Повесть об одном дне (гет)

Я открыл глаза и увидел над собой жестяной потолок. Вокруг царили полумрак и тишина. Я лежал на чем-то мягком и теплом. В голове моей гудело, меня невероятно мутило, и вообще, мне было ужасно плохо. На шее я почувствовал повязку. Я снова закрыл глаза и попытался понять, где я нахожусь. Что-то смутно припоминалось. Утро я помнил хорошо, а вот то, что случилось в течение дня — все смешалось, перепуталось в сознании. Лабичюс, пакет, Аннэ — Маришка. Увольнение. Германская Марка. Повстанцы. Обморок… Так вот, где я! В Марке. В доме у крестьянина. Что ж, память ко мне вернулась, это уже хорошо. Но что было до того, как я потерял сознание?

И тут я вспомнил главное. Меня приняли в повстанцы!

Я резко сел. Голова тут же закружилась. Оглядевшись, я заключил, что комната, в которой я находился, была мне незнакома, но в целом — поразительно похожа на дом Петера. В углу у очага сидела маленькая растрепанная девочка. Кажется, она спала.

Я кое-как поднялся с кровати. Голова кружилась. Тошнило. Хотелось выйти на воздух. Я подошел к девочке, осторожно взял ее за маленькую чумазую ручку и тихо позвал:

— Эй! Девочка!

Малышка встрепенулась, открыла глаза:

— Ой! Патре проснулся!

Я поморщился при упоминании ненавистного слова.

— Да, — ответил я девочке. — Сколько я спал?

— Наверное, часа четыре, — пожала плечами девочка.

Я хмыкнул.

— Как тебя зовут?

— Катарина, — ответила девочка.

— Сколько тебе лет, Катарина? — улыбнувшись, спросил я.

— Десять, — не раздумывая, ответила моя юная собеседница.

— Откуда же ты так хорошо знаешь счет? — спросил я серьезно.

— Ой, патре, это же просто, — засмеялась девочка. — До десяти меня научила считать мама. А когда я выросла, то пошла в школу к Маришке.

Маришка… в сердце кольнуло. Я нахмурился. Девочка это заметила:

— Ой, патре! Я лишнее сказала. Никто про Маришкину школу не знает. Ее за это арестуют. Вы не говорите никому, пожалуйста! — в больших голубых глазах девочки появились слезы. — Маришка очень добрая. Она ведь ничего плохого не сделала!..

В этот момент маленькая Катарина до боли в сердце напомнила мне другого маленького человека, который смотрел на меня такими же доверчивыми, огромными глазами…

— Не бойся, — сказал я как можно более убедительным тоном. — Я никому не скажу. Я не выдам Маришку, обещаю.

— Честно-честно? — шмыгнула носом Катарина.

— Честно-честно, — кивнул я и снова улыбнулся. — Не плачь. И не зови меня патре. Я теперь — один из вас. Я буду жить с вами и помогать вам. Меня зовут Ве… Валерий. Да. Это мое имя.

— Здорово! — восторженно заулыбалась девочка. — Вы прямо как Маришка!

— Что это значит? — спросил я.

— Ну, она ведь тоже была патринией, — ответила Катарина, перебирая свои спутанные светлые волосы. — Она и сейчас еще патриния. Только она за нас. С тех пор, как ее родителей отправили во Внешний Мир. Я этого не помню, это давно было, я тогда была еще совсем маленькой и жила с мамой…

Я молча слушал. Тонкий голосок Катарины бубенцом звенел в комнате. Ее слова острыми льдинками врезались в мое сознание. Родителей Маришки отправили во Внешний Мир… Так, вот, значит, почему…

— А где твоя мама сейчас? — спросил я. — Наверное, все уже ушли в Берлинтаун…

— Да, все ушли, — кивнула Катарина и вдруг на ее светлое личико набежала тучка. — А моя мама умерла давно. Сразу после папы и дедушки. У нас не было еды, мама все отдавала мне, потому что я была маленькая. А сама ничего не ела. Папа с дедушкой уходили в Берлинтаун за деньгами, но их поймали и… и мы с мамой остались вдвоем. А потом она отдала меня Маришке. Знаете, — девочка неожиданно перешла на заговорщицкий шепот, — говорят, Маришка работала в охране самого Главы! Только это, наверное, неправда…

— Это правда, — сказал я тихо. К горлу подкатил комок. — Маришка именно такая, как о ней говорят. Смелая, сильная и добрая.

— Ой, патре! — засмеялась Катарина. — Вы в нее влюбились, да? влюбились в Маришку!

— Не зови меня патре, — нахмурился я. — И потом, если я в кого и влюбился, то это мое дело. Лучше скажи, мы здесь совсем одни?

— Совсем, — буркнула девочка, насупившись. — Вы сердитый. Маришка не полюбит вас.

Эти простые слова резанули меня по сердцу. Катарина была права. Я по-прежнему слишком жесток, слишком самоуверен, слишком заносчив, слишком… Слишком чужой для тех, кто живет здесь, в Марке. Что я здесь делаю? Мне не место среди них. Мне не место среди патрициев. Мне вообще нет места в этой жизни.

Я никому не нужен!

Мысль ужаснула. Еще и потому, что она возвращала меня назад, в прошлую жизнь, в мир надменности, самолюбия, эгоизма. Прочь! Прочь! Не нужно мне себя жалеть! Я заслужил то, что получил!

Вдруг мне стало необычайно дурно. То ли от воспоминаний, то ли от непривычной крестьянской пищи на голодный желудок, — не знаю, отчего, но только внутри у меня все перевернулось. Я выскочил пулей за дверь, перепугав Катарину. Свернул за угол дома. Ох, ужас!.. Меня вырвало.

Пошел дождь. Небо под куполом затянулось дымкой, из которой полил холодный, мстительный поток. Было темно. Наверное, было около десяти часов вечера. Во всем селении не горело ни огонька. Те, кто остался, настороженно ждали. Все другие были далеко отсюда — шли войной на столицу Марки Берлинтаун, на власть, на Патрициат.

Я не мог пошевелиться. Просто сидел в грязи, под дождем, запрокинув голову, и, кажется, с холодными дождевыми каплями, стекающими по моим щекам, смешивалось что-то теплое и соленое.

Ушла. Ушла навсегда старая жизнь. Ушла безвозвратно. Ушла неожиданно. За один день. Один-единственный день…

Среди шума дождя я различил шлепанье ног по дорожной грязи. Поднявшись на ноги, я поплелся на звук. Из темноты выскочили огоньки факелов, заплясали за стеной дождя. Прямо на меня двигалась черная, молчаливая масса людей. Они шли с востока, со стороны Москвополиса. И что-то необъяснимо страшное было в их молчании. Мне стало не по себе.

Я зашагал быстрее. Вскоре я различил отдельные фигуры и лица. Далеко позади толпы тускло поблескивал полированными боками грузовой планер. Видимо, селяне прибыли на нем. Среди идущих я заметил знакомую фигуру. Приземистый, с совершенно лысой круглой головой человек в черном костюме.

Вирслав Гаршек.

Его было не узнать. Он был ранен — рука лежала на перевязи. Лицо его окаменело. Он шел мне навстречу, словно не видя меня.

— Гаршек! — крикнул я возбужденно, кидаясь к Вирславу. — Как вы здесь… О, тьма возьми! — я схватил опешившего Вирслава за плечи. — О чем я спрашиваю?! Я знал! Я ведь догадывался, что вы с ней не просто так! Вы из Москвополиса? Что произошло? Глава убит? Повстанцы захватили власть?

Вирслав смотрел на меня с недоумением и ужасом. Казалось, он увидел призрака. Справившись с изумлением, Гаршек пробормотал:

— У нас ничего не вышло…

— Как это не вышло? — взволнованно спросил я. — Восстание провалилось?

— Нет, — покачал головой Вирслав. — Во всех Марках и провинциях народ восстает против власти Патрициата. В Волгос-Итиле уже убили наместника Главы…

— Ну, так в чем же дело?

— Мы не успели, — вздохнул Гаршек. — На взрыв в Москвополисе быстро отреагировали. Здание Патрициата оцепили, подняли по тревоге полицию, задействовали армию… у нас не было шансов. К тому же они избрали нового Главу. Постойте, а почему, собственно, вы…

— Я все вам объясню позже, — ответил я с нетерпением. — Есть у вас еще новости?

— Новости? — Вирслав хмыкнул. — Новости будут завтра. Когда восстание подавят. Как, впрочем, и все предыдущие, — Гаршек нахмурился и зашагал прочь.

Я остался один и почувствовал себя виноватым в случившемся. Мне стало не по себе.

И тут я опомнился: как же так? Если Патрициат оцеплен войсками, если восстание подавлено, а повстанцы разгромлены, значит, кто-то из них был убит?

Где же Маришка?!

Я кинулся за Гаршеком. Догнав Вирслава, я схватил того за плечо и завопил в безумии:

— Где она?! Вирслав, где она?! Умоляю вас, заклинаю светлым Солнцем, скажите мне, где она?! Она жива? Жива?!

— Верий, успокойтесь, — в недоумении отвечал Гаршек, отдирая мои руки от своего воротника. — О ком вы говорите?

— Об Аннэ! О Маришке! Вы должны знать! Вы увезли ее! Где она?!

Гаршек, наконец, понял и усмехнулся.

— Не стоит так беспокоиться, Верий. Она жива.

— Слава Солнцу! — воскликнул я.

— Верий!!!

За моей спиной раздался знакомый голос. Низкий, басовитый, с хрипотцой, надорванный командирский голос.

— А вот и Хэзвиг, — пробормотал Вирслав.

Я обернулся и в то же мгновение потерял дар речи.

Передо мной с бластером и факелом в руках стоял Юргин Лабичюс. Все, что я смог сказать, было:

— ТЫ?!!

Лабичюс тепло улыбнулся мне. На его смуглом, обветренном лице лежала тень смерти и страданий. Мне сразу стало понятно, почему народ выбрал его себе в командиры. От генерала Лабичюса веяло силой, надежностью и смелостью. Но только… это не укладывалось в голове. Лабичюс — предводитель восстания? Тот, кто выкрал пакет с реликвией? Тот, за кем я гонялся по всему Юниту весь прошедший день? Тот, по чьей вине я выстрелил в Аннэ?.. Как это все возможно?..

— Я, — сказал Лабичюс негромко, но я услышал. — Рад меня видеть?

— Рад?! — я не мог понять, как у него хватает наглости шутить со мной. — Я не рад, я в недоумении! Что ты здесь делаешь? Я арестовал тебя, привел к Главе, он посадил тебя под замок! Как ты…

И тут вдруг до меня дошло. О, светлое Солнце! Как все было просто и гениально! Как же ловко они провели меня, начальника Внутренней Разведки! Весь тот опыт, что накопил я за время службы, оказался бессильным против изворотливого ума Хэзвига!..

— Ты все это подстроил… — прошептал я, задыхаясь от гнева и стыда. — Ты все подстроил. Ты знал заранее… Ты выкрал пакет, чтобы…

— Чтобы Глава отправил тебя на его поиски, — подсказал Лабичюс, все так же улыбаясь. — Нужно было как-то выманить тебя из столицы, и мы не нашли лучшего способа, чем сыграть на твоем честолюбии и желании выслужиться перед Главой.

— И вы смогли подготовить теракт…

— Да, благодаря тебе. Правда, все чуть не сорвалось. Твой поверенный, Пиш, кажется, сумел-таки добыть о нас кое-какие сведения и даже, кажется, пытался донести тебе на нас, но, к счастью, ты был слишком занят своей персоной.

— Вот как… — проговорил я, чувствуя, как кровь приливает к вискам, а сердце начинает биться у самого горла. — Значит, все было подстроено? И пакет. И погоня. И Аннэ? Аннэ — тоже? Ты все продумал, да? Продумал мое отстранение и падение, правда? Продумал до мелочей, даже то, что Сандра введет мне вирус?

— Какой вирус? — удивленно поднял брови Юргин.

— Не притворяйся невинной овечкой! — закричал я в ярости. — Вирус из Волгос-Итила, вирус любви! Ты это придумал! Ты сделал так, чтобы я полюбил ее! Полюбил Аннэ — Маришку! Зачем? Зачем нужно было так поступать? Ты и выстрел подстроил, не так ли? Сделал так, чтобы я раскаивался, чтобы потерял голову окончательно, чтобы оказался от всего, что у меня было, чтобы… чтобы…

Я задохнулся от ярости. Лабичюс смотрел на меня с искренним удивлением и ничего не говорил. Вирслав тоже помалкивал, глядя то на меня, но на Юргина. Наконец, Лабичюс произнес:

— Я ничего не знал ни о вирусе, ни о том, что ты… что вы… я не хотел смещать тебя, мне это ни к чему. Ты сам принял это решение. И в Аннэ ты выстрелил по чистой случайности. Я должен был охранять ее. И ни за что не дал бы ее в обиду, даже если от этого зависело бы выполнение плана…

— Ложь, — прохрипел я. — Все — ложь… Ты — такой же, как Глава. Тебе наплевать на судьбы отдельных людей! Тебе нужна только власть и больше ничего. Вот твое истинное лицо, Хэзвиг! Ты — просто жалкий трус!..

— Хэзвиг? — Лабичюс смотрел на меня несколько мгновений, а потом вдруг рассмеялся по-богатырски. — Я — не Хэзвиг! Хезвиг — вот, — и шагнул в сторону.

Из-за широкой спины генерала черной молнией скользнула в свет факелов тонкая фигурка. Русые волосы. Карие глаза. Черный лаковый комбинезон.

Передо мной стояла Маришка!..

Передо мной стояла Аннэ!..

Передо мной стояла Хэзвиг!!!

Это было выше моего понимания.