Сумасшествие всем миром (часть III) (гет)

А кругом горят факелы -

Идет сбор всех погибших частей.

И люди, стрелявшие в наших отцов,

Строят планы на наших детей.

Нас рожали под звуки маршей,

Нас пугали тюрьмой.

Но хватит ползать на брюхе -

Мы уже возвратились домой.

А.Г. Крупнов

Глаза я открываю через час или около того.

Всё не так плохо. Мы уже не на улице, а в огромном чёрном шатре. Вокруг тьма Пожирателей, и все спорят. Кингсли — живее Лорда! — меряет широкими шагами пространство по центру. На шее даже шрама не осталось. Эти мерзавцы лучше лечат Сектумсемпру, чем мы.

И всё-таки странно. Я думал очнуться уже на том свете, но я всё ещё на этом — лежу головой на коленях Лили. Всё слегка нереально, как после выхода из Арки, но терпеть можно. Лили тоже вполне в себе. И даже успела застегнуть мантию. Но вид у неё, конечно, кошмарный. Нас охраняют, и руки связаны, но потихоньку пролистать её воспоминания я могу.

Приметных момента два: первый — когда Шеклболт встречает вернувшегося Эйвери. Это уже тут, в шатре. Министр едва оправился после покушения, его тёмная кожа сохраняет мертвенно-землистый оттенок, но Волшебное Око уже гневно сверкает.

— Как от вас мог сбежать ребёнок?! — хрипит он, держась за горло. От прежнего глубокого баса мало что осталось.

Эйвери — на коленях, как любит Министр! — пускается в путаные объяснения: легилименция, Авада Кедавра, бешеный домовик.

— Всё было в порядке! Мы даже миновали охрану перед палаткой. Но не думали встретить там Малфоя! А он — легилимент, сами знаете! Он всё понял, началась схватка…

— Малфоя убили?

— Мы его… поймали. Хотели привести сюда.

Министр закашливается, сплёвывает кровь.

— И где он?

Эйвери затравленно озирается, безотчётно шарит руками по мантии.

— Сбежал. Наверное. Там была такая заваруха… Нас послали за девчонкой, я и занимался девчонкой! Антидот мы в неё влили, она очухалась. Дали веритасерум. Тут выскочил полоумный домовик, начал швыряться заклятиями! А нас осталось двое — я и Роули. Остальные были заняты снаружи. У Роули выбило палочку… В общем-то, он при этом умер. Да чёрт с ним! Главное, что девчонка подобрала палочку. И давай насылать Аваду за Авадой. Мне пришлось отступить. Когда вернулся, она уже делась куда-то. И домовик тоже.

— Что ты мне твердишь про домовика, когда вы упустили крестраж! — срываясь на хрип, выкрикивает Министр.

— Я… — окончательно теряется Эйвери. — Я только пытаюсь доложить… Я же пришёл доложить! Остальные и вовсе не вернулись. А я, мне очень повезло, что я владею дезиллюминационными чарами!

— Повезло, — мёртвым голосом соглашается Кингсли. — Доложил. Авада Кедавра.

Знакомая зелёная вспышка. Расплывчатая, так как я вижу всё через слёзы Лили. Сейчас она уже не плачет, а пребывает в ступоре. Про Мэри, насколько я понял, ничего неизвестно. Остаётся надеяться, что Драко с ней, и они живы. Ведь мы бы почувствовали, случись что с малышкой, правда?

Первое воспоминание сменяется вторым. Как только уносят труп Эйвери, разведка докладывает Шеклболту, что в лесу обнаружено чёрт-те-что-какое-то-свечение. Министр, уже сильно на взводе, посылает своих людей обратно, но они не желают идти. Министр подбадривает их добрым словом и тёмными проклятиями. Я бы ему посочувствовал, если б мог. Обязанности не легче моих. И всё время довлеет тень Хозяина.

И я, и Лили, конечно, догадываемся, что светится в лесу. Могила Реддла. Теперь уже могила Ордена и всех, кто с нами, и всех наших надежд. Я впадаю в ступор вслед за Лили. Ощущение нереальности усиливается. Мыслей нет. Даже ругательства не идут на ум. Отчаянно придумываю подходящий способ самоубийства, но не могу ничего сочинить — спасут и ещё добавят.

«Не падай…». Да я уже там, на глубине семидесяти футов! У меня и надгробие давно готово. Осталось дату проставить. Ну и дрянь эта Книга Мерлина! Вот что там может светиться на могиле?!

Оценить подлость Книги сполна нам удаётся меньше, чем через минуту. Когда вернувшиеся из леса Пожиратели несколько неуверенно докладывают, что в чаще лежат десять мёртвых сторонников Ордена (охрана могилы, лучшие люди Стерджиса!). А Тёмный Лорд вернулся. Но лучше бы Министру самому на это взглянуть. Мы с Лили панически переглядываемся. То есть как — вернулся?! Его смогли откопать? Или он сам очнулся и вылез и расскажет, наконец, что с ним было? Вот же… проклятие Мерлина!

Когда речь заходит о Волдеморте, все шутки и промедления заканчиваются. Кингсли коротко проверяет Метку. Я бы тоже проверил свою, я её почти не ощущаю. Но не исключено, что у меня просто руки онемели от Инкарцеро. Я их вообще плохо чувствую. Хотя, кому до этого дело?

Шеклболт ввиду непонятного доклада разведки прихватывает с собой всех, кто есть. Нас забирают для компании. Других пленников не видно, но Поттеров Министр желает предъявить сразу. И так всё не в лучшем виде, и ещё неясно, какое настроение у Тёмного Лорда.

Поскольку чары Ордена и чары самих Пожирателей больше не дают аппарировать, мы ломимся всей гурьбой через лес. Всё, как во сне. Пытаюсь поддерживать Лили, но ещё вопрос, кто кому помогает. В основном нам помогают слуги Лорда — поочерёдно Эннервейтом и Круциатусом. Но хотя бы руки развязывают. Вообще же, они все в напряжении и полны мрачных предчувствий. Волдеморт, он такой — чуть не по его, всех убьёт.

Лично до меня не доходит — раз он очнулся, зачем сидит в лесу? Нам этого, конечно, не сообщают. Вскарабкиваемся на чуть присыпанный снегом холм. Отсюда уже видно — и впрямь светится! Собственно, свечение заметно с двух сторон — непонятное зеленоватое впереди и бледно-голубое, какое-то потустороннее — слева. Последнее исходит от рун, парящих над Аркой смерти. Во мраке это выглядит очень зловеще, но Пожиратели привыкли и даже не оборачиваются.

Углубляемся с Люмосами в чащу. Осторожно, чтобы не напороться на лазутчиков Ордена. Где бы Ордену взять такую роскошь, как лазутчики? Я больше боюсь наткнуться на Мэри и Драко. Особенно после того, как мне под ноги подвернулась дочкина кукла. Но оказывается, что я недооценил коварство Книги. Едва мы добираемся до свечения, как Лили оседает на снег в безмолвной истерике. Рвётся подойти ближе, но её оттаскивают назад. Я пытаюсь подобрать слова утешения, но слова тут бессильны. К тому же нас сразу разводят в разные стороны.

По большому счёту всем уже не до нас. Потому что свечение на деле оказывается защитным магическим куполом. Непонятным и непробиваемым, как все чары Волдеморта. Купол почти прозрачный, создаёт лишь лёгкую рябь. Под ним видна разрытая могила, возле могилы на снегу посреди леса стоит сундук. На сундуке сидят Волдеморт и Мэри. Беседуют. Так это выглядит, по крайней мере. Вслух они произносят лишь редкие фразы на серпентарго, основное общение происходит ментально.

Волдеморт при этом выглядит разве что сосредоточенным. Но никак не больным или обезумевшим. Нет, но всё-таки… Всё-таки пусть мне объяснят, как он вылез из сундука? Он что, не маг, а фокусник? Как он снял цепи — перегрыз их?! Пусть меня убьют, пусть растерзают на тысячу частей, возродят и убьют снова, но я хочу это знать!

Вот чёрт. Я же это знаю. Недоумки-Пожиратели совершили самое опасное — разбудили Мэри. А Реддл, видимо, очухался в сундуке, но не стал выдавать себя активацией Меток. Разве в такой ситуации можно кому-то верить?! И он связался с единственным родным существом. С крестражем. Всё-таки решился немного потерпеть боль. Влез в голову малышки, расшвырял своих же дуболомов, привёл Мэри сюда… Вот, в чём весь ужас.

Это Мэри колдовала. Той палочкой, что отняла у Роули в палатке. Мэри убивала наших людей. Мэри снимала замки и распутывала смертельно опасные чары. Реддл управлял ею, как в своё время Джиневрой — только и всего.

О дайте мне его, я его прикончу! Почему-то мне кажется, что в этот раз получится. Но все горячие требования не приносят результата. Наши с Лили просьбы минуту побыть людьми и достать оттуда ребёнка или пустите нас — мы достанем, тоже не находят отклика. Не считая Силенсио.

Что до Волдеморта, то он не реагирует даже на свою Правую Руку. Когда Шеклболт падает ниц на снег и начинает докладывать, что вот мы все пришли и привели Поттеров, Реддл делает только короткий жест, одновременно означающий «отстань» и «без тебя знаю».

Министр магии, робко поклонившись Тьме, отползает и замирает вместе с прочими слугами. Они даже стараются дышать реже. Создаётся ощущение, что в этом кругу безумцев, пар изо рта вырывается только у меня и у Лили. Все прочие — словно холоднокровные рептилии. Только бы ничего не случилось! Лили может за секунду себя угробить безнадёжной попыткой спасти дочку. Но больше всего я боюсь за Мэри.

Очень долго картинка кажется замершей. Меня уже бьёт дрожь — то ли от нервов, то ли от холода. И тут на старом сундуке Грюма начинает что-то происходить. Со свойственной ей непосредственностью Мэри целует Реддла куда-то в висок, соскакивает босиком на снег и тянет его за руку… Вот теперь я тоже перестаю дышать. И закрываю глаза. Покрепче, чтобы не различить сквозь веки зелёную вспышку.

Ничего не случается.

Я открываю глаза.

Ничего не случилось. Волдеморт смотрит на малышку со странным выражением, которое очень трудно прочитать по его амимичному змеиному лицу. Я бы сказал, что это смесь исследовательского азарта — словно он открывает новую область магии. И научной гордости за превосходно сделанную работу. Не могу сказать точнее. Не успеваю понять. Зеленоватое свечение стремительно сжимается и теперь облекает только их тела: Волдеморта в его неизменно чёрной мантии и Мэри — в розовой пижамке, в которой она так любит убегать по ночам.

Вид босого ребёнка на снегу тяжело выдержать. Но непохоже, чтобы она мёрзла. Вообще вся эта картина настолько выпадает из всех мировых законов, что на секунду я начинаю сомневаться: а вдруг это какие-то фантомы? Я бы коснулся дочки Легилименсом, но не хочу напрасно злить Реддла. После необъяснимого случая в Отделе Тайн он сделался ещё непредсказуемей. Я очень опасаюсь того, что они улетят или аппарируют. Но нет — отправляются пешком. Наверное, идти недалеко.

Пожиратели бесшумно расступаются, как чёрно-белое море — под цвет деревьям и снегу. Нас оттесняют назад. Я теряю из виду Лили и весь обратный путь различаю начало процессии лишь урывками. Главное для меня — следить за Мэри и не упустить возможность выдернуть её из лап Реддла. Но Реддл не даёт такой возможности.

В похоронном молчании мы возвращаемся на холм, но сворачиваем чуть в сторону. Днём отсюда лучше всего была видна панорама сражения. Сейчас ничего не разобрать, кроме звёздной черноты наверху и мутно-серой черноты внизу. Но Реддл, махнув палочкой Роули, вешает над долиной Морсмордре — отличный источник освещения. Я неожиданно оказываюсь в первом ряду, потому что Пожиратели банально мной прикрываются. Подойти близко они боятся, а поглядеть, что там, охота.

Да ничего там. Холодная мгла под Тёмной Меткой — как и по всей Магической Британии. В мертвенно-зелёном свете, как инферналы под водой пещерного озера, лежат ещё не убранные, но уже слегка припорошенные трупы. Волшебники в чёрных плащах и без плащей, эльфы, кентавры, гоблины… все вперемешку. Я на секунду закрываю глаза, но Метка продолжает гореть на изнанке век под отчётливое тиканье метронома. На секунду у меня возникает дикое ощущение — как будто мы стоим на краю мира, надо всем этим вдвоём с Волдемортом. С Томом Марволо Реддлом. А между нами — Мэри. А кто внизу, кто ещё нет — вопрос времени. Постепенно туда все провалятся.

— Так много… — озвучивает мою мысль Волдеморт с легчайшим оттенком удивления.

Я не сразу соображаю, что он говорит по-английски, я даже не уверен, что он произнёс именно это. Это… много? Я бы показал ему, сколько их всего… за все годы. Пришлось бы осветить снежную равнину до самого горизонта. Но я под Силенсио и не могу ответить при всём желании. А ещё мне под ребро упирается чужая палочка, накладывая Петрификус. Через секунду она в ужасе опускается, но и я больше не в состоянии шевельнуться. На наших глазах начинает происходить странное… Я даже не берусь сказать — колдовство.

Просто что-то странное. Такой шок, наверное, испытываешь, когда открывается проход через Арку Смерти. Мэри больше не смотрит вниз — смотрит на Волдеморта, продолжая держать его за руку. И змееподобное лицо Реддла на глазах начинает меняться. Если бы усугубились вызванные крестражем метаморфозы, я бы не удивился. Но нам открывается как бы обратный эффект — несколько быстро сменяющихся стадий, демонстрирующих, каков он был перед каждым разделением души.

В конечном итоге я вижу высокого худого волшебника — тёмные глаза, словно состаренные тысячелетней памятью, длинные чёрные с проседью волосы. Трудно сказать, сколько ему лет. На взгляд — не больше шестидесяти. Столько, наверное, и должно быть. В какой-то момент он поворачивается от мёртвых к живым, но помертвевшим. И я на секунду ловлю на себе его взор, будто мельком заглянув в зеркало. Или в вероятное будущее. Непостижимое, мучительное ощущение. Как предупреждение, что ли… Мне кажется, это испытывают все. И все синхронно подаются назад. Кто-то падает на колени, кто-то в обморок. За чередой падений и истерических вскриков я почти пропускаю момент, когда на снег бесшумно оседает сам Реддл.

Возгласы сменяются воплями ужаса. Кое-кто даже выпускает заклятия, но Мэри ещё защищают щитовые чары. Сама она не замечает опасности, словно занята более важным делом. Проходит по краю обрыва, садится на снег и аккуратно, будто делает это не в первый раз, закрывает распахнутые в звёздную бездну глаза Волдеморта. Сияние вокруг них медленно меркнет, морок рассеивается, и труп Реддла приобретает привычные змееподобные черты.

Мэри начинает реветь. Впервые на моей памяти. По-моему, уже ясно, что всё кончилось.

Но Пожирателей ещё сдерживает ужас перед неведомым. А меня упорно держит Петрификус. Лили повезло — в её охранника угодила отрикошетившая Авада, а его напарник не в себе от потрясения.

Лили выхватывает палочку у того, что вовсе не шевелится, и на бегу посылает в меня Фините Инкантатем. Потом подлетает к краю обрыва, над которым свистят беспорядочные заклятия, перескакивает через труп Волдеморта и сгребает в охапку дочь.

— Лили, прыгай! — кричу я ей.

Высоко, конечно, но для волшебницы с палочкой — ерунда.

Она прыгает.

* * *

Я уже думаю, что навсегда простился с обеими — и с Лили, и с Мэри. Дальше мне остаётся одно — драться тут со всеми, пока, наконец, не убьют. Благо, руки теперь свободны.

Но через секунду Лили появляется снова, всё так же крепко прижимая к себе малышку. Саму Лили придерживает Джордж, и все трое сидят на драконе. Мэри приключение нравится — и тепло, и интересно. Но, боюсь, для неё эта прогулка кончится Обливиэйтом. Я бы и сам не отказался от судьбоносного заклятия Локхарта.

— Рад, что вы ещё не сравняли счёт, сэр! — весело кричит Джордж, кивнув на мёртвого Волдеморта.

— Рад, что тебе есть, к чему крепить последнее ухо! — отвечаю я также бодро.

На самом деле голова Джорджа всё ещё забинтована, и он выглядит совершенно зелёным. Особенно в неживом свете Морсмордре. Но держится молодцом. Стоящие со мной Пожиратели начинают пятиться, поскольку дракон — это серьёзно. Но спрятаться в лесу им не удаётся. Один за другим от деревьев отделяются наши люди под предводительством Артура. То есть, меня. Странное зрелище — у него даже Бузинная палочка в руке! Вот как обманчива видимость.

Значит, они всё-таки смогли прорваться из лагеря! А, понимаю... Вслед за драконом из-под склона оврага выныривают на мётлах волшебники, которых я отправлял на защиту Хогвартса.

Во главе с Гарри. Спешившись на краю обрыва и даже не глянув в сторону мёртвого Реддла, он закидывает на плечо метлу, словно возвращаясь с квиддича, и направляется к Министру магии.

— Мне сказали, ты меня искал, Кингсли? Вот он я!

Остановившись перед Шеклболтом, Гарри вытягивает вперёд руки, сжимая в одной метлу, а в другой — палочку, и демонстративно бросает то и другое на снег.

— Сдаюсь. Если тебе от этого легче.

Шеклболт молчит, сжав челюсти, Левый нарезает круги над его притихшим войском. Кто-то из Пожирателей неуверенно подбирает брошенную Гарри метлу, но коснуться палочки не решается. Судя по нестройному гомону, их пугает не только дракон, но и полное исчезновение Меток с кожи. Без всякого следа — не то что раньше. Отлавливать их отныне станет сложнее. Зато больше не будут считать себя избранными.

— Так что с нашими пленными? — не дождавшись ответа, осведомляется Гарри. — Я надеюсь, все живы? Ты же понимаешь, Кингсли: если Договор не будет исполнен, рассвет тебя убьёт.

Кингсли молчит ещё пару секунд, но потом всё-таки отправляет патронуса с соответствующими инструкциями. Гарри с облегчением утирает лоб и оглядывается на ряды белых масок.

— Что встали? — бросает он буднично. — Сдавайтесь, вы окружены. Заканчиваем войну.

Одна вражеская палочка, потом вторая и третья падают в центр неровного полукруга. Кингсли пытается возражать, но без зычного баса его едва слышно за рёвом дракона и общим гомоном. Сторонники Ордена разбивают ряды Пожирателей, превращая их в военнопленных. Гора отданных палочек растёт на снегу.

А я стою, словно всё ещё скован чарами. И ступить не могу. И дышать тяжело. И голова какая-то ватная, чтобы думать над этим. Лишь когда Гарри, подобрав свою палочку, направляется ко мне, я немного прихожу в себя и делаю несколько шагов навстречу. Обнимаю его, ощущая самый обычный здесь запах снега и дыма, но не могу ни надышаться, ни наглядеться.

Почему мне надо было в мыслях похоронить сына, чтобы понять, что он есть? Нет, я и прежде любил его, но сейчас он словно родился для меня заново. И дело не в том, как он вернулся и насколько вовремя, а в том, что он вообще вернулся. И ещё. С того дня, как выяснилось, что Лили опять беременна… Собственно, с самого дня моего возвращения, мы только и думали, что о Мэри. Все, включая самого Гарри. Но он же знает, что от этого не переставал быть нашим сыном?

— Всё хорошо, пап, — заверяет Гарри, хотя его слегка трясёт после разговора с Шеклболтом. — Правда, всё нормально. В Хогвартсе, конечно, были сложности. Но нам помогли кентавры! А ещё Хагрид приманил из леса целую армию пауков. Так что внутрь Пожиратели не пробились. Стерджис остался заканчивать дела на месте, а я взял половину людей — и сюда!

Что я должен ответить? Что мне плевать на Хогвартс? Могу я одну минуту не думать о Хогвартсе?!

— Ты молодец, — говорю я ему. — И Стерджис тоже. Ступай, присмотри за мамой и Мэри. Им сильно досталось.

— Пап! — Гарри подхватывает меня, не давая упасть, но от этого делается лишь хуже.

Совершенно невозможно вздохнуть. И вместо речи горлом идёт кровь. Я вижу ужас в зелёных, как у Лили, глазах. А в следующую секунду уже ничего не вижу.

* * *

— …это я давно поняла — чем талантливей чародей, тем меньше он дружит с головой. Вот скажите мне, Джеймс, вы впервые слышите про заклятие Эпискей?

Да как вам сказать, Поппи?.. Вы ведь Поппи? Внезапно я сознаю, что вовсе не хочу разговаривать. Тем более объяснять нашей славной медиковедьме, по каким причинам не мог своевременно воспользоваться магией. Всё прошло, и ладно.

— Пройдёт часа через два, — уточняет она, осуждающе поджав губы. — Ребро проткнуло лёгкое — только и всего! Совершенно незачем было пугать всех до смерти, да ещё в такой день!

Она продолжают говорить и, видимо, считает, что раз я открыл глаза, стало быть, её слышу. Но я слышу только через раз. Голос Поппи то и дело пропадает, и меня неодолимо тянет в сон. Подозреваю, что не из-за сломанных рёбер. Это она в меня специально что-то влила. Чтобы не сбежал.

А сбежать как раз очень надо. Только пока нет сил. Урывками я всё-таки узнаю, что победа мне не привиделась. Что Лили тоже досталось, но она жива и отсыпается (Поппи, видимо, всех сегодня опаивает). В палатке целителей сейчас такое столпотворение, что нас решили положить здесь. Раз опасности для жизни нет.

Где — здесь? А! Родные брезентовые стены! Зажжённая керосиновая лампа, ночь за окном, щёлкающий орехи феникс. Поппи заставляет меня выпить ещё какую-то гадость и пропадает. Или я отключаюсь. Сквозь сон различаю неразборчивый гомон голосов, словно доносящийся из Воскрешающего камня. Лампа подмигивает, люди приходят и уходят.

— Да что вам тут? Проходной двор? Дайте отдохнуть человеку!

— С победой, мистер Поттер!

Ага. Дайте поспать.

— …применил дезиллюминационные чары и сбежал. Но куда тут бежать? Аппарировать мы ему не дадим, а в маггловский мир он никак не прорвётся — сам постарался! Поймаем и Министра. Не хуже, чем остальных. Да какой он теперь Министр!

Про кого это он? А! Про Шеклболта. Да, поймают, конечно. Это уже не так важно. Артур успел вернуться в собственный облик и глядит на меня с сочувствием через перекошенные, как всегда, очки. Продолжает докладывать подробно и обстоятельно, что раненых исцеляют. Пленных допрашивают. Беглых ловят. Руквуд призывает Пожирателей прекратить сопротивление. Вейлы не знают, как отбиться от толп покорённых ими врагов. Волдеморта закапывают на новом месте. Надо же его похоронить, в конце концов!

Дары Смерти Артур аккуратно складывает на краю стола — кольцо, мантия, палочка.

— Артур… Спасибо. Как твои?

Даже боюсь уже спрашивать. Книгу-то мы до сих пор не нашли!

— Джорджу лучше. Билл, Джинни и Молли целы, — он молчит пару секунд. — Что с Перси, не знаю. Поправляйся, Джеймс.

Удаляется. Я лежу, смотрю невидящим взором на Дары. Да, надо бы их убрать… Нашариваю собственную палочку под подушкой, где и оставлял её перед уходом к Шеклболту. Вспоминаю, что Дары на магию не ведутся. Встаю, запираю всё в шкаф. Думаю, как доковылять обратно до койки.

— Пап, ну что ты делаешь!

Гарри настойчиво укладывает меня обратно. И даже после этого не уходит. Рассказывает последние новости — опять про Пожирателей, про Волдеморта, про Хогвартс, про внезапную помолвку Луны и Невилла. Про то, как бесстрашно Минерва помогала себя спасать. Я вяло поддерживаю разговор, интересуюсь, кто как. Как Нарцисса Малфой? Очень надеюсь, что меня не выдаёт голос, но если и выдаёт, это можно списать на слабость и повреждённые связки. Не хочется ничего сейчас объяснять. Да и незачем.

Нарцисса защищала Хогвартс, потом прибыла сюда с подкреплением, просто я её не заметил. Значит, на тот момент она была цела, да и потом с ней вряд ли что случилось. Лёгкий укол под сердце я всё-таки ощущаю, и это не сломанное ребро. Могла бы проведать! Удивительная штука — с одной стороны, я соображаю, что всё кончено. А с другой стороны, хочу, чтобы она пришла, наплевав на всё. Посидела со мной. Полежала, прижавшись к больному боку. Чёрт знает что! Нарцисса и в лучшие времена не славилась глупыми поступками. Не стану думать о ней. Лучше о Дарах.

В полусне размышляю над тем, кто теперь владелец Бузинной палочки. Неужели, всё ещё я? Собственно, у меня никаких палочек не отнимали за эту ночь. Значит, я. А Волдеморт-то мёртв! И война кончилась. Н-да.

Следующее пробуждение характеризуется пронзительной ясностью сознания. Должно быть, два часа прошли, и снадобье Поппи утратило силу. Гарри сидит, положив голову на стол.

— Ты что, так и торчишь здесь? Тебе больше делать нечего?

Он поднимает лицо, надевает очки и пронзает меня внимательным взглядом ярко-зелёных глаз.

— Вообще-то, я только что от мамы. Но она не такая нервная, как ты. Спит и спит. А тебя разве можно одного оставлять? Как себя чувствуешь?

— Всё лучше и лучше. Ты бы шёл отдыхать, Гарри. Вон носом клюёшь!

— Ничуть не бывало! Я думал про Реддла. Всё мы сделали или опять не всё, — признаётся он неохотно.

Я думал о том же.

— И как, по-твоему?

Гарри озабоченно потирает надпись на тыле ладони, давно ставшую шрамом.

— Тут главное понять, остались ли у него крестражи, — произносит он, наконец. — Мне кажется, что нет. Судя по Мэри. Она же теперь нормальная!

— В таком случае, — отвечаю я, стараясь не сорвать голос, — в той комнате, где мы его нашли, и правда была Любовь.

Гарри медленно кивает. Кажется, мы прекрасно понимаем друг друга.

— Только я никак не уясню, что это за Любовь такая? — оговаривается он хмуро. — Кого он полюбил? Он никого и не видел! Разве что Мэри… Он что, из любви заставил её себя откапывать? Ночью. В лесу.

Я задумываюсь, как лучше сформулировать. Я это чувствую, но некоторые вещи с трудом поддаются объяснению.

— Видишь ли, — произношу я, потирая горло. — У магии свои законы. И чем сильнее магия, тем тоньше они прописаны. Это как бы… защитные механизмы. Чтобы один безумец, вроде Волдеморта, навсегда не погрузил мир во мрак.

Что он и делал вполне благополучно. До определённого момента.

— Даже Книга Мерлина, — напоминаю я, — ничего не берёт из ничего. Она лишь… выстраивает судьбу.

— Но теперь это должно было прекратиться! — не выдерживает Гарри. — Волдеморт сам разрушил свою мечту. И умер. А Книгу мы отыщем!

— Я тоже считаю, что Книга в данный момент не опасна, — отвечаю я успокаивающе. — Да и прежде решала далеко не всё. У неё свои законы. А у Любви свои. Тут, наверное, можно привести в пример меч Гриффиндора. Он даётся человеку с определёнными душевными качествами. Если этому человеку не хватает меча. Но сам по себе меч ничего не сделает.

Гарри ерошит волосы, поднимается, останавливается напротив Фоукса, сосредоточенно глядя на птицу.

— Волдеморт был совершенно не способен любить. Это его проклятие с рождения, — произносит он вполголоса. — Поэтому для него открылась та дверь. Но комната лишь избавила его от проклятия. Дала способность чувствовать, как все люди. А что и как делать со своими чувствами, было его личным делом... Да, видимо так. Но тогда вообще ничего не сходится! Разве это могло так сразу поменять его характер и принципы?

У меня тоже не всё сходится, если честно. Сюда бы Дамблдора, но мне надоел постоянный шум в ушах. Я сажусь на постели, чтобы лучше видеть сына, и он тут же бросает на меня обеспокоенный взгляд.

— Перестань, — отмахиваюсь я. — Давно всё зажило!

Оборотное не помешало бы, конечно. Чтобы легче было говорить. Но меня уже тошнит от Оборотного. И вообще — от зелий.

— Тут ты лучше объяснил бы, чем я, — сознаюсь я сразу. — Мне меньше знаком характер Волдеморта. Думаю, он мог заинтересоваться появившейся способностью к любви с исследовательской точки зрения. Но полюбить сумел бы разве что себя. Или лучшее из своих творений. Или всё вместе.

— Нашу Мэри, — передёргивает Гарри.

— Это мы так считаем, — поправляю я неохотно. — А по мнению Волдеморта она — прорыв в создании крестражей. Рождение его души в новом теле. С возможностью передачи памяти и магических навыков. Ведь до тех пор, пока ему не пришлось рискнуть, чтобы позвать её, Волдеморт по сути сам не знал, кто такая Мэри.

— Мэри — обычный ребёнок, — вздрогнув, произносит мой сын. — И у неё всегда была своя душа.

— Конечно. Но Волдеморту это было совершенно не интересно. Иначе он понял бы, что с покорёженным обломком вместо души Мэри выглядела бы хуже, чем он сам. Вряд ли крестраж вообще может дать искру настоящей жизни... Но это понятно нам, Гарри! Как и то, что Мэри рождена, как все люди, от отца и матери. И никакие тёмные искусства не имели отношения к её созданию. А у Волдеморта своя реальность. В этой реальности Мэри была только его творением. Остального он просто… не видел.

С тех пор, как я посмотрел на мир глазами Тома Реддла, это меня не очень и удивляет. Он, безусловно, различал невидимую нам паутину Тьмы, которой потихоньку опутывал всё вокруг. Но люди для него были тепловыми пятнами. Как для змей. Так что родители Мэри являлись лишь средством изготовления совершенного крестража. А собственная душа девочки — рудиментом, который быстро отомрёт.

Но обсуждать с сыном такие подробности мне совсем не хочется. Лампа моргает. Гарри молчит, подкладывая орехи фениксу. Он справится с Фоуксом и без меня. Справится с чем угодно — очень хочется в это верить. Не он, так Артур, или ещё кто-нибудь… Лишь бы не было войны.

— Мне кажется, крестраж использовал чувства Мэри, — тихо предполагает Гарри. — В то время, когда они были одним существом. Как считаешь, это опасно?

Кто же ответит? Крестраж, безусловно, любил своего создателя всеми силами, которые вытягивал из чужой души. В Легилименции я видел, как это происходит. И мы ещё многого не знаем — каковы собственные магические способности Мэри, останется ли при ней абсолютная врождённая память, как вообще отразится всё это на её душе?

— Главное, что она больше не крестраж, — говорю я уверенно.

— Да, не крестраж, — медленно кивает Гарри, поглаживая Фоукса. — Знаешь, пап, профессор Дамблдор когда-то давно говорил мне про такую возможность. Про то, что крестражи не обязательно убивать. Что они способны собраться в единую душу, если их создатель искренне раскается и ужаснётся своим делам. Правда, тогда раскаяние способно убить. Но сам я никогда не принимал всерьёз такую возможность.

«Почему же нет?» — думаю я, с болью вспоминая Горация. Дамблдор действительно постоянно пытался до нас это донести — что побеждать не обязательно, воюя. И даже не обязательно, выигрывая. А смерть — не самое ужасное, как считал Реддл, а всего лишь смена формы. Содержание куда важнее.

— Мне и сейчас тяжело поверить в то, что Волдеморт мог одуматься, — признаётся Гарри. — Правда, я не видел, как было дело. Мы поняли, где вы, лишь когда он зажёг Морсмордре. Он что же, и впрямь раскаялся?

— Правильнее будет сказать, что для почерневшей и разбитой души Волдеморта сама возможность раскаяния, даже слабая его тень, оказалась запредельным ударом, — отвечаю я, осторожно подбирая слова. — Он так глубоко погрузился во Тьму, что малейшее прикосновение Света стало губительным. В любом случае, крестражей было слишком много, и большинство их давно уничтожено. Собирать его душу было поздно. И всё-таки, это наилучший для него исход.

— А для нас тем более, — прибавляет Гарри. — То, что он научился чувствовать, могло сделать его ещё более опасным. Будь у него время разобраться в своих… чувствах. Ты посмотри на Кингсли! На него никто не накладывал проклятий, на нём даже Метки нет! А толку?

Ты стал очень умным, мой сын. Чересчур умным. Действительно, зло — это не только тёмная магия.

— Всё хорошо, что хорошо кончается. Разве не так, Гарри? — усмехаюсь я, немного помолчав. — Тебе не кажется, сын, что мы как-то неправильно встречаем победу?

Он с видимым трудом выныривает из размышлений.

— А у нас всё не как у людей! Я тебя утомил, да? Отдыхай. Я зайду утром, и отметим. До завтра, пап.

— Да уже до сегодня.

Он улыбается и выходит в осеннюю ночь.