор Макгонагалл… она смотрит, но будто не видит. Думает, что все — дух соперничества. А профессор Снейп думает, что все — политический заговор против Слизерина. Мы, эльфы, просто убираем потом разбитые вещи.

— Понятно… — задумчиво протянул Алексей Игнатьевич. — А что вы, эльфы, думаете о школе в целом, Скоби?

— Хогвартс — дом, но в доме дырки. И крыша течет, и соседи ругаются. Но мы любим Хогвартс.

Псовский усмехнулся. Пожалуй, это была самая точная метафора за все его время пребывания здесь.

Он покинул кухню только под вечер: оглушенный свалившейся на него информацией, немного дезориентированный и очень задумчивый. Придя в свой кабинет, он наскоро написал ответ мистеру Спарку — мол, да, ингредиенты понадобятся, но что и в каком количестве сообщу позже — и потарабанил пальцами по столу.

Хогвартс не спал, он постепенно наполнялся жизнью: занимались своими делами вышедшие из отпусков преподаватели, где-то в темных мрачных подземельях варил зелья Снейп, до которого Алексей Игнатьевич сегодня так и не добрался, копалась в теплицах мадам Спраут, меряла шагами свой рабочий кабинет профессор Макгонагалл, страдающая от бессонницы, да слонялись по коридорам неприкаянные авроры. А Псовский мысленно планировал, как завтра соберет всех присутствующих в замке учителей и деканов и проведет нормальную планерку. Он уже знал, что скажет им.

Он скажет: «Друзья! Я знаю, что вам не понравится многое из того, что вы сейчас услышите, и я понимаю это. Потому что перемены — вещь неудобная, это я знаю по себе. Особенно, если ты много лет живешь и работаешь так, как тебе кажется правильным.

Я знаю, вы старались. Вы посвятили школе годы, а кто-то — десятилетия. Я не сомневаюсь в вашей преданности делу, но в стенах Хогвартса за последние годы накопилось слишком много проблем, и мы не имеем права дальше делать вид, что их не существует.

Первое, что требует пересмотра, — это понятие дисциплины. Нет, я не собираюсь превращать Хогвартс в казарму, где шаг влево считается побегом, но я совершенно точно намерен положить конец хаосу, в котором позволено практически все, если это облечено в форму шутки или объяснено «особенностями подросткового возраста». Мы не можем мириться с травлей, с унижениями, с враждой — особенно если ее подпитывают взрослые. Независимо от того, кто источник — ученик или преподаватель — все, что нарушает достоинство другого человека, теперь под жестким запретом.

Следующий важный момент — это обучение. Урок — это не место, где ребенок должен бояться открыть рот. Мы не растим здесь солдат, мы растим людей, которые должны понимать, как устроен мир. Мы пересмотрим учебную программу. Мы сделаем так, чтобы знания, которые получают дети, были не только красивыми, но и полезными. Чтобы дети становились не просто волшебниками, а прекрасными, разумными, интересными и ответственными людьми. Если у вас не хватает квалификации для ведения предмета — не беда. Скажите мне. Я найду вам курсы, отправлю на стажировку, помогу с нужными материалами. Но уроки больше не должны превращаться в сеансы психологического давления.

Нас также ждет серьезный разговор о факультетах. Здоровое соперничество — это хорошо, но мы все знаем, что в стенах Хогвартса уже давно идет негласная война между факультетами. И, что хуже всего, — ее подпитывают те, кто должны быть выше этого. Мы, взрослые. Преподаватели, воспитатели, наставники. Но, скажите честно, чему мы учим детей, когда сами сеем вражду? Когда защищаем своих только потому, что они «из наших»? Когда позволяем себе ненавидеть ученика лишь за то, в какой он башне спит? С этого дня — никаких «своих» и «чужих». Преподаватели, поощряющие факультетскую рознь, — получат предупреждение. Второго не будет. Это касается всех.

Я также знаю, что многие из вас годами сталкивались с бюрократией, отсутствием ресурсов, отказами в элементарных вещах — от новых учебников до нормального оборудования. Я могу вас обрадовать: у школы появились некоторые средства, и вскоре ваши заявки будут одобрены. Пусть и не все, но самые неотложные — обязательно. Также мы будем и дальше стараться изыскивать средства и ресурсы для организации нормального обучения. Кабинеты будут обновлены, инвентарь заменен, учебные пособия — пересмотрены. Вам больше не придется доказывать, что ваша работа важна — я это знаю.

Наконец, я хочу сказать вам следующее: я не ваш враг и не надзиратель. Я не собираюсь увольнять вас, если вы ошиблись, если вы растеряны, если вы не знаете, с чего начать. Я не собираюсь увольнять вас только потому, что мне что-то не понравилось. Но если вы не захотите меняться, если вам удобно, чтобы все оставалось как есть, если вы считаете, что все и так хорошо, что традиции важнее людей — тогда нам с вами не по пути.

Если же вы готовы работать, если вы разделяете мою цель — сделать Хогвартс безопасным, справедливым и достойным местом, — я рядом, и я вас поддержу. Я открыт к предложениям. Хотите улучшить обучение? Давайте говорить. Но не ждите, что все будет, как раньше.

Я не прошу вас меня любить. Я прошу вас — вспомнить, зачем вы здесь. Я прошу работать ради школы, ради детей и ради знаний.

Кто готов — работаем вместе.

Кто не готов — дверь вон там».