Сестры скорпиона (гет)

Элайв Файтер

Сумев совладать с эмоциями, я ушла от Антарес и старалась больше не попадаться ей на глаза, избегая не только ее, но и принца. Если бы я могла стать на какое-то время невидимкой, я бы с удовольствием воспользовалась этой возможностью, но, увы, такая магия была мне неизвестна… Нет, я понимала, что не должна была бросать Антарес одну, это было неправильно, но... Надеюсь, она сможет меня простить.

Что касается Бертрана, то он еще несколько раз пытался поговорить: приходил ко мне, долго стоял под дверью, но я никогда не открывала и не отзывалась. Кажется, я ясно выразилась: \"между нами все кончено\". Какие слова могут быть менее двусмысленными? Признаться, мне самой не очень-то хотелось в них верить, но... Боюсь, это так. Со временем, конечно, нам придется поговорить, еще раз объясниться, но в этот раз я не хотела прощать. И пусть мне от этого было только хуже, какая разница?.. Все решено окончательно и бесповоротно, и, прошу заметить, решено не мной. Если он не захотел мне доверять, кто может быть в этом виноват кроме него самого?

Но, несмотря на то, что виноват был он, на душе менее паршиво не становилось. Несколько раз я сбегала из замка в ближайший лес, где могла немного восстановиться и даже прийти к мысли, что все не так уж плохо... Действительно, что такого страшного произошло? Ну, поссорились. Бывает. Ну, женится он на другой (теперь у него нет причин отменять помолвку), что с того? Неужели я когда-то серьезно рассчитывала стать его женой?.. И как бы это было?.. Сложно представить. Стать членом королевской семьи? Мне? Очень смешно. А потом? Дети? Нет, это немыслимо и теперь уже невозможно — жаль, что нельзя уйти прямо сейчас... Живое воображение услужливо помогало представить, как мы случайно встретились бы с ним через много лет: он был бы отцом почтенного семейства, лордом, а я... И тут даже воображение отказывало: где я могла бы оказаться?.. Где угодно, только бы не здесь.

Как не хотелось мне убраться подальше от королевского двора, моих обязанностей фрейлины еще никто не отменял. Фернеолы ждали в гости какую-то очень важную особу, и все придворные должны были присутствовать на приеме. Я заняла место у стены, в последних рядах: сделала все, чтобы остаться незамеченной. Как оказалось, этого хотела не я одна.

— Добрый день, дорогая моему сердцу леди Файтер!

— Граф Вернер! Как я рада вас видеть! — и как ни странно, это было правдой: сейчас я испытывала искреннюю симпатию к этому человеку — вынужденное одиночество давало о себе знать.

— Благодарю вас, это взаимно. Как ваша жизнь при дворе Фернеолов?

— Спасибо, все благополучно.

— Неужели? Говорят, между принцем и вами наметился некоторый разлад...

Интересно, откуда он мог это слышать?

— Вы верите слухам? — холодно спросила я.

— Нет, только собственным глазам, чего и вам желаю.

— Простите, Вернер, но это не лучшая тема для разговора.

— Я понимаю, миледи, однако позвольте мне замолвить словечко за Бертрана. У него сейчас, знаете ли, непростой период. От него требуют решений, причем важных, и требуют немедленно.

— О чем вы говорите?

— К сожалению, не могу открыть вам всего, но скажу одно — его высочеству приходится нелегко.

— Может и так, но теперь это меня не касается.

— Понимаю... Вы позволите мне дать вам один дружеский совет?

— Почту за честь принять его.

— Ваша обособленность при дворе скоро начнет вызывать вопросы, поэтому я бы советовал вам завести несколько знакомств. Не уклоняйтесь от своих обязанностей, держитесь поближе к королеве... Я бы очень хотел, чтобы у вас были хоть какие-то связи при дворе. Мало ли что может случиться...

— Но...

Я не успела задать вопрос: в зале появилась та, ради которой мы все собрались, и я была вынуждена замолчать, однако речи графа встревожили меня... Что такого могло случиться, что Вернер советовал мне обрести поддержку в придворных кругах? Чего я не знала?

Прошло несколько дней после прибытия леди Беатрис Эллиот, а двор только о ней и говорил. Девушка очаровала всех и каждого, и это было неудивительно: такая юная, чистая и прекрасная...

Я решила последовать совету Вернера, познакомилась с несколькими фрейлинами, так что теперь, благодаря им, знала, что происходит при дворе. Оказывается, девушка была невестой кронпринца и пользовалась благосклонностью королевы. Интересно, как на эту новость отреагировала Антарес? Впрочем, скоро я смогу об этом узнать. Сегодня я решила расставить все точки над \"и\": поговорить с Бертраном и попросить прощения у наставницы.

Разговор с юношей обещал быть непростым: я собиралась вернуть ему кинжал, подаренный мне после той стычки в лесу... Кажется, что это было так давно, целую вечность назад! Он наверняка не захочет его принимать, так что мне придется убедить его высочество, что это необходимо. Для меня это был не просто красивый жест: я хотела максимально исключить из своей жизни вещи, напоминающие о времени, которое провела с ним. Глупая затея, учитывая, жизнь в его замке, но я чувствовала, что должна сделать хоть что-то.

После полудня, собрав волю в кулак, я направилась к комнате принца, положив в ножны уже полюбившийся клинок. Как это ни смешно, мне легче было оставить Бертрана, чем этот кинжал. Он сослужил мне верную службу, впрочем... Когда-то принц спас мою жизнь, и этот долг мне еще предстоит ему вернуть.

Позволив собственным мыслям занять все мое внимание, я допустила серьезную ошибку. Уже занеся руку для стука, я услышала за дверью грохот и звон стали. Что там происходит? Инстинкты моментально обострились, рука мгновенно оказалась на рукояти клинка. Стоит ли мне входить? Или позвать на помощь?.. Когда внутри все стихло, я поняла: пора.

Я не знала, чего ждать, но то, что я увидела... На полу без сознания лежал поверженный Бертран, рядом — его меч, а над ним стоял рыцарь с оружием в руках. Когда мужчина обернулся, я сразу узнала его: это был один из рыцарей короля по имени Хаген. Он первым оправился от удивления:

— Что вы здесь делаете?

Не ответив, я бросилась к юноше, упав на колени рядом с ним. Принц дышал, хвала небесам! Крови не было видно, однако...

— Что произошло?

— Вам лучше уйти, миледи.

— Что с Бер... С его высочеством? Ответьте, наконец! Вы ранили его?

— Нет. Думаю, он потерял сознание от сильного удара.

— Вашего удара, полагаю? — хотела спросить я ровным голосом, но вместо этого получилось нечто, больше напоминающее рычание.

— Леди Файтер, выслушайте меня. Если вы сейчас уйдете и промолчите о том, что видели, я вас больше никогда не побеспокою. Клянусь.

— Что вы мне предлагаете?! — я подняла с пола меч Бертрана и поднялась на ноги, заслонив собой принца. — Не знаю, за кого вы меня принимаете, но мне известно понятие чести, и я не брошу его высочество в беде.

Рыцарь не верил. Он скользнул по мне оценивающим взглядом и усмехнулся:

— Не слишком ли тяжело это оружие для вас?

— Побеспокойтесь лучше о том, как от этого оружия увернуться.

— Вы что же, собрались со мной биться?

— Да, и не вздумайте бежать.

— Бежать? От женщины? Мне тоже известно понятие чести, миледи, — подумать только, он был искренне оскорблен.

— Неужели? Вы напали на своего сюзерена, и вы говорите о чести?

— Его высочество узнал кое-что, что ему знать не полагалось. А за такие вещи следует платить. Я повторяю, миледи, вы можете уйти, мне не нужна ваша смерть.

— Вы ее и не увидите.

— Пустая бравада вам не к лицу. Вы знаете, кто я?

— Хаген, он же Медведь. Рыцарь короля, один из лучших воинов при дворе Фернеолов.

— Приятно, когда слава идет впереди тебя. И вы все еще полны решимости биться со мной? Ваша смелость и верность достойны восхищения, но... Вы же понимаете, что не победите.

— Мне не нужна победа, мне нужна ваша смерть. И мы не на турнире, Медведь, оставьте свою галантность.

— Что ж, мне будет искренне жаль лишить королевский двор такого украшения...

Рыцарь поднял меч — и бой начался. Хаген вовсе не собирался меня убивать: он хотел напугать зарвавшуюся девчонку, поэтому ему пришлось сильно удивиться, раз за разом отражая мои удары. Спустя несколько минут он понял, что я настроена серьезно, и больше не позволял себе действовать вполсилы. Это решение плохо отразилось на мне: Медведь не зря получил свое прозвище, тяжелые и сильные удары сыпались на меня один за другим, я едва успевала уворачиваться. На моей стороне была ловкость, но на его — сила, и нам предстояло выяснить, какое из этих качеств важнее. Меч был, пожалуй, и правда тяжеловат для меня, поэтому нужно было побыстрее закончить со всем этим, пока я не выдохлась, потому что заставить выдохнуться Хагена казалось нереальным. Кроме того, рыцарь имел место для маневра, мне же отступать было некуда.

Кроме ловкости на моей стороне был психологический фактор: вряд ли рыцарю когда-нибудь приходилось драться с женщиной. Это было ниже его достоинства, он брезговал и наверняка считал, что оскверняет свое оружие этим поступком. Может, поэтому он не успел увернуться, когда кончик моего клинка задел его руку? Это было платой за те царапины, что я уже получила, и не сомневалась, что получу еще. Однако рана разъярила Медведя: теперь он вел схватку не на жизнь, а на смерть. Такой натиск мне не сдержать, и я вынуждена была отступать на то крошечное расстояние, что успела отстоять. Оставалась только бравада:

— Еще не надумали сдаваться?

— Медведь никогда не проигрывает, — и, замахнувшись изо всех сил, он рубанул мечом по моей ноге. К счастью, я успела отскочить, и он не отрубил ее, а лишь сильно задел, порвав платье. Если бы я знала, куда шла... На рыцаре была какая-никакая, но амуниция, а у меня только платье, которое даже от холода не может защитить, не то что от вражеского меча.

Боль в ноге я почувствовала не сразу, но когда она пришла, я поняла, что времени у меня осталось мало. Я продолжала держаться только на ярости и на осознании того, что отступать мне некуда. Меч с каждой минутой казался все тяжелее, и если я не повергну своего врага сейчас, то единственное, что мне останется — являться ему с того света в ночных кошмарах. И Хаген это понимал, он почувствовал свое преимущество, гореть ему в седьмом пекле! Я уже не могла нападать, только обороняться и покорно принимать те удары, что он мне наносил.

Когда я почувствовала, что раненая нога больше не может меня держать, произошло непоправимое: рыцарь ловким движением вышиб меч из моих рук и замахнулся для смертельного удара. Мне удалось увернуться: не без ранения, но сохранив жизнь. Это рассердило Хагена, и он снова занес меч, на этот раз я увидела призрак костлявой в его глазах. Вдруг моя рука на что-то наткнулась... Ножны! Кинжал! Времени на размышления не было, но секунды подыгрывали мне, тянулись мучительно долго, и пока рыцарь опускал клинок, я смогла вонзить лезвие в его незащищенный живот. Он этого не ждал. Хаген стал медленно оседать на пол, а я обернулась, чтобы подобрать меч... Ничего глупее и придумать нельзя: кто же поворачивается спиной к врагу?! И я поплатилась за свою беспечность — резкая боль вдруг пронзила спину. Я развернулась одним резким движением, держа в руках меч. Что-то покатилось по полу... То, что было рыцарем, обезглавленное, шумно упало на пол. Конец. Он мертв!

Когда тело падало, я успела заметить, что кинжала в нем нет... Значит, вот чем он меня... Силы уходили, как песок сквозь пальцы: быстро и безвозвратно. Нет, нельзя! Я не могу потерять сознание. Только не сейчас. Если у Медведя были сообщники, они могут войти, добить меня и убить Бертрана. Но я не продержусь долго... Позвать на помощь? Нельзя! По тем же причинам...

Я стояла на коленях, не в силах ясно мыслить от боли, лишь отсчитывая секунды. Мне оставалось недолго. Что же делать... Вдруг дверь отворилась, на пороге стоял Эддард. Вот оно, спасение!

— Леди Файтер... — выдохнул он пораженно.

Простите, ваше высочество, я сделала все, что могла. Глаза застилала пелена, я уже не видела комнаты, лишь щекой ощущала холод камня и рукоятку меча в руках... Надеюсь, Эддард догадается унести отсюда своего брата: мне не хотелось бы, чтобы придя в сознание, Бертран первым делом увидел бы мое бездыханное тело с кинжалом в спине. Это была последняя мысль перед тем, как черное безмолвие поглотило меня окончательно...

Антарес

Записка, полученная мной от неизвестного, точнее, скорее, всего неизвестной, (мужчины крайне редко владели магией) совершенно лишила меня внутреннего покоя. Получается, что где-то рядом, буквально в шаге от нас, есть сильная ведьма, следящая за каждым нашим шагом… Возможно, даже ясновидящая, или наделенная даром читать мысли.

И, кроме того, меня пугали ее неясные угрозы в адрес Элайв. На первый взгляд, она хотела предупредить об опасности, но… скорее угрожала, чем старалась уберечь.

В общем, было от чего впасть в безотчетную панику.

Но нельзя — мне, помимо всего прочего, нужно думать и о собственном ребенке — как на нем отразятся все эти мои волнения? Но все же я не могла это оставить просто так, и решила не спускать с ученицы глаз.

Легко сказать. У меня появилось стойкое ощущение, что Элайв действительно ввязалась во что-то весьма опасное — на все мои вопросы она отвечала туманно и неохотно — говорила, что мне незачем знать, по крайней мере, пока — она-де еще ни в чем не уверена, но когда появятся точные сведения, она обязательно мне все объяснит.

Вот только что? Меня эта таинственность, признаться, сильно пугала, и я не придумала ничего лучше, чем хотя бы попытаться не выпускать девушку из поля зрения. Жаль, я тогда еще не успела осознать, что если Элайв Файтер задалась какой-то целью, остановить ее будет невозможно. Более того — попросту бесполезно.

Казалось, сама судьба действовала против меня, когда я, движимая плохим предчувствием в очередной безуспешной попытке выяснить, чем все-таки занимается Элайв, наткнулась… ну разумеется, на Минотав… то есть, прошу прощения, на принца Эддарда.

Он шел, казалось, глубоко погруженный в собственные мысли, но… стоило мне оказаться рядом, как он точно живительного эликсира глотнул — руки его, кажется, уже привычно вцепились в мой локоть и рывком притянули к себе.

Мысленно ругая себя за нерасторопность, я лихорадочно соображала, как мне снова выпутываться из щекотливой ситуации. Было совершенно очевидно, что моя прошлая отповедь не произвела на принца ровно никакого впечатления, как ни печально.

— Ваше Высочество… что вы делаете? — почти прошипела я, но…

— Мне необходимо с вами поговорить. Это крайне важно.

Я настороженно взглянула на его бледное, сосредоточенное лицо.

— У меня для вас дурные вести.

Я похолодела.

— Странный способ их сообщать, вы не находите? — нарочито легким тоном спросила я, стараясь не думать о том, какого рода эти «дурные вести». Об этом было попросту страшно думать — казалось, пучина ужаса так и норовит затянуть душу в свои холодные, черные глубины. Было очевидно, что Эддард не лжет — да и зачем?

— Ах, оставьте этот сарказм, Анна, — почти закричал он. — Ваша сестра…

Моя сестра — что?

Я содрогнулась в немом ужасе — казалось, сердце точно в тисках сжалось. Элайв, Элайв, что ты натворила? Ощущая легкое головокружение, я молила ад, молила небеса, кого угодно и что угодно. Пожалуйста, пожалуйста, умоляю вас, скажите, что с ней все в порядке! С ней не может случиться ничего плохого, ведь так?

Неосознанно вцепившись в руки принца, я произнесла замороженным голосом:

— Что с ней? Прошу вас, только не лгите.

— Я…

— Что с Элайв?! — крикнула я что было сил. Можно подумать, если я громко крикну, наваждение рассеется, и этот слепой кошмар тоже растает. Таких чудес не бывает.

Эхо раскололо мой голос, и понесло по коридорам, бесконечно повторяя одно имя — Элайв, Элайв, Элайв…

Мне хотелось верить, что она хотя бы жива… но надежда с каждой секундой слабела, едва мне стоило увидеть холодные глаза Эддарда, упорно избегающие моего взгляда. Холодные глаза. Страшные.

Проснуться бы… Но я не просыпалась.

— Ранена.

Ранена? Кем ранена? Почему, черт возьми, ранена? Но главное — жива. Сердце немного оттаяло, клещи страха на малую толику стали слабее.

Но Эддард не позволил мне даже облегченного вдоха:

— Она умирает, леди Файтер. Крепитесь.

Нет. Это ложь — он делает это специально, говорит это намеренно, чтобы убить и меня тоже — дьявол во плоти под маской благородного принца. Лжец…

Элайв не может умереть, слышите вы, вы все, надутые, самодовольные… Она не может умереть, я не позволю, никогда и ни за что не позволю. Смерти в горло вцеплюсь, но не отдам! И никто не будет говорить, что она умирает…

— Не смейте так говорить! — выдохнула я. — Никогда не смейте произносить эту гнусную ложь, вы слышите?!

И, видимо, не совсем осознавая, что делаю, размахнулась, и ударила наследника престола, принца Эддарда, по щеке.

Он ахнул, и отступил на шаг, неверяще глядя на меня, а я бессильно опустила руки, ощущая, как предательские слезы катятся и катятся по моим щекам. Нельзя, нельзя рыдать — получается, что я оплакиваю Эл… а она будет, будет жить, я это точно знаю. Но слезы продолжали литься самым настоящим потоком, и я ничего не могла с этим поделать.

— Анна…

— Оставьте меня, — прорыдала я, ощущая, как тело отчего-то начинает сотрясаться в ужасном подобии лихорадки. Откровенно говоря, я уже плохо помнила, где и с кем нахожусь — перед глазами снова, как и тогда, когда я ее подозревала в ясновидении, стояло неестественно бледное, мертвое лицо Элайв. Только на сей раз видение было куда ярче, да что там, оно было почти реальностью. Но я упорно не желала в это верить.

Казалось, стоит мне признать факт ее возможной смерти, как это немедленно произойдет. Поистине, у ведьмы не только рот при случае черный, но и мысли.

Вдруг неожиданно я почувствовала, что кто-то мягко обнимает меня за плечи. Вопреки здравому смыслу, который, в общем-то, меня покинул, я не отстранилась, а наоборот, еще крепче прижалась к обнимавшему, наверное, вообразив, что это чудом воскресшая девушка.

Дрожь медленно проходила, слезы, похоже, тоже иссякли. Вот только сознание медленно уплывало куда-то — в кольце чьих-то рук было так тепло и спокойно… И совсем не страшно. Но я осознала свою глупость, как только этот кто-то впился в мои губы поцелуем — в голове точно маятник закачался, разрывая эту паутину небытия, в которую я по глупости сама себя погрузила.

Нет, нет, нет. Я резво отскочила, размыкая руки на своих плечах.

— Я прошу прощения, Ваше Высочество, я… Сейчас совсем не время…

Черт, кто-нибудь объяснит мне, что я несу?

— То есть, я хотела сказать, мне совершенно необходимо видеть… сестру… — с каждым словом я чувствовала, как медленно холодею, вымораживаю себя изнутри.

— К ней сейчас не пускают, Анна.

— Мне все равно — я прошу вас, я вас умоляю, Ваше высочество, устройте так, чтобы меня к ней допустили. Вы можете, я знаю, — каждое слово мне давалось с трудом, и я отводила взгляд от Эддарда, зная, что если взгляну — то уже не смогу, не посмею ни о чем просить.

Он нахмурился.

— Я не знаю, смогу ли…

— Умоляю, — выдохнула я. — Я уверена, ей станет легче от моего присутствия.

— Анна! — позвал меня чей-то голос.

Я обернулась. К нам, слегка прихрамывая и морщась от боли, ковылял юный принц.

— Бертран! — с облегчением вскрикнула я, но осеклась, заметив, как удивленно поползли вверх брови его старшего брата. — Простите, я хотела сказать — ваше высочество, вы уже знаете о случившемся?

— Я виноват в этом.

— Простите?

— Эла… ваша сестра, леди Анна, спасала меня… — безжизненным тоном пояснил он. — Это я во всем виноват.

— Но…

— Нет времени объяснять — идемте скорее, нам нужно ее увидеть… Я уверен, ей это тоже очень нужно! Обещаю, Анна, что позже я вам все расскажу.

Я облегченно выдохнула:

— То есть, вы хотите сказать, она в сознании? — радости моей не было предела, по сравнению с ней даже загадочное чувство вины принца отошло на второй план.

Лицо Бертрана вновь исказила мука:

— Нет, но… Идемте же! Меня к ней не пускают, и, если бы я стал добиваться, это выглядело бы довольно странно... Но вместе с вами, возможно, что все получится.

И мы понеслись вперед, оставив Эддарда в некоем подобии ступора.

Однако лекарь оказался непреклонен, вещая о том, что больной нужен покой. Были бы у меня силы, я его самого бы на покой отправила. Вечный. Впрочем, магии у меня сейчас не было, а все уговоры оказались бессильны.

Я подняла на Бертрана умоляющий взгляд:

— Неужели ничего нельзя сделать?

Он вздохнул:

— Мы, похоже, только мыслями можем быть с нею, увы.

Он сказал — мыслями? Но у нас, же, кажется, есть связь, и я в эту минуту была твердо уверена, что Элайв действительно может чувствовать мои мысли, когда я испытываю сильные эмоции, когда по-настоящему нуждаюсь в этом. А разве сейчас я в ней не нуждаюсь, не нуждаюсь в том, чтобы она жила?

— Я попробую что-нибудь сделать, Бертран. Хотя и не уверена, что получится, — со вздохом сообщила я юноше. Разумеется, он был в недоумении:

— Каким образом?

— Колдовские штучки, — шепнула я, почти не разжимая губ.

Бертрана передернуло.

— Это же опасно — вокруг люди, и к тому же… Постойте. Но вы же не можете…

— Да, не могу. Зато Элайв может, — устало проговорила я. Он мог бы и не напоминать мне о том, что я лишена магии. В этом факте и так не слишком много приятного.

— Не понимаю.

— А вам и не следует, — пожала я плечами.

Бертран, тем не менее, не унимался:

— Но в любом случае, это слишком опасно… Вас могут увидеть.

Против воли — ситуация совсем не располагала к веселью, — я неловко улыбнулась. Кажется, моя жизнь медленно, но верно превращалась в некое подобие фарса — подумать только, принц, заботящийся о том, чтобы колдующую ведьму не обнаружили — было отчего сойти с ума, в самом деле, однако, вопреки обстоятельствам, мне все еще удавалось держать себя в рамках здравого рассудка.

Ну, за малым исключением.

— Не беспокойтесь, Бертран — я всего лишь мысленно позову ее.

Я сосредоточилась, и проговорила, точнее, подумала, изо всех своих скромных сил стараясь быть услышанной:

— Элайв, ты слышишь меня? Пожалуйста...

Ответа не было — хотя, чего я ждала? Связь, пока я носила дитя, была, судя по всему, односторонней. Эх, малыш, тете Элайв сейчас плохо, зря ты не оставил маме хоть капельку магии. Как мы с тобой теперь будем ей помогать, а, маленький мой?

Тем не менее, я продолжала безмолвно окликать пустоту:

— Эл, держись! Ты не должна уходить, слышишь? Я сделаю все, что смогу, но ты будешь жить! Я не позволю тебе умереть, нет, только не так и не сейчас. Ты нужна мне! Нужна нам — подумай о Бертране. Его пока не пускают к тебе, но это ненадолго. Ради него, ради меня ты должна держаться!

И я верила, что не только пустота, но и Элайв меня слышит.

Элайв Файтер

Непроглядная темнота царила вокруг, поглотив все живое. Я словно находилась в низкой маленькой комнате, одна из стен которой напоминала морскую гладь. Мне не хотелось знать, что за ней находится, хотя это было так просто: всего лишь протянуть руку, коснуться загадочной поверхности, и... Что дальше? Пропасть? Исчезнуть? Сгинуть без следа?.. Я не могла оторвать взгляд от серебристой ряби на иссиня-черной воде, не могла обуздать свой ужас. Это был самый сильный, первородный страх, который только дано испытать человеку: страх смерти. Я попыталась отойти к противоположной стене, убраться подальше, но ничего не выходило, я не могла шевельнуться — чем больше я упорствовала, тем ближе находилась проклятая бездна.

Вдруг она стала светлеть, словно где-то там, в глубине, засияло солнце, и его теплые лучи с трудом пробивались сквозь толщу воды. Я видела, как свет приобретает черты, складывается в неясные фигуры... Мне пришлось сощуриться, что бы увидеть. Гладь становилась ярко-алой, рыжие языки плясали в ее глубине... Неужели... Да, я помню это. Пожар. Слезы наворачиваются на глаза, но жар пламени не дает им пролиться. В огне можно различить дом. То, что было домом. А перед ним на коленях стоит маленькая девочка, тонкая, как стебелек, и молится. Внутри ее родители, точнее то, что сделала с их телами болезнь. Они отсылали девочку на несколько дней, чтобы она не заразилась, а когда она вернулась, их уже не стало. Люди не позволили ей зайти внутрь, они решили сжечь дом, чтобы болезнь не перекинулась на других жителей деревни... Она все знала и все понимала, и стояла на коленях перед пламенем, не чувствуя жара, не плача, а лишь молясь, чтобы ее родители попали в рай. Она знает, что они были добрыми людьми и заслужили это. Она была смелой.

Вдруг девочка обернулась. Отражение пламени в ее глазах играло странными бликами, делая их нечеловечески глубокими:

— Ты стала забывать, Элайв, — строго сказала она.

— Нет, что ты, я никогда...

— Ты стала забывать. Так вспомни.

И снова все исчезло. Теперь я видела ночной город. Девочка выросла, она так исхудала и устала... Я видела шрамы на ее теле, чувствовала ее голод и отчаяние. Неужели это та самая ночь?.. Я помню ее. Тогда я лишилась последней работы, и не было надежды найти новую, и вдруг появилась Она.

— Что ты здесь делаешь, дитя? — цепкие глаза смотрят прямо в душу.

— Простите, госпожа...

— У тебя нет дома?

— Нет, я сирота.

— Ты работаешь?

— Меня выгнали, и теперь мне некуда идти.

— Хочешь служить мне? Обещаю, ты всегда будешь накормлена и одета.

— Если позволите, госпожа. Я буду очень рада этой чести.

— Тогда идем со мной, — и она протянула руку.

Я знала, что девочке было страшно — она слышала истории о том, как детей забирали и они больше не возвращались, но ей было нечего терять. И она пошла за этой женщиной. И эта женщина стала ей второй матерью.

Снова все исчезло... Теперь стена стала тем, чем казалась с самого начала — водной поверхностью, только не спокойной, нет, а бушующей, играющей волнами, восхищающейся собственной силой. По волнам бежало небольшое судно. На палубе никого не было, кроме той же девочки. Только девочки ли? Теперь это была юная девушка, цвет первой молодости, как говорила Мария. Девушка смотрела на волны, словно искала подтверждение своим надеждам. Я знала, о чем она думала. Она хотела прыгнуть в воду, скрыться в пучине, чтобы разом оборвать все это. Сейчас должен появиться тот, кто не даст ей этого сделать...

— Что ты там делаешь? — а вот и он. Подвыпивший, но твердо стоящий на ногах даже в такую качку.

— Какая разница? Разве тебе не все равно?

— Капитан приказал следить за тобой.

— Неужели? Зачем же я могла понадобиться твоему капитану, Освальд?

— А ты разве не слышала? Завтра мы высаживаемся в одном городке...

— Опять пойдете грабить?

— О да, это будет добрая добыча. Так вот, того, кто отличится храбростью, капитан сделает своим помощником. И отдаст ему тебя.

— Как... Как так? И ты ничего не сделаешь?

— А что я могу сделать? Разве я не говорил тебе, что капитан согласился взять тебя на борт только с этим условием?

— Нет, никогда.

— Хм, разве? Ну, да неважно. Место помощника капитана само по себе хорошая награда, а уж с женщиной в придачу...

Я так ясно видела девушку, зная, что она чувствует, и не могла ничем помочь. Если бы я могла ее утешить, рассказать, что все будет хорошо... Но я только смотрела, как соленые капли без следа растворяются в не менее соленых водах моря. Это были чуть ли не первые ее слезы.

Я уже привыкла к частой смене видений и, кажется, поняла, какое будет следующим... Да, верно. Передо мной предстала небольшая, бедная, но чистая комната. Рассвет. Девушка стоит у окна и задумчиво смотрит на мужчину в своей постели. Я не хотела видеть, что произойдет дальше. Я не помнила имени этого человека, но его самого я запомню навсегда. В тот день все решилось: у меня было достаточно денег, чтобы покинуть город, но нужно было еще немного на оружие, которое я не могла купить здесь. Еще немного, и долгожданная свобода.

Девушка с отвращением смотрела на спящего. Я-то знала, что это скорее отвращение к себе, к тому, чем стала эта девочка. Вот на ее лице появилась отчаянная решимость... Я не хочу смотреть дальше, но выбора у меня нет. Девушка, не сводя глаз с мужчины, подняла с пола его одежду, нашла карманы. Удача улыбнулась ей: несколько золотых, да еще немного мелочи... Можно уйти сегодня же. На поясе обнаружились ножны, а в них... Оружие. Девушка залюбовалась клинком, наблюдая, как играет утренний свет на лезвии. Прихватив с деньгами и сталь, она собралась уйти, но... Я со страхом считала секунды.

— Куда-то собралась? — мужчина проснулся и, кажется, уже все понял.

Девушка молчала, не зная, что предпринять. Если она сдастся, если отдаст деньги и клинок, ее ждет еще несколько дней здесь, а она больше не могла!

— Подойди, — позвал он спокойно.

Ничего не оставалось. Покрепче сжав в руке клинок, девушка медленно вернулась к мужчине.

— Ближе.

Она повиновалась. Он замахнулся, и она не стала ждать: острая сталь мгновенно вспорола его живот. Он удивился и упал обратно на кровать, а она выбежала из комнаты. Это была первая жизнь, которую она забрала.

Я ждала, что увижу еще что-нибудь, но надо мной, кажется, решили сжалиться: постепенно снова стало темно, рябь покрыла поверхность, скрывающую бездну.

— Я все вспомнила... Все!

Чернота вокруг сгущалась, и я осталась наедине с этим... порталом. Он пугал и манил одновременно. А что если... Если это, действительно, конец? Говорят, перед смертью вся жизнь человека проносится у него перед глазами, так вот она. Почему бы мне просто не сдаться? Впервые в жизни. Это так просто... Теперь я не боюсь. Что может со мной случиться, если я уже почти умерла? Что может быть хуже смерти? Может, мое время истекло, и хотя я сделала так мало...

Вдруг посреди этого нового мира, в котором я только начала осваиваться, я услышала голос из старого, из своей жизни. Это был голос Антарес, и он звучал как будто издалека, но прислушавшись, я смогла разобрать слова:

— Элайв, ты слышишь меня? Пожалуйста...

Наверное, это наша связь... Что еще могло ей помочь достучаться до меня?

— Эл, держись! Ты не должна уходить, слышишь? Я сделаю все, что смогу, но ты будешь жить! Я не позволю тебе умереть, нет, только не так и не сейчас. Ты нужна мне! Нужна нам — подумай о Бертране. Его пока не пускают к тебе, но это ненадолго. Ради него, ради меня ты должна держаться!

Сколько боли и надежды было в этих словах... Если бы только я могла ответить, подать знак, что слышу, что я все еще здесь... Но я была не хозяйкой своего тела, а узницей.

Она сказала о Бертране... Значит, все в порядке, значит, он жив!

Так что же... Могу ли я бросить их сейчас? Кто позаботится об Антарес? И что будет с Бертраном? Если мне не удастся вернуться, моя смерть хотя бы не будет напрасной, но... нет, похоже, чертям придется меня подождать еще немного! Я не хочу умирать. Антарес просила меня держаться, и я буду.

Боль, которую до этого я не осознавала, вдруг стала гораздо ощутимей... Нет, пусть она вновь исчезнет, это слишком... Пожалуйста, кто-нибудь...

— Антарес! Бертран!

Я слышала какой-то шум, но не понимала, где нахожусь. Я не могла открыть глаза, боль, боль и боль — вот все, что я ощущала. Вдруг сквозь пелену ада послышался голос, которого я так ждала:

— Элайв, милая...

Он здесь... но, боже, как мне вытерпеть все это?! Меня словно резали снова, словно я получала свои ранения заново, еще и еще...

— Бертран!

Я почувствовала на лбу чьи-то руки... Так значит, это и есть \"держаться\"? Значит это больше не видения, и все по-настоящему? И ужасающая бездна позади? Если бы не боль, я бы почувствовала облегчение.

— Антарес... Антарес, помоги мне!

— Ей будет хуже с каждым часом, — сказал незнакомый голос рядом. — Теперь все зависит от ее выносливости. Если она не справится сама, мы ничем не сможем помочь.

Как ничем? Как хуже? Вы ничего не понимаете, мне лучше! Я слышу вас, я больше не провалюсь в черноту... Только уберите эту боль! Я все вынесу... Только бы не потерять сознание, я не хочу снова туда, в тишину... Да помогите мне хоть чем-нибудь, черт вас побери!

— Бертран!

— Я здесь, Эл, я здесь...

Хорошо, что ты здесь, только сделай что-нибудь, умоляю! Я как будто горю заживо, горю, не теряя сознания, чувствуя это каждым своим нервом! Пожалуйста, сделайте что-нибудь... Силы снова покидают меня. Кажется, потеря сознания неизбежна... Но я не хочу! Не бросайте меня из всепожирающего пламени в леденящий холод! Я знаю, кто может помочь! Я верю ей!

— Антарес! — я не узнавала свой голос. Через жестяную стену боли пыталась пробиться какая-то мысль, но я не могла воспринять ее. Что-то про Антарес... Я не должна была звать ее, но почему?.. Не помню.

— Ее сейчас здесь нет, — услышала я тихий успокаивающий голос и почувствовала на лбу прикосновение ткани, холодной и влажной. Стало чуть легче, и я смогла, наконец, поймать эту мысль: я не должна звать Антарес, потому что ее нельзя волновать. Слишком поздно я об этом подумала, но теперь я помню. Я знаю.

— Берт...

— Элайв, послушай, все будет хорошо. Я знаю, ты сильная. Ты выносливая. Ты справишься, обязательно, — и голос его дрогнул. — Я не позволю тебе умереть за меня! Ты не должна была сражаться, ты не... Не смей оставлять меня, слышишь?

Он говорил что-то еще, но я уже не могла разобрать. Боль истощила меня, я вновь вернулась в свою тюрьму, выход из которой только один... Тишина, чернота, леденящий холод... И только тепло чьих-то рук удерживало меня от последнего шага.